Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2018
Юлия Щербинина –
доктор педагогических наук, специалист по книговедению и коммуникативным
дисциплинам. Автор научных, научно-популярных и учебных книг. Лауреат премий
журналов «Нева» (2014), «Октябрь» (2015).
«Мануфактурные
игрушки» – так определил продукты индустриальной эпохи один из апостолов
книжной культуры Николай Федоров. По утверждению философа, «вопрос о богатстве
есть лишь вопрос о мануфактурных игрушках и забавах, – все выставки
свидетельствуют об этом, на каждом шагу слышны там восторженные восклицания –
“точно игрушечка”»[1]. Нынче и книга становится одной из
таких игрушек, превращаясь из интеллектуального предмета в промышленный
продукт, потребительский товар и объект творческой трансформации.
Настоящая
статья – продолжение разговора о новейших книгоиздательских форматах[2] и трансформациях бумажной книги в цифровую эпоху. За три
года в этой сфере наметились новые явления, а уже существующие, но не вошедшие
в прошлый обзор, обрели необходимые для классификации четкость и
определенность.
Книга
с расширенным контентом
Наиболее
ярким феноменом отечественного книгоиздания последнего времени, пожалуй, можно
назвать книги с расширенным контентом, то есть расширяющие возможности и способы чтения
с помощью дополнительных опций. Иногда такие книги обобщенно называют интерактивными, что соотносит их с
аналогичными по функционалу флешбуками в сегменте электронных книг – с подвижными
иллюстрациями, затекстовыми вставками, встроенными
комментариями и т. п.
В
сегменте печатных (бумажных) изданий самый простой и наименее затратный вариант
интерактива – книга с широкими полями, запечатанными
сопроводительной информацией, дополняющей либо поясняющей основной текст.
Вместо уже привычных врезок такая книга содержит именно параллельный,
конкурирующий с основным содержанием текст и конкурирующие с текстом
иллюстративные материалы. Яркий пример – выпущенный российским издательством
«Клевер» уайльдовский «Потрет Дориана Грея» с
подробным описанием упомянутых в романе реалий эпохи, развернутыми
историческими справками, репродукциями тематических произведений живописи и
графики.
Более
сложный, высокозатратный, но и более впечатляющий
вариант книг с расширенным контентом
выпускает «Лабиринт Пресс». В настоящее время выходят две серии: «Хронограф»
(издания по отечественной истории) и «Книга + эпоха» (художественные
произведения). Внутри монументальных фолиантов сколь органично, столь же и
продуманно расположены вращающиеся бумажные конструкции и объемные иллюстрации
(pop-up),
интеллектуальные головоломки и поисково-квестовые
задания. Основное содержание дополнено историко-бытовыми комментариями,
ретро-фотографиями, репродукциями картин, научными справками, картами, схемами.
Информационная
насыщенность гармонирует с роскошным оформлением: вырубкой страниц, клапанами,
кармашками, вкладышами, вклейками, прочими фокусами и «секретиками».
Уникальным здесь можно назвать и жанровый синтез: развлекательно-игровые приемы
соседствуют с академичностью изложения, научное исследование соединяется с
учебным пособием, изящество интерьерной книги не мешает серьезности
познавательного издания.
Примечательно
и то, что в подобных книгах порой встречаются неожиданные научные находки.
Например, в книгу о Бородинской битве помещены первая печатная публикация
письма Кутузову от атамана Платова, уникальный фотоснимок наполеоновского
ветерана, впервые переизданные с 1858 года карты из знаменитого военного атласа
Владимира Полторацкого, прежде из него изъятые и хранившиеся по отдельности в
фонде Российской государственной библиотеки.
Современным
разработчиком такого формата изданий считается британское издательство Templar. Однако
книги, которые можно не только читать, но и подробно рассматривать и даже
осязать, делали еще в позапрошлом веке. Вспомнить хотя бы работы Лотара Меггендорфера или Эрнеста Нистера. Еще раньше, в 1765 году, лондонский книгоиздатель
Роберт Сэйер изобрел формат lift-the-flap – книги с
прикрепленными к страницам бумажными «закрылками», клапанами-иллюстрациями.
Движениями клапанов менялись картинки и совмещались разные сюжетные элементы,
создавая неожиданные или забавные гипертекстовые комбинации.
Книги
с расширенным контентом – тот редкий нынче случай,
когда вербальность не узурпируется, а дополняется визуальностью, эстетика подчиняется
прагматике, форма жестко мотивируется содержанием. Однако есть одна неявная
проблема: замысел не расходится с исполнением, но стратегия создания расходится
со стратегией потребления. Покупатели таких книг, как следует из обсуждений на
тематических форумах, рецензий в интернет-магазинах,
постов на сайтах покупательских отзывов, зачастую не вникают в содержание,
любуясь одной только внешней формой либо воспринимая книгу как интеллектуальную
модель для сборки. Восхищаются информативностью, но «считывают» лишь
декоративную составляющую. Такой подход, как уже отдельно обсуждалось[3], превращает читателя в библиоскопа,
а книгу – даже столь серьезную – в ту самую «мануфактурную игрушку», которую
описал Николай Федоров.
От
3D-книги – к медиа-книге
Современная
установка на тотальную визуализацию, опирающаяся на принцип: «Чего нельзя
увидеть – того не существует», распространяет технологии создания оптических
эффектов в те области, где прежде они либо отсутствовали, либо были вторичны.
Сегодня активно дискутируется идея книги как особой разновидности медиа. В цифровом мире любое предметное наполнение, в том
числе и книга, нуждается в некоем голографировании, оптическом преобразовании.
Ученые справедливо отмечают: «Типографика вырвалась
из плоскости в трехмерное пространство»[4].
В
2014 году американское издательство Riverhead выпустило роман Чанг-Рей Ли On Such a Full Sea – первую в мире книгу в 3D-обложке и трехмерном
футляре с объемными буквами. Тираж составил всего 200 экземпляров из-за
сложности изготовления. В настоящее время массовая полиграфическая индустрия
производит 3D-книги, или издания с дополненной
реальностью. Красивое название, похоже на группу продленного дня. Такие издания комплектуются стереоскопическими
очками, создающими объемно-панорамный эффект страниц.
Российский
книжный холдинг «Рипол Классик» выпускает детскую
познавательную 3D-серию: «Рыбы», «Насекомые», «Наши питомцы»… «Вы увидите
морских обитателей так близко, как не видели еще никогда»; «вам покажется, что
очаровательный щенок с книжной страницы спит рядом с вами», – завлекают
аннотации не столько детишек, сколько охочих до спецэффектов мам и пап. Минское издательство «Харвест» порадовало
малышей 3D-книгами «Прогулки юрского периода» и «Прогулки с монстрами»;
краснодарское издательство «Улыбка» – книгами «Динозавры», «Большие кошки»,
«Тело человека».
Следующая
ступень развития этого формата – мультимедийная
интерактивная книга – синтез полиграфии с электроникой. Красногорское
издательство «Капитал» выпускает детскую книжную серию 3D Boom: «Необыкновенные сказки»,
«История для детей», «Что? Когда? Почему?» и др. С помощью планшета или
смартфона часть иллюстраций в книге становятся не просто трехмерными, но
анимированными и озвученными. Мобильные приложения скачиваются в интернете по
указанным на обложках сетевым ссылкам.
Аналогичные
развивающие издания и книжные игровые комплекты предлагает столичное
издательство «Робинс». Тульское
DEVAR пошло еще дальше: превратило в гаджет саму книгу. Встроенные элементы нажатием кнопок
запускают анимацию. Как вам, например, «Волшебная азбука» с интерактивными
3D-сценами?
Данный
формат тоже не отечественное изобретение. Еще в начале
2000-х американская компания Vook (англ. video + book) начала производство книг под одноименным
названием на основе синтеза печатного текста с видеофрагментами.
Интернет-приложение Vook Reader
запускало анимацию параллельно чтению: видеодополнения
к сюжету романа, ролики с демонстрацией спортивных упражнений, манипуляций с
лицом, кулинарных уроков. Не так давно выпускающая компания представила также MotherVook –
программу для самостоятельного обновления и дополнения видеокниг
издателями через фейсбук. Для демонстрации
технологической мощи выбрали беспроигрышную стратегию жанрового разнообразия:
среди первых опытов были триллер Ричарда Дейча,
исторический роман Джуда Деверо,
косметологическое пособие Наринэ Никогосян,
кулинарное и фитнес-руководства.
Затем такие издания получили обобщенное именование видеокниги.
Идея
разработчиков и производителей объемных книг любого типа полностью соотносится
с тенденциями современности: в эпоху перехода от логоцентризма
(главенства слова) к иконоцентризму (доминанте
изображения) расширять читательскую аудиторию логично соединением текста уже не
просто с картинкой-иллюстрацией, но картинкой объемной, а еще лучше –
движущейся. Даешь кино! Только и здесь, за редким исключением, работает тезис
Федорова: книга с доминантой визуальности автоматически превращается в игрушку,
поскольку изначальное предназначение книг – все же чтение, а не разглядывание.
Книга-календарь
Книга
в форме календаря – изобретение давнишнее. Так, еще в XVIII
веке Алексей Дружеруков предпринял издание
«Экономического календаря» с «советами практическому хозяину о помесячных
домашних заботах», Глеб Громов выпустил сатирический «Новый любовный и супружеский
календарь, по азбучному порядку расположенный», а совсем уже канувший в лету
автор и вовсе пытался любой книге придать форму календаря, будь то история
государства, семейные заповеди или свод церковных правил.
Современность
породила пусть не самую заметную, но весьма последовательную моду на этот
формат, причем больше авторский, а не собственно издательский. По запросу
«книга-календарь» интернет-поисковик сразу выдает множество ежегодных изданий
сибирской целительницы Натальи Степановой: «Защитная книга-календарь. Заговоры
и обереги на каждый день», «Вечный календарь. Книга для чтения на каждый день»,
«Бессрочный календарь»… Обряды и обереги, советы и рецепты, гадания и
толкования снов – всё для возрастания в духовном просветлении. «Мудрость и неуязвимость
станут вашими лучшими друзьями», – обещает в предисловии автор. К настоящему
времени издательством «Рипол Медиа»
выпущено более тридцати семи календарей Степановой. Из того же жанрового ряда –
«Книга-календарь умного дачника» Галины Дятлевой,
«Книга-календарь русских имен на каждый день» Веры Куликовой и целый ряд
подобных.
А
вот нечто поинтереснее: «Вкус
Арктики» (Владивосток: Дальпресс, 2017) от повара и этнографа Иннокентия Тарбахова
– перекидная книга-календарь с рецептами якутской кухни, в течение тридцати лет
кропотливо собиравшимися автором по отдаленным поселкам и улусам.
Национальной экзотики добавляет оберег с охранными узорами, опоясывающий
обложку, которая переливается цветами северного сияния. Издание стало значимым
событием культурной жизни региона.
Или
вот нечто совсем другое: увесисто солидная (пятьсот двадцать семь страниц!)
книга-календарь Андрея и Михаила Болосовых «Флот
России. День за днем» (М.: Макцентр, 2000). Авторы
исходят из тезиса о том, что каждый день славного российского флота отмечен
каким-либо событием, большинство этих событий были известны лишь узким
специалистам, а теперь откроются широкому кругу читателей. Фактологически
насыщенное и одновременно лаконичное исследование, качественный
научпоп для широкого читателя.
Особого
внимания заслуживает и монументальный, сделанный поистине с античным размахом
альбом-календарь Сергея Холодова «Маяковский: Айсберг у берегов Невы, Стикса и
иных океанов». Четыреста двадцать четыре печатные страницы плюс электронный
текст – триста восемьдесят два файла (около пяти тысяч страниц!) выпущено к стодвадцатипятилетию Владимира Маяковского петербургской
Центральной городской публичной библиотекой, носящей имя поэта. Здесь мы вновь
видим синтез интегрированной и интерьерной книги. Бумажная часть – сборник
кратких заметок о значимых событиях жизни Маяковского и его ближайшего
окружения плюс информационные справки о названных в его честь объектах: улицах,
зданиях, населенных пунктах и т.д. Постраничные QR-коды открывают доступ ко
второй, виртуальной части книги, размещенной на веб-портале
«Маяковский на берегах Невы». Один файл посвящен одному дню либо событию жизни
поэта. Ежедневно с 19 июля 2017 года до 19 июля 2018 года электронная книга
прирастала новыми материалами: фотографиями и мемуарами, стихами и
выступлениями, координатами памятных объектов.
Интересно
также издание Льва Рубинштейна «Целый год. Мой календарь» (М.: НЛО, 2018) –
книга-концепт в виде отрывного календаря. Каждому дню – небольшой текст:
биографический факт, авторское размышление или воспоминание, заметка по случаю.
«По словам автора, календарь, вещь сугубо прикладная, предельно эфемерная,
является яркой и поучительной приметой своего времени, быть может, даже более
наглядной, чем объекты так называемой высокой культуры», – сообщается в
аннотации. Здесь можно говорить, скорее, о художественной стилизации
календарного формата, поскольку книга сверстана как стандартное издание, что,
впрочем, лишь дополнительно подтверждает актуальность тенденции.
Еще
одну книгу-календарь выпустил Игорь Губерман: его
«Праздник на каждый день» (М.: Эксмо, 2017) по форме
тоже стандартное печатное издание, но размеченное по дням и напоминающее
одновременно творческий ежедневник. Каждый день содержит одно стихотворение в
изобретенном поэтом жанре «гарик» и носит авторское
название: «День высоких идеалов», «День флирта», «День мечтателя», «День тихой
благости»… Так создается круглогодичный нескончаемый праздник.
Формат
книги-календаря удивляет жанровым изобилием: кулинарная книга, популярная
эзотерика, научное исследование, масштабный арт-проект,
философская биография, лирический сборник. Актуальность этого формата вполне
объяснима. С одной стороны, он воплощает столь же популярную сейчас стратегию
создания всевозможных кластеров, классификаций, каталогов – а как иначе
фиксировать всё прирастающие и множащиеся предметы, понятия, реалии?
С
другой стороны, книга-календарь реализует не менее востребованную стратегию
архивации, отзеркаливая виртуальную среду: блоги, посты в соцсетях, видеохостинги. Книга-календарь – еще и печатный аналог лайфлоггинга (англ. life – жизнь + log – журнал; lifelogging – «запись жизни»), практики последовательного и
непрерывного вербально-визуального фиксирования
событий. Напоминает житийную икону – с клеймами по периметру, изображающими
события жизни святого. Не все способны стать святыми, но все могут себя
заархивировать. А при помощи тиражирования в виде книги – еще и превратить в
«мануфактурные игрушки».
Книга-перевертыш
Сам
по себе этот формат также отнюдь не нов: еще в XVI–XVII столетиях в ходу были
книги дозадо
(фр. dos-à-dos
– спина к спине), которые читались с разных сторон, иногда изолированно друг от
друга, иногда встречаясь на середине. Преимущественно миниатюрного размера,
легко помещавшиеся в карман или поясной мешок, это были издания в основном
религиозные, без которых не отправлялись в долгий путь. Обыкновенно дозадо были сдвоенными, двусторонними – например, Ветхий и
Новый Завет под одним переплетом. Однако известны и уникальные, подлинно шедевральные экземпляры вроде «Малого катехизиса» Лютера в
виде шестисторонней книги – с несколькими зажимами, которые позволяли
раскрывать необходимую часть текста.
В
современном книгоиздании дозадо переживают ренессанс.
Памятный пример – книга Бориса Акунина «Инь и Ян. Белая
и черная версии» (М.: Захаров, 2006). Экспериментальной пьесе –
экспериментальное издание: обе версии читаются с противоположных сторон книги,
создавая встречный текст. В строгом смысле это квазиперевертыш,
поскольку форма дозадо используется не в самом
переплете, а в тексте.
Аналогичная
идея обыгрывается в издании романа американского писателя Марка Данилевски «Перевороты» (Only Revolutions, 2006; рус.
изд.: Екатеринбург: Гонзо, 2016). Оформленная,
помимо прочих форматных изысков, как дозадо с двумя
титульными страницами, книга построена на встречных рассказах двух невзрослеющих подростков – Сэма и Хэйли.
Выбор, с какой стороны начинать чтение – с книги Сэма или книги Хэйли – автор оставляет за читателем, лишь рекомендует ему
«менять» рассказчика каждые восемь страниц. Таким образом, книгу приходится
постоянно вертеть в руках.
Полноценно
форматным, почти как в древности, дозадо можно
назвать необычную книгу Владимира Кричевского и Алексея Домбровского «Два
шрифта одной революции» (М.: Мастерская, 2014) о двух знаковых типографических
концепциях одной эпохи. Домбровский пишет о чехонинском
шрифте, Кричевский – о палочном. Идейно-творческое и
культурно-историческое противопоставление отражено как во встречном
комментировании (Кричевский комментирует раздел Домбровского и наоборот), так и
в двусторонней структуре издания. Обе части выполнены как две отдельные –
различающиеся шрифтами, обложками, оформлением – книги и соединены по принципу
«спинка к спинке», образуя в точке соединения блок с «диффузной прослойкой», по
определению одного из соавторов. Получилось настоящее произведение
полиграфического искусства, в котором форма не только не узурпирует содержание,
но является его прямым продолжением.
Книги
о проблемах визуальности текста и взаимоотношениях человека с пространством,
будь то художественная литература или нон-фикшн, в двустороннем формате имеют
шанс обрести дополнительную наглядность идейного воплощения, зримость
авторского замысла. Однако во многих других случаях они становятся все теми же
«мануфактурными игрушками», нередко очень искусными, но как бы необязательными
и отчасти избыточными, уводящими от содержания в некую ритуальность,
верчение-перелистывание.
Тиражный
арт-бук
От
книг-перевертышей логично перейти к арт-букам (англ. art – искусство + book – книга), как обобщенно называют рукотворные продукты
синтетического творчества: на стыке литературы, живописи, графики,
конструирования. Смежные понятия: фр. livre d’artiste, англ. artist’s book, book-object, рус. книга-перформанс, авторская книга, книга художника.
Понятия не являются синонимичными и тождественными[5], но
в данной статье не будем останавливаться на их дифференциации, ограничимся лишь
констатацией того, что Книга понимается здесь как развернутая макрометафора вместилища информации. В одних арт-буках доминирует творческая концепция, в других –
акцентируется техника исполнения, в третьих –
художественное оформление.
Традиционно
артбукинг ориентирован на
создание штучных изделий, которые позиционируются как единичные и уникальные. В
настоящее время арт-буки все активнее включаются в
процесс самокопирования и серийного производства. Прежде тиражный арт-бук воспринимался бы как оксюморон – нынче он
становится актуальной книгоиздательской тенденцией, в которой можно условно
выделить два основных направления: производство минитиражное
(малокомплектное) и поточное (хотя тоже немноготиражное).
Так,
еще почти тридцать лет назад Петр Суспицын создал
ныне знаменитое издательство-мастерскую «Редкая книга из Санкт-Петербурга» и
выпускает изысканно-роскошные книги литературной классики в количестве от
одного до тридцати экземпляров на типографском оборудовании позапрошлого века.
Набор текстов, художественное оформление, отделка переплетов и даже бумага
изготавливаются вручную. Помимо бумаги, мастерская работает с камнем, металлом,
кожей, тканью; часть книг – ручная каллиграфия.
Созданием
эксклюзивных и сувенирно-подарочных книг занимается также известная
дизайн-студия МихаилаПогарского. В отличие от суспицынской, она менее элитарна и работает
прежде всего по спецзаказам. Дизайнер Виктор Гоппе в
собственном «Издательстве В. Гоппе» выпускает
небольшими тиражами в формате арт-буков прозу и
поэзию таких известных авторов, как Кирилл Кедров, Игорь Иртеньев,
Светлана Литвак и др.
Предпринимаются
успешные попытки выпуска и более крупных тиражей эксклюзивных книг,
преимущественно подарочного, сувенирного и коллекционного назначения. Например,
российское издательство Arion Press
предлагает отпечатанную ручным способом литературную классику. Издательство «Вита Нова» в серии «Рукописи» выпускает произведения XX века
со сложной судьбой: находившиеся под запретом, распространявшиеся в самиздате и
т. п. Здесь переплеты также изготавливаются из натуральной кожи, а типографская
печать и редакторские пометы имитируют хорошо знакомую советским гражданам
машинопись.
Высокие
технологии в содружестве с дизайнерской изобретательностью не только делают
книгу арт-объектом, но превращают в перформанс, художественный жест, творческое высказывание
сам процесс взаимодействия человека с книгой. При этом (очередной парадокс) даже
арт-бук остается «мануфактурной игрушкой»:
типографским изыском, художественным экспонатом, вещью, в которой оформление
все же ценнее содержания. Наглядным доказательством того, что изначально
единичное, штучное и уникальное тоже подлежит копированию, умножению,
воспроизводству.
Эргодическая
книга
Термины
эргодичность, эргодический
заимствованы из теории общей динамики и происходят от греч. ergon (развилка) + hodos (тропа). В
филологический оборот их ввел норвежский ученый, исследователь электронной литературы
Эспен Аарсет[6].
Эргодическое произведение (в ряде контекстов употребляются определения гиперпроза, фрактальный нарратив)
строится не как линейное повествование, а как гипертекст – разветвленная нарративная структура, организованная в виде системы
перекрестных ссылок.
К
первым наиболее известным произведениям подобного рода традиционно относят
созданные в информационной среде Storyspace повести М. Джойса Afternoon, aStory (1989), С. Молтропа
Victory Garden
(1992), Ш. Джексон Patchwork Girl (1995).
Это были автономные писательские опыты, связанные лишь общей технологией
создания литературные проекты, выпускавшиеся на CD-дисках. Из произведений,
содержащих не только текстовые, но и графические, звуковые, анимационные
элементы, можно назвать романы К. Фишер These Waves of Girls,
Д. Страттона, С. Ретберга,
У. Гиллеспи Unknown, Э. Шот Savoir-Faire[7]. Известный российский опыт эргодической литературы –
онлайновый «Роман» Романа Лейбова.
Из
приведенного описания очевидно, что изначально понятие
эргодичности применялось к тексту, а не к книге как его материальному носителю.
Однако в настоящее время намечается тенденция «тактилизации»
таких текстов, превращения их в осязаемые объекты в формате эргодических книг.
Такая вот метонимия технологии. Симптоматично и показательно, что издатели
видят в таких книгах коммерческий потенциал, журналисты – информационный повод,
критики – предмет серьезного обсуждения.
Элементы
эргодичности есть в уже упомянутой книге «Два шрифта одной революции»: переход
иллюстраций и орнаментов через обрез страницы на следующий разворот, развороты
текста на девяносто градусов, длиннейшие примечания в виде отдельных
визуализированных массивов, уводящие от основного изложения пространные
подрисуночные подписи и пр.
В
качестве более яркого и наглядного примера приведем роман Марка Данилевского
«Дом листьев» (англ. House of Leaves, 2000; рус. пер.: Екатеринбург: Гонзо, 2016). Постмодернистская игра, интеллектуально-графическая
головоломка, фигурное письмо, игра шрифтами, разностилевое
типографское оформление страниц, кернинг (англ. kerning – избирательное изменение
интервала между буквами в зависимости от их формы при наборе текста),
зеркальное переворачивание букв, обозначение якобы изъятых фрагментов текста
крестами (имитация пролитых чернил), рисуночные вставки, карты-вклейки, и
прочее, и прочее.
Совершенно
иной по содержанию, но схожий по форме опыт эргодического издания – «Книга
Перемен» Владимира Мартынова, состоящая из глав-«гексограмм» со стилизованными названиями[8].
Прустовское описание «По направлению к Свану»
соседствует с отрывками из «Старухи» Хармса, опись имущества звенигородского Саввино-Сторожевского
монастыря перемежается материалами сайтов интимных услуг и сайтов знакомств,
произвольные геометрические изображения переходят в абстрактные надписи вроде
«Воздушная пустота безобъективного», «Семнадцать часов три минуты».
Книга-концепт, апеллирующая одновременно ко всему и ни к чему. Герметичная
«вещь в себе».
Евгений
Абдуллаев метко назвал книги Мартынова и Данилевски
«книгами Черного квадрата». Действительно, это концептуальные объекты,
обладающие множественностью интерпретаций. Само понятие Книга становится здесь макрометафорой жизнечувствия, жизнеустройства и жизнестроительства.
Понятие фигура речи обретает, с одной
стороны, буквальный смысл, с другой – превращается в сверхметафору
высшего уровня.
При
описании эргодических книг приходится черпать словарные ресурсы из
нелитературных областей: геометрии, топологии, искусствоведения, архитектуры. При этом новизна и оригинальность формы опирается на очень обширную
многовековую традицию, заставляя вспомнить фигурные стихотворения Симеона Полоцкого и каллиграммы Гийома Аполлинера, поэму Христиана
Моргенштерна «Ночная песнь рыб» из образующих рыбью чешую тире-скобок и ящик
Джорджа Брехта «Водяной батат» – пятьдесят четыре карточки с описанием
художественных идей, стихографику Владимира
Маяковского и «Железобетонные поэмы» Василия Каменского, произведения
авангардистов Игоря Терентьева и Ильи Зданевича,
«конкретную поэзию» лианозовской группы и «видеомы» Андрея Вознесенского…
При
таком взгляде возникает очередной любопытный парадокс: эргодический арт-объект вроде бы изначально требует либо авторского
разъяснения, либо стороннего описания, однако, будучи замкнуто-самодостаточным,
напротив, не нуждается ни в каких комментариях. Книга издана, коммуникация
«автор – читатель» установлена трансакцией покупки, а дальше разговор уже не
столько о содержании произведения, сколько об авторской концепции. Соединение
писательства с перформансом. В сущности, это еще
одна, только более сложно-изощренная разновидность «мануфактурной игрушки» –
выпущенный типографским способом, полиграфически
оформленный, упакованный в книжную оболочку концепт Концепции.
Значим
также и другой неявный момент. Включаясь в процесс товаропроизводства и вступая в конкурентные
отношения, «мануфактурные игрушки» становятся, по Федорову, «предметами
вражды». Причем вражда эта как внешняя – между потребителями, так и внутренняя
– между самими «игрушками», которые отвоевывают себе нишу в общественном
сознании, борются за статус в культуре. В этом отношении эргодическая книга –
«мануфактурная игрушка» еще и потому, что сам ее замысел – примат формы над
содержанием, ее культурный посыл – претензия на оригинальность, а весь ее смысл
– некий вербально-визуальный фокус, самоценный
игровой прием. Задуманная как интерактив с читателем
и рассчитанная на многократное обращение, эргодическая книга столь же
парадоксально становится одноразовым предметом, хотя нередко достойным
серьезного внимания и анализа.
Книга-пиктограмма
(эмодзи-роман)
Слово
эмодзи
состоит из двух иероглифов: «рисунок» и «знак, символ». Формат эмодзи-романа сложился в Японии. Началось с моды на
emoji-пересказы – изложение сюжетов книг и фильмов в наборе графических
значков. Для таких пересказов используются смайлы
(графические символы в виде выражающих различные эмоции схематических лиц), эмотиконы (значки
эмоций в виде комбинаций знаков препинания и рисунков-схем), собственно эмодзи
(электронные схематичные изображения предметов и понятий в СМС, мессенджерах, чатах), а в последнее время еще и стикеры
(полноценные изображения из готовых наборов в мобильных приложениях, которыми
можно обмениваться вместо словесных сообщений).
Затем
настал черед более сложных придумок и масштабных проектов. Американский веб-инженер Фред Бененсон с
восемьюстами помощниками переписал в формате эмодзи
роман Германа Мелвилла «Моби Дик» (Emoji Dick, 2009) и выпустил в виде печатной книги за двести
двадцать долларов. В 2013 году издание вошло в фонд Библиотеки Конгресса США.
Сначала Бененсон хотел сделать эмодзи
Библию, что явилось бы закономерным продолжением многовековой традиции: от
первой печатной книги – до выпущенного в 2011 году первого флипбэка.
Идея
Бененсона недолго оставалась невоплощенной: шестьдесят
шесть томов Библии короля Якова вскоре перевел на язык эмодзи
автор, пожелавший сохранить анонимность. В отличие от «Моби Дика», Bible Emoji не
результат труда переводчиков, а технологический продукт: компьютерная программа
на основе рендеринга (англ. rendering – визуализация)
скомбинировала и отрисовала восемьдесят иконок эмодзи, а затем соотнесла с двумястами словами.
Начали
с Библии – продолжили лирикой. Сайт Smoking Glue Gun обнародовал эмодзи-стихи американских поэтесс Стефани
Бергер и Карины Финн. Одна
сочиняет стихи в виде эмотиконов, другая перекодирует
их в текст. А в 2014 году вышел уже целый эмодзи-роман
китайского художника Сюй Бинг «Книга с Земли»,
написанный одними пиктограммами и ставший итогом почти десятилетней работы. Einen normalen
Arbeitstag mit seinen ups and downs.
Чем
привлекают эмодзи? Во-первых, семиотической
универсальностью, доступностью понимания людьми независимо от языка и
национальности. Во-вторых, экспрессивностью подачи и яркостью оформления.
В-третьих, аутентичностью современной культурно-речевой ситуации. Эмодзи – некий достигнутый к настоящему моменту предел
визуализации, торжество иконического над вербальным,
полное и притом жанрово легитимное замещение чтения визионерством.
Однако
даже сам автор «Эмодзи Дика» был вынужден признать
невозможность прочтения этой книги – разве что узнавания знакомого, широко
известного произведения. Замена текста графическими символами лишила его
содержания и превратила в бессмыслицу. Визуальное перевоплощение обернулось текстовым развоплощением, десемантизацией. Этот эффект сравним с так называемым
«кодом абракадабры» – хаотическим набором графических знаков, что иногда
возникает при компьютерном переводе текстовых программ.
Другой парадокс
заключается в том, что использование эмотиконов
лишает произведение подлинной эмоциональности, превращает в блок-схему,
конструктор из графических символов. В литературе уже предпринимались попытки
составить повествование из скриншотов,
электронных писем и реальных СМС (не путать с жанром СМС-романа).
Произведения Мари Кэллоуэй и Тао
Линь – наиболее известных экспериментаторов в этой области – тут же получили
определение-ярлык «реализм Аспергера»[9], Selbst Benenson musste zugeben, dass »ein Großteil des
Buches keinerlei Sinn ergibt. «от
названия одного из нарушений развития, которое выражается затруднениями
социального взаимодействия и ограниченно стереотипным репертуаром деятельности.
Что
будет дальше? Философ Станислав Наранович пророчит
развитие формата emoji-романов и его
массового распространения соцсетями. Но в этой «техноевангелической избе-читальне» уже «не будет места ни
книге как роковому предмету, обусловливающему судьбу, ни избирательному,
разборчивому, требовательному читателю»[10]. А если так, то и содержание всего
написанного тоже станет не важно. Смысл
лишится смысла. Значимым, ценным, статусным останется лишь факт появления
текста. Исчезнет и книга как произведение, и книга как вещь, и даже как
«мануфактурная игрушка» – останется книга-событие.
Съедобная
книга
В
стародавние времена авторов крамольных сочинений, случалось, карали, а то и
казнили съедением этих самых сочинений. Однако истории книжности знакомы
по-настоящему съедобные тома. Еще в 1924 году Алексей Чичерин изготовил
книгу-пряник – «издание пряничное, вкусное, с обильным присутствием мяты; тема
образована шоколадом; доска резана в Сергиевом Посаде; печатана и печена в
количестве 15 штук в Моссельпроме, что у Мясницких
ворот». Книга вышла «отдельными оттисками в оригинальном
матерьяле».
Нынче
съедобные книги – творческая придумка, переходящая от
кулинарной к собственно издательской. Немецкое креативное
агентство Korefe
претендует на разработку первой в мире съедобной поваренной книги. В сделанной из лазаньи
The Real Cookbook по заказу издательства Gerstenberg Publishing House
хотя и выпеченные, но настоящие страницы, которые можно листать.
Хорватские
кулинары представили книгу Well Done, которую необходимо завернуть в фольгу и запечь в
духовке, чтобы проявился текст с рецептами.Немецкий
дизайнер Ник Бамптон сделал книгу из растворимой
бумаги, страницы которой приправлены пряностями. Российский
художник-миниатюрист Анатолий Коненко, следуя
отечественной традиции, изготовил из печенья – притом самого обычного,
магазинного – сборник пословиц и поговорок. В розничной продаже появились шококниги из
конфет и шокотелеграммы
– составленные из конфет послания. После прочтения съесть!
Французы
вообще изобрели уже и съедобную бумагу – ванильную, апельсиновую, клубничную. Автопроизводитель Land Rover в ОАЭ при содействии рекламного агентства Y&R Dubai
отпечатал на ней пятитысячным тиражом книгу для водителей «Пособие по выживанию
в пустыне». Обложка справочника имеет светоотражающую поверхность и может
использоваться для подачи сигналов о помощи. Металлические крепления страниц
можно использовать для приготовления пищи.
Однако, пожалуй, самым любопытным экспериментом стала дебютная
комедийная киноповесть Олега Сутурина «Хорошая и
мертвая» – о доведенной до абсурда мужской мечте об управляемой женщине. Произведение вызвало интерес зарубежных издателей, было переведено
на немецкий и напечатано в ведущих австрийских литературных журналах.
Вдохновленные этим событием студенты петербургского колледжа пищевых технологий
напечатали текст повести пищевой краской на съедобной рисовой бумаге, проложили
страницы холодной рыбой и назвали эту книгу-блюдо «Обед писателя». Триумф
литератора стал триумфом кондитеров, заняв третье место в международном
кулинарном конкурсе. Теперь российские издатели готовят бумажный вариант с
3D-иллюстрациями и, само собой, стереоскопическими очками. Такой вот круговорот
книгоформатов.
1
апреля проводятся ежегодные Edible book festivals – книжные
кондитерские фестивали. Таким нетривиальным способом отмечается день рождения
известного французского гурмана Жана Антельма Брийя-Саварена, снискавшего славу собранием
гастрономических и кулинарных рассуждений «Физиология вкуса, или
Трансцендентная кулинария» (1825). Нередкоэти
фестивали проходят в публичных библиотеках, например, в университетской
библиотеке Висконсин-Мэдисона,
Дублинской национальной библиотеке и даже в залах Библиотеки Конгресса.
Участники должны создать блюдо, связанное с книгой, как-либо относящейся к
гастрономии. Среди литературных первоисточников были «Хроники Нарнии», романы Джейн Остин, Роальда Даля. Экспонаты фотографируют, изображения
отправляют на сайт books2eat.com,
съедобные книги дегустируют на конкурсе-банкете, после чего
наконец съедают.
Подобные
мероприятия органично встраиваются в не менее актуальную сейчас читательскую
практику, названную немецким ученым Хансом-Робертом Яуссом кулинарное
чтение. По сути, это термин-эквивалент разговорного понятия книгоедство –
механическое поглощение книг. Чтение даже не развлекательно-гедонистическое, а
бездумно-потребительское, лишенное осмысленности и, опять же, презентующее
книгу как «мануфактурную игрушку». Попытки соединения гастрономии с полиграфией
– буквализация метафоры кулинарного чтения.
Пустая
книга
Съедобная
книга скрывает в себе идею самоуничтожения: ам – и
нет. Однако предел редуцирования формы, идея полного исчезновения – книга с
незаполненными, пустыми страницами. Еще Байрон в сатире «Английские поэты и
шотландские обозреватели» (1809) заметил: «Себя в печати каждому, признаться, /
Приятно видеть: книга, хоть она / Пуста, все ж книга» (пер. С. Ильина). Так
иронически поэт обыграл актуальную даже в позапрошлом веке мнимую значимость не
содержания книги, а лишь факта ее выхода. Важнее книги как текста становится
книга как повод, информационное событие.
Одним
из первых опытов непосредственного воплощения этого образа стала книга
американского издательства Harmony Books под названием «Ничто» (The Nothing Book,
1974), объемом сто девяносто две страницы, но с полным отсутствием текста. То
была концептуальная насмешка над ничтожными, малоценными изданиями.
По-настоящему же комично другое: вся эта игра сама по себе не что иное, как
повод в отсутствие продукта, событие ради события – именно то, что в свое время
осмеял Байрон.
Не
прошло и года, как вышло «второе издание» – объемом сто шестьдесят страниц с
подзаголовком: «Хочешь сделать из нее что-нибудь?» Как пояснили издатели, такая
книга «может стать всем, что вы пожелаете». Затем популярность идеи
книги-пустышки возрастала, издательство организовало их поточное производство. В 1980 году вышла кокетливая «Сновидческая
Книга Ничто» (Dream Nothing Book: Sleep on It!) с небесно-голубыми страничками, нежными изображениями облачков и
новой концепцией – свободного общедоступного творчества.
Нынче это уже довольно избитый рекламный прием: обыкновенный блокнот или скетчбук преподносится покупателю как «его личная» книга,
заготовка уникального творческого продукта.
Бернарда
Шоу однажды спросили, какие пять книг он взял бы на необитаемый остров.
Писатель ответил: пять книг с чистыми страницами. Современность обыгрывает эту
идею в новых культурных декорациях. Сегодняшние читатели хотят быть писателями
– и образ пустой книги воплощает идею «маниакального авторства» (отличное
определение Александра Секацкого). Образ
книги-пустышки прочитывается здесь как метафора исчезновения-обнуления текста в
отсутствие читателя.
Между
тем пустая книга становится все более популярной идеологемой
и модным концептом. Яркий пример последних лет – креатив
британца Шеридана Симова (Саймова) «О чем думают мужчины,
когда они не думают о сексе» (What Every Man Thinks
About Apart From Sex, 2011). Ни единой
буквы и двести чистых страниц. Несмотря на стоимость – 4.69 доллара за
экземпляр – издание стало бестселлером, обогнав в рейтинге крупнейшего книжного
интернет-магазина Amazon даже «Код
да Винчи» и очередного «Гарри Поттера».
Затем
рекордные интернет-продажи
были у книги американского журналиста Майкла Ноулза
«Причины голосовать за демократов» (Reasons To Vote For
Democrats, 2017). Аннотация состоит из одного слова:
«Исчерпывающе». Помимо обложки, оглавления и библиографии, двести шестьдесят
шесть пустых страниц. Продаваясь еще дороже, за 10 долларов, издание стало
лидером продаж в Amazon.
Вышедшая годом ранее аналогичная пустая книга Дэвида Кинга «Почему Трамп
заслуживает доверия, уважения и восхищения» почему-то не имела такого
грандиозного успеха.
Образ
книги-пустышки проникает и в художественную литературу. Вспомним, например,
известное стихотворение Генриха Сапгира «Сущность» (1963): «В книге – / Ни / Одной строки / Только чистые листы…» О том же думал и
Владимир Мартынов в конце 1990-х. «Я мечтал написать книгу, в которой не было бы ни одного слова и которая вместе с тем являлась
бы именно книгой», – рассказывает писатель в одном из интервью. Эта идея частично
реализовалась: две части его «Книги Перемен» – целых сорок пять страниц –
заполнены одними многоточиями. Здесь образ пустой книги смещается из социальной
в философскую плоскость, становится осмыслением казуса пустоты.
В
романе Юрия Полякова «Козленок в молоке» (1985) идея книги-пустышки
раскрывается в ироническом описании литературных нравов: ловкий пиарщик создает
популярность малоталантливому автору, выпустив под его именем книгу без
какого-либо текста.
Иная
интерпретация того же образа – в русле фантастики и футурологии – в рассказе
Дмитрия Биленкина «Пустая книга» (1981). Изобретение
машины времени сделало возможным извлекать из будущего различные предметы,
одним из которых стала книга, выпущенная в 2080 году. Сделанная из внешне
напоминающего бумагу, но неведомого суперпрочного
материала, она «была пуста; девственно, вызывающе пуста – ничего, кроме чистых
страниц». Вначале герой рассказа принимает ее за муляж в стиле Faux Book (англ.
«имитация книги»): «Нечто подобное, я читал, выпускают на Западе. Декоративные,
для престижа и убранства квартиры, книги». Затем принимает диковинку за
подделку вещи из будущего, футуристическую фальшивку. Потом – за особый вид
книги со скрытым текстом, который нуждается в специальном проявителе или
считывающем устройстве. Наконец, герой усматривает в странной вещице прообраз современного букридера. Но нет –
находка оказывается совершенным воплощением книги: телепатическим проектором на
пустые страницы любого текста мысленной командой читателя.
Пустая
книга – форма, которую можно наполнить любым содержанием или не наполнить
никаким. Означать это может что угодно. Обратную, протестную реакцию на «белый
шум» повседневности, оглушительный и неумолчный инфопоток,
которому может препятствовать только противоток безмолвия. Онтологический «знак
пробела» между двумя словами, между словом и смыслом, словом и молчанием.
Апофатический жест по принципу витгенштейновского: «О
чем невозможно говорить, о том следует молчать» (ср. лат.
пословица: «Когда молчат – кричат»).
Что дальше? Нигитология книги – учение о ее небытии.
***
Системный
обзор новейших книгоформатов
позволяет увидеть магистральную тенденцию современной книжной культуры –
полиморфизм: наделение книги способностью к внутривидовой изменчивости,
бесконечным перевоплощениям. В большинстве описанных форматов книга
уподобляется каким-либо другим вещам или наделяется свойствами, изначально ей
неприсущими. Головоломка, пиктограмма, конструктор, еда, украшение, нечто еще и
еще – вплоть до пустотелого переплета.
Однако
книга – самоподобная и самовозобновляемая
фигура, узнаваемая в бесконечной череде трансформаций. Даже самые радикальные
попытки изменения ее внешнего облика не выходят за пределы прототипа. Во всем
разнообразии родовидовых форм книга всегда подражает самой себе, отсылает к
своему первообразу. И, пожалуй, главная проблема настоящего времени – не
снижение читательского интереса и не узурпация содержания формой, а
посягательство на самоподобие книги – ее распредмечивание, развоплощение.
Настойчивое стремление изменить и улучшить то, что давным-давно уже обрело
эталонную форму.
________________________________________
[1] Федоров Н.Ф.
Супраморализм, или Всеобщий синтез // Федоров Н.В.
Собр. соч. в 4-х тт. – М.: Прогресс, 1995. – Т. 1.
[2] Начало – в
ст.: Щербинина Ю. Не так страшен флипбук,
как его антибука. О новых книгоиздательских форматах
// Октябрь, 2015, № 2. URL: http://magazines.russ.ru/october/2015/2/8sch.html
[3] Щербинина Ю. Время библиоскопов.
Современность в зеркале книжной культуры. – М.: Неолит, 2016.
[4] Пашковский
С.В. Типографика в современном интерьере // Дизайн и
художественное творчество: теория, методика и практика: Материалы I
Международной научной конференции, 2016. – С. 76.
[5] Подробные
разъяснения понятий и системное описание феноменов – в кн.: Погарский
М.В.Феномен книги художника. – М.: Издание Международного объединения «Книга
художника», 2013;Погарский М.В. Книга художника. – М.: ИП «Погарский»,
2015.
[6] Aarseth E. J. Cybertext. Perspectives
on Ergodic Literature. Baltimore: Johns
Hopkins University Press, 1997. – 216 p.
[7] Обзор и
анализ этих произведений – в ст.: Кучина С.А.
Электронная литература: жанровые, семантические и структурные особенности //
Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2015, № 1
(43): в 2-х ч. – Ч. II. – C. 119–123.
[8] Подробный
анализ книг М. Данилевского и В. Мартынова – в ст.: Абдуллаев Е. Книги Черного
квадрата // Октябрь, 2017, № 7.
[9] См., например: Libre Acceso:
Latin American Literature and Film through Disability Studies. New York: SUNY P, 2016. – Pp.
250–252.
[10] НарановичС.Цицерон, Facebook икниги. Странная судьба
чтения в цифровую эпоху // Новая газета, 2016, 29 мая.