Михаил Однобибл, Вероника Кунгурцева. Киномеханика
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2018
Ирина
Оснач родилась на
Камчатке. Училась в Литературном институте им. А.М. Горького. Проза
публиковалась в альманахах, журналах «Юность», «Дальний Восток» и др. Рассказы
входили в лонг-листы Международного Волошинского конкурса (2014) и Литературной премии им. О.
Генри «Дары волхвов» (2014). Живет в Красногорске (Московская область).
МИХАИЛ ОДНОБИБЛ,
ВЕРОНИКА КУНГУРЦЕВА. КИНОМЕХАНИКА: РОМАН. – М.: ГОРОДЕЦ, 2018.
Жесткие деревянные сиденья, те, что
громко стучали, когда зрители вставали, от этих сидений немели пятые точки, и
приходилось ерзать. Полотно экрана рулоном сворачивалось, когда на сцене
выступала самодеятельность, и разворачивалось для показа фильма. Будка
киномеханика, из которой лились лучи проектора. Кинотеатр, клуб, Дворец
культуры. Время прошедшее.
А теперь время настоящее: стулья,
проектор, темный зал, экран. И начинается киномеханика, вернее так –
«Киномеханика» Михаила Однобибла и Вероники Кунгурцевой. Начинаешь читать, и тебя будто пришпиливают
огромной булавкой к деревянному сиденью. И ты следишь за тем, что происходит на
экране, но ни пошевелиться, ни вскрикнуть не можешь, настолько захватывает и
сам сюжет, и те обманные и верные ходы, загадки, зеркала, которых в романе
предостаточно.
На первых страницах кино, кинотеатра,
экрана нет, только упоминание вскользь в первой главе: «Теперь же Марат и
пальцем не пошевелил, чтобы уклониться от предполагаемого удара противника.
Удобно же он устроился, как зритель, отсыпающийся на скучном киносеансе».
Сначала будет Одиссей, эпиграф из Гомера
в переводе Василия Жуковского. И о том, как герой романа Марат Родин «судьбиной
брошен», и в «какую Землю» брошен, и «что претерпел». Полностью эти строки
эпиграфа звучат так: «Сын Одиссеев, теперь уж застенчивым быть ты не должен;
Ибо затем мы и в море пустились, чтоб сведать, в какую Землю отец твой
судьбиною брошен и что претерпел он».
О том, что претерпел Марат Родин, мы
узнаем постепенно. Марат стал Ответчиком и попал в Учреждение, и не по воле
«судьбины», а по иску Истца. За что – неизвестно. Неизвестно и то, почему
кто-то становится Истцом, а кому-то выпадает карта Ответчика.
«Их осудили заочно, не изложив даже сути
выдвинутых против них исков. И теперь начать разгребание получившейся кучи
следует даже не с обжалования судебных решений – да и разве могут судьи десятки
лет хранить в памяти дела, унесенные безостановочным юридическим конвейером в
далекое прошлое! – а с поиска истцов, чтобы узнать из первых рук суть их
претензий к ответчикам. Разве Марат, к примеру, знает толком, в чем его
обвинили? Нет. Даже для того, чтобы гадать об этом, следует знать натуры и
характеры истцов, что немыслимо без личной встречи. А поскольку Учреждение не
имело над истцами власти и не могло обеспечить их принудительную явку, не
говоря уже о том, что администрация, даже обладай она такими полномочиями, не
захотела бы взваливать на себя лишнюю обузу, – постольку ответчикам ничего не
оставалось, как отправиться на самостоятельный розыск».
Одни ответчики отбывают наказание с
покорностью, у других – Марата и его друга Петрика – главная цель – сбежать,
найти каждый своего Истца и понять: за что и почему?
И планы, которые они обсуждают в
кочегарке, разные. У Петрика – актриса, у Марата… У
Марата – попробуй разберись кто. Скорее всего, Краб-мореман
и его любовница Селедка, если Марат прав в своих подозрениях.
После нескольких неудачных попыток
побега третья удачная, Марат сбегает на юг, к приморскому городу, на четыре
тысячи километров от Учреждения. И начинается его одиссея, бесконечные
круги-поиски возле моря.
Марат садится на катер и плывет в город
с одной-единственной целью, продуманным до малейших деталей планом: как
вычислить, опознать и прижать к стенке Истца.
Но жизнь на воле не Учреждение, жизнь
путает все планы, и уже на катере закручивается другая история – с карточным
долгом. И поиски Истца, его разоблачение становятся запутанными, будто прыжки
зайца по минному полю: туда не ступи – взорвется, не обмолвись случайно –
заподозрят.
5 августа 1975 года герой входит в
город. Южный, шумный, разноцветный, плещущий морем, с запахом шашлыков, зелени…
каким может быть южный город в начале августа, когда полным-полно отдыхающих,
гуляющих, сидящих в кафешках,
снующих и жарящихся на солнце. Южный приморский город, про который авторы пишут
так: «…слепой аппендицит, куда набивается всякая шелуха».
Действие начинается почти как в
«Очереди» Михаила Однобибла, где герой тоже входит в
чужой и враждебный город. Входит в город на босу ногу и Остап Бендер, но Бендер
– движитель сюжета, вихрь, вокруг которого все крутится и вертится, Марат же
наблюдатель, невидимка, подсматриватель, подглядыватель и подслушиватель –
как тут не вспомнить зрителя, следящего за тем, что происходит на экране! В
«Киномеханике» есть отсыл к «Очереди», когда Марат
Родин говорит: «Кстати, мне сейчас только пришло в голову: это на удивление
длинная очередь. И, не касаясь сейчас ее первоочередников,
скажу, что где-то в хвосте рядом со мной стоишь и ты».
Но роман «Очередь» – почти графика,
черно-белые тона. Соавтором Однобибла стала Вероника Кунгурцева, которую прозаик и критик Александр Чанцев назвал «советским марсоходом»,
и в тексте «Киномеханики» столько красок, шума, запаха, что диву даешься и
замираешь, открыв рот, и щуришься, ослепнув от южного солнца.
Куда уж тут загадки
отгадывать, которые в изобилии то здесь, то там. Тут бы в тенек, чтобы
солнечный удар не получить, на ноги бы не наступили, не оглушили, не заболтали
и, того гляди, не обокрали. Читаешь и только успеваешь отмечать… маски?
«Слишком шикарно выглядел этот город и потому настораживал. Глянец скользок.
Из-под карнавальных масок выглядывали не похожие на них лица, в каждом
конкретном случае следовало разбираться отдельно».
Герои-перевертыши? Помните чернильные
ручки 70–80-х годов, которые были знамениты изображенными на них девушками в
купальнике? Когда ручку переворачивали, как песочные часы, девушка оказывалась
голой. Таких перевертышей в «Киномеханике» множество: «Жекин
бикини сделался рыхлым, как мокрая промокашка, и вместе с водой стекал по телу,
словно был не надет, а нарисован». И художник Сергей Стерхов
рисует Жеку с головой ее сестры Тони – чем не перевертыш?
Да и сами Михаил Однобибл и Вероника Кунгурцева – чем не авторы-перевертыши?
Люди-карты? Герои постоянно говорят о
картах: «…чтобы она в виде какой-нибудь дамы или десятки присутствовала в
каждой колоде непристойных карт, которые продают в поездах глухонемые
прохвосты»; «Не в подкидного же дурака
они резались. Игра ведь была азартная? – Обычное очко, – ответила Жека».
Герои не только живут карточной игрой,
но воспринимают ее всерьез, вплоть до того, что начавшаяся детективная история
воспринимается как карточный проигрыш, в котором ставкой становится жизнь. «Два дееспособных человека в трезвом уме и здравой памяти под
влиянием минутного наваждения разыграли вчера на “три звездочки” место в
кинотеатре, это значило, что проигравший должен был умертвить любого зрителя,
случайно занявшего 5 место в 8 ряду на восьмичасовом сеансе, просто по той
механической причине, что игра состоялась 5 числа 8 месяца, а выигравший следил
за выполнением обязательства». Об этом намекают и разговоры о том, что
скоро состоится премьера фильма «Долг чести платежом красен».
Дантовы круги? Круги
ада? Бесконечные круги Марата: кинотеатр, дом бабы Шуры, затем квартира Краба,
подвал… И вновь круг, и еще – по адовому,
тоскливому и утомительному кругу, каждый виток которого дает Марату новое знание…
Или же лабиринт, в котором плутает Марат: «Марату вспомнилось Саргассово море,
не мелкое, но так густо заросшее многокилометровыми водорослями, что в них
застревали корабли. Марат как бы поднимался с его дна, плывя по хитросплетениям
и лабиринтам полутемных проходов в морских зарослях в поисках выхода на поверхность».
Или не круги ада, а сам ад? Есть в
романе игры с фамилиями и именами: Родин – этой фамилией героя наградило
Учреждение, милиционер Сирота, имя Владислав-Ад… «– Это не имя, а кличка. На
самом деле его зовут Владилен, в честь Владимира
Ильича Ленина. Но, конечно, такое имя хуже всякого другого, потому что лучше
Ленина все равно не будешь и равным ему тоже. Адик
еще и в тюрьме сидел, вот он и взял кличку. Кому же понравится быть хуже своего
имени!.. Но спрашивать прямо его нельзя, – добавила Эля, – он отшучивается,
говоря, что его полное имя Ад».
Еще один образ-загадка – олеандровый
бражник. «Сейчас на кустах тысячи гусениц олеандрового бражника. Все они окуклятся и будут ждать весны, но не дождется ни одна».
Получается не только «энтомологическая картина, граждане!» (это цитата из
романа), метаморфозы гусениц олеандрового бражника, но и метаморфозы людей-сфингидов… Мимикрируй,
защищайся и маскируйся, насколько это возможно, иначе вычислят.
Тугая спираль романа разворачивается к
концу стремительно, едва поспевай: одно за другим происходят три убийства, Марат наконец нападает на след Истца, обнаруживается
разгадка убийств, и тут же Марату объявляют, что всё, конец, пора возвращаться
в Учреждение с круглолицым милиционером Василием Сиротой.
Выдыхаешь, думая, что это финал, но уже
на самых последних страницах узнаешь, что финала-то и нет, Марат вновь
отправляется – вспомните про Одиссея: «мы и в море пустились» – в море, за
«Адмиралом Нахимовым». А теплоход-то, на который устроился Краб «и бабу свою
поварихой пристроил», через десяток лет пойдет ко дну…
Но это потом, а пока Одиссей-Марат
совершает побег, думая, что еще немного и все закончится, но путь его
бесконечен… И нам, читателям, ждать еще один роман –
продолжение «Киномеханики».
А бабу Шуру, эту неугомонную и стальную
бабку, одну из героинь «Киномеханики», выдюжившую всякое, почему-то жальче
всех.