Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2018
Александр
Беляев – музыкальный журналист. Родился
и живет в Москве. О музыке пишет с 1999 года. Был обозревателем и/или
редактором многих столичных СМИ, от деловой прессы до сугубо музыкальных
изданий: Play, Billboard, Rolling Stone,
«Новые известия», «Новая газета», «Ведомости», «Московские новости». Постоянный
автор обзоров книг о музыке и музыкальной культуре в «Октябре». Лауреат премии
журнала «Октябрь» (2017).
Вышли
три переводные книги, в которых о себе рассказывают музыкальные звезды XX века: Филип Гласс, Боб Дилан и Дэвид Боуи.
Самое интересное в экосистеме
современной музыки – это незримые связи между явлениями изолированных – вроде
бы! – ниш. Казалось бы, какая связь между Глассом, Диланом и Боуи? Композитор-авангардист, фолк-роковый
бард и рок-звезда? Но в масскульте – даже «высоком» – XX
века все переплетено.
В книге-сборнике интервью Дэвид Боуи,
конечно, ссылается на Боба Дилана как на источник вдохновения и положительный пример.
Рассказывает какие-то курьезные случаи, с ним связанные.
Филип Гласс
почти не упоминает фолк-музыкантов, хотя, вероятно, в
детстве, которое провел в Балтиморе, «проходил» и их. Но Дэвида Боуи не может
обойти. Именно Гласс, собственно говоря, и представил
Боуи как серьезного музыканта, а не просто автора популярных песен (сделанных,
впрочем, по вполне новаторским лекалам: эта музыка популярна, но не попсова). В автобиографии Гласс объясняет,
почему в своих ранних симфониях использовал материал Дэвида Боуи: мелодии его так
называемой «берлинской трилогии», альбомов Low, Heroes (правильно это название пишется как “heroes”, с маленькой
буквы и в кавычках, но на этом никто заморачиваться не станет, понимаю) и Lodger. Ответ сколь
банален, столь и невероятен… Раскрывать не буду. Но
скажу, что та же Warzawa в обработке Гласса
звучит как какой-нибудь умеренный авангард 60–70-х. То есть все получилось.
ФИЛИП
ГЛАСС. СЛОВА БЕЗ МУЗЫКИ. ВОСПОМИНАНИЯ / ПЕР. С АНГЛ. С.
СИЛАКОВОЙ. – СПБ.: ИЗДАТЕЛЬСТВО ИВАНА ЛИМБАХА, 2017.
Эта автобиография выпущена в оригинале,
на английском, всего два года назад. Начинается логично – детством. Далее
довольно быстро проговоренные школьные годы, семейные обстоятельства, очерк
нравов родного города. Гласс прекрасно понимает, что
читатель не слишком интересуется коллизиями еврейской жизни в Америке 40–50-х,
любовными историями и бытовухой,
а хочет узнать, как, занимаясь высоким искусством, можно прославиться и
заработать кучу денег. Без экивоков и уловок Гласс
так и ведет повествование: как музыка проняла его настолько, что он решил
начать сочинять сам… и чего ему это стоило.
Недавно я прочитал в соцсети
странный отзыв о музыке Гласса: это-де «учебник по
гармонии». Ох уж эти музыковеды! Все бы им количественно измерить, на полочки
поставить да «уровень» определить. Понимаю, кого-то бесит: сочиняет это Гласс несчастный «булькающие» свои фразочки
и продает из фильма в фильм. Шарлатан! А в автобиографии Гласс
подробно расписывает, что изучал у
Нади Буланже в Париже. И как она четыре года его
мучила и три шкуры спускала по любому поводу (потом, по
прошествии лет, он стороной узнал, что легендарный
преподаватель лично ходатайствовала за то, чтоб ее талантливому студенту-американцу
продлили стипендию). Учебник по гармонии, говорите? Ну-ну. Гармонии вам. В
широком смысле.
Если разобраться, «Слова без музыки»,
извините за пафос, и есть некий учебник по гармонии. Семидесятилетний живой
классик, вегетарианец и буддист, читающий, между прочим, священные тексты на
тибетском языке, просто и спокойно рассказывает об эпизодах своей жизни. Разбив
их на темы-главы. Детство, Нью-Йорк, жены и дети, соратники, хореограф Роберт
Уилсон, долгая подработка таксистом… И вычитывается
узор судьбы. Случайно-прихотливый и – неизбежный.
Монолог Гласса
написан на одном дыхании. Почтительно переведен Светланой Силаковой,
уже упоминавшейся в этих обзорах в связи с «Поездом М» Патти Смит, хотя там
скорее проза, чем мемуаристика. У Гласса,
хоть это и нон-фикшн, все ж важно было сохранить интонацию – спокойную, задумчивую.
Гласс-рассказчик – ироничный философ, походя вроде бы
небрежно роняющий глубокие мысли. Не только о музыке – при
том, что и чисто цеховых вопросов тут хоть отбавляй, – но и о жизни
вообще. Музыка, искусство, жизнь, разум, даже быт – это для него единое целое.
Забавно, кстати, что у такого человека, свободного художника, – строгие рабочие
часы. Рабочий день (точнее, ночь) – весь для сочинения, от звонка до звонка,
как на фабрике. Выработал такую вот привычку еще в молодости. Казалось бы, простая
бытовая деталь. Но проливает свет на характер. Инь-ян
– свободное творчество, но жесткий временной стержень. Что-то в этом есть,
безусловно.
Размышления о жизни… а
о чем еще должен размышлять великий композитор? Не о технике сочинения же. Она
– в учебнике по гармонии. В узком смысле.
БОБ
ДИЛАН. ХРОНИКИ / ПЕР. С АНГЛ. М.
НЕМЦОВА. – М.: ЭКСМО, 2017.
Вообще-то «Хроники» выходили на русском
еще в 2005-м. Тогда – скорее для любителей-знатоков-фанатов. Поскольку в те
годы, если судить по личным ощущениям, книги о музыке – за редчайшим
исключением вроде автобиографий суперзвезд – продавались из рук вон плохо. За
них никто и не брался особенно. Кому нужен какой-то Боб Дилан
с его многомудрыми песнями на английском – это ж не Леонард Коэн, русский
народный певец… Но мы живем в 2018-м, издание музыкального
нон-фикшн уже встало у нас на поток: видимо, в эту нишу хлынули читатели позакрывавшихся музыкальных журналов. Плюс после
Нобелевской премии по литературе Бобом Диланом хошь не хошь издателям пришлось
бы заняться. Литератор все-таки, раз Нобелевка.
У Боба Дилана
прозаических работ нашлось немного: авангардный «Тарантул», о котором я не
рискну заводить разговор, и автобиографические «Хроники». Максим Немцов,
американист, заново перевел плюс подредактировал свои
старые переводы. И выпустил их, теперь уже пребывая в статусе гуру перевода.
Обе книжки вышли в схожем дизайне и естественным образом сложились в дилогию.
Такой разный Дилан – можно
было бы ее назвать.
Книга о его юности и первых пробах себя
в профессии. В пассаже про влияния литературные обратим внимание не только на
приятную любовь к русской литературе, но и на тон. От какого-то явно
сознательного дуракаваляния до личного: «Русская
литература темнела на полках особо. Там стояли политические стихи Пушкина,
который считался революционером. Его убили на дуэли в 1837 году. Была книга
графа Льва Толстого, чье поместье я посетил двадцать лет спустя… Гид дал мне покататься на его велосипеде… Достоевский… вынужден был
писать, чтобы от него отстали кредиторы. Совсем как я в
начале 70-х – записывал альбомы, чтобы отстали мои».
Интересно, что Дилан,
получивший и славу, и в конце концов Нобелевскую
премию по литературе именно за свои песенные стихи (и их «новый язык», по определению
Академии), не хочет считать себя только поэтом. Он резонно замечает: «Мои
тексты ударили по тем нервам, по которым раньше никто не бил, это правда, но
если бы мои песни сводились только к словам, чего ради
[другому музыканту] записывать целый альбом
инструментальных обработок моих песен? Музыканты всегда знали, что песни мои –
не только слова…»
«Хроники» – простые, честные, ироничные.
Монолог мудреца. «Хроники» – факты из первых рук: упоминаются музыканты,
известные и не очень, и деятели шоу-бизнеса того времени.
Но самое
привлекательное тут – дилановская интонация. Она
какая-то… былинная! Воспоминание о
времени давно прошедшем, вслушивание в него рождает поводы к размышлениям о
жизни вообще.
ШОН
ИГАН. DAVID BOWIE: ВСТРЕЧИ И ИНТЕРВЬЮ / ПЕР. С АНГЛ. Е. БИРГЕР, А. БЕССОНОВА. –
М.: АСТ, 2017.
Поводом для издания этой квазиавтобиографии, насколько я понимаю, стал случай
трагический: смерть Дэвида Боуи от рака. Автобиографий и книг артист (певец-композитор-актер-секс-символ-эпатажник-новатор и т. д.
и т. п.) не оставил. Это – сборник лучших статей про него и интервью с ним
практически за всю карьеру артиста.
Работа впечатляющего масштаба. Во-первых,
собственно архивный материал – статей на меленькую библиотеку. Каждая
оригинальная статья предваряется небольшой свеженаписанной
преамбулой с историей: для какого издания писался этот текст, в какое время и в
каком контексте. Развеиваются все темные мифы про Боуи – фашист, гомосексуалист… Объясняется, откуда они взялись, как эти скользкие моменты
разъяснял сам певец. И про актерскую карьеру выяснили: почему звездный музыкант
с его-то внешностью и харизмой от кино в конце концов
отказался, несмотря на откровенную синекуру в стиле «ты не пой, ты ходи».
Именно масштабность подборки материала
дает новое представление о Боуи, о его развитии как артиста. Это очень важно
для российского меломана, который толком следить за его генезисом не мог. Да и
не особо хотел: Боуи – это сложно и для умных, похоже,
считали у нас. Это для БГ, Виктора Цоя и прочих творцов. Выступил-то Дэвид Боуи
в России ровно один раз, 18 июня 1996 года в Кремле. По закону подлости это был
некий смутный период его карьеры. Московская «мажорская»
пиджачная публика Боуи не понравилась, да и не такого Боуи мы ждали. Грубо
говоря, для Запада он – Зигги Стардаст,
персонаж, для нас – практически «дискотека 80-х», все эти Let’s Dance, China Girl, клипы с мягкой эротикой и так
далее. А он привез свой новый альбом 1.Outside, для танцев и подпевок решительно непригодный.
У московской публики относительно Боуи
были завышенные ожидания, а у английских журналистов в 60-е – не то что
заниженные, а никакие. Многие статьи примерно в таком тоне и написаны: ну
подумаешь, пташка какая-то разноцветная прилетела, мало ль у
нас таких… Статьи расположены в хронологическом порядке, и следить за
тем, как менялось отношение журналистов, – особое удовольствие.
Сперва даже больше про
фанатов. И фанаток. Вопросы соответствующие. Например, про девушек, поклонниц и
девушек-поклонниц. Боуи дает ответы неожиданные для кумира юных.
Скажем, песен о несчастной любви он не пишет, дескать, потому, что не знает,
что это такое: с умной девушкой всегда договорюсь, а с глупой мне просто
неинтересно. Жизнь и творчество опять-таки. На такое интервьюер рассчитывал?
Вряд ли. Но получил – подарок.
В 70-е журналисты уже поняли, с кем
имеют дело. Тут уж их публикации пестрят терминами кэмп
и фанк (второй, впрочем, не совсем в том смысле, в
каком мы привыкли). Самому герою уже дают сказать что-то о кинематографе и
литературе, поражаясь эрудиции этого яркого фрика.
В интервью он почти не упоминает
поп-звезд; друзья Марк Болан и Игги
Поп – редкие исключения. Зато восхищается джазовым контрабасистом Чарли Мингусом, а джаз, как мы знаем, десятилетия спустя аукнется
у Боуи последним посмертным альбомом Blackstar.
И да, он увлекался
композиторами-минималистами – Стивом Райхом и Филипом
Глассом.
Но, конечно, кэмповому
персонажу – кэмповое описание: «Его пышная пурпурная
прическа ненадолго освещает серый Саут-Банк, словно флюоресцентный крокодил с экзотической планеты, и ныряет в
боковой вход, исчезая из вида». Или – легкий снобизм в духе Марселя Пруста:
«Дэвид знакомится с режиссерами, дирижерами, кредиторами, репортерами и более
мелкими обитателями природного мира».