(альманах «Новый Гильгамеш»)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2018
Татьяна Калугина (Петра Калугина) – поэт, прозаик, автор
трех поэтических сборников: «Твой город» (2004), «Круги на полях» (2013),
«Изобретение радуги» (2016) и ряда публикаций в журналах «Арион»,
«Знамя», «Новая Юность», «Нева», «Homo Legens», «Плавучий мост» и других. Живет в Москве.
НОВЫЙ ГИЛЬГАМЕШ: ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ АЛЬМАНАХ (ВЫП. 2). – КИЕВ: КАЯЛА, 2018.
В начале февраля в Доме-музее
Булгакова состоялась презентация альманаха «Новый Гильгамеш» (вып. 2), которую провел в верхнем – малом – зале музея
Дмитрий Артис, составитель поэтической части издания.
То и удивительно, что в малом, в кулуарного
типа кафе-гостиной, где обычно проходят вечера одного-двух авторов, но и тогда
не всем зрителям хватает мест за столиками и на хаотично сдвинутых, собранных в
последний момент по комнатам стульях и скамьях.
В данном же случае
предполагалось нечто в количественном смысле грандиозное, судя по внушительному
перечню заявленных имен, авторов альманаха, приглашенных выступить. Спасла ситуацию безостановочная, хоть и едва уловимая
глазом, деликатно-нешумная ротация присутствующих зрителей: одни вставали,
перемещались в коридор и экспозиционные залы музея размять члены и пообщаться,
а другие занимали их места… В итоге всем хватило поэзии: удалось пусть по чуть-чуть, но послушать.
Само издание впечатляет
поистине эпическим охватом, «размахом крыльев». Безупречно исполненный
технически (не разваливающийся на части при перелистывании страниц, радующий
глаза читателя ярким и достаточно крупным шрифтом) пятисотстраничный
том оформлен нарядной глянцевой обложкой, парадно-белой, с эффектной картинкой
кисти Н. Сологубова: на фоне полной луны – обнаженная
фигура человека, обхватившего колени. Берешь альманах в руки и сразу
чувствуешь: «…он планировался и делался как настольная книга для спокойного чтения»
(слова поэта-составителя Дмитрия Артиса).
В нынешний
выпуск альманаха вошли подборки пятидесяти пяти авторов из самых разных уголков
земного шара, среди которых Владимир Гандельсман
(Нью-Йорк), Дмитрий Мельников (Москва), Светлана Кекова
(Саратов), Бахыт Кенжеев
(человек мира), Ирина Евса (Харьков), Дмитрий Мурзин (Кемерово), Алексей Остудин
(Казань), Михаэль Шерб (Дортмунд, Германия), Амарсана Улзытуев (Улан-Удэ),
Вера Кузьмина (Каменск-Уральский), Ольга Злотникова (Минск) и многие другие. Кроме того, в конце издания есть два небольших раздела
прозы и эссеистики. Но, конечно, основной объем занимают стихи, поэтому
будет более чем естественно именно о них и поговорить.
Стихотворения в альманахе
необязательно должны объединяться по какому-то признаку, а если и объединяются,
то в большинстве случаев этот признак либо весьма условен, либо, наоборот, подчеркнуто
специален. «Новый Гильгамеш» в этом смысле по-своему
уникален. То общее, что связывает вошедшие в него тексты, явлено слишком
выпукло, чтобы его можно было не заметить. И в то же время нет ощущения намеренности,
критерия, некой заданности отбора.
Это «нечто» я определила бы
как преломление древних эпосов и мифологий через призму современной поэзии,
активную обращенность к ним. Редкая подборка издания обошлась без упоминания
Гомера или шумера, Агамемнона или Тифона, Амона Ра или Андромахи,
фавна или кентавра. Впрочем, «упоминание» – слово не самое подходящее.
Современность не смотрит
назад, сквозь толщу эпох, в золотые века архаики, она смотрит в себя, а еще
точнее – в великую Одновременность всего существующего. Туда, где
Шумер, Аккад, Египет,
Ханаан –
Слились в клубок, как
женщины Гогена.
(Евгения Бильченко)
И видит современность все
по-своему своим дробным фасеточным постпостмодернистским
зрением, самим фактом этого смотрения бесконечно остраняя
и в то же время проясняя предмет, стремясь к прозрачной цельности, но
кропотливо работая над пестрым аляпистым
пэчворком. А может, и не
стремясь, может, просто по ней тоскуя.
После Греции все
по-другому:
доверяешь пути – слепому…
<…>
Твое зрение проще, чище:
этот нищий – не просто нищий,
а все тот же бедняк Одиссей…
<…>
…не старухи проваленный
рот,
а в Аид таинственный вход.
И – главное – самые пронзительные строчки,
вскрик души в этом стихотворении Владимира Черешни:
После Греции, после,
после…
Как бездарно мы возимся возле!
Вечный комплекс «Эдипа
современности» перед царственным отцом-каноном!
Однако надо заметить, что этот
вскрик отчаяния от осознания собственной «неполноценности» – скорее, исключение
из правил. Ныне творящий поэт, как ни странно, в основном в ладу со всем тем,
что было до него, с Золотым веком богов и героев. Это очень зрелый Автор,
переживший в ХХ веке свою смерть и успевший получить с нее немалые дивиденды.
Это Автор, которому все пошло впрок: и предшествующие десятилетия многотрудных
литературных рефлексий, и нынешние интернет-скорости
получения и усвоения информации (информационно-поэтического метаболизма, назовем
это так), и актуальная сейчас, становящаяся трендовой во многих сферах жизни
психология принятия. То есть психология синтеза, зрелого становления,
нахождения равновесной точки между «тезой» и «антитезой», в чем бы они ни
заключались в каждом отдельном случае.
Поэзия современности, какой
она представлена в альманахе, и уравновешивает себя «веком богов и героев», и
уверенно вписывает себя в него. Даже не столько уравновешивает, сколько
вписывает.
Все происходит здесь и сейчас,
в одно и то же время для всех, и это настолько естественно, что даже обыденно. В этом простом настоящем, Present Simple («Вергилий презентует ад, // А Беатриче
– рай»), поэт и стоматолог Игорь Куницын тоже, наравне с Вергилием, презентует
себя: он верен клятве Гиппократа «с восьми до трех», а после работы шагает
«служить иным богам», которым верен «с трех до восьми», но о которых понятия не
имеет, что это за боги, «черт возьми».
По-моему, блистательная самопрезентация, исчерпывающая! И не ирония, как может
показаться, тут главное, о нет! А что-то другое.
У него же, у Куницына: «Я
Ахиллес я Гектор я Улисс», строчка без запятых, которая так и просится быть
прочтенной в современном «фейсбуковом» стиле, с
тэгами: я#Ахиллес…
У Михаила Окуня:
Вот в лес вхожу – и
попадаю
В разгар Пунической войны.
Там в шлемах, слизнями
потертых,
Опята прут из-под корней,
Их желто-серые
когорты
Штурмуют Карфагены пней.
<…>
И снится дряхлому Катону
Наш варварский осенний лес.
Муравей из стихотворения
Феликса Чечика, пытающийся переплыть плевок, не
подобен Улиссу в волнах разбушевавшегося моря – он Улисс и есть. Его сиюминутная
«насекомая» ипостась никоим образом не отменяет и не
уничижает в нем героя.
Взаимопроникновение, диффузия
времен – и завороженный этим феноменом поэт-наблюдатель. Ироничный. Искушенный.
И все-таки очарованный.
облако входит в облако,
облаком становясь.
(Андрей Фамицкий)
Как тут не вспомнить
хрестоматийных набоковских бабочек, во время сезонных
миграций летящих друг другу навстречу облаками-стайками и проходящих друг друга
насквозь, ненадолго и без взаимного вреда смешиваясь в одно густое многоцветное
мерцающее облако!
Это «смешение времен» как
ключевая тема в представленном массиве текстов достигает своего апогея в поэме
«Протей» ярославского автора Евгения Коновалова. (Кстати,
обратим внимание на названия подборок и отдельных стихов альманаха:
«Илиада. Двойной сон», «Вариант Медеи», «Синай»,
«Античный герой», просто «Илиада», «Елена Троянская», «Гунн», «Анабасис», «Исповедь новой Пенелопы», «Похищение
Европы»…)
Так вот, «Протей» Многоликий.
Мифический вещий старец, неустанно меняющее облики морское божество. В
контексте поэмы – не что иное, как само Время. Лики его многообразны и
причудливы, но субстанционально это всегда одно и то же, равное себе и
представляющее себя.
Чтобы проиллюстрировать эту
мысль, подошла бы любая из главок поэмы, мне особенно нравится третья:
Собирается в путь старина Менелай,
препояшась мечом для порядка,
из Ла-Манчи
на кляче в искусственный рай
вдохновенных античных
осадков –
в край,
где Кальв
и Назон дуют шмаль и
газон
и встречают початой
канистрой
подходящий состав
«Ярославль – Илион»
с недоделанным
постмодернистом.
Но пусть «недоделанность» эта самая, ерническая, самоуничижительная, не введет в заблуждение читателя: она лишь притворяется признаком жалкости и убогости. На самом деле это не что иное, как прекрасно знающая себе цену незавершенность, незамкнутость контура, о которой нам только предстоит узнать.