Альманах новой северной прозы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2018
Нина Веселова – писатель, режиссер и журналист. Окончила
факультет журналистики Ленинградского государственного университета, Высшие
курсы сценаристов и режиссеров при Госкино. Публиковалась в журналах «Север»,
«Дружба народов», «Сибирские огни» и др. Автор многих документальных фильмов и
нескольких книг прозы. Живет в Костромской области.
АЛЬМАНАХ
НОВОЙ СЕВЕРНОЙ ПРОЗЫ / АВТ.-СОСТ. ДМИТРИЙ НОВИКОВ. – ПЕТРОЗАВОДСК: VERSO,
2016.
Открывая «Альманах новой северной прозы», невольно задаешься вопросом: что же, по мнению составителя, объединяет его авторов?
Да, свет художественной правды, пробивающийся сквозь все тяготы и неприглядности попавшей под перо жизни. Да, богатый, бережно хранимый русский язык, эту неубиваемую правду доходчиво доносящий. Ведь именно Север всегда был и во многом остается хранителем языковых богатств русского народа, будь то былины, предания, плачи и прочее. Свидетельствую об этом и я как журналист, многие годы писавший о фольклорном наследии Вологодчины, и как путешественница по Пинежью, видевшая и слышавшая на заре перестройки еще бытовавшие уникальные творческие коллективы. И во мне – подобно одному из авторов альманаха, Алене Зориной, – постоянно напоминает о себе то «холодное топливо», которым одарил Русский Север.
Однако составитель вкладывает в термин более широкое понятие, нежели географические координаты. Он готов объединить под обложкой будущих выпусков писателей отовсюду, но родственных по духу и обнаруживающих преданность лучшим традициям многовековой русской литературы. И в таком подходе к отбору чувствуется серьезная подоплека, некое противостояние. Но кому и чему?
Исчерпывающий ответ на этот вопрос находим в рассказе Романа Сенчина «За сюжетами». Его герои-писатели, необременительно порхающие по жизни в поисках материала для очередного сочинения, несмотря на афишируемую готовность проникнуть в суть бытия, в поездке не утруждают себя ничем, кроме возлияний, и в итоге еще более опустошенными, чем были, возвращаются в столицу.
Герои Сенчина родом из провинции, но, попав когда-то в московский водоворот, они растеряли все, что было в них заложено малой родиной. Блуждая в погоне за сюжетами по окрестностям древней Чухломы, писатели нет-нет да и ощущают внутри непонятное волнение, однако тут же прячут его и от самих себя, и друг от друга: воспоминания о корнях могут разбередить душу, но ничего не изменят в их устоявшейся комфортной жизни. Для настоящих перемен нужно осознание своего положения и сильный характер, а вот этого-то и нет.
Принадлежат к писательскому цеху и герои других текстов альманаха. Дмитрий Новиков в представленных рассказах не скрывает своей профессии; Игорь Пузырев, отправившийся сам (или спрятавшийся за «я») изучать секреты оленеводства, то и дело достает «писательскую книжицу»; Наталья Мелехина пишет о том, как она пишет («везу Саню в Первач и пишу рассказ про то, как я везу Саню в Первач»). Но странное дело – эти писатели отторжения не вызывают. Люди как люди, просто обремененные думами о будущем произведении.
Получается, что не только писательское ремесло причиной и не одна столица виновна в том, что заглатывает юные души и выплевывает их перемолотыми?
Вот безымянный герой Игоря Пузырева из рассказа «Среда». Хлебнув водки «всей душой – исковерканной, переломанной, пустой», он «снова на Белокаменную пошел». Не терпелось ему ее покорить. «Бежать как можно быстрее, упасть на Площадь трех вокзалов! Туда, в жаркую давку людей, возможностей, денег и радостей, на них вымениваемых». И хоть столица не раз била его мордой об стол и «кидала», хоть она – цитируем – сука, но все равно – любимая!
Не раз походя лягнул столицу и Д. Новиков («Змей»), выводя
отрицательных героев. Таковы мужики, внаглую очищавшие на озере чужую сеть: «из них так и перло
московское счастье». Как страшилка звучит в тексте фраза «будь ты хоть кто – злодей городской, а то и
вовсе столичный житель».
Конечно, авторы сознают, что дело не в конкретной Москве, а в том, что, развивая большие города и забывая о деревне, общество совершает непоправимую ошибку. Сущность человеческая, все еще помнящая свои природные истоки, под воздействием благ цивилизации корежится и усыхает, превращаясь в мумию, в зомби. И все сегодняшние беды человечества можно правомерно списать на один этот процесс.
В альманахе несколько маленьких текстов, косвенно намекающих на эту огромную трагедию. В рассказе Ирины Мамаевой «Клубничка» врач Галина Николаевна из последних сил рабски трудится на финских плантациях, чтобы у нее не отобрали квартиру за неуплату кредита. А ее дочка слепо полагается на судьбу: «Скоро все изменится».
В рассказе автора этих строк (Нина Веселова. «История одного предложения») у героини – мамы – нарастает истерия и зацикленность на чистоте, успокоить которую не способны ни здравые доводы дочери, ни врачи, но, возможно, могла бы смягчить жизнь на природе. Но об этом даже мысли ни у кого не возникает.
Более осмысленным представляется существование героя рассказа Ильи Кочергина «Крещение кукушки». Он не просто живет, прислушиваясь, когда его «торкнет», когда на что-то радостно отзовется сердце. Он предпринимает хоть какие-то шаги во спасение: поняв, что в городе его засосет пьяная рутина, начинает строить дом на природе. Когда это не приносит успокоения, начинает искать веры. Когда и она не дает ожидаемого, принимается бороться с алкоголизмом другим путем. Его душа не хочет и не может находиться «между жизнью и нежизнью». И герой дожидается-таки того благословенного мгновения, когда его все-таки «торкнуло». Не от Евангелия, как ожидалось, не от чего-то иного возвышенного, а от обычного наблюдения за тем, как все идет в ускоренный рост в огороде, как плоды его трудов становятся настоящими плодами.
Здоровый душою человек – определенно! – не может устоять перед величием бесконечного обновления мира. Этим и держится жизнь духа. Этим и силен народ, сберегающий трепетное отношение ко всему живому. Этим благословен Север, стремящийся сохранить в нетронутости не только скромную и суровую свою природу, но и тех, кто свято хранит ее кладовые и тайны.
Народ за долгие годы настолько устал быть угнетаемым и гонимым, что научился хитрости, увертливости и балагурству как методу сокрытия правды. У Александра Бушковского («Индейские сказки») такие лесные люди величают себя «индейцами», и в этом очень много горькой правды. Тут тебе и целенаправленное истребление, и отупление «огненной водой», и соблазнение легкими нечестными деньгами и пустыми побрякушками. «Шевележ» как смысл деревенской жизни исчезает. Кто не спивается, тот двигает в город – за бытовыми удобствами, ведь «индействовать», то есть честно осуществлять свое право жить в природе, теперь никто уже не хочет да и не способен. А в городе «индеец» не становится «белым», он превращается всего лишь в «метиса». Так цивилизация, сбившаяся с пути, теряет лучших своих представителей. И никто из них не может определенно ответить на вопрос, «что Богу нужно от нас».
Безуспешно
пытаются пробиться к высшим смыслам и герои повести А. Бушковского «Праздник
лишних орлов». Неслучайно автор просит читателя вспомнить лица только что
проснувшихся людей. Если посмотреть им в глаза, «на секунду вы поразитесь необъятности этой вселенной». А потом
опять навалится дрема, чтобы тела «начали
двигаться по привычной для них системе координат – без помех, возникающих при
пробуждении души».
Гораздо больше оптимизма в текстах Дмитрия Новикова, способного пить воздух, «как коньяк», умеющего так уловить разговор озер и перезвон льдинок, глухой стон утопленного колокола и голоса смеявшихся когда-то по берегам озер деревенских детей и так околдовать читателя описанием природы, рыбной ловли и – в повести «Муки-муки» – работы плотников, что можно уверовать, будто не все еще утрачено. В конце концов, удалось же его герою и дом выстроить в глуши, и с местными жителями язык общий найти, и почувствовать «текучее, непрерывное время», идущее от предков к нам. Через него каждому внятна становится старопрежняя заповедь: нужно строить, а не разрушать! Близкой становится позиция зрелого человека – быть самому «за все в ответе», а не отсиживаться на готовеньком, как делают многие в городах. Среди лесных людей всем известно, какие у мужиков ладони правильные: «твердые и шершавые, как неструганые доски». Там никого не удивит, а, напротив, вызовет уважение гневный протест против насилия: на моей земле мне указывать будут? Мы сами себе не хозяева? «С хитрецой, с подвохом, с подковыркой, а деревенский мужик будет свою линию гнуть, свою правду иметь», – утверждает Новиков в рассказе «Змей».
Что ж, до тех
пор, пока это так, жизнь на Севере продолжается. До тех пор, пока там есть
свобода или ее остатки. Ибо истинно русский дух не признает неволи и никогда не
станет петь в духовном заточении. И если литература – это песня, то она во всю
силу звучит со страниц альманаха. И самую высокую по трагичности ноту берет в
этом хоре Наталья Мелехина.
Рассказав грустно-веселую историю про то, «Как
Байкала хоронили», она переключается на тяжкую басовую поступь в рассказе «Забывай как
звали».
Бывают в литературе сюжеты, которые не придумаешь, чувства, которые не опишешь, не испытав их: ложь или выдумку не скроешь. Так и с упомянутым рассказом. Собственной судьбой погруженная в описываемые обстоятельства и не видящая из них выхода, Мелехина считает своим человеческим и писательским долгом прокричать о доле Первача, поселка, похожего на гетто из военных фильмов. «Это недодеревня и недогород, населенный пункт на границе миров». Это выродок цивилизации, это монстр, порожденный человеческим безумством. И в нем волей судеб вынуждены жить люди. Сорванные когда-то из деревень и заключенные в страшные каменные коробки. Старики доживают здесь свой век, но и молодежь, не имеющая никаких особых талантов и не сумевшая закрепиться в городах, тоже свой век там «доживает».
В том, как Мелехина описывает жуткую действительность, прочитывается боль, вина и стыд за то, что она работает в городе и видит иную жизнь, что она может спрятаться за черными буковками текста, выпрыгнуть из описанной реальности в свою – и кошмар для нее закончится. Но в действительности он останется! И это протест уже не против зла в виде большого города, а против глухих, отупляющих, разрушающих психику заброшенных уголков провинциальной России.
Так что подобная ситуация не исключение, а, скорее, правило. И наблюдая, как свисают в комнате брата обои на стенах – «как лоскуты кожи», Мелехина взывает: «Где бы взять такой пластырь, чтоб заклеить эту рану?» И мы понимаем, что рана-то – у страны. И что вопиют о ней не враги, а любящие ее граждане с высоким осознанием собственного предназначения. Им неважно, насколько силен и здоров человек физически, главное, чем жива его душа.
Но человек – существо космическое, и Мелехина отчетливо видит это и в своих благополучных героях, и в тех, кто обделен судьбой. «Мой брат летит во Вселенной, разрезая с огромной скоростью пространство и время. Он совершает путешествие, встав на колени, подобно паломникам». И у него, как у всякого живущего, есть право на уважение и счастье.
Кто должен
это услышать, чтобы что-то изменилось в нашей жизни? «Кто-то умный, пекущийся о счастье на всей земле» – из упомянутых Дмитрием Новиковым? Однажды у таких уже была
попытка осчастливить аборигенов: решили осушить мелкие ламбы-нерестилища,
ведь «для блага всего человечества поля
важнее, а природа глуповата».
Теперь мы достоверно знаем, кто «глуповат», хотя, как и прежде, новые законы и параграфы, призванные «улучшить» жизнь простого человека, пишет «кто-то умный».
И можно ли этому противостоять?
Язык не поворачивается сказать: нет! Потому что мы и живы-то только надеждой на лучшее. Потому что мы вместе с Дмитрием Новиковым по-детски придумываем, что брошенные в деревнях дома – живые и что они ждут и верят: «люди должны вернуться». Потому что мы убеждены: народ наш пьет от боли и отчаяния, от ощущения ненужности и бессилия перед неумным чиновничеством. Читайте между строк – в альманахе это особенно ясно.
Остается вековечный вопрос: что же делать?
А вы попробуйте открыть альманах и прочитать первый рассказ. Илья Кочергин. «Рахат». И пуля, выпущенная в конце его, пронзит ваше сердце. И выбьет слезы.
И так, с невысыхающими слезами, будете двигаться от автора к автору (жаль, что в короткой рецензии всех не упомянешь), погружаясь в неудобную, ранящую прозу и не зная, как же жить дальше, ведь по-прежнему жить уже будет нельзя.
Впрочем, «книги читать – глаза портить». Не потому ли столь способствующие просветлению сочинения никогда не попадают на стол «умным людям», от которых зависит наше завтра?