Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2018
Борис
Пейгин родился в 1988
году в Северске Томской области (в то время Томск-7).
Окончил Юридический институт ТГУ (2010). Финалист премии «Дебют» в номинации
«Малая проза» (2010), лауреат премии губернатора Томской области в области
литературы (2016). Рассказы переводились на китайский и шведский языки. Живет в
Томске, работает адвокатом.
Света умерла
чуть за полночь. Попросила кофе, и Андрей пошел его варить, а когда вернулся,
выпил сам, залпом. Закрыл жене глаза, укрыл тело одеялом, погасил ночник. Из-за
зашторенного окна ехидно-желтым блестел фонарь.
Вместо «скорой»
приехала полиция. Старшине лень было расшнуровывать берцы,
и Андрей с тещей, Надеждой Павловной, долго уговаривали его разуться. Он прошел
в спальню, посмотрел на тело, пошелестел страницами пухлой
медкарточки. Потом спросил:
– Что такое карциносаркома?
– Рак, – ответил
Андрей буднично, спокойно.
– Увозите, – вздохнул
старшина и исчез, не прощаясь, не захлопнув дверь.
Потом приехали наконец санитары и с ними толстый небритый
фельдшер. Этих разуться заставить уже не удалось, прошли в квартиру прямо так.
Тело, неодетое, уносили в простыне, и Андрей с Надеждой Павловной провожали их
до лифта. В глубине квартиры пиликал оставленный на зарядке телефон, но Андрей
его почти не слышал. Он думал о том, что Свете неудобно, что рука, свесившаяся
из складок ткани, должна затечь. Да потом вспомнил.
Фельдшер
заполнял на кухне бумаги, морщась и то и дело
почесывая щетину.
– Вот, с этим и
с протоколом полицейским пойдете в загс, получите свидетельство… А что вы ей приобретали из обезболивающих?..
– Да наркотики
надо было получить, – Андрей закурил, – но не успели. Но, слава богу, они и не
понадобились, не было такого уж болевого синдрома. Так, что могли, покупали. «Найз» вот, «Кеторол»…
– Дайте
таблеточку, а? – Фельдшер сощурил глаза. – Голова болит к концу смены, сил нет.
Андрей такой
просьбе удивился, но лекарство принес:
– А что, у вас в
машине нет?
– От наших дождешься, я с этими орлами приехал. А в санбригаде какие лекарства. Их-то клиентам… Ах да! – Он полез в карман халата и вытянул оттуда еще
новую, но уже мятую визитку. – Вот, позвоните нашим агентам, чтобы и побыстрее, и подешевле…
– Спасибо,
конечно, да я еще о похоронах не думал. Не до того, сами понимаете, сейчас…
– Как знаете. В
общем, готовьтесь. – И, не сказав к чему, фельдшер запил таблетку кипяченой
водой.
В турке еще
оставался кофе, и, когда все наконец ушли, Андрей
решил его допить. Ничего, что глубокая ночь, спать все равно не хотелось. Надежда
Павловна в спальне разбирала постель, потом пришла на кухню.
– Не бойся,
Андрюша, это не навсегда.
– Это?.. –
Андрей усмехнулся. – Это уже навсегда…
Кофе получился
плохой, с кислинкой. Хорошо, что Света его так и не
выпила. Где-то снова звонил телефон.
– Я завтра поеду
домой, белье выброшу… а матрац-то…
– А что
матрац?..
– Вынести его
надо… испачкался он. Да и спать же ты на нем не будешь!..
А ведь и
вправду, подумалось Андрею. Спать на нем он не будет. Да и на кровати этой
тоже.
– Ладно уж, вынесу…
– Ну выноси, как допьешь.
– Прямо сейчас?
– А когда? Утром
тебе на работу, а я днем приберусь.
Права она была,
Надежда Павловна, да и спорить с тещей, хоть и бывшей, плохая идея. И Андрей
сказал:
– Хорошо,
сейчас…
Матрац был
латексный, упругий и тяжелый. А еще очень большой –
два двадцать на два двадцать. Андрей даже не знал, как к нему подступиться: за
один угол возьмешь – неудобно, за другой – тоже. Такой
надо нести вдвоем, да с кем? Не с Надеждой же Павловной. Телефон не прекращал
звонить, действуя на нервы, точно комар над ухом. И Андрей ему уступил, хотя
номер был незнакомый.
– Алло!
– Здравствуйте, –
говорил молодой, совсем не сонный женский голос. – Это вас беспокоят из службы
«сто двенадцать». Светлана Дмитриевна умерла, да?
– Да, умерла.
– А кем вы ей
приходитесь?.. Супругом?.. А когда скончалась?.. Два часа назад?.. А где?..
– Послушайте! – Андрей
не выдержал. – Да какая вам разница?
– Молодой
человек! – Голос отдал корродированным, нервным металлом. – Не надо так со мной
разговаривать! Вы должны предоставлять информацию по нашему требованию…
– Я ничего не
хочу вам предоставлять. Я занят, извините…
– Вы ничего не
понимаете, позовите кого-нибудь из старших к телефону! Я настаиваю поговорить с
кем…
И Андрей нажал
отбой.
Когда матрац
покупали, по бокам у него были матерчатые ручки для удобства переноски. Но
Света для большей эстетичности их отпорола. Андрей не возражал.
Теперь пришлось
мучиться: ухватив, ущипнув обеими руками побольше
ткани, волочь стоящий на боку и все норовящий упасть матрац за собой по узкому
коридору, по тесной прихожей на такую же тесную лестничную площадку. Надежда
Павловна распахнула дверь пошире, а заодно положила
Андрею в карман телефон:
– Ты не
выключай. А то вдруг опять позвонит кто-нибудь…
Лифт приехал, но
Андрей не очень надеялся, что удастся затолкать груз в крошечную кабину; да и
не вышло это: матрац жестко пружинил, выскальзывая из рук и все
не желая сгибаться как надо.
Матрац шаркал по
литому бетонному полу, почти не скользя, заваливался набок. Даже по ступенькам
он не съезжал вниз, и Андрей, повернувшись спиной вперед, буквально повис на
своей ноше, утягивая ее за собой. Девятый этаж, восьмой, а на полпути к
седьмому ткань зацепилась за защелку мусоропровода и закостеневшие, ноющие
пальцы разжались сами собой. Сжимать их снова сил уже не было.
Андрей полез в
карман за сигаретами, а наткнулся на телефон, и тот зазвонил. И снова
незнакомый номер, но уже с другим префиксом.
– Это служба учета
смертности! С кем я говорю? – Голос был какой-то трескучий, бесполый.
– А с кем
хотите?
– Я насчет
Светланы Дмитриевны…
– Вы хотите,
чтобы я ее позвал?
Трубка на
секунду задумалась:
– Когда
наступила смерть? Кто ее констатировал? Куда увезли тело?..
Андрей вытер
трубкой внезапно вспотевший лоб и сбросил вызов. Странно что-то получалось. Ни
служба «112», ни служба учета смертности сами звонить, по идее, не должны.
Первым уже незачем, вторые не работают в такое время. Но тогда кто это? Его
женой при жизни столько людей не интересовалось. При жизни. В груди екнуло, и
захотелось проморгаться.
Подъездное окно
на секунду вспыхнуло синеватым галогеновым светом… Надо было спускаться дальше, но винт проклятой защелки
глубоко зацепил ткань, и с ним долго пришлось возиться: пальцы всё никак не
слушались.
Потом Андрей
изменил хват, наклонив матрац набок, взвалив его на спину и взявшись руками возможно
ближе к краям. Стало удобнее, но не легче. Раз ступенька, два ступенька, тр-р-ри – и через две сразу; на седьмом этаже темно,
матрац, на метр ухнув, надавил на спину. Так Сизиф
катил свой камень, так Христос нес крест на Голгофу, но они шли в гору, а
Андрею не удавалось спуститься вниз. Святой Христофор уже самого Христа нес на
руках – да через бурный поток, а здесь – лестница. Остро запахло харчо с
бараньими потрохами и кисло – немытым телом. Внизу разговаривали. На следующей
ступеньке нога заныла. Андрей поморщился. Впереди было семь этажей. Тринадцать
лестничных пролетов.
Функциональный
диагност, отдавая Андрею заключение с последнего, месяц назад, УЗИ говорил:
«Выписывайте наркотики и готовьтесь». Света, не встававшая уже с постели,
говорила: «Давай подумаем, что мне еще надо успеть сделать». Андрей говорил ей
в ответ: «Успокойся про “подумаем”, сейчас химию следующей линии начнем, поживешь
еще». Андрей не верил ей и не думал над ее вопросом, он верил в следующую линию
и ничего ей не предложил. Света не оправилась и от этой линии и через десять
дней умерла. Может, оно и к лучшему; онколог раз говорил
Андрею: «Вторая линия химии – это такая отрава, с
которой неизвестно, от чего умрешь, от рака или от лечения».
В следующем пролете
все было в табачном дыму, и спертый воздух разъедал глаза. Где-то внизу играла Enigma, что-то
очень старое.
Callas went away,
But her voice forever stay,
Callas went
away,
She went away.
Это влетало в
одно ухо, а Света говорила – точно в другое:
– Как хорошо все-таки,
что у нас нет детей…
Опять что-то за
что-то зацепилось. Так Сизиф упирался в комья земли ногами, и подземные боги
над ним смеялись, так Христос шел на Голгофу и спотыкался, и римляне смеялись
над ним и смеялись бы над всяким, по вине шедшим и безвинным, потому что тот,
кому тяжело, всегда смешон. И в темноте подъезда смеялись, отчетливо, громко,
так, как не бывает в мыслях, и Андрей знал, что смеялись над ним, и звонящий в
кармане телефон от их смеха не было слышно, и только вибрация через ткань кармана
щекотала ногу. Пальцы совсем свело.
Ноги путались и
тонули в бетоне, как в весенней грязи, Света шептала на ухо что-то насчет того,
во что ее одеть, Сизиф убегал от катящегося камня, римляне смеялись.
– Здесь жарко, –
говорил один, – надо еще вина.
– Вино дерьмовое, а здесь пить нельзя.
– И то хорошо,
мне больше достанется.
– Чего он так
медленно чешет?
– Спроси у него…
тяжко ему, наверно, после всего-то.
В пролете между
пятым и четвертым стояли римляне и смеялись. Волосатые, мускулистые, мокрые от
пота бедра блестели в свете стоваттной лампы.
– Ого! – сказал
один.
– Это что
вообще? – спросил другой.
А третий сказал:
– Отойдите, не
мешайте, в самом деле, – и обратился к четвертому: – Дай-ка вина.
– Это не вино. –
Четвертый сверкнул фиксами. – Это винный напиток… на,
держи.
– Это даже не винный напиток, а уксус один, – произнес тот, а потом
повернулся к Андрею. – Мужик, выпить хочешь? А то ты какой-то смурной.
Тот кивнул,
потому что вдруг захотел не выпить, а только пить. Он с трудом разлепил губы,
отхлебнул из горла, а в бутылке и вправду оказалось что-то похожее на
разбавленный уксус, но это хорошо утоляло жажду.
– Спасибо…
Телефон снова
зазвонил. Не было, кажется, повода сбросить вызов, Андрей нажал на зеленое
«ответить».
– Здравствуйте!
– Вам звонят из бюро
ритуальных услуг. Нам с вами нужно обговорить условия нашей работы и условия
выезда к вам нашего агента.
– А с чего вы
взяли, что мне нужен ваш агент?
– На территории
Октябрьского района в нашем городе вы можете пользоваться услугами только нашего
бюро.
– Это кто
сказал?
– Это закон
такой, мужчина!
– Где это вообще
написано?
На том конце
замолчали и тяжело задышали в микрофон, а из-за спины, откуда-то снизу даже, до
Андрея донеслось:
– …а чего, помер
кто-то?
– …когда бабка
умерла, через час звонили… Падальщики.
– … ну да, на
падаль слетаются… прикинь, бабла
там сколько…
В трубке что-то
похожее на голос зашуршало, но Андрей услышал какое-то слово рядом и прервал
вызов:
– Кого ты там
падалью назвал?..
Но никто его не
слышал, никто ему не ответил. Матрац застрял углом между прутьями перил, и его
никак не удавалось вытащить. Дернул раз, другой, сильнее, поскользнулся на краю
ступеньки, выпустив ткань из рук, и кубарем покатился по лестнице.
…Он сидел на
коленях, упершись руками в пол, точно мусульманин, совершающий намаз, и пытался
перевести дух. Скрюченные пальцы при любой попытке пошевелить ими издавали
тошнотворный хруст, но не двигались, словно суставы совсем исчезли. Снова
потянуло куревом, на площадке зажегся свет.
– Ты чего тут
делаешь?
Не было дыхания
отвечать.
– Ты куда его
потащил-то среди ночи?
Сеня, мужичок с
третьего. То ли таксист, то ли бог знает кто. Он вряд ли был в курсе про Свету.
И что ему теперь объяснять?
– Андрюха, ты
живой вообще?
Он чувствовал,
как его треплют по плечу.
– Угу… – Ничего
членораздельного он не мог сказать.
Зажигалка щелкнула,
и Сеня закурил еще одну, протянул Андрею уже зажженную.
Андрей курил
давным-давно и не взатяг. Но теперь затянулся, в
груди запершило, но прокашляться не получилось: сил хватило
только поднять голову.
Сеня стоял над
ним, опершись локтем на перила, и вертел небритым рыжим подбородком то в
сторону матраца, то в сторону своей квартиры.
– Тут труповозка час назад приезжала. Это не к тебе?
– Ко мне.
– Бывает. Ты
держись, это. Не забухай только.
Андрей затянулся
еще раз и наконец закашлялся – протяжно, надрывно, с
лаем. Потом смог произнести:
– Не забухаю. В
меня не лезет.
Дверь Сениной
квартиры щелкнула и, судя по звуку, открылась. Хриплый женский голос сказал
вполголоса:
– Сёма, ну ты
скоро? Я спать хочу!
– Погоди,
сейчас, матрац человеку вынести помогу.
– Как – «вынести»?
Какой матрац?
– Ну надо, потом объясню! Дверь закрой, детей простудишь!
– Ты чего там
это? А?
– Я сказал –
дверь закрой!
И замок щелкнул
снова. Андрей не мог поверить в свою удачу. То есть у него была мысль попросить
Сеню помочь – если в его голове еще могли быть мысли. Но он бы не стал…
Сеня меж тем
поднялся по ступенькам и взялся за матрац с другого конца. Попробовал
приподнять, опустил, приподнял снова.
– Да, неудобно.
Тут ручки есть хоть?
– Были, да жена
отпорола.
– Бабы, блин, дуры. Ну что, взяли?
– Взяли…
Андрей
приподнялся, цепляясь рукой за перила. Пальцы от одного прикосновения к ткани
сводило так, что разогнуть было нельзя, и он только взвалил матрац на спину углом,
а руками придерживал его. На большее сил уже не было. Сеня сделал шаг, и матрац
толкнул Андрея вниз, в следующий пролет.
Оказалось, что
он, матрац, отлично гнется: когда надо было развернуться на площадке, Сеня
упирался в стену, Андрей, удерживая свой конец ноши на спине, поворачивал, и
матрац упруго, с каким-то скрипом складывался параллельно перилам.
На втором этаже
опять зазвонили.
– Агенты, что
ли? – спросил Сеня.
– Ну да, кто еще.
В такое-то время… Задрали уже.
От вибрации
телефона зудела кожа.
– Да выключил бы
ты его…
И почему он его
не выключил?.. Но теперь поздно было, главное, не останавливаться, потому что
Андрей чувствовал: иначе он уже никуда не пойдет и ничего не потащит. Тем более
что стало куда как легче. Оставалось два с половиной пролета.
На первом этаже
потянуло холодом, сырым, каким-то замогильным. Внутренняя дверь подъезда
поскрипывала на петлях, в широкую щель можно было увидеть наружную,
металлическую, всю в пушистом инее. Сеня невольно дернул плечами:
– Не июль, блин,
месяц.
И правда, был не
июль, а январь, но Андрей, хоть и чувствовал холод, почти не мерз, как будто в
нем нечему было мерзнуть. Он нажал тыльной стороной ладони на кнопку домофона, прилипнув кожей к ледяному металлу, толкнул
плечом дверь и вышел на улицу. Оставалось только перейти дорогу – контейнеры
были на той стороне. Сеня вышел следом и, прислонив матрац к стене, закурил.
Ветер трепал волосы на голове его и домашнюю майку на теле, и видно было, что
он дрожит. Но Андрею это даже показалось удивительным.
Их уже ждали. Из черной «приоры», запаркованной напротив подъезда, вышел одетый в
черное же полупальто человек с вытянутым лицом и длинными черными волосами под
норковой кепкой. Он окинул взглядом матрац и тех, кто его нес, и подошел
к Андрею.
– Доброй ночи! –
Он протянул визитку.
– Вы кто? –
Андрей точно знал, кто перед ним.
– Я из отделения
спецобслуживания по Октябрьскому району… Моя фамилия Киришкук.
Кичензук? Чингачгук?
– Я очень
соболезную вашей утрате, – продолжал индейцеподобный,
– хочу предложить вам свою помощь… Всё, что я могу для
вас сделать…
– Слышь, мужик, – вмешался Сеня, – вали отсюда. Без тебя люди
разберутся.
Но в голове
Андрея было что-то похожее на мысль.
– Любую помощь?
– Да, конечно.
– Помогите
дотащить матрац до помойки. А то руки устали…
Агент покосился
сначала на него, потом на Сеню – недоверчиво, с опаской, но снял перчатки и,
взвалив матрац на плечи, сволок его с крыльца. Он
ждал, видимо, что с другой стороны его подхватят, но никто с места не
сдвинулся.
Андрей еще
какое-то время смотрел, как черный человек идет через двор под белым матрацем,
как под парусом, качаясь от ветра из стороны в сторону. Потом достал из кармана
домофонную «таблетку»:
– Спасибо, Сеня.
Докуривай, да пойдем, наверно, а то холодно очень.