(Евгения Некрасова. Калечина-малечина)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2018
Юлия Подлубнова – историк литературы, литературный критик, поэт.
Окончила филологический факультет Уральского государственного университета.
Статьи и рецензии публиковались в журналах «Урал», «Знамя», «Октябрь», «Волга»,
«Лиterraтура» и др. Автор
книги «Неузнаваемый воздух» (2017). Живет в Екатеринбурге.
ЕВГЕНИЯ
НЕКРАСОВА. КАЛЕЧИНА-МАЛЕЧИНА. РОМАН. – М.: АСТ, РЕДАКЦИЯ ЕЛЕНЫ ШУБИНОЙ, 2018.
Самое сложное – разобраться, для кого
эта книга написана и почему ее издает Елена Шубина, а не издательство «Махаон»,
или «КомпасГид», или какое-либо другое,
специализирующееся на литературе для детей среднего или даже старшего школьного
возраста, ведь сюжет романа типичен для young adult literature.
Девочка Катя, аутсайдер в семье и школе, носитель травмы, обладатель комплекса
неполноценности, в кризисной ситуации напряженно ищет выход из нее, думает о
самоубийстве, но в определенный момент в ее судьбу вмешиваются фантастические силы.
Нет, бесконечного позитива никто не обещает, однако роман, поиграв на обострении,
закончится более-менее щадяще. В общем, не «Чучело»,
а «Калечина-Малечина», не психологический триллер, но
буллинга и семейного насилия окажется здесь
предостаточно. Как говорится, наслаждайтесь. Другое дело, российские детские
издательства в нынешней ситуации тотального охранительства
со стороны государства и консервативно настроенных родителей-активистов
предпочтут лишний раз перестраховаться, чем выпустить что-то подобное роману
Некрасовой с какой-либо иной маркировкой, нежели 18+.
Давайте посмотрим. Девочка отправляется
в путешествие по странному и страшному миру в сопровождении фантастического
персонажа. Как тут не вспомнить сюжет повести Светланы Лавровой «Куда скачет
петушиная лошадь», печально известной из-за критики со стороны детского
омбудсмена? Конечно, Анна Кузнецова, она же омбудсмен, критиковала не сюжет, а коннотативную «петушиную лошадь» в названии. Но что если
вместо фольклорной лошади получим череду страшноватых ситуаций? Папа много раз скажет дочери, что она тупая; учитель пообещает
девочке школу для умственно отсталых; школьника вытолкнут под машину, и ему
чуть ли не отрежут ногу в больнице; уголовник попытается изнасиловать
несовершеннолетнюю, впрочем, несовершеннолетняя сможет за себя постоять –
насилие за насилие, а еще она предстанет замешанной в краже и вредительстве беременной
женщине? И это не считая пусть кратковременной, но мечты девочки Кати
сделать операцию по смене пола. Слишком похоже на реальность, от которой
пытаются нынче спрятать детей? Разумеется, никого ни от чего не спрячешь.
Если продолжать литературные аналогии,
то в пересказе вместо милой девчачьей книжки получается какой-то осовремененный
и огендерненный сигаревский
«Пластилин», адаптированный для детского возраста. Собственно эта адаптация (и разумеется, не «Пластилина», потому как роман оригинален)
– языковая и понятийная – вкупе с подчас провокативным
или воспринимаемым как таковое (здесь можно долго рассуждать, почему именно)
содержанием и создает когнитивный конфликт, ибо на выходе получается, что
Евгения Некрасова написала роман о детях и как бы для детей, но ее
потенциальный читатель – взрослый.
Далее напрашиваются рассуждения о
двойном адресате детской литературы, о том, что Евгения Некрасова, возможно,
попыталась написать книгу, что называется, для всех. Но интересно, на самом
деле, другое. Вышедшая в одной серии с романом Ольги Брейнингер «В Советском Союзе не было аддерола»,
получившим в критике ярлык поколенческого манифеста,
«Калечина-Малечина» действительно претендует на то,
чтобы восприниматься как еще один «роман поколения» (так, кстати, называется
серия, пестуемая Шубиной). Прекрасное соседство: Ксения Букша,
Алиса Ганиева, Анна Немзер. Примерные возрастные
рамки: тридцатилетние. Те, кто застал 1990-е и иное отношение к насилию в
обществе.
Уточню: не то чтобы российское общество
в последние десятилетия ощутимо гуманизировалось, но
нужно признать, что ситуация с восприятием любых форм унижения и принуждения в
нем меняется. Мы прекрасно помним время, когда проблемы насилия просто не было
– была проблема выживания. Насилие казалось тотальным, а потому его привыкали
не замечать или не квалифицировать как отступление от нормы. Вопросы, которые осторожно
ставила позднесоветская школьная повесть на фоне
реальности, подчас дающей фору любому хоррору,
представали наивными и смешными. Последние советские
поколения, наблюдая бесконечный театр насилия с разной степенью вовлеченности в
него, вольно или невольно учились его изощренной режиссуре – отсюда, кстати, и
триумфальное шествие «новой драмы» на заре 2000-х, вплывающих
в то, что стало называться стабильностью.
Новодрамовской эстетикой – а
Евгения Некрасова совсем не чужда театру и кинематографу – в «Калечине-Малечине» можно объяснить многое. Например, маленький
провинциальный (в романе – лилипутский) город, где происходит действие, город,
в котором нет приличной работы и люди какие-то с вывертом, – типичный локус в
пьесах учеников Коляды или тольяттинских драматургов. Школа, непременный буллинг, отвязные эксперименты
учащихся друг с другом, попытки самоубийства – вспоминаем сериал Гай Германики по сценарию Юрия Клавдиева,
Вячеслава Дурненкова и др. Уголовник-педофил – см. все тот же «Пластилин». И т. д. Евгения Некрасова даже
смягчает некоторые детали, которые «новая драма» непременно бы акцентировала.
Хотя переступить табу этой детской книжке для взрослых все равно ничего не
стоит. Представьте девочку Катю, своим незрелым организмом реагирующую на грубую
ласку взрослого мужчины. Обычно непроизносимая, но вообще-то
правда. Или представьте Кикимору, очень недружелюбное создание, которое,
однако, будет выполнять функцию помощника Кати. Так вот, Кикимора – это
недобрая стихийная сила, существующая вне воли девочки, или же порождение
темной Катиной стороны, объективация ее комплексов и обид? Второе предположение
для детской литературы более чем странное и тоже во многом табуированное, но
наиболее реалистичное.
Сам мир «Калечины-Малечины» при всей его насыщенности современными
деталями все-таки не на пике современности, а немного отдален во времени, больше
похож на конец нулевых – самое начало десятых (как раз расцвет «новой драмы») с
их проблематикой проклятого труда и поисков материального благополучия (а это
уже, скорее, «новый реализм»): взрослые в романе Некрасовой вынуждены много
работать в большом городе и тратить время на езду в электричке, взрослым
едва хватает денег на существование и времени на общение друг с другом и дочерью,
они находятся в ситуации ущербной и тревожной, однако пока не мобилизационной.
Это мир по своему устройству принципиально аполитичный, когда насилие еще не
было вынесено в качестве проблематики в публичные дискурсы. Мир, как бы сам себя еще не осознающий через соцсети и волонтерские движения.
Например, у некрасовских школьников
имеются разные модели телефонов, в зависимости от этих моделей определяется
статус в замкнутом школьном комьюнити.
Но где же мобильный интернет? Границы любого комьюнити
благодаря соцсетям очень подвижны, и система иерархий
сейчас не может быть такой острой, как ранее, – достаточно исключить себя из
одной группы коммуникации и перейти в другую. Девочка Катя
лишена возможности перемещения, она предоставлена самой себе и ежедневно
отзванивается маме если не с сотового, то со стационарного телефона в
учительской. Девочка Катя обречена быть изгоем,
потому что альтернативы семье и школе в ее мире нет.
И здесь Евгения Некрасова, словно бы
выполняющая миссию поколения тридцатилетних, определяющих насилие как социальное
зло, попадает в самый нерв современности с ее стихийными попытками
самоочищения, поисками общественных регуляторов, которые ведутся исключительно
самим обществом, его гуманизированной и неравнодушной
частью. Концентрируя зло в замкнутом пространстве, она предлагает обратить на
него внимание, сделать с этим хоть что-нибудь.
И еще одна деталь, придающая
актуальности всему сказанному. Героем поколенческого
текста (или текста, претендующего на то, чтоб им стать) оказывается не мальчик,
но девочка, не Холден Колфилд
(похоже, один из любимых героев Евгении Некрасовой), но школьница Катя, явно
отстающая в развитии. Что это значит? Феминизм и инклюзия. Попытки ответить на
вызовы текущего дня. Сами по себе очень ценные и опять-таки связанные с работой
общественных регуляторов.
Думаю, неслучайно Евгения Некрасова
стала в прошлом году лауреатом «Лицея». И неслучайно Сергей Оробий
назвал ее отличным писателем, только что возникшим на горизонте. У Некрасовой
есть стиль, она любит фольклор и литературу модернизма (так и напрашиваются
аналогии с «Мелким бесом», хотя заглавная Калечина-Малечина
– художественное порождение Алексея Ремизова), она остро чувствует запросы
времени, его болевые точки, наконец, она пытается написать русский вариант «Над
пропастью во ржи», что достойно всяческой поддержки.
В общем,
У Калечины
одна – деревянная нога,
У Малечины
одна – деревянная рука.
Не покличет ли кто Калечину
погадать о вечере?