Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2018
Мария
Александровна Черняк – доктор филологических наук,
профессор кафедры русской литературы Российского государственного
педагогического университета им. А.И. Герцена.
Думается, что, когда мы говорим о
природе социальности современной прозы, об остроте
отражаемых в ней социальных проблем или о причинах их игнорирования писателями
и ухода в вымышленные миры, нужно учитывать разноуровневость
новейшей литературы. Говоря о «премиальных» авторах, о толстожурнальной
прозе, об элитарной литературе, мы зачастую забываем или намеренно не включаем
в наши размышления огромный пласт, который называют по-разному: массовая
литература, тривиальная, жанровая, формульная и т. д. Не учитывать ее в наших
размышлениях о тенденциях развития литературы крайне непродуктивно. Современная
стадия развития массовой литературы демонстрирует разнообразные жанровые
сдвиги, скрещения и синкретические формы, своеобразные и причудливые
взаимоотношения с повседневностью. Литературный процесс «ускоряется»,
формируются новые жанры и субжанры. Подобная активная
динамика возникновения и закрепления новых жанров и форм художественных
произведений вызывает самые различные реакции.
Сегодня очевидно, что
внимание к произведениям «второго ряда» не только расширяет культурный
горизонт, но радикально меняет оптику, ведь разнообразие массовой культуры –
это разнообразие типов социальности. Казалось бы,
предпочтение мира внешних впечатлений миру внутренних переживаний и размышлений
требует и от искусства лишь удовольствия, разрядки, компенсации. Однако в
последнее время отечественная массовая литература парадоксально демонстрирует
максимальное соответствие референциальной реальности.
В своем классическом эссе «Опредмечивание и утопия в
массовой культуре» американский теоретик Фредрик Джеймисон выдвигает важнейший тезис о том, что высокая и
массовая культура конституируют друг друга. Этим снимается жесткая оппозиция
той и другой, дающая повод для диаметрально противоположных и нередко вкусовых
оценок. Сегодня высокая и массовая культуры образуют единое поле, топологическим
обозначением которого выступают не столько два полюса, сколько палимпсест –
запись одного поверх другого, когда оба текста выступают друг с другом в
непреднамеренные отношения. И массовая литература представляет собой область
активной переработки фундаментальных социальных и политических тревог, фантазий
и переживаний.
Одной из существенных особенностей
актуальной словесности является ее сиюминутность, мгновенная реакция на острые
вопросы сегодняшнего дня. Елена Петровская в книге «Безымянные сообщества»
справедливо отмечает: «Многие современные романы вбирают в себя скоростные
характеристики опыта, чья запись происходит в сфере визуального. Цифровое фото
и запись (Я-соцсети) – это, по сути, знаки
(формальные признаки) той новой чувственности, которая
так или иначе захватывает и видоизменяет всех. Дистанция между “реальностью” и
ее отображением уже совсем ничтожна – момент проживается постольку, поскольку
переводим в дубликат. Способность быть мгновенно повторенным
гарантирует “истинность” пережитого. Правда неотделима
от своей же трансляции, а в конечном счете от вымысла». Например, роман С.
Минаева «Духless 21 века. Селфи» создает
любопытный оптический эффект. Вынесенное в заглавие слово очень точно
иллюстрирует метод создания текста. Это селфи на фоне
эпохи, проявляющее любопытные смыслы: это своеобразный приговор массовой
литературе, порожденный этой литературой. Любопытен роман «Текст», в котором мы
видим изменение авторских стратегий и переход Дмитрия Глуховского
от цикла «Метро» к остросоциальной прозе, четко сканирующей нашу реальность.
Массовая литература во всем ее жанровом
многообразии заменяет истинную картину мира его упрощенными схемами,
фиксирующими беспомощность человека, его тревожность, растерянность перед
решением проблем современного мира. Этой растерянностью во многом объясняется и инфантильность массового читателя начала ХХI
века, которому требуется особая система средств по смысловой адаптации, «переводу»
транслируемой информации с языка высокого искусства на уровень обыденного понимания.
Если такого рода адаптация всегда требовалась детям, когда «взрослые» смыслы
переводились на язык сказок, притч, занимательных историй, упрощенных примеров,
более доступных для детского сознания, то сегодня подобная интерпретативная
практика стала необходимой для человека на протяжении всей его жизни.
Можно сказать, что одна из главных
функций массовой культуры – это производство и репрезентация представлений о нормальном и естественном. В этом смысле массовая культура
чрезвычайно идеологизированная сфера, хотя
эксплицитно настаивает на обратном, предлагая
читателю/слушателю/зрителю «просто развлечься и отвлечься». Исследуя, что
именно и каким образом натурализуется массовой культурой в данное время и в
данном месте, мы можем отыскать ответ на вопрос, какие именно ценности
одобряются, воспринимаются как «само собой разумеющиеся» или подвергаются ревизии
в обществе.