Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2018
Евгений
Ермолин – литературный критик, медиаэксперт, блогер. Доктор
педагогических наук, кандидат искусствоведения, профессор. Преподает историю
культуры и журналистику в вузах Ярославля и Москвы. Автор нескольких книг по
современной и классической литературе, культурологии.
Лауреат премий «Антибукер» (в номинации «Луч света» –
критика), журналов «Октябрь», «Дружба народов». Удостоен звания «Станционный
смотритель» за заслуги в области критики (премия им. И.П. Белкина). Живет в
Москве и Ярославле.
Социальная проза в новом веке рождается
на острых гранях современности. Однако это острота, с которой не просто
справиться, и дело далеко не всегда в личной смелости или готовности писателя
идти на риск. Дело в природе объекта. Общество в его актуальном состоянии
выглядит текучей, аморфной, бесформенной субстанцией. Человек также текуч, протеистичен, лишен жесткого позвоночника идей, убеждений,
норм и правил существования.
Писатель пытается кристаллизировать
эту нестойкую взвесь и невнятную смесь всего со всем. Но его химия не
всесильна.
Гораздо легче говорить о прошлом. По его
поводу не сложился консенсус, но там есть по крайней
мере четкость конфликта, хоть какая-то (тоже не всегда убедительная)
определенность смыслов. Можно говорить о будущем – вспомним недавний расцвет
антиутопии: это, по сути, речь о том, что приемлемого будущего нет, но можно
фиксировать характер того, что неприемлемо. Однако хотелось бы разговора о настоящем.
А вот о настоящем говорить сложнее
всего; его в некотором роде также нет, писатель призван его создать,
волевым усилием сгруппировав свои впечатления от бытия. Характерна судьба
концепта «новый реализм» лет десять спустя после того, как откипели разговоры
об этом мыслительном конструкте, который призван был описать новейший
литературный вектор. Он не прижился, его туго воспринимали и писатели, и
читатели. Я, помнится, не так давно попытался реанимировать этот контекст и
предложил ввести в тезаурус современной литкритики
понятие «трансавангарда» как реалистического гнозиса, использующего для решения познавательных задач
любые средства и техники. Тщетно. Остается согласиться с тем, что критика
характеризует у нас разве лишь замысловатость его заблуждений. А современный
литератор в принципе не готов ни с кем и ни с чем солидаризироваться или хотя
бы ассоциироваться. В наше время он воспринимает, кажется, любые логические
конструкты как неприемлемое насилие над собой. Это, возможно, не воинствующий
индивидуализм. Но это хронический абсентеизм, если не сказать пофигизм. Сегодня нет общественной инстанции, которая
делает заказ на обобщения и делегирует прозаику (или критику) право обобщать.
Что же получается, если мы все-таки
попробуем применить к современной словесности о современности знаменитую
формулу «типичные характеры в типичных обстоятельствах»?
Мы увидим иногда бытовую прозу
стандартных житейских ситуаций, не имеющих, однако, серьезной проблемной
значительности. А какие-то ресурсы постижения реальности, которая временами и
местами все же сгущается в нечто вполне определенное, упущены или реализованы не
слишком убедительно. Экзотика и экстрим оказываются
интереснее, даже если лишены социальной значимости.
Огромные проблемы и с характером,
выражающим время. Показательно, что Светлана Алексиевич, по ее словам, закрыла
свой проект о постсоветском человеке, поскольку всё с большим трудом находит эту
общность в своем житейском опыте.
Владимир Маканин
в «Асане» пытался объяснить современность через
кризис донкихотства и наличие в качестве героя нашего времени реинкарнации Санчо Пансы – персонажа, применяющегося к обстоятельствам, с
практическим умом тактического свойства (это превращает его в своего рода
«папашу Кураж»), наделенного толикой жалости к ближнему, что и оказывается
гибельным ферментом в общей его человеческой конституции. Но, замечу,
страна себя не узнала в этом герое, разговор о романе Маканина шел в другом
ключе.
Перспективнее, возможно, было бы брать
человека в движении. Но и движению у нас не всегда можно
придать смысл (мем эпохи: «Из
ниоткуда в никуда»). К примеру, может быть интересен социальный портрет
героя современности в постколониальном ракурсе (Алиса
Ганиева, Денис Гуцко, Герман Садулаев)
как образ мигранта-провинциала в истории и в пространстве; на рубеже ХХ–ХХI веков почти любой у нас вписывается в этот формат. Если
сказать более жестко – на границе тюрьмы (зоны) и воли (про это – значительная
проза Залотухи и Самсонова).
Все мы вырваны из убогой и унылой
советской почвы – и брошены в вихрь событий, где новая надежная почва так и не
обретена, – в мире больших и перманентных перемен это, впрочем, едва ли
возможно в принципе.
Любопытны и опыты описания социализации тинейджера – также, как правило,
не слишком удачные (Сергей Павловский, Марина Кошкина, Наталья Ключарева).
Можно назвать и еще ряд героев маргинального склада, которые так-то вполне характерны,
но именно как люди края – у каждого своего. В этот ряд и вписывается интеллигент
– чаще всего как социальный пария и «лишний человек» (Сергей Бабаян, Роман Сенчин и другие).
Концептуально удачный вариант новой
социально значимой маргинальности – «индеец»
Александра Бушковского: человек на фронтире, не находящий себя в готовых социальных рамках и
пытающийся иногда все же состояться за счет аккумуляции ресурса достоинства
(отчасти такова и проза Виктора Ремизова, Александра Кузнецова-Тулянина).