Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2017
Москва огромна и неизъяснима.
Непостижима и неисчислима.
Москва – галактика.
Сколько в ней замкнутых звездных систем? Сколько внутренних городов?
Никто не знает. Множество множеств: Китай-город, Гастарбай-город, Рублев-город… Каждый город живет сам по себе и в то же время в Москве. Жители его говорят на своем языке и в то же время на едином. Русском. Московском.
Галактика.
От центра ее, площадной брусчатки, той самой точки, где всего круглей земля, разбегаются вечно расширяющиеся круги и не имеющие твердой формы пятна.
А на изломе Москвы-реки, огибающей усадьбу Коломенское, с давних времен на подвижном илистом основании сам собою возрос Нагатино-город. В речной пойме всегда были болота. И на них, не окончательно истребленных, постепенно возникало поселение Нагатино. Жизнь на болоте. На гати – укрепленном бревнами и землей болотистом, топком месте. Долгая дорога (сейчас десять минут до центра на метро) лежала когда-то до Москвы от наших болот. Но Москва, всепоглощающая Москва, втянула в себя и болота вместе с болотными их жителями. А словечко «болото» сохранилось в местном наречии:
– Куда идешь?
– В школу-на-болоте.
И всем понятно, о чем речь.
Болота не позволяют забыть о себе. Зыбкая почва время от времени вздыхает, всхлипывает, перекашивается и беспокоит длинные сваи, удерживающие бетонные параллелепипеды-ульи, дома наши, взгроможденные на месте снесенной деревни на гати. На фасадах расцветают узорные трещины. Дома выселяют, чинят, закачивая в болота бетонную жижу, и заселяют вновь. Но другими жильцами. И улей вновь жужжит-функционирует. Выводит детей, сажает кусты-цветы, гуляет по набережной. Стягивает обстоятельства, выравнивая пласты времени. Регулирует ритмы мироздания. Хранит предания и причуды, отдельные обычаи и полезные привычки.
Сохранились у нас, например, голубятни. Голубятников, правда, меньше стало. А голубятни стоят. И голуби над ними кружат. Самая знаменитая голубятня рядом со старой скульптурной мастерской. Мелкий такой домик, откуда время от времени выкатываются гипсовые головы.
В теплые вечера у многих подъездов играет гармошка. И при ней – хор сочувствующих, подпевающих, а то и отплясывающих под частушки.
В мае-июне орут у нас соловьи. На сиреневых-жасминовых кустах. Кусты цветут буйно. Под кустом, за столом, сколоченным еще в прошлом веке, на круговых лавочках мужики забивают козла. Очень громко забивают, обставившись баллонами с пивом и не обращая никакого внимания на соловьиный ор.
Близость реки делает жизнь нашу текучей, подвижной и влажной. Длинная набережная, Нагатинская набережная, – средоточие этой жизни. Здесь все. Здесь праздник. По праздникам – салют. А так – скейтбордисты, самокатчики, велосипедисты, мамаши с колясками и просто пешие люди с детьми и без. И рыбаки с удочками. И часто – с уловом: вот таакие ловятся! И баржи, и катера туда-сюда. И купальщики изредка еще водятся в жару на песчаных отмелях – прямо под знаком запрета купания. Особая гордость – ограда набережной. Чугунная, литая, черная, блестящая, с рисунком греческого орнамента – меандром. Загляденье!
Напротив набережной тянется бульвар. Плиткой, понятное дело, выложенный. И не в один уже слой. Клумбы-клумбы-клумбы, лавочки-лавочки, кусты-деревья. Детские и собачьи площадки. Загогулины всяческие. Тренажеры появились и медные фигуры. Прям на плитке стоят. Разгадать их, медных, трудно. Все подозревают невидимых обитателей старинной скульптурной мастерской. Но скорей всего, ошибаются.
А надо всем, над этим кипением жизни нашей высится Нагатинский мост, где лениво грохочут машины и поезда. И осторожно проплывают пешеходы. Потому что мост находится в состоянии хронического ремонта.
Там всегда что-нибудь чинят. Хоть что-нибудь, но обязательно. И движение по нему всегда ограничено. И бог с ним. Не пойдем. Нет, драгоценные мои читатели, я поведу вас в совершенно ином направлении. Я покажу вам лучшее место на этом свете. Прямо сейчас.
Мы нырнем под мост, чуть свернем, пересечем, обогнем и окажемся у входа в Коломенское. Стандартный пропускной пункт со стражами порядка и беспорядка и – цветочная площадь. Пространное, хитро исчисленное пространство, где они произрастают, переливаясь и меняя оттенки. А над развернутыми лепестками снуют бабочки и осы, истребители и колибри, пристрастные лучи и разноцветные взгляды мимоидущих. И аромат, и сочетание красок-форм подобраны так, чтобы получилось послание. Послание-приветствие входящему. Прочесть его не то чтобы очень легко. Придется сосредоточиться: найти правильную точку обзора, вглядеться, вдуматься, вчувствоваться. И – обещаю – усилия будут оправданы. Входящий уже настроен на встречу с тем, что ему предстоит. Слева за заборчиком – милицейская, простите, полицейская конюшня. Страшно знаменитая. Именно отсюда выгарцовывают красавицы всадницы в соответствующей форме. Лучше, чтобы в парадной. Служительницы они строгие и бдительные. При них – ни-ни. За их спиной – пожалуйста. Стоящий на атасе чутко вслушивается в конский топ (не скачут ли?), пока друзья его разливают. Лошади тут не просто лирика – лучшего транспорта для пересечения сложной коломенской местности невозможно придумать. Разве что вертолет. Местность включает леса и горы, реки и болота, пруды и сады с дворцами и оврагами и много чего еще, ибо Коломенское – бесконечно. Здесь можно бродить годами, натыкаясь на новые и новые дива дивные.
Вот так, болтая, мы поднялись по продуманно цветущему лугу к главному входу в усадьбу. Ворота – резные, деревянные, древние. И толпа интуристов, раскрыв рот, разглядывает эти ворота под управлением гида. Что он им заливает? Боюсь представить. Но фотовспышки щелкают.
А мы уже ступаем на историческую брусчатку. Замененную совсем недавно, эх, современной плиткой. Да ладно. Зато беленая монастырская стена, удобные скамейки в тени неохватных, помнящих еще Алексея Михайловича Тишайшего дубов и прочих растений. По левую руку – церковь иконы Казанской Божьей Матери. Зайдем? За нею в зарослях сирени – домик Петра Первого. Скромный, надо заметить, домик. Не чета нынешним. Здесь, в Коломенском, царь на речных излуках сколачивал первый свой флот. И не только, думается мне, флот. А мы подходим к еще одним воротам. Тоже резным и тоже чудесным. Над воротами – часы. Часы бьют-играют колокольным звоном каждые пятнадцать минут. Заливаются так, что все вокруг замирает. Ворота отпахнуты в глубокой каменной темной арке усадебного музея. Вот мы уже в арке, вот мы торопливо и взволнованно проскакиваем ее, ближе, ближе, один шаг и…
Солнце ударяет в глаза, и сперва ничего не видно. Разжмуриваешься, и прямо на глазах взвивается в небо самое восхитительное на этом свете архитектурное сооружение. Церковь Вознесения. И ведь возносит. Отрываешься. Паришь. Приземляешься на лужайку перед нею. Здесь лежат, сидят, стоят люди. Молча лежат-сидят-стоят. По большей части – молча. Прислушиваются к себе. Присядем? Послушаем? Здесь, именно здесь, на этой лужайке, и находится центр мира. Пуп земли, не побоюсь этого слова. Чувствуете, любезные мои читатели?
Церковь Вознесения Господня. Ни пером, ни мышкой не описать. Белая. Строго стройная. На шее низки белых же бусин. 1532 год. Давние дела. Итальянцы возводили, конечно. По заказу царя Василия. К рождению сыночка его. Ага. Ивана Васильевича. Ивана IV. Ивана Грозного. Как это все в жизни нашей совмещается? Ничего не понятно.
Да. Пора подняться и сбежать мимо церкви к смотровой площадке. Слева будут картинно расставленные на траве пушки с сидящими на них верхом детьми. Из пушек этих в давние времена Петр наш палил по шведам. Но это так, мелочь. По сравнению с главным – всё мелочь. А главное мы уже видели. Теперь полюбуемся на изгиб Москвы-реки со смотровой площадки. Хороша! Моторки-кораблики. Левее – пристань Коломенское. Громкоговоритель: «Внимание, внимание! Через пять минут прогулочный теплоход “Одиссей” отправляется на часовую прогулку! Вы сможете насладиться прибрежными красотами и видами Кремля! Торопитесь! В кассе осталось только три билета!» А мы повернем направо, минуя колокольню Георгия Победоносца и сказочный дворец соколиной охоты, и спустимся к оврагу.
О Голосовом овраге вы, конечно, слышали. Даже если никогда тут не бывали. Тут и Георгий Победоносец со змеем сражался, и много других знакомых событий происходило. Обыкновенная машина времени в ландшафтном исполнении. Спускаешься с горочки до самого овражьего дна, ручья гремучего, а над ручьем туман змеится. Зеленоватый такой туман. Рассекаешь туман и продолжаешь путь свой, поднимаясь, по противоположному склону оврага. Сейчас, кстати, по склонам этим длинных, витых, с ума сводящих лестниц понастроили. Поднимаешься по ступенькам и чуешь неладное. Подходишь к церкви Иоанна Крестителя, гуляешь по погосту XVI века, разглядываешь надгробные камни замшелые, а сам все время что-то такое неправильное чувствуешь. Что-то такое не то, не отсюда. Хорошо, если в конце концов обойдется. А то очнешься вдруг неучтенным крестьянином села Дьяково в году эдак тысяча пятьсот сорок девятом или, не приведи Господи, царем каким-нибудь бестолковым. Обычное для сего места дело. Так что подождем, пока туман рассеется. Во избежание. А то – царем.
Заповедник Коломенское – царское место. Место царских резиденций. Все цари наши любили тут жить-поживать. Или останавливаться по дороге в Москву из Коломны. В Москву они обычно ехали на коронацию. Там, в Кремле, их и венчали на царство. И дворцы свои они тут повсеместно строили. Недавно восстановили деревянный дворец Алексея Михайловича. Впечатляет. И народ валом валит. А с двух сторон дорожки, ведущей к этому дворцу, расставлены медные скульптуры Франгуляна. С надписями пояснительными. Народ ходит вокруг них, ощупывает, почитывает, удивляется. Дворец за красивую плату посещает.
А мы, дождавшись полного исчезновения зеленого тумана, пойдем с вами вдоль ручья по дну Голосова оврага. Много здесь знаменательного. Целебный источник, от которого всегда тянется очередь с бутылками и канистрами. Исцеляет от всего – рекомендую. Два большущих популярных камня, в землю вросших после победы Георгия над позеленелым от ядовитого тумана змеем. Один камень остался не помню от чего, а второй – от коня его богатырского. Народу нравится. Деревья опять же с разноцветными ленточками возле упомянутых камней. Тоже, говорят, целебные. И мостики, лесенки, туристы, подпорные стенки живописные. Отыщем старую каменную дорогу и поднимемся по ней в город мастеров. Это сейчас он город мастеров с кузницей, со столярной, жестяной и плетеной мастерской, а в начале восьмидесятых прошлого века, то есть совсем недавно, здесь была деревня. И люди в ней жили. В избах. Без электричества. С колодцем и коровами, козами и курами. И со всевозможными водоплавающими, конечно: лодками и утками, лебедями и нырками – вода-то повсюду. И все это, напоминаю, в десяти минутах на метро от Кремля. А теперь тут город мастеров. В мастерских можно попробовать научиться ковать железо, гнуть жесть, паять самовары, плести байки и лапти, вязать веники – вдруг пригодится?
Но веду я вас, возлюбленные мои читатели, не сюда. Мы поднимемся, спустимся, покружим основательно и попадем, наконец, в сад. В один из царских еще садов. Да-да, оставшихся нам с царских времен Коломенского. Лет тридцать назад сады были огорожены колючкой, сторожами и собаками. А нынче – пожалуйста. Заходи кто хочешь, рви что хочешь. Яблоки, например. И груши, и сливы, и вишню, и крыжовник со смородиной. Иноземцы изумляются бесплатности действа. Щелкают камерами опасливо. А нам – что? У нас сумки и пакеты. Набьем под завязку. И возляжем в густой шелковой коломенской траве. И у нас все с собой есть. И предадимся беседам сердечным. И воспарим. Между тем смеркается. Конский топ отчетливее. Жужжание невидимых вертолетов ближе. Ручьи народные уплотняются, стекаясь к воротам. Пора и нам по домам. Яблоки догрызать, вишню перебирать, варенье на зиму варить.
И Коломенское
вспоминать.