(Ирина Богатырева. Жити и нежити)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2017
Анна Жучкова родилась и
живет в Лыткарино Московской области. Училась и работает в Российском
университете дружбы народов. Кандидат филологических наук, литературовед,
литературный критик. Автор книги «Магия поэтики О.
Мандельштама» (2009), а также ряда других публикаций.
ИРИНА БОГАТЫРЕВА. ЖИТИ И НЕЖИТИ. – М.: ЭКСМО, 2017.
Фольклорно-поэтический
роман «Жити и нежити» Ирины Богатыревой вышел
в издательстве «Эксмо» в серии «Этническое фэнтези», в которой ранее появился ее отмеченный премией
«Студенческий Букер» роман «Кадын».
Новая книга напоминает сказки былых времен, которые раскрывали тайны вселенной
и предназначались вовсе не детям.
В
романе «Кадын» писательница художественно
реконструировала обстоятельства жизни и смерти легендарной алтайской «принцессы
Укока», правившей народом Золотой реки (пазырыкская культура) приблизительно в V–III вв. до нашей
эры. Книга рассказывала о царском и воинском долге, который стал важнее любви и
жизни.
«Жити и
нежити» – антитезис «Кадын». Героиня этой книги, Яра,
свершает обратный путь – из небытия в жизнь. С первых строк становится очевидна
разнонаправленность романов: горечью осеннего воздуха холодит сцена посвящения
царицы пазырыкцев Ал-Аштары,
ее первый шаг в страну духов; в то время как дикая нежить в новой книге
упивается апрельской свежестью леса, ей «колко и весело», и «тянет нервы»
охотничий азарт. Кажется, что заплутавшая когда-то в
бело-синем душа Кадын возвращается в обличье «нежити,
тени, следа на песке».
Нежити
приходят в мир из мира далекого и дикого, лесного, от которого люди отказались
и теперь лишь тоскуют по его свободе и силе. В лесу нежити подчинены вечному
круговороту жизни и не имеют индивидуального сознания. Лишь приходя в мир людей
со своей миссией, они просыпаются и ощущают жизнь. Потому нежити стремятся как
можно дольше оставаться с людьми. У них есть поверье, что среди людей может
найтись тот, чья любовь сотворит чудо и сделает нежить живым человеком.
Яр
и Яра, брат и сестра, выходят из Леса в мир, чтобы встретить человека, в
отношении которого им предстоит исполнить миссию: свершить Суд.
Почему
простые мотивы, присущие литературе фэнтези, остаются
актуальными и востребованными? Почему притягательны иные миры? Книга Богатыревой позволяет ответить на этот вопрос так: жанр фэнтези помнит об истоках – показывает мир в его
первозданной красоте и обращает человека лицом к себе самому. Вот почему в романе
Богатырева решает проблему «человековости»
– особенно выигрышную в романе с возможностью остранения:
ведь главным героям, нежитям, приходится приложить усилия, чтобы познать суть
человеческой жизни. Автор сталкивает героиню с необходимостью трагического
выбора: Яра должна сыграть роковую роль в судьбе гениального музыканта Ема, которого полюбила всей душой.
Нежити
– лишь слуги всеобщей закономерности. Их роль – определить, жить человеку или
умереть. Но если у каждой нежити два жребия на выбор – белый и черный, то у
брата и сестры – два на двоих. Ласковый брат Яр становится соперником Яры,
потому что если своей избраннице он подарит белый камушек, то Яре достанется
черный.
Один
из нежитей, Александр, смог избежать предопределенности. Он растворил свое сознание
в мировом разуме и исчез навсегда, вышел из круга сансары. Остальные нежити
завидуют ему, ставшему свободным.
Но
не такой свободы хотела бы для себя Яра. Она мечтает сохранить любовь,
наполняющую ее счастьем, сохранить хотя бы память об этой любви.
Любовь к Ему для Яры – это и любовь к жизни вообще:
наслаждение весенним ночным воздухом, переживание музыки, вкус дождя на коже и
поцелуя на губах.
Героиня
романа «Кадын» в сходной ситуации сосредоточила силы
своей души на бескомпромиссном служении долгу. И проиграла. Что выберет Яра, по
задумке автора, мы не должны узнать до последних страниц романа. К сожалению,
интрига разрушена затактом повествования – письмом героини брату, из которого
читатель узнает, что Яра живет на земле и стареет, как обычная женщина. Но как
именно нежить смогла стать живой, действительно остается загадкой до конца.
Многоцветной
радугой эмоций раскинулся роман между философскими антитезами «вера в Бога –
самоубийство», «предопределенность – свобода». На этом уровне становятся понятны
постоянные, немного даже навязчивые булгаковские
реминисценции. Богатырева вступает в диалог с
Булгаковым, отрицая ценность такой свободы и такой любви, которую обрела
Маргарита. Любовь Маргариты собственническая, она просит Воланда
«опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и
чтобы все стало, как было». Как и хотела, Маргарита получает Мастера в полное и
вечное владение – но за гранью жизни. Яра любит Ема
иначе. Она готова превратиться в хвостатую тварь, потерять память в диком лесу
ради того, чтобы подарить возлюбленному жизнь и свободу. А свобода для Ема – это музыка, творчество, глубинная сопричастность
движению жизни.
Лейтмотив
романа – музыка и любовь. Да, как у йенских
романтиков и Гофмана. Но не совсем так, как у символистов и модернистов,
поскольку Богатырева рассказывает о музыке напрямую,
силой живого, а не модернистски перекрученного слова.
Для
того чтобы прикоснуться к пульсирующей мифологической основе бытия, романтики
разрушают внешнюю событийную структуру романа, насыщая текст легендами, поэзией
и музыкой, создающими экстатическое напряжение, которое позволяет проникнуть за
пределы реальности. Богатырева как автор спокойнее,
что не может не радовать, но цель ее та же. Отсюда деструкция романной
структуры: угадываемая развязка, ослабленная композиция, неоднородность
интонации, провисание сюжетной динамики и навязчивость булгаковских
реминисценций. Почти те же упреки можно адресовать и роману Новалиса «Генрих
фон Офтердинген», одному из величайших произведений
романтической литературы.
Основной
способ познания и соединения всего со всем, использованный Новалисом, – принцип
подобия. Его частное воплощение в поэтике – яркие образные сравнения всего со
всем, которые виртуозно использует и Ирина Богатырева:
«”Барыня” ускорялась. “Быстрей, быстрей!” – подзадоривали аниматоры. Детки
усердно махали лапками. Со стороны это напоминало автомобильные дворники.
Настасья представила, как в дождь в пробке стоят сотни две машин и синхронно
машут дворниками, а над пробкой и дождем несется жизнерадостное:
“Барыня ты моя, сударыня ты моя…”».
На основе сравнений писательница строит образы более
высокого уровня, сопоставляя, например, московский молл
с алтайскими горами: «…мы сидим в кофейне на верхнем этаже, под самой крышей, и
снопы света бьют в стеклянный свод. С моста над этажами видно
насквозь всю прозрачную, стеклянную громаду здания, фонтан, искусственные
деревья, стенды и выставленный для рекламы автомобиль. Перегнувшись через
перила, я наслаждаюсь игрой света в стеклах витрин. Много света и воздуха.
Много простора, и гулкие, редкие звуки долго гуляют внизу, как в горах». И
оказывается, что различие хронотопов не так уж важно,
как и любое внешнее различие, если ты можешь видеть мир сердцем.
Жизнь
– это движение. Недаром в названии романа – древние глагольные формы: жити или не жити?
Отражение процесса жизни в его полноте требует синестезии, то есть единства
визуальных, кинестетических, аудиальных, вкусовых
ощущений. Богатырева мастерски владеет
многоканальностью художественного образа: «некий рыбак, в белых штанах по
колено, а выше облаченный лишь в свою смуглость, шел вдоль берега по вязкому,
сырому песку и играл на флейте». Писательница предлагает читателю услышать и
почувствовать мир на более глубоком уровне, чем обычно: «Я тоже закрыла глаза и
стала слушать его ушами. Двор звенел. Свежими листьями шлепали тополя. Лунная
сторона. Солнечная. Лунная. Солнечная. Детская площадка кипела, как улей.
Шуршали по асфальту подошвы. Где-то Бетховеном взыграл мобильник. Утки приводнились
на пруд. Голубь обхаживал даму, страстно курлыча: у них роман. Женский голос
прозвучал за скамейкой. Следом тяжелый шелест велосипедных шин. Воздух
движется, Москва дышит. Время, вечное, как память, гудит меж старых домов».
Мир
«Житей и нежитей» построен по законам мифологического
сознания. Здесь нет четкой векторной хронологии, законченных отрезков, в начале
которых рождение, в конце – смерть, но все пронизано движением. Как круги по
воде, расходятся сюжетные линии и символические мотивы, раскрывая гармоническую
соразмерность и красоту бытия. В виде снов и отрывков памяти перед читателем
проходят сюжеты и мифы мировой культуры. Яра – это древнегреческая Адрастея (Ананке), богиня
справедливого возмездия и неумолимости судьбы. В то же время Яра – Артемида
(Диана), но Артемида дикого славянского леса, полного запахов, звуков и лукавой
мудрости. По афинскому обычаю она владеет двумя камушками судьбы, но охотится
как дикая кошка и готовится вернуться в лес в ночь на Ивана Купалу. Брат-близнец
героини – Яр, Ярило, бог молодого весеннего солнца и одновременно Князь тьмы.
Их судьба неделима, у них одна память и один выбор на двоих, что рождает
ассоциации с символом ян-инь и двуликим Янусом.
Черно-белыми камушками подкреплена инь-яновская символика,
а римский концепт уравновешен именами слуг: Цезарь и Юлий.
Точкой
сбора мифологических мотивов служит в романе варган, «зубанка,
стальное горло прежних ведунов, ключи от леса» – древний музыкальный
инструмент, в разных модификациях и под разными названиями
встречающийся практически у всех народов. Считается, что звучание варгана
позволяет шаманам перемещаться между мирами – верхним, средним и нижним. Так и
в книге варган соединяет все планы бытия, становясь композиционным и
символическим центром повествования.
Задача,
которую ставит перед собой Богатырева, – определить
меру «человековости» в современном человеке. «Не
может быть человек совсем пустой. Может, в нем что-то есть, просто не видно?» В
поисках «человековости» автор раскидывает радужную сеть
всевозможных практик: занятия музыкой, танцами, игра на варгане, погружение в
фольклор, любовь, наслаждение движением городской жизни, созерцание природы. Но
при этом уходит от психологической разработки, логической мотивированности
характеров и подчас даже от соблюдения причинно-следственных связей. В итоге
вырисовывается не человек как сущность, а человек как «ансамбль практик» (по
меткой характеристике С.С. Хоружего).
С
жанровой точки зрения роман излишне эклектичен, это и фэнтези,
и фольклорно-эпическое повествование, и детектив с голливудским саспенсом, и интертекст, и
пародия, и реализм с легким привкусом чернухи.
Язык
романа также эклектичен. Вначале кажется, что, близкий
современному бытовому, он вообще не претендует на эстетическую ценность: «спертый
ноутбук», «нормальная телка», «прикольно»,
«классный», «расчухав», «в детском зале зажигали». Затем вступают шаблонные
книжности: «ощущение созидательного потока», «лучащиеся вдохновением глаза»,
напоминающие сочинение старательной, но неопытной отличницы.
Однако
парадокс: экзистенции романа речевые зигзаги не
мешают, они остаются лишь фоном. Его горячая, излучающая плоть строится на
упругих, пульсирующих доминантах – живых образах, созданных поэтически сильным,
уверенным и оригинальным языком.
Повествовательный
стиль Богатыревой – дискурс
не писателя, а сказителя. Неприхотлива и проста его речь,
пока повествование не касается важного. Но когда история подходит к
порогу – сжимается сердце, напрягается горло, – и слово становится иным:
«Музыку, которая летела над пляжем, Джуда не могла ни
повторить, ни запомнить. Мелодия была так же пропитана солью и самыми
немыслимыми запахами, как всё вокруг; она была так же сложна для белого уха,
как всё, что играется в Индии; она была столь откровенно потусторонней в этом
рассвете, в этом отливе, в этих пальмах и на этой земле, что у Джуды захватило дух. Она шла оттуда, где существует всякая
музыка; она была и всякой музыкой, и памятью о ней, и зерном всякой музыки, ее
концом и началом, и между тем она была настолько неотделима от этого утра,
этого моря, берега и этих людей, как неотделимо сердце от жизни, а жизнь – от
чувства красоты».
Роман-сказка
Богатыревой овеян поэтическим дыханием фольклора, он
рассказывает о героических деяниях и мировом законе, о вере в жизнь и победу
любви. Да, он немного непричесанный, но безмерно обаятельный, сильный и
жизненный. Он ориентирован на вскрытие каверн современного общества, таких как
отчаяние, неверие, беспамятство. Впрочем, цель его не бросить камень, а
заменить пустоту радостью бытия, оживить мертвые души.