Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2017
Моника Орлова
– кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела «Музей
Серебряного века» (Государственный литературный музей).
Тексты писем печатаются по
современной орфографии с сохранением особенностей авторской пунктуации
14 декабря 1913 года Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский написали
письмо Валерию Брюсову на двух сторонах одного листа: Гиппиус на одной, Мережковский
на другой – со словами поддержки о том, как он стал близок им, как они оба
думают о нем «глубоко и нежно» (НИОР РГБ. 386.94.45). Это поразительно. Можно найти десятки пунктов расхождения между Мережковскими и Брюсовым,
в том числе отношение к религии, к оккультным наукам, к действовавшей власти…
Тем не менее в 20-х числах ноября 1913 года во время
бегства Брюсова из Москвы в Петербург поэт ни с кем не общался, исключая Мережковских
и – вынужденно – бельгийского поэта Эмиля Верхарна, следовавшего в Москву в
рамках турне по столичным городам России. Поэт встречался с Верхарном, чтобы
объясниться с ним с глазу на глаз, так как в незаконченном и неотправленном
письме, ныне хранящемся в РГБ, Брюсов не смог объяснить то, что с ним произошло
(1).
Брюсов находился в сильнейшем эмоциональном напряжении из-за самоубийства
поэтессы Надежды Львовой. Вадим Шершеневич
после трагического события навещал жену поэта Иоанну Матвеевну, которая
тяготилась его любопытством и старалась избежать общения, небезосновательно
опасаясь, что «мальчишка» будет сплетничать, так как, по ее словам, «и так
знает больше, чем нужно» (НИОР РГБ. Ф. 386. К. 69. Ед. хр.
Мемуаристы и исследователи, реконструировавшие обстоятельства самоубийства и его последствий, делятся на три группы: первые обвиняют в произошедшей трагедии Брюсова, вторые его оправдывают, третьи пытаются описать события беспристрастно, как историки. Самый крупный моральный счет поэту предъявил, как известно, Ходасевич, охарактеризовав гибель поэтессы как «брюсовское преступление». Психиатрический диагноз «мания суицида» Надежде Львовой поставил Василий Молодяков в биографии Брюсова. Автор биографии сомневается в том, что стоит публиковать письма поэтессы к Брюсову (2). Сто тринадцать писем с 1911-го по 1913 год хранятся в РГБ, в фонде Брюсова (НИОР РГБ. Ф. 386. К. 93. Ед. хр. 1–8). Между тем они, как выясняется, готовятся к печати подольским историком и краеведом Александром Семенихиным. Он же работает над публикацией дневника Надежды Львовой, нашел ее личные дела в Елисаветинской гимназии, которую девушка окончила с золотой медалью, и на высших женских курсах Варвары Полторацкой в Москве.
Все корреспонденции написаны умной, тонкой девушкой, любившей литературу. По письмам можно составить впечатление об оригинальности ее суждений, разумности, такте и хорошем воспитании. Ее подавленное состояние, если судить по изменившемуся почерку, нелогичности, жалобам, по отсутствию обращений к Брюсову, характерно только для осени 1913 года, когда единственным выходом, прекращавшим страдания, стало для нее самоубийство.
Наиболее полный детальный и беспристрастный рассказ о личных и творческих отношениях Брюсова и Львовой принадлежит Александру Васильевичу Лаврову в книге «Русские символисты», в статье «Вокруг гибели Надежды Львовой» (3). Стоит коротко пересказать эту статью. Сначала Лавров публикует вырезки из газет с сообщениями о самоубийстве в одном из домов по Крапивенскому переулку близ Трубной площади. В них упоминается Брюсов. Далее автор статьи дает справку о том, что Надежда Григорьевна Львова, дочь почтового служащего, родилась в Подольске в 1891 году, гимназисткой участвовала в подпольном социал-демократическом движении, была судима и оправдана. Путь в литературу ей открыл Брюсов, стихи публиковались в журналах «Русская мысль», «Женское дело» и других. Единственный стихотворный сборник, вышедший с предисловием Брюсова в начале лета 1913 года, – «Старая сказка». Основное содержание ее душевных переживаний – роман с Брюсовым, начавшийся в 1911 году. Июнь 1913 года Брюсов и Львова провели на озере Сайма в Финляндии, где за несколько лет до этого поэт отдыхал с Ниной Петровской. К разрыву с женой Брюсов не был готов, как и не был способен к всеобъемлющей любви, и симптомы его охлаждения к ней Львова восприняла как жизненную катастрофу.
После гибели поэтессы Брюсов спешно уехал в Петербург, где провел примерно неделю. За это время он написал несколько писем супруге Иоанне Матвеевне и Анне Шестеркиной, жене художника Михаила Шестеркина, своей конфидентке и давней возлюбленной (4), которую Ходасевич в свойственной ему манере назвал «одной стареющей дамой», познакомившей Брюсова и Львову и «старательно подогревавшей новое увлечение Брюсова» (5). Лавров цитирует слова Зинаиды Гиппиус из очерка «Одержимый» о том, каким ей запомнился Брюсов в день приезда к Мережковским: «Брюсов так вошел, так взглянул, такое у него было лицо, что мы сразу поняли: это совсем Брюсов. Это настоящий, живой человек. И человек – в последнем отчаянии. Именно потому, что в тот день мы видели Брюсова человеческого и страдающего, и чувствовали близость его, и старались помочь ему, как умели, мне о свидании этом рассказывать не хочется. Я его только отмечаю. <…> Oн был пронзен своей виной, смертью этой девушки… может быть, пронзен смертью вообще, в первый раз. Драма – воистину любовная: она любила, верила в его любовь. Когда убедилась, что Брюсов, если любит, то не ее – умерла. <…> О, конечно, он не к Верхарну тогда приехал: он убежал в Петербург, как в пустыню, чтобы быть совсем одному. Не знаю, кто еще его в этот приезд в Петербург видел» (6).
В середине декабря 1913 года Брюсов уехал в санаторий доктора Михаила Максимовича, специалиста по нервным болезням, на Рижском взморье, в Эдинбург, чтобы подлечить расшатанные нервы. Там были созданы стихи «Умершим мир!», и там же состоялась новая, «санаторная встреча» с юной Марией Вульфарт (ее поэтический образ Брюсов воссоздал в 14-м сонете «Последняя» венка сонетов «Роковой ряд»). Отношения с ней развивались во время работы Брюсова корреспондентом газеты «Русские ведомости» в течение девяти месяцев пребывания в Варшаве во время Первой мировой войны (7).
Значительный объем статьи Лаврова занимает публикация писем Брюсова Шестеркиной, Мережковского и Гиппиус к Брюсову, брата Надежды Львовой Александра и ответа ему Брюсова, а также полностью опубликована «Моя исповедь» Брюсова – «Правда о смерти Н.Г. Львовой».
Александр Васильевич Лавров, выстроивший сюжет из биографии, практически
выключил Брюсова из семейной сферы. За рамками статьи остались суждения родственников
и, главное, несколько писем и телеграмм жены поэта, поэтому вопрос об участии в
этом деле Иоанны Матвеевны не выяснен. Между тем жена была отнюдь не сторонней
наблюдательницей одного из любовных романов мужа, что подтверждает переписка
супругов. Имя Надежды Львовой упоминалось задолго до трагической развязки. Утром
27 октября 1912 года Брюсов, в то время часто бывавший в Петербурге по делам
«Русской мысли», в письме просил жену об одолжениях, среди которых следующая
просьба: «Если Тебе это не очень неприятно, пошли Львовой (по почте) октябрь “Русс<кой>
Мысли”, – книга лежит на этажерке, в обложке, – я обещал (М. Харитоньевский, д. 7, кв. 43). Кстати Ты уверишься, что ее
нет в Пб. Но, если Тебе это делать неприятно или просто неохота, – то не надо;
обойдется она и без “Р<усской>
Мысли”! Обнимаю Тебя, очень люблю Тебя, исполню все Твои
наставления и вернусь к Тебе совсем совсем здоровым и
“хорошим”. Всегда и навсегда Твой» (НИОР РГБ. Ф. 386.
К. 142. Ед. хр.
В ответном письме от 28 октября 1912 года жена написала среди прочего:
«Никакой твоей любовнице ничего посылать не буду, черт с ними со всеми. Ты как
всегда – двуликий Янус. Ты мне пишешь милые письма, а я ругательные. Только не
думай мне за них мстить! Слышишь? Лучше перейду к делам…» Она завершила свой
ответ тревожно-назидательно: «Из
совершенно случайного разговора я узнала три имени знаменитых докторов по
нервным болезням. Ты бы милый, хороший Валюся, зашел
к одному из них. Тебя в Петербурге гораздо меньше знают в лицо, если не хочешь
называть себя, можешь дать выслушать себя под чужим именем. Имена этих
докторов: Суханов, Блюменау, Бехтерев. Говорили, что
это очень серьезные и дельные врачи. Не удивляйся, что я пишу тебе об докторах, последнее время ты у меня так плохо выглядишь,
что полезнее подумать о врачах, чем о всяких Львовых. Прощай,
пиши все же, я все поручения точно буду исполнять, но только не… и т. д. Твоя
Иоанна» (НИОР РГБ. Ф. 386. К.
69. Ед. хр.
Ноябрьские письма 1913 года из Петербурга в Москву – это письма «человека – в последнем отчаянии». Поэт пишет изменившимся почерком, мало похожим в некоторых посланиях на его обычный почерк, путает даты, повторяет слова, подчеркивает важные для него слова и фразы, иногда дважды, трижды или четырежды – подобное с ним случается крайне редко, писем с таким количеством подчеркиваний в эпистолярном наследии Брюсова немного. Возможно, что Иоанна Матвеевна тоже путала некоторые даты в эти дни, поэтому установление хронологической последовательности написания и отправки писем оказалось сложной задачей для архивной пагинации, в которой есть непоследовательность. Есть и фактические несоответствия в письмах четы Брюсовых: например, сложно сказать, когда состоялся завтрак в доме на Первой Мещанской, 32, устроенный для Верхарна и приглашенных гостей Иоанной Матвеевной по совету мужа: 28-го или 29 ноября; при этом для установления последовательности событий не всегда можно ориентироваться и по почтовым штемпелям.
24 ноября Брюсов уехал из Москвы в Петербург и
остановился в гостинице «Северная», где бывал до этого часто по разным делам. 25
ноября, в понедельник, получил телеграмму от жены о том, что похороны в среду,
27-го, и о том, что умоляют срочно написать статью о Верхарне (НИОР РГБ.
Ф. 386. К. 69. Ед. хр.
«Ma chère Jeanne!
Je me suis demenagé. Maintenant je suis installé Hôtel
Select (Лиговка). Aujourd’hui même je veux voir Verhaeren.
Mais je n’assisterai pas au banquet qui aurai lieu ce soir. C’est impossible
pour moi. De même c’est impossible de revoir Moscou. Je ne sais si je
reviens à Moscou avec Verhaeren. Peut-être que non.
Peut-être que je resterai ici plus longetempes. Comprends-moi.
Laisses-moi rester seul. C’est tout à fait necessaire. J’ai
déjà dit que toute ma vie est chsngée. Et j’ai l’horreur
de revoir tous mes connaissants. Quant au morphine sois tranquille: je le
quitte. Je reste seule même sans lui. Je t’embrasse. Tout à toi
Valère.
Ecris-moi tout ce que tu sais sur
l’événement. Tout».
Перевод Елены Погорельской:
«Дорогая Жанна!
Я переехал. Сейчас я остановился в отеле «Селект» (Лиговка). Уже сегодня я хочу увидеть Верхарна. Но я не буду присутствовать на банкете, который состоится сегодня вечером. Для меня это невозможно. Также невозможно вернуться в Москву. Не знаю, приеду ли в Москву вместе с Верхарном. Возможно, что нет. Возможно, что я останусь здесь подольше. Пойми меня. Оставь меня одного. Это абсолютно необходимо. Я говорил уже, что вся моя жизнь изменилась. И я с ужасом вновь вижусь со всеми моими знакомыми. Что касается морфия, то будь спокойна: я с этим покончил. Я остаюсь [совершенно] один, даже без него.
Целую Тебя.
Твой [Весь Твой] Валерий
Пиши мне всё [слова подчеркнуты трижды], что Ты знаешь о событии. Всё [слово подчеркнуто четырежды]» (НИОР
РГБ. Ф. 386. К. 142. Ед. хр.
Иоанна Матвеевна, опасаясь слухов, вдруг сама поддается отчаянию и телеграфирует
во вторник: «Москве слухи достаешь иностранный паспорт мне что делать письма печалят поговори телефону завтра Иоанна» (НИОР РГБ. Ф. 386. К.
69. Ед. хр.
Находясь в смятении, Брюсов все же остается верен себе: ему нужно решать проблемы,
и он их решает. Объясняется с глазу на глаз с понимающим его Верхарном, ставит
вопрос о приобретении рукописи «Рубенса» и принимает участие в том, что называет
в письме «то», – посылает деньги на похороны: брат Львовой, по словам жены
Брюсова, просит прислать сто рублей. Иоанна Матвеевна, всегда много работающая,
переживает события в хлопотах: общается с Шестеркиной,
встречается с Верхарном и его женой после их прибытия в Москву, присутствует на
банкете, следит за публикациями в газетах – в одной из телеграмм сообщает:
«<В> газетах скромно» (НИОР
РГБ. Ф. 386. К. 69. Ед. хр.
Много вожусь с Верхарнами,
устаю, может это к лучшему. Вчера Верхарны были у меня. Я пригласила Вяч<еслава> Ив<анова>
с женой (11) и Броню (12). Про Вячесл<ава> он (Верхарн) серьезно
мне сказал сегодня: Ah, il est tres bien!
[Ах, это очень хорошо! – франц.]
Всего рассказывать не буду.
Приезжай, жду, жду.
Спасибо за письма, но в некоторых я не вижу той
любви, о которой пишешь. Приезжай, может, все станет понятней. Жду.
Твоя Иоанна».
Есть от Глаголева (13) такое письмо:
«М<илостивый
государь> В<алерий>
Я<ковлевич>! Позвольте поблаг<одарить> Вас за
Вашу интересную статью о Верхар<не>.
Литературному отделу газ<еты> «День» очень хотелось бы видеть Вас в качестве
своего постоянного сотрудника. Мы были бы очень рады и крайне признательны Вам
за присылку новых статей по интересующему В<ас>
вопросу. Мы можем предложить Вам гонорар за статьи в размере 20 к. за строчку набора (38 букв).
Искренно уважающий Вас Н. Глаголев
26 ноябр.
Шюзевиль прислал свою книгу Русских поэтов (14)»
(НИОР РГБ. Ф. 386. К. 145. Ед. хр.
27 ноября 1913 года Иоанна Матвеевна снова
пишет о делах и размышляет о том, что мужу пора
возвращаться: «Валюся! Нужно ли доказывать мою
любовь? Делаю все, как хочешь: разговариваю с Шестеркиной,
была на банкете, еду завтра встречать Верхарна, разговариваю с редакцией “Русских
ведомостей”. Думается, одной моей телеграммы ты не получил, Эфрос (15) молил о статье
Верхарна. Последнее твое письмо лучше двух первых.
Мне кажется, тебе бы следовало вернуться. В
газетах ничего особенного не сообщалось. Последствий никаких не может быть.
Брат сказал, Шестеркиной, на ее вопросы нужны ли деньги,
чтобы ты прислал 100 р. Так мне говорила Шестеркина,
которая и дала “из кассы” эти деньги, и я обещала ей их вернуть до первого, я устроюсь
с тем, что ты мне пришлешь.
Сейчас разговаривала с Сергеем Александров<ичем> Иванц<овым> (16). Он просил
тебе передать, что из искренней любви к тебе советует вернуться, “не делать из
этого истории” теперь же, твое дальнейшее отсутствие будет истолковано уже не
как следует. Иное было первые дни, а теперь обязательно надо вернуться к своей
обычной жизни.
Дай мне наставления, как принимать Верхарна, в
кружке ничего не знают. В Эстетике я все же устрою, но что делать в Кружке?
Мысли путаются, минутами я прямо чувствую себя
нехорошо, с тобой все же легче.
У меня ночует Надюша (17). Был у меня вчера Шершеневич,
сегодня хотел тоже зайти, но я ему сказала, что меня не будет дома. Этот
мальчишка и так знает больше чем нужно, а я боюсь за себя, забудешься и
что-нибудь да скажешь, о чем потом будешь жалеть. Шершеневич
же сказал мне по телефону, что будто бы потребовал себе иностранный паспорт.
Будто бы узналось это через Лавренева-Альвинга (18).
На это я ответила, что что бы там ни было, я все же
вправе рассчитывать настолько на дружбу В<алерия> Як<овлевича>,
чтобы иметь раньше других от него известия. А все же меня расстраивают такие
слова.
Хотела с тобой по телефону поговорить, но мне
ответили, что возможно только после “биржи” –
после двух часов. Боялась тебя не застать. Хорошо бы ты со мной поговорил, как
я телеграфировала. Милый Валюся, будь по отношению к м<орфию> осторожным, в такие
минуты возбуждения это очень опасно, говорят. Дай Бог, чтобы мое давнишнее
желание спокойной жизни уладилось. Что “Сирин” (19), моего “Рубенса” не
собирается издавать?
Очень тебя люблю и верь, я говорю разумно, я
умею быть разумной, для других ты должен делать вид
что ничего не случилось, а что случилось, – ты
au dela [au—delà – вне – франц.] (20).
Целую Иоанна» (НИОР
РГБ. Ф. 386. К. 69. Ед. хр. 12. Л. 16).
В недатированном письме (возможно, 29 ноября) Брюсов ответил жене, что решил вернуться. Он начал входить в повседневные рабочие дела.
«Милая Jeanne!
Итак, я решил вернуться. Выеду в субботу вечером, еще не знаю с каким поездом: телеграфирую завтра или с пути. Я получил телеграмму от Иванцова и другую от Дирекции: обе крайне дружеские, сочувственные. Меня это в самом деле тронуло. Но все же я в Дирекцию не вернусь. Не могу сейчас заседать, распоряжаться, судить. Видишь, что, действительно, я изменился. Знаю, что Ты этому еще не веришь. Ты привыкла так относиться ко мне, как если бы я не мог ничего чувствовать. Но это была только видимость. Я всегда многое чувствовал, но мог не всегда показывать это. Теперь это будет и явно. Повторяю еще раз: я намерен всю свою жизнь изменить. Как, это уяснится позже. Во всяком случае жить, как я жил до сих пор, не стану, не хочу и не могу. С.А. Иванцов уведомил меня, что Дирекция единогласно приняла мое предложение: приобрести у Верхарна права на “Рубенса” за 400 р. Это надо будет истолковать в том смысле, что в эту сумму входит все: и гонорар автору, и плата переводчику, и вознаграждение редактору. Верхарну надлежит выдать 200 р. (500 fr); переводчику пойдет 150 р. (5 листов по 30 р.); редактору – 50 р. Деньги эти (400 р.) должна получить Ты, и я полагаю самое лучшее теперь же, сегодня, в субботу, когда собирается Дирекция. Спроси Иванцова, можно ли получить деньги и, если да, поезжай за ними и возьми мне расписку, текст которой прилагаю.
Повторяю еще свою просьбу: пригласи Верхарнов завтракать к нам в понедельник; если захочет Вяч<еслав> Иванов, пригласи и его с женой. Завтрак, по возможности, щедрый русский: кулебяка и все подобное.
Видишь, милая Jeanne, это я начинаю уже входить в дела житейские. Раньше мне это плохо удавалось. Помни, что я Тебя очень люблю. Помни, что я на Твою любовь очень рассчитываю. Это – ее последнее испытание. Больше претерпевать ей не придется ничего, никогда в жизни. Клянусь в этом.
Всегда Твой
Валерий.
P. S. Верхарну деньги, я думаю, лучше передай при мне, потому что с него также надо взять формальную расписку.
Я, нижеподписавшаяся, Иоанна Матвеевна Брюсова, сим
обязуюсь доставить Московскому Литературно-Художественному Кружку, в
двухмесячный от сего срок, русский текст сочинения Эмиля Верхарна “Рубенс”.
Перевод должен быть исполнен с французского оригинала, причем мною должно быть
получено от автора, Эмиля Верхарна письменное удостоверение, что право издания
русского перевода названного сочинения отдельной книгой он предоставляет
исключительно Московскому Литературно-Художественному
Кружку, который, однако, может это право издания переуступить другому лицу. Гонорар за предоставление Кружку означенного авторизованного
русского перевода книги “Рубенс” (21), в размере четырехсот (400) рублей, мною
получен сполна» (НИОР РГБ.
Ф. 386. К. 142. Ед. хр.
Иоанна Матвеевна 29 ноября (дата устанавливается по почтовому штемпелю,
И.М. Брюсова ошибочно датирует 26-м ноября) информирует в письме о трудностях с
приемом Верхарна в Москве, которые приобретают комический
оборот, если она не лукавит по поводу французского языка – интеллигенция того
времени знала французский неплохо. Она телеграфирует мужу: «Приезжай без тебя
не знают что делать Верхарном Иоанна» (НИОР РГБ. Ф. 386. К. 69. Ед. хр.
Сейчас звонила Сергею Алекс<андровичу>. Сначала подошла Наталья Николаевна и
говорила: “Анна Матвеевна, голубушка, скажите ему, чтобы он вернулся, ей-Богу мы его здесь все очень любим и все, все его
защищают и т. д. А знаете, я слышала из достоверных источников, что его
выбирают академиком, скажите, что ему не надо обращать ни на что внимания”.
С<ергей>А<лександрович> говорит
тоже, что твое присутствие необходимо. Право ведь, они с Верхарном ничего не
могут сделать. Даже на вокзал никого не прислали, по-фр<анцузски>
знает один Мамонтов, но он пьет уже четвертый день.
Знакомых я никого не видела, чужих преимуществ<енно> французов
видела. Вообще все улеглось и право, ты здесь нужен.
Первые дни кто-то говорил, что лично ты мог бы
получить все арестованные бумаги, получить через градоначальника.
Ну, милый, хороший приезжай, помни, что и мне
тяжелее одной. Ведь я посоветовала тебе уехать, теперь советую вернуться.
Жду, по почерку видишь
что я все же нервничаю.
Твоя Иоанна.
Денег не получила.
Сижу без гроша» (НИОР РГБ.
Ф. 386. К. 69. Ед. хр.
Из содержания этого письма понятно, насколько важными были для Брюсова
советы жены, как он прислушивался к ее словам, доверял ей. 1 декабря поэт возвращается
в Москву и уже со следующего дня сопровождает Верхарна в его поездках по
столице.
В середине декабря 1913 года
Иоанна Матвеевна получает недатированное письмо от сестры Марии (22). В
одном из «донжуанских списков» Брюсова она фигурирует как «моя Мари», их связь
с летом 1901 года была недолгой. (Память об этой случайной
связи – написанный цикл «Эпизод»: «Зачем твое имя Мария, / Любимое имя
мое? / Любовь – огневая стихия, / Но ты увлекаешь в нее» (23)).
В письме Мария сочувствует старшей сестре и, чтобы как-то ободрить и поддержать
ее, выражает надежду на то, что Брюсов может измениться:
«Дорогая моя, хорошая Жанна.
Эти дни всей душой нахожусь с Тобой, Твое новое испытание так овладело мной, что рядом с ним все остальное кажется таким маленьким, ничтожным. Хотелось бы утешить Тебя и самой поверить что может эта страшная драма серьезно подействует на Валю и изменит его легкомыслие. Если можешь, напиши мне что-нибудь о Вале. <…> В газетах читала, как Ты встречала Верхарна, и конечно погордилась Тобой. Газеты получаем со страшным опозданием, возможно, еще были разные торжества, где ты присутствовала и участвовала. <…>
Будьте здоровы, горячо Тебя целую. Вале привет.
Любящая Тебя сестра Маня» (НИОР РГБ. Ф. 386. К. 156. Ед. хр. 4).
Памяти Надежды Львовой Брюсов посвятил сонет «Надя» из «Рокового ряда» («Зачем, зачем к святому изголовью / Я поникал в своем неправом сне? / И вот – вечерний выстрел в тишине, – / И грудь ребенка освятилась кровью…) (24) и стихотворение «Памяти другой» в сборнике «В такие дни» в 1920 году – он помнил ее спустя годы:
Прими мой бред – как искупленье:
Им ныне над твоей могилой
Венок из строф я возложил (25).
Примечания
(1)
См. об этом: Переписка с Эмилем Верхарном 1906–1914 / Вступ.
ст. и публикация Т.Г. Динесман // Валерий Брюсов.
Литературное наследство. – М.: Наука, 1976. – Т. 85. – С. 619–620.
(2)
Молодяков В.Э. Валерий Брюсов: Биография. – СПб.: Вита Нова, 2010. – С. 434.
(3)
Лавров А.В. Вокруг гибели Надежды Львовой. Материалы из архива Валерия Брюсова
// А.В. Лавров. Русские символисты: Этюды и разыскания. – М.: Прогресс-Плеяда,
2007. – С. 199–208.
(4)
Письма к А.А. Шестеркиной (1900–1913) / Предисловие и
публикация В. Г. Дмитриева // Валерий Брюсов. Литературное наследство. – М.:
Наука, 1976. – Т. 85. – С. 622–656.
(5)
Ходасевич В.Ф. Брюсов // В.Ф. Ходасевич. Колеблемый треножник. Избранное. – М.:
Советский писатель, 1991. – С. 287.
(6)
Гиппиус З.Н. Одержимый // З.Н. Гиппиус. Собр. соч.: в 6 т. – Т. 6. Живые лица:
Воспоминания. Стихотворения / Сост., подг. текста, коммент., ук. имен, примеч. Т.Ф. Прокопова. – Изд. 2-е, испр. – М.: Дмитрий Сечин, 2014. –
С. 64–65.
(7)
Подробнее об этом: Лавров А.В. «Санаторная встреча» (Мария Вульфарт
в жизни и стихах Валерия Брюсова) // А.В. Лавров. Символисты и другие: Статьи.
Разыскания. Публикации. – М.: Новое литературное обозрение, 2015. – С. 178–186;
В.Я Брюсов. Письма неофициального корреспондента: Письма к жене (август 1914 –
май 1915) / Общая ред., сост., подг.
текста и коммент. М.В. Орловой. – М.: Водолей, 2015. –
С. 11–12.
(8)
Гагарин Николай Викторович – князь, художник. В особняке, принадлежавшем его
отцу, Гагарину Виктору Николаевичу, гвардии поручику, на Новинском бульваре,
36, останавливался Э. Верхарн в период своего пребывания в Москве. См. о Н.В.
Гагарине: Брюсов Валерий. Литературное наследство. – М.: Наука, 1976. – Т. 85. –
С. 598, 605–610, 615, 617, 620.
(9) Речь идет о Марте Верхарн (урожд. Массен) – художнице, жене Эмиля Верхарна (1865–1916) – бельгийского
поэта, драматурга, прозаика.
(10)
Подразумевается товарищ председателя Московского литературно-художественного
кружка, общественный деятель Иван Иванович Попов (1862–1942).
(11) Вячеслав Иванович Иванов (1866–1949) – поэт,
переводчик, филолог-классик и Зиновьева-Аннибал (в
замуж. Иванова,
1866–1907) Лидия Дмитриевна – писательница, жена В.И. Иванова.
(12) Броня – Погорелова Бронислава
Матвеевна (урожд. Рунт, 1885–1983) – переводчица, журналист, писательница, сестра И.М. Брюсовой.
(13)
Глаголев Н.М. – редактор газеты «День». Возможно, речь идет о редакторе журнала
«Вестник воздухоплавания» (Санкт-Петербург) Николае Матвеевиче Глаголеве (1880–?).
В 1904–1909 гг. руководил собственным издательством, один из авторов книги
«Литераторы и художники воинам» (Рига, 1915) – сообщено М.Б. Шапошниковым.
(14)
Шюзевиль Жан (1886–1959) – французский поэт,
создатель французской «Антологии русских поэтов». – Париж,
1914 (Jean Chuzewille. Anthologie des Poètes russes. Paris, 1914).
В.Я. Брюсов принимал участие в ее составлении, написал предисловие к книге. См.
об этом: «Предисловие к французской “Антологии русских поэтов”» / Публикация
Т.Г. Динесман // Валерий Брюсов. Литературное
наследство. – М.: Наука, 1976. – Т. 85. – С. 200-204.
(15)
Эфрос Николай Ефимович (1867–1923) – журналист, критик.
(16)
Иванцов Сергей Александрович – член дирекции Московского литературно-художественного
кружка.
(17)
Надюша – Брюсова Надежда Яковлевна (1881–1951) –
музыковед, старшая из сестер В.Я. Брюсова.
18
Речь идет о Б. Лавреневе и А. Альвинге. Лавренев
Борис Андреевич (наст. фам.
Сергеев, 1891–1959) – прозаик, поэт, драматург, журналист. Альвинг
Арсений (наст. имя и фам. Арсений
Алексеевич Смирнов, 1885–1942) – поэт, переводчик, издатель.
(19)
«Сирин» – книгоиздательство, организованное М.И. Терещенко и существовавшее в
Санкт-Петербурге в 1912–1915 гг.
(20) Au-delà – вне –
(франц.). Cлавист
Катрин ЛеГуи (Маунт-Холиок-колледж, Массачусетс)
рассматривает как вариант перевода французского выражения au-delà в
данном письме как «пошел дальше». Однако учитывая то,
что эта фраза в контексте письма звучит цинично по отношению к Н. Львовой,
и представляя общую тему писем Брюсовых в этот
период, в итоге придерживается нейтрального значения «вне».
Au-delà
можно воспринимать как эвфемизм, смягчающий русское высказывание в смысле
«пошел дальше». Думается, что нельзя предполагать однозначно, какое значение – нейтральное или, скорее, трезвое, чем циничное,
при оценке сложившегося положения дел –
имела в виду И.М. Брюсова.
(21) На русском языке в переводе И.М. Брюсовой, под
редакцией В.Я. Брюсова с его предисловием произведение Э. Верхарна «Питер Пауль
Рубенс» вышло в двух номерах журнала «Летопись» (СПб., 1917, № 1. – С. 149–166; № 2–4. – С. 255–269).
То же в книге: Верхарн Э. Драмы и проза. – М., 1936. – С. 255–294.
(22) Рунт Мария Матвеевна (в
замуж. Стоша, 1878–1951) – сестра И.М. Брюсовой.
(23)
Брюсов Валерий. Собр. соч.: в 7 т. – М.: 1973. – Т. 1. – С. 316–317.
(24)
Брюсов Валерий. Собр. соч.: в 7 т. – М.: 1973. – Т. 2. – С. 308.
(25)
Брюсов Валерий. Собр. соч.: в 7 т. – М.: 1973. – Т. 3. – С. 83.