Юлия Щербинина. Время библиоскопов: современность в зеркале книжной культуры
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2017
ЮЛИЯ
ЩЕРБИНИНА. ВРЕМЯ БИБЛИОСКОПОВ: СОВРЕМЕННОСТЬ В ЗЕРКАЛЕ КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЫ.
– М.: ФОРУМ, 2016.
Новая книга филолога, литературного
критика и книговеда Юлии Щербининой
– это попытка зафиксировать современное состояние книжной культуры. Исследователь стремится сделать это во всей
возможной полноте, осветить проблему с разных сторон: что представляет собой
книжная индустрия сегодня, как изменились писатель и читатель и каковы их
взаимоотношения, в чем принципиальная особенность современной литературной
критики и т. д. Интерес к этой теме имплицитно обозначен в культуре, хотя
исследования представлены в основном переводами (см., например, Байяр П.
Искусство рассуждать о книгах, которые вы не читали; Карьер Ж.-К, Эко У. Не надейтесь избавиться
от книг; из отечественных: Турышева
О.Н. Книга – чтение – читатель как предмет литературы), так что «Время библиоскопов»
имеет все шансы на то, чтобы восполнить существующий пробел.
Юлия Щербинина отталкивается от идеи, что в «культуре
“общества тенденций”, утратившего былое величие Канона (курсив мой – М.
Н.), природную сообразность и подлинность творческих форм, априори
невозможна великая литература. Возможны
разве что выдающиеся произведения… Сегодня литература способна
дать нам не объемный слепок». Эти слова, приведенные в предисловии, с одной
стороны, демонстрируют позицию автора как приверженца культа канона, с другой
стороны, провоцируют на разговор о нем и вообще понятии «великая литература».
Почему этот разговор важен? Щербинина
отчасти связывает изменения, происходящие в книжной культуре, с переходом от
традиции (статистической системы устойчивых понятий) к тенденции (динамической
системе постоянно меняющихся направлений). «Общество тенденций», с точки зрения
исследователя, игнорирует канон. Следовало
бы уточнить, что «высокий» канон как раз и отличается от его «низкой»
составляющей способностью «дистанцироваться от практического», в том числе от
рыночного потребления. Эстетическое
в каноне противопоставлено практическому. Отступления на тему канона тем более
кажутся необходимыми, что в последнее время само понятие активно
пересматривается и десакрализуется
(см., например, недавно переведенную книгу Ф. Моретти «Дальнее чтение»).
Слово «библиоскоп» Щербинина
позаимствовала у французского издателя рубежа XIX–XX веков Луи-Октава Узанна. Библиоскоп – человек, «который довольствуется
знакомством с поверхностью вещей и никогда не обременит себя усилием проникнуть
вглубь». Исследователь находит, что именно
такой подход к чтению характеризует современного человека, он говорит о том,
что сформировалось «поколение имитаторов, которые активно пользуются книгами…
любят рассматривать и обсуждать, но гораздо реже… читают… Мы лишь самовыражаемся
за счет книг…» Выдвигая в предисловии этот тезис, в последующих главах Щербинина
стремится вскрыть причины такого положения вещей.
Первая часть «Люди и книги, люди книги,
люди-книги» посвящена проблеме бытования современной книги: новейшим форматам,
тенденциям в оформлении, новым библиотечным технологиям. Щербинина пишет: «…в стремлении расширить аудиторию,
обойти конкурентов, увеличить финансовые обороты издатели решаются подчас на
весьма смелые и неоднозначные эксперименты». Книга, с одной стороны, расширяет
свой функционал, с другой – все реже выступает в своей главной роли: «Книжная
культура превратилась в лабораторию для всевозможных опытов, дизайнерскую
студию и выставочный зал». В то же время наряду с читателями появляется еще
одна категория – книгопользователи.
Собственно, в первой главе Щербинину
меньше всего интересуют традиционные сакральные практики чтения, наоборот, она
исследует деконструкцию
книги. Проанализировав всевозможные экокниги,
литературные клатчи, bookвальную архитектуру и прочие эксперименты с книгами,
автор приходит к выводу, что они есть не что иное, как символические жесты,
демонстрирующие «идеологическую власть и технологическую мощь актуального
искусства. Дизайн становится… способом подчинения культурных форм». При этом книга парадоксальным образом остается
культовой вещью, «человечество не может (пока) выбросить книги (“Не
надейтесь избавиться от книг!” – М. Н.), но пытается как-то
приспособить их к утилитарным нуждам».
«Люди и книги, люди книги, люди-книги» –
интересная попытка описать новшества книжного рынка и посмотреть на них как на
единую тенденцию. В предисловии Щербинина
коротко говорит о том, что современная культура находится в стадии перехода от
традиции к тенденции. Проговорив это в самом начале, исследователь подразумевает
эту идею, но не всегда соотносит с описываемыми фактами. На наш взгляд, этой
главе также не хватило некоторого прояснения методологии и экскурса в историю
вопроса, без чего описание новейших форматов книг и пр. несколько повисают в
воздухе.
Во второй части внимание исследователя
смещается с объекта на главных участников – писателя и читателя: «всестороннее
понимание прочитанного доступно лишь избранному меньшинству. В реальности же
чтению предается неизбранное большинство – вот о нем-то и пойдет речь». В главе
«Чтение в формате Web
2.0. Стратегии и практики» Щербинина
предлагает рассмотреть основные типы читательского поведения и соответствующие
виды читателей. В фокусе исследователя – так называемый «наивный» читатель
(этот термин не используется, хотя подразумевается именно таковой), который
существовал и раньше, но именно в условиях «Web 2.0» стал особенно активен. Щербинина выделяет стратегии: подобострастная
(читатель-фанат), коллекционистская (читатель-библиофил), полемическая (читатель-спорщик),
обличительная (читатель-прокурор) и т. д. Каждая стратегия описана и
проиллюстрирована примерами, некоторое неудобство заключается в том, что не
указан источник цитирования: фраза, вырванная из контекста, не всегда позволяет
идентифицировать принадлежность ее автора к определенной читательской страте.
Так, например, не вполне понятно, почему цитата неизвестного читателя
принадлежит именно к категории «подобострастной», он пишет: «С Александра Иличевского начался мой
пристальный интерес к русской литературе». Нам неизвестен контекст этого
высказывания, а сама по себе фраза не выдает «читателя-фаната». Также в этом
разделе не хватает статистических сведений. Естественно, что исследователь,
прежде чем говорить о морфологических признаках той или иной стратегии, провел
определенную работу с материалом и из гуманных соображений не вывалил на своего
читателя всю эту информацию. Однако сведения об объемах исследованного
материала, его источниках и методологических принципах не помешали бы.
Щербинина
также совершает экскурс в историю «наболевшего» вопроса об интеллектуальном
пиратстве и сегодняшней полемике вокруг него. Война копифайтеров (борцы за свободное распространение контента) и копирастов (сторонников строгих мер), кажется, не
прекращалась никогда «Человек цифровой эпохи хочет менять мир вокруг себя, но
не желает меняться сам. Этот парадокс, возможно, и является главным ответом на
вопрос, почему, как только заходит очередной разговор о пиратстве, всякий раз
«в товарищах согласья нет».
Юлия Щербинина проделала важную работу в концептуальном
описании современного состояния литературной критики. Недаром статья «Под
парусами паракритики»,
легшая в основу главы «Паракритика:
современный способ говорить о литературе», наделала столько шуму в
профессиональном сообществе в 2010 году[1]. Полемика
вокруг статьи отчасти подтвердила наблюдение автора о том, что «нынешние споры…
ведутся в атмосфере выраженной агрессии».
Термин «паракритика» впервые был использован американским
литературоведом Ихабом Хассаном в одноименной работе «Паракритика» (1975). Ее
отличительными чертами являются стремление к афористичности и фрагментарная
структура. Щербинина
уточняет, что «паракритика»
не несет в себе оценку, не является «синонимом низкопробной, беспомощной или
ругательной критики… Проблема в самом способе анализа и оценки». Среди
признаков паракритики
анализ формата вместо анализа текста (втискивание
автора в рамки жанров и др.); подмена экзистенции
экзотикой (замещение сущности оригинальностью); предельный эгоцентризм, самоприсвоение абсолютной
правоты; редукция содержания; понимание свободы слова как словесного произвола.
Опять же не указаны источники приводимых примеров, что несколько нарушает
полноту картины. Поскольку прочитать отзыв, подобный этому: «NN – писатель, лишенный творческого
воображения, способности фантазировать и даже просто сочинять», в толстом
литературном журнале совсем не то, что на читательском форуме или в глянце.
И хотя есть опасность при желании
обнаружить черты паракритики
у критика любой эпохи (от Белинского до Сьюзан
Зонтаг), все-таки перед
нами одна из немногочисленных системных попыток описания состояния современной
литературной критики, равно как и вся книга в целом – попытка взглянуть на
сегодняшнее состояние книжной культуры.
[1]
См., например, С.М. Шакирова «О паракритике». Автор
более подробно разбирает статью «Под парусами паракритики»,
а также комментирует полемику вокруг текста.