Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2017
Пилотный
этап проекта творческих встреч «Люди Гутенберга» был
реализован в Государственном литературном музее по плану, разработанному
Александрой Гуськовой, и получил признание среди
профессионалов книжного дела и публики. «Люди Гутенберга»
наследуют известному проекту Центра новейшей русской литературы РГГУ, который
стартовал еще в 2007 году и предполагал творческие встречи «на троих» –
модератор плюс два спикера, представляющих одну из профессий, связанных с
литературой (поэты и прозаики, критики и переводчики и т. д.). «Люди Гутенберга», в отличие от
проекта-предшественника, более четко фокусирован вокруг занятий не
литературных, но именно книжных, кроме того, в центре каждой встречи один
главный герой, завоевавший себе прочное имя на том или ином поприще –
библиотечном, издательском, книготорговом, продюсерском.
Почему серия подобных разговоров оказалась
актуальной, востребованной среди читателей? На мой взгляд, во многом потому,
что современного участника культурного процесса очень интересуют не только
целевые установки и результаты, но зачастую производственные детали, технологии
реализации, стратегии успеха.
Очень симптоматично, что проект задуман и реализован
именно в тот момент, когда эпоха Гутенберга, многостолетняя эра господства печатного слова, практически
пришла к своему небеспроблемному итогу. Большое
видится на расстоянии – именно во времена завершения привычных и влиятельных
культурных явлений яснее проявляются времена изначальные, четче определены
границы понятий и принципов, возможна продуктивная рефлексия по поводу того,
что ранее казалось очевидным.
Приведем два примера.
Первый.
Мы привыкли
отождествлять печатные тексты, рассчитанные на «обычного» читателя (не ученого,
не школьника, не студента, не юриста и т. д.), с «литературой».
Однако изначально они имели совершенно иную природу. Книжный станок – продукт
эпохи церковной Реформации, когда в результате перевода Библии и богослужебных
текстов с латыни на национальные языки понадобилось наличие в обращении гораздо
большего количества экземпляров этих текстов, нежели могли произвести
монастырские писцы, тратившие на изготовление книги долгие месяцы и годы.
Книгопечатание в XVI–XVII веках и в Европе, и в России стало
выгодным бизнесом, причем не имевшим ни малейшего отношения к тому, что потом
стало именоваться «литературой». Общий знаменатель, связывающий «долитературную» и «литературную» эпохи (для России –
переход от второй половины XVIII
века к началу XIX),
– как раз коммерческая составляющая. Этот феномен и зафиксирован в чеканной
формуле классика: «Не продается вдохновенье, / Но можно рукопись продать…»
Второй.
Тип доминирующего носителя литературного текста (в
разные эпохи – рукопись, книга, цифровые версии) оказывает влияние не только на
литературу как таковую, на ее жанровое наполнение, тиражи и т. д., но и на
такие важнейшие феномены, как чтение и литературная критика. Начнем с чтения. С
появлением возможности тиражировать текст произошло
примерно то же, что – по отношению к живописи и музыке – описано в канонической
работе Вальтера Беньямина «Произведение искусства в
эпоху его технической воспроизводимости». До
книгопечатания чтение имело совершенно иной, принципиально уединенный характер.
Ввиду уникальности экземпляров рукописных книг совершенно невозможно было задать кому бы то ни было столь обычный для нас вопрос: «А
ты читал то-то и то-то? И как тебе?». Соответственно, и о литературной критике
(управляющей чтением, намечающей тенденции развития литературы) до момента
профессионализации русской литературы в 1830-х годах речь идти не могла. Стоп!
Но и после эпохи Гутенберга привычное коллективное
(параллельное, симультанное) чтение разных экземпляров одного и того же
произведения трансформируется не менее кардинальным образом. Критик
превращается в навигатора, а вот уж чем становится беллетристика – это и
предстояло выяснить в ходе встреч, вошедших в состав проектной линейки под
названием «Люди Гутенберга».
Что правильнее – сетовать на катастрофическое
падение интереса к чтению или анализировать его причины? Или – возможно –
рассуждать о значении самих понятий «книга», «чтение» и им подобных?
Конечно, гости проекта не бросались с места в карьер
в атаку на схоластические твердыни теории, они строили свои монологи и диалоги
с участниками встреч очень по-разному. Многие просто отвечали на вопросы,
рассказывали о своих повседневных практиках участия в современной работе с
книгами и над книгой. Но и аналитические обобщения также делались, смелые
рецепты достижения всеми желаемых результатов высказывались неоднократно. Какие
именно – на этот вопрос ответят конкретные материалы из предлагаемой подборки.
Дмитрий
БАК,
директор Государственного
литературного музея