Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2017
Мария Нестеренко – филолог, докторант (PhD) Тартуского университета. Публиковалась в
журналах «Октябрь», «Новый мир», на сайте «Горький» и других. Живет в Тарту
(Эстония).
Предыдущий
выпуск рубрики «Книжная полка филолога» см.:
«Октябрь», 2017, № 8.
ПЛАТТ
ДЖ. Б. ЗДРАВСТВУЙ, ПУШКИН! СТАЛИНСКАЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА И РУССКИЙ
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЭТ / ПЕР. С АНГЛ. ЯКОВА
ПОДОЛЬНОГО. – СПБ.: ИЗДАТЕЛЬСТВО ЕВРОПЕЙСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА, 2017.
Юбилейные торжества Пушкина в 1937 году уже не раз
становились объектом внимания исследователей. Сам автор упоминает об этом в
предисловии, но перечисляет лишь некоторые работы. Платта в большей степени интересуют советологи и
исследователи соцреализма: Катерина Кларк, Борис Гройс и другие. Монументальная
работа искусствоведа Ю. Молока «Пушкин в 1937 году» хотя и цитируется далее по
ходу (первый раз – в предисловии, в связи со стихотворением «К
Чаадаеву»), однако отдельно не упоминается. Хотя
именно Молок впервые предпринял попытку наиболее полной реконструкции истории
пушкинских торжеств 1937 года. Платт
исследует (в том числе) конструирование фигуры классика на фоне национальной
политики 1930-х годов. Отсюда бесконечные ссылки на Бенедикта Андерсона и других представителей nationalism studies. Однако отсутствие обзора работ по теме не дает понять,
что, собственно, принципиально нового хочет сказать автор.
Книга «Здравствуй, Пушкин» – попытка по-новому
интерпретировать достаточно известные сюжеты, посмотреть на них сквозь призму
новой методологии. Философский аппарат, состоящий из Бахтина, Андерсона, Лефорта, Лукача и др., весьма внушителен.
Материалом для изучения послужили школьные учебники,
академические труды пушкинистов, изобразительное искусство, художественная
литература, театр, кино. На примере неосуществленного проекта памятника Ивана Шадра Платт демонстрирует, что это была
«попытка укорениться в той точке, где монументализм
сталкивается с эсхатологией и происходит синтез атрибутов, присущих этим
установкам», далее он распространяет эту идею на пушкинский концепт в целом. На
теоретический базис накладывается оппозиция «монументализм и
эсхатология» – центральные понятия исследования, генетически связанные с
культурой 1 и культурой 2. Платт
называет их «модерными хронотопами»,
чья задача организовать «надежды, страхи и воспоминания в определенную
дискурсивную стратегию или метод». По мнению автора, для сталинского времени
характерно существование «гибридного хронотопа»,
соединяющего в себе черты как монументализма, так
и эсхатологии. В нем Пушкин присутствует и как «живой» современник, и как
Пушкин-колосс, зазор между этими двумя ипостасями поэта «проецируется на
отношения между поэтом и народом». Каким же образом «гибридный хронотоп» реализуется в юбилейном
сюжете? «Новый советский человек приветствует статую поэта на некоем пороге,
который их одновременно объединяет и разделяет… Каждая
из фигур обнажает свою антологическую гибридность, и
таким образом порог оказывается преодолен». Собственно, история пушкинских
торжеств в 1937 году – это всего лишь повод опробовать новую теорию на
конкретном материале, что, в общем, не отменяет его детальной проработки.
«ЖИЛ НА
СВЕТЕ ТАРАКАН». СТИХИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО И ЕГО ПЕРСОНАЖЕЙ. «ВИТЯЗЬ ГОРЕСТНОЙ
ФИГУРЫ». ДОСТОЕВСКИЙ В СТИХАХ СОВРЕМЕННИКОВ / СОСТАВЛЕНИЕ, ПОДГОТОВКА ТЕКСТА,
ПРИМЕЧАНИЯ, ПОСЛЕСЛОВИЕ Б.Н. ТИХОМИРОВА. – М.: БОСЛЕН, 2017.
Идея собрать под одной обложкой всего
«стихотворного» Достоевского сама по себе интересна. В книгу вошли, как
явствует из названия, стихи писателя, стихи его персонажей и стихи, посвященные
Достоевскому. Каждый из публикуемых текстов сопровожден подробным
историко-литературным комментарием (более подробным, чем комментарий в Полном
собрании сочинений), что можно отнести к бесспорным достоинствам издания,
несмотря на незначительное количество фактических неточностей (так, например, в
одном из примечаний сообщается, что Наполеон III
объявил себя императором 2 декабря 1851-го, а не 1852 года).
Помимо хорошо знакомых стихов капитана Лебядкина, здесь есть и менее
известные, пожалуй, даже неожиданные для читателя семипалатинские оды,
написанные в таком ключе:
Страдала
Русь в боях междоусобных,
По
капле кровью чуть не изошла,
Томясь
в борьбе своих единокровных;
Но
живуча Святая Русь была!
Оды уже публиковались в Полном собрании
сочинений Достоевского (т. 2) и, вероятно, известны знатокам творчества
писателя. Одна из самых интересных, но вместе с тем спорных составляющих книги
– это послесловие Бориса Тихомирова, точнее, часть, посвященная одам. Рассмотрим
ее более подробно, поскольку нам представляется, что именно это есть «нерв»
всего материала.
В исследовательской литературе
существует определенная традиция, рассматривающая оды как попытку «убедить
правительственные сферы в своей благонадежности, чтобы вновь открыть себе
дорогу в жизнь и литературу, мы не можем с полной уверенностью судить по ним о
личных настроениях автора»*.
Однако это не отменяет «искреннего авторского воодушевления» в случае оды «На
европейские события в 1854 году». Автору статьи «Достоевский
стихотворный» этого недостаточно. Тихомиров пытается убедить читателя в том,
что именно абсолютная искренность од является их главным достоинством: «…можно
утвердительно сказать, что по
крайней мере первая из них – «На европейские события в 1854 году» – несомненно
выражает подлинные чувствования и умонастроения Достоевского». Тихомиров
расставляет акценты по-своему: «Расчет на то, что публикация его патриотических
стихотворений может и в дальнейшем способствовать получению Достоевским права
печатать свои литературные сочинения, у него, бесспорно, был. Но это нисколько
не ставит под сомнение искренность выраженных в них чувств и убеждений». На наш
взгляд, подобные рассуждения выглядят избыточными и вовсе необязательными,
будто Достоевский нуждается в апологии, что, разумеется, не так. Кажется, куда более продуктивным было бы
посмотреть на эти стихотворения в контексте эволюции взглядов писателя,
поскольку, как отмечали комментаторы классического издания, «Достоевский в годы
Крымской войны пережил эволюцию, аналогичную той, какую переживали в это время
широкие слои населения»*.
Тихомиров упоминает об этом, но его опять же в первую очередь интересует
патриотический подъем в душе писателя.
Несколько неуместными выглядят
отступления в полторы страницы о том, какой эффект в свое время произвело стихотворение Пушкина
«Клеветникам России», о том, что вообще такое ода XVIII
века.
Комментатор считает важным вернуть
стихам Достоевского и эстетическую ценность. Он видит «делом чрезвычайной
важности» дезавуировать негативную оценку Михаила Достоевского, брата писателя,
«которой так злоупотребляют современные исследователи». Похоже, что перед
читателем тот самый случай, когда исследователь настолько поглощен объектом
изучения, что просто не готов принять тот факт, что из-под его пера могло выйти
что-то негениальное.
ДУВАКИН В.Д. БЕСЕДЫ С ВИКТОРОМ ШКЛОВСКИМ.
ВОСПОМИНАНИЯ О МАЯКОВСКОМ / В.Д. ДУВАКИН, В.В. РАДЗИШЕВСКИЙ. – М.: COMMON PLACE :
УСТНАЯ ИСТОРИЯ, 2017.
«Воспоминания о Маяковском» Виктора
Шкловского, записанные Виктором Дувакиным,
– это первая книга совместного проекта издательства Common Place и фонда «Устная
история». С 2015 года на сайте фонда публикуются беседы
филолога и архивиста Виктора Дмитриевича Дувакина и его группы, записанные
в 1967–1982 годах. Всего коллекция насчитывает около тысячи бобин. Среди его собеседников Михаил
Бахтин, Лиля Брик, Дмитрий Шостакович и другие люди, без которых невозможно представить
русскую культуру ХХ века. Над книгой «Воспоминаний» тщательно работал большой
коллектив, вступительную статью написал Ян Левченко, а комментарий составили
Владимир и Марина Радзишевские.
Марина Васильевна – ученица и помощник Виктора Дувакина.
Виктор Борисович Шкловский
не только автор классических литературоведческих статей, но и автор мемуарной
прозы,
«до конца жизни он будет пытаться писать не только о
себе, но книги “Тетива” (1970) и “Энергия заблуждения” (1981) лишь красноречиво
иллюстрируют эту безнадежную борьбу».
Устный Виктор Шкловский –
это, с одной стороны, источник сведений об эпохе, с другой – само по себе
языковое приключение. «Устный Шкловский обескураживает – синтаксисом,
фразеологией, темным словоупотреблением, но поражает способностью наблюдать за
рождением собственной речи», – пишет Левченко в предисловии. И это другой, еще
один Шкловский, не такой как в «Zoo,
или письма не о любви» или тем более в своих теоретических работах.
И хотя центральная тема этих
интервью – Владимир Маяковский, в них неизменно возникает и быт 20-х годов, и
эпоха в целом. Так, разговор о любовном треугольнике поэта с семьей Бриков приводит в конце концов к
размышлениям о пореволюционной морали и свободной любви: «…они думали, что
революция – это продолжение старой жизни, старой нравственности, только деньги
будут у них, а не у буржуа, и женщины будут у них. Но жить они будут так же,
что будет моногамный брак, в то время когда Энгельс цитирует Фурье, что
моногамный брак и земельная собственность – это один заговор богатых против
бедных». И это отнюдь не случайно возникшая тема. Шкловский постоянно
возвращается к вопросу «Изменяется ли любовь?» Однако это лишь одна из тем,
затрагиваемых в беседах. Конечно, всегда важен не только предмет разговора, но
и фигура говорящего, «речь Шкловского, не подвергшаяся обработке в свое время и
ныне представшая историческим памятником», подвергает эффекту остранения его самого, заставляя
читателя взглянуть на него по-новому.