Бен Хеллман. Сказка и быль: история русской детской литературы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2017
Ольга
Мяэотс – исследователь
детской литературы, переводчик с английского, немецкого и скандинавских языков.
Среди переведенных авторов – Джейн Остен, Исаак Башевис
Зингер, Ингмар Бергман, Генри Парланд, Сельма Лагерлёф, Астрид Линдгрен,
Ульф Старк, Уве Тимм и др. За переводы детских книг награждена премией
«Мастер» и включена в Почетный список Международного совета по детской книге (IBBY).
БЕН ХЕЛЛМАН. СКАЗКА И БЫЛЬ: ИСТОРИЯ
РУССКОЙ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. – М.: НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ, 2016.
Книга финского исследователя Бена Хеллмана «Сказка и быль: История русской детской литературы»
сразу привлекла внимание читателей и вызвала весьма жаркие споры. Что
свидетельствует об очевидном интересе публики к теме, а также о явной нехватке
литературы, способной этот интерес удовлетворить. Как водится, похвалы и упреки
во многом перекликались: если одни отмечали полноту охвата материала, то другие
сразу же возражали, что-де все это уже было давным-давно описано, но по
нерадивости забыто или просто не усвоено отечественным читателем. То, как автор
трактует те или иные страницы истории детской литературы и отдельные
произведения, тоже вызывает широкий спектр ответных реакций – от восторга до
отрицания. Но, к сожалению, во всех этих дискуссиях, в том
числе и в той, что развернулась в сети после того, как Бен Хеллман
приехал в Россию и сам выступил с презентацией своей книги, оппонентам не
хватало реальных аргументов, что свидетельствует о том, что русская детская
литература остается по-прежнему знакомой незнакомкой: научные исследования по ее
истории публикуются ныне крайне редко, как, впрочем, и книги, и
аналитические статьи, обращенные к широкой аудитории. Увы, забыты и многие
прекрасные исследования, созданные в советское время, а ведь именно на них,
судя по представленной в новой книге библиографии, опирался Бен Хеллман в своей работе. Вот и выходит, что книга финского
исследователя практически заново открывает большинству читателей историю
отечественной детской литературы.
Книга Б. Хеллмана изначально была написана для иностранного
читателя, незнакомого с русской детской литературой, так что главная задача
автора состояла не только в том, чтобы представить развитие отечественной
детской литературы в разнообразии течений и взаимосвязей, в первую очередь
необходимо было познакомить читателей с многообразием литературных произведений
и их авторами, ведь лишь на этой базе можно заниматься анализом литературных
процессов.
С этой задачей Хеллман справился: русская детская
литература представлена множеством имен и названий, более того, исследователь
вспоминает и авторов, которые по разным причинам на долгие десятилетия были
изъяты из круга чтения.
«Сказка и быль» Б. Хеллмана
выросла из его более раннего исследования «Детская и юношеская литература в
Советской России: от Октябрьской революции 1917-го до перестройки 1986-го»
(Стокгольм, 1991), которое было посвящено советской детской литературе. На этот
раз автор раздвинул временные границы своего исследования. Начало детской
литературы в России он датирует 1574 годом, когда была издана знаменитая
«Азбука» Ивана Федорова. Желание укоренить отечественную детскую литературу в
столь давней эпохе само по себе лестно, однако сложившаяся в литературоведении
тенденция разделять учебную книгу для детей и произведения, рассчитанные на
досуговое чтение, все-таки требует уточнения: собственно художественная детская
литература возникает лишь два века спустя.
При подготовке новой книги Бен Хеллман шагнул на неизвестный или, точнее, забытый материк:
так, взявшись за исследование детской литературы XIX
века, он практически открыл заново – себе и современному читателю – эту эпоху в
истории детской литературы. В советское время литература этого периода была
сведена к жесткому списку «прогрессивных» авторов-классиков, который лишь
незначительно был расширен в постсоветскую эпоху, когда появились переиздания
отдельных дореволюционных детских книг Лидии Чарской, Александры Ишимовой, Веры Желиховской и др.,
но и эти первые ласточки весны не сделали. Хрестоматийный же список,
предлагавшийся к изучению различными советскими и постсоветскими учебниками,
редко превышал два десятка имен, среди которых добрая половина – писатели, вряд
ли считавшие себя «детскими»: Пушкин, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Некрасов,
Чехов.
О том, что рядом с классиками творили и
авторы, выбравшие детскую литературу своим основным занятием, что параллельно с
«великой русской литературой» существовала и массовая детская – важнейшая почва
любого литературного развития: из нее вырастают, на ней цветут, от нее
отталкиваются новые и новые поколения писателей, – об этом упоминалось лишь
вскользь. Кто из нас пусть не читал, но хотя бы предполагал существование в
детской литературе таких имен, как Павел Засодимский,
Василий Немирович-Данченко, Августа Воронова или Софья Соболева (писавшая под
псевдонимом В. Самойлович)? И это лишь наугад выбранные имена из десятков не просто
перечисленных, а достаточно подробно охарактеризованных финским исследователем.
Пусть многие произведения этих авторов безнадежно устарели, но то, что они
составляли круг чтения русских детей, что их герои становились властителями детских
дум, – важное свидетельство для понимания отечественной истории, добавляющее в
официальную картину новые краски.
Бен Хеллман не
обходит вниманием и переводную литературу, которая во все исторические эпохи
составляла значительную часть отечественного детского книгоиздания и оказывала
несомненное влияние на русскую детскую литературу, а также, что ценно, дает
сведения о переводах русских книг на иностранные языки. Эта тема пока крайне
мало изучена. Особое внимание исследователя на протяжении всей книги обращено и
к изучению детской периодики, место которой в детском чтении было велико и в XIX, и в XX веках.
По мере чтения становится
очевидно, что исследователи давно не заглядывали в забытые уголки огромного
континента детской литературы, забронзовевшего в
своей хрестоматийной ограниченности. Даже усилия замечательного исследователя
русской детской литературы – в первую очередь поэзии – Е.О. Путиловой, чей
трехтомный труд «Четыре века русской поэзии детям» (СПб, 2013) представил нам
кропотливо собранное поэтическое наследие, вряд ли смогли вернуть в читательский
оборот забытые тексты (тираж уникального издания, увы, всего тысяча экземпляров).
В библиографии Б. Хеллмана
этого трехтомника нет: английское издание опередило выходом русское, которое
долгие годы пробивалось к читателю. Так что оба научных исследования как бы
дополняют друг друга.
Если главы, посвященные истории детской
литературы XIX – начала XX веков,
отличаются поистине энциклопедической полнотой, то разделы, посвященные
советскому периоду, содержат немало лакун. Возможно, это связано с общей проблемой,
которая встает перед любым исследователем литературы советского периода:
слишком многое в ее развитии не отражено в официальных документах. С высоких
трибун говорилось одно, а реальная литературная жизнь пряталась в укромных
уголках, стараясь не оставлять о себе опасных письменных свидетельств.
Интерпретация Хеллманом
истории советской детской литературы, в отличие от его же анализа века XIX, тесно связана с политическими событиями. Связь эта
– неоспоримый факт, однако была она не столь прямолинейной, и давление на
литературу вызывало не только отклик и желание служить делу коммунистического
воспитания (именно эта тенденция в книге Хеллмана
проиллюстрирована весьма последовательно), но и представляла авторам, не
вписывавшимся в идеологические рамки, возможность относительной свободы
творчества. Ныне, отступив от эпохи соцреализма на достаточно
безопасную дистанцию, мы можем судить более объективно, и тогда становится
ясно, что намного важнее – ответное сопротивление, принимавшее самые разные
формы, что детская литература была не только формой эскапизма для талантливых
писателей, но и территорией, позволявшей более дерзновенные, чем во взрослой
литературе, художественные эксперименты, а на отдельных этапах она была более
авангардной и в то же время более чуткой к внутренним
запросам не только маленького читателя, но и взрослого.
Текст и контекст часто расходятся.
Контекст, живая история советского времени, до сих пор хранит белые пятна,
полон недосказанностей и спорных трактовок. Все это,
несомненно, является большим затруднением и для зарубежного исследователя –
очевидная канва исторических событий разрывается не укладывающимися в нее
художественными произведениями. И эти несовпадения проявляются
не только в сомнениях по поводу огульной «советскости»
Гайдара, Кассиля или Барто, но даже в таких вскользь
брошенных репликах финского исследователя, как утверждение, что «в 1923 году, с
возвращением Алексея Толстого из эмиграции, дохнуло свежим ветром внешнего
мира» (С. 321). Разве этот «свежий ветер» принес в детскую книгу стихи
Маршака и Чуковского, рассказы Житкова или Зощенко, или все-таки следует
признать, что эта литература была порождена «ветром революции», который
мимоходом занес в детскую книгу талантливейших авторов и художников? Другое
дело, какая атмосфера сложилась после того, как этот первый вихрь пролетел…
Настойчивое и последовательное
стремление Бена Хеллмана совмещать развитие детской
литературы с политическими изменениями в СССР объясняется, вероятно, и тем, что
Хеллману необходимо было дать зарубежному читателю
представление о российской истории, определявшее в различные периоды требования
общества к детской книге, а в советское время
выдвигавшее прямой «социальный заказ» в виде партийного руководства детлитом. Наличие таких связей в советской детской
литературе неоспоримо и помогает Хеллману показать,
например, угодническую позицию С. Михалкова, которого он описывает весьма
точно, справедливо отмечая, что увеличение политического рвения приводит к уменьшению
поэтического таланта.
Интерес вызывает проведенное Хеллманом сравнение трактовок образов двух главных
большевистских вождей в детской литературе: «Литература о Ленине в основном
опиралась на документальные материалы о детстве, революционной деятельности и
первых годах советской власти. Объект сталинского культа приобрел более
нереальные и абстрактные черты».
С другой стороны, воспроизведение
финским исследователем весьма спорных трактовок отдельных произведений – как,
например, попытка рассматривать «Тараканище»
Чуковского как сатиру на сталинский террор, пренебрегая тем фактом, что поэма
была написана задолго до начала репрессий, – уводит и автора, и читателя от
объективного анализа реального контекста.
Фактически каждая глава книги вызывает
не только благодарность автору за интереснейший, тщательно собранный материал,
но и желание сопоставить авторскую точку зрения с собственным опытом, что в
результате приводит к расширению взгляда на предмет.
Там, где автор от описания детских книг
переходит к попыткам определить взаимосвязи, тенденции литературного процесса,
дать оценку тому или иному явлению, он порой вступает на топкую почву. Имеет ли
смысл судить с позиций европейского феминизма о поступках героев в
романтической повести А. Грина «Алые паруса»? А если имеет, то скорее все-таки
для зарубежной аудитории, чем для русской, вычитывающей в этой романтической полусказке совсем иные смыслы. Что важнее – попенять русской
детской литературе XIX века за ее
увлечение «сиротками» или усмотреть в этом характерную черту русской литературы
в целом, ее гуманистические начала, преподанные ребенку в доступной для него
форме – жалости и сострадания? А еще важнее – посмотреть, как эти идеи
милосердия пробивались в советскую эпоху, к милосердию не очень-то склонную. По
Хеллману, между литературой до 1917 года и советской
– пропасть. Что ж, такой была и отчасти до сих пор остается распространенная
точка зрения. По черточке, по штриху восстанавливают
современные исследователи истинную картину истории советской детской книги, реабилитируя
Гайдара, который, как верно отмечает Хеллман, «никогда
не писал о вождях», открывая заново Пантелеева, у которого, по выражению
Соломона Лурье, «от титула “советский писатель” <…> зудело лицо, как от
въевшейся маски», запутавшегося в собственных противоречиях, но от этого еще
более живого Маршака, отдавших всю силу своего взрослого таланта детской
книге Юрия Коваля, Бориса Заходера, Михаила Яснова… Список этих рыцарей детской книги можно, к счастью,
продолжать и продолжать.
Важное достоинство книги Хеллмана еще и в том, что ее интересно читать и
специалистам, и обычным читателям, любителям и ценителям отечественной детской
литературы. То, что серьезное исследование изложено по-русски понятным и ясным
языком, несомненная заслуга переводчика Ольги Бухиной.
Именно пробужденный автором читательский
интерес, как нам кажется, объясняет частый упрек Бену Хеллману
от увлеченных читателей его книги: слишком мало внимания на ее
страницах уделено новейшей детской литературе. Что ж, научные исследования
редко пишутся по горячим следам, это задача литературной критики. И, конечно,
книги следует оценивать не по тому, чего в них нет, а по тому, какие вопросы
она вызывает у читателя. Книга Бена Хеллмана вызывает
много вопросов, подталкивающих к новым исследованиям и провоцирующих новые
дискуссии. Пожалуй, это самое ценное.