Александра Литвина. История старой квартиры
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2017
Борис
Минаев – писатель, журналист, редактор.
Окончил факультет журналистики МГУ. Автор нескольких книг, удостоенных
престижных литературных премий.
Заслуженный деятель культуры РФ.
АЛЕКСАНДРА ЛИТВИНА. ИСТОРИЯ СТАРОЙ
КВАРТИРЫ. – М.: САМОКАТ, 2017.
Если бы я начал писать свою собственную
книгу для детей – об истории ХХ века, о его основных смыслах и событиях, – я
бы, как ни странно, начал ее не с Первой мировой
войны, а непосредственно… с холодильника. Я бы написал: «Представьте себе,
дети, что у вас в доме нет холодильника». Куда девать продукты, чтобы они не
испортились? Суп нужно съедать за один день. Свежего мяса или, предположим,
колбасы покупать ровно столько, сколько может съесть семья. На рынок нужно
ходить, таким образом, каждый день.
Или – вот хороший пример – телевизор и
радио. Представьте себе, дети, что в вашем доме нет ни радио, ни телевизора –
новости можно узнавать только из газет. Но проблема в том, что в газете новости
в лучшем случае вчерашние, а то и позавчерашние, а может быть, даже недельной
давности! О том, что случилось в вашем городе (не говоря уж о стране или о
мире) именно сегодня, можно узнать только по слухам на улице или на рынке – от
торговцев или таких же покупателей, как вы.
Из оперативных средств
связи – только телеграф, только телеграммы…
И вот тут пришлось бы объяснять детям,
что такое телеграф! Телеграф – это такой интернет позапрошлого (ХIХ) века, но пользоваться им могут не
все, а лишь специально обученные люди в фуражках с кокардами и в форменных
красивых тужурках…
Уф. Невероятно сложно было бы объяснять
детям, что такое ХХ век. Впрочем, наверное, все-таки не с холодильника нужно
было бы начинать. Начинать нужно было бы с самолета.
Объяснить, что такое «большая планета»,
в отличие от нынешней планеты – «маленькой». Понятно, что по размерам она
осталась такой же. Но подумайте сами, дети, как воздействует на мышление людей
момент непреодолимого, огромного расстояния. Как далеко психологически
расположены были все эти страны! Ведь для того, чтобы добраться до Польши,
Германии или Франции, тогдашним российским путешественникам требовались не
два-три часа, а целые дни, а порой и недели (если речь шла о пароходе).
Земля была очень большой. Путешествия
занимали месяцы и даже годы.
Вот пишу сейчас и думаю – а нужен ли
детям этот «образ прошлого»? Это понимание доисторического
времени, ведь для них время, в котором нет интернета, телевидения и радио,
самолетов и холодильников, – это время, сравнимое со Средневековьем или даже Античностью?
Скорее, их сильно волнует «образ
будущего», каким оно будет, что принесет на их веку, а прошлое – оно ведь
прошло, что же о нем говорить?
Но слава богу, что
эту книгу написал не я.
«История старой квартиры» Александры Литвиной вышла в издательстве «Самокат» при информационной
поддержке общества «Мемориал» и школьного конкурса «Человек в истории: Россия –
ХХ век». Это даже не столько книга, а, как сейчас говорят, «целый проект» – это
и сайт, и передвижная выставка, и много чего еще. Но говоря именно о книге – да
и о проекте, о сайте, о выставке, – нельзя не сказать о втором ее создателе –
художнике Ане Десницкой. Именно благодаря ей «История
старой квартиры» обрела то качество, без которого все это было бы совершенно
бессмысленно, – книгу можно долго, бесконечно долго рассматривать.
А что это значит, когда ребенок может
долго «рассматривать» страницы книги, листая их взад-вперед? Это погружение в
третье измерение, когда читатель, сколько бы ему ни было лет, сам выстраивает
новую реальность – из подручных материалов, из фантазии, из предложенных
кубиков и не предложенных домыслов.
Для этого авторы книги-проекта
потрудились немало. Они создали целый свод правил, по которым книгу нужно
рассматривать, то есть в какой-то мере – играть в нее. Галерея портретов в
начале книги. Несколько поколений одной московской семьи.
Разные уровни текстов: есть личные
«воспоминания», основанные на дневниках и письмах реальных людей («Говорят, что
война скоро закончится и не видать немцам и австриякам ни Парижа, ни Варшавы»),
есть сжатые «главы истории», где объясняется суть событий – например, о Первой мировой войне так: «Войну, в которую Россия вступила
2 августа 1914 года, потом назовут Первой мировой. Она
охватила всю Европу и продлилась долгих четыре года. Сражались между собой не
две или три страны, а целые объединения государств: на одной стороне Англия,
Франция и Россия, а на другой – Германия и Австро-Венгрия, и к каждой стороне
примкнуло множество союзников, от Бразилии до Китая!..»
Еще один уровень – живые реплики
диалога, просто кружочки со словами, как в комиксах: вот папа, вернувшийся с
фронта Первой мировой на побывку, военврач Муромцев,
сидит на диване со всей семьей, и изо рта у него такой кружочек: «Черт знает
что! Обмундирования, сапог не хватает. Солдаты замерзают – в окопах. Лекарств
не хватает. Потери огромные».
Сами по себе текстовые «кирпичики» не
дают представления о книге – вся суть как раз в этих сочетаниях, в том, что ты
идешь по «Квартире» разными тропинками, многообразными ходами, складывая их в
единое целое каждый раз неведомым и каждый раз новым способом. Стилистика
рисования Ани Десницкой, домашняя, милая, уютная, внутренне отсылающая ко всем
без исключения детским иллюстрациям из классического ряда, обволакивает эти
тексты, как плотная взвесь запахов и звуков. К той же цели стремятся коллажи из
реальных газетных вырезок и фотографий, конкретность изображаемых бытовых
деталей: мебели, посуды, картинок на стенах, дверей и окон с их ручками и
рамами, ламп и люстр, одежды, книг – да в общем всего.
Поражает, конечно, и сам замысел –
запихнуть в одну обложку всю историю
русского ХХ века, от Первой мировой до перестройки,
все бытовое, сюжетное, стилистическое и в конечном итоге человеческое
разнообразие сюжетов, пропущенных лишь через один фильтр – семейный.
Фильтр, конечно, выбран и впрямь
безошибочный. Вот открытка времен Первой мировой
(из-за границы), вот хлебные карточки голодного 1918 года, все реальное, вот
пайковая селедка, проросшая картошка и «грубый черный хлеб» – то, чем спасается
семья в страшные годы военного коммунизма. Вот воспоминания Лены Штейн:
«Сегодня умер Сталин – утром объявили по радио. В школе посреди урока Анна
Николаевна вдруг заплакала и выбежала из класса, а мы сидели тихонько и даже не
шептались. Как же так? Ведь Сталин – наш любимый вождь».
Ребенку не нужно
объяснять, почему из всех возможных событий и подробностей выбраны именно вот
эти – потому что все они касаются жизни семьи, и люди эти – тоже члены одной
семьи, и действия их, то есть то, как они едят, говорят, отмечают праздники, – это
и есть их семейная жизнь, жизнь людей в одной квартире.
Я, правда, не уверен, что весь этот пазл – картинки, самые разнообразные документальные
свидетельства, родственные отношения, фотографии и документы – ребенок может
сложить без взрослого. Все равно слишком много будет вопросов.
Но и взрослому
тут, конечно, раздолье – рассказать о своих воспоминаниях, о близких
родственниках, привести примеры из жизни собственной семьи, поведать о детских
ощущениях, звуках и запахах – такое активное чтение, такая увлекательная по
разнообразию действий и «тропинок» книга-игра, конечно, предполагает соучастие
– спору нет.
Понятно мне и
другое – «правильным» и величественным понятиям классического учебника истории
(страна, родина, нация, долг, война, эпоха, народ) «История старой квартиры»
противопоставляет свою иерархию ценностей, и эта иерархия совершенно другая
(человек, любовь, болезни, испытания, вера, помощь, дом), но ведь одно без
другого не бывает, и тут создателей книги не только нельзя упрекнуть, им многие
скажут (и, уверен, уже сказали) большое спасибо за этот «семейный»
путеводитель по большой истории.
Однако у каждого книжного жанра (даже
такого сложного, как этот – книга-коллаж, книга-квартира, книга-семья,
книга-игра) есть и ограничения. Ограничения эти, назовем их так, в данном
случае сюжетные.
Если предметный ряд – понятийный, атмосферный
– прочерчен очень здорово, то сюжетный, событийный – проходит немного фоном.
Писать автору рецензии про это нелегко,
но, скажем, когда рядовой Второй мировой Петя Симонов
сообщает читателю: «Я убит под Тулой 21 ноября 1941 года», а Искра Орлик на
предыдущих страницах сообщает: «Через две недели после папы маму тоже забрали.
Меня взяла к себе жить тетя Аня, папина сестра. Папин приговор – 10 лет без
права переписки – на самом деле означал расстрел…» – для меня это не звучит как
главная нота книги, это лишь один из уровней, и, возможно, простые бытовые
изображения детских игрушек, тарелок на столе или пустого чемодана для ребенка
гораздо сильнее, чем эти тексты. Другое дело, что, когда ребенок видит в книге
(а там, я напомню, все сделано методом коллажа) реальное семейное фото, где
лица репрессированных родственников вырезаны ножницами и вместо лиц белые пятна,
это, конечно, запомнится навсегда, поразит и вызовет ряд совершенно
естественных вопросов.
Вообще, смысловой центр книги – это как
раз не сюжеты, а место действия – сама квартира, то, как она изображена
художником. Вот встреча нового 1942 года – в сумраке, в холоде, почти без
электричества, без всякого застолья, все одеты тепло, завернуты в одеяла, да и
взрослых нет, только старики: взрослые на работе или на фронте. Что тут еще
объяснять?
В этом смысле события книги – семейные
события – здесь даны достаточно нейтрально, они лишь
дополняют общую атмосферу, семья переживает
историю, квартира вбирает в себя судьбы этих людей, оставаясь средоточием,
центром и, главное, домом.
Этот взгляд мне
очень близок, но вряд ли какое-то событие из книги – будь то даже арест,
гибель, свадьба или рождение – останется в памяти читателя как полноценная
история, да и трудно сразу запомнить, кто тут кому кем приходится, всех дядь и
теть, племянников и внучек, потому что все они – лишь часть единого целого.
И в этом смысле приходится сравнивать
«Квартиру» с такими же «семейными сюжетами», но уже в советской традиции.
Скажем, тому, кто в юности прочел «Хождение по мукам» А. Толстого или даже (как
я) просто посмотрел «многосерийный художественный фильм», не нужно потом
объяснять, кто и чья тут сестра, чей муж и что с ними со всеми случилось. Все
это вырезано, выбито из цельного камня и осталось в памяти навсегда. Беда в том,
что поданные вот таким – очень ярким – образом семейные сюжеты и человеческие
образы в своей, казалось бы, вполне художественной полноте на самом деле были
крайне тенденциозны и не лучшим образом влияли на историческую память
поколений. Так, анархист Лева Задов остался благодаря фильму страшным бандитом,
жестоким, неграмотным, циничным, каким-то адским мужиком, хитрым, как
хуторянин, а между тем это был интеллигентный еврейский юноша, втянутый в
мясорубку революции через увлечение анархизмом.
То же самое и с Махно, предстающим мелким
жестоким бесом, а ведь этот человек был совсем другим. Народный герой,
предводитель крестьянских масс, утопист и мечтатель.
Возможно, именно от этой нейтральности,
предложенной авторами книги-проекта «История старой квартиры», начнется новый
отсчет, пусть пока и вполне робкий, отсчет иной
традиции исторического рассказа. Ведь рассказывать детям об оттепели и о
Сталине, о войне и о перестройке нам, взрослым, до сих пор непросто: у нас у
самих нет для этого привычного, понятного, емкого языка.
И возможно, путь, предложенный в
«Квартире», самый лучший.
Давайте говорить о частной жизни,
семейной, связанной с теплом и уютом родного дома, которая,
несмотря ни на что, ни на какие испытания, все-таки уцелела и осталась нам в наследство.