Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2016
Александр Беляев –
музыкальный журналист. Родился и живет в Москве. О музыке пишет с 1999 года.
Был обозревателем и/или редактором многих столичных СМИ, от деловой прессы
до сугубо музыкальных изданий: Play,
Billboard, Rolling Stone, «Новые известия», «Новая газета», «Ведомости»,
«Московские новости».
Насколько
популярность – объективный критерий качества музыки? Или, наоборот, чем
популярнее, тем хуже? Это один из вопросов, по которому критики никогда не
могут договориться. Равно как и понять, почему современная музыка в основном
малопонятна слушателям, которые предпочитают ту, что «была раньше», тогда как критиков раздражает превращение мирового
шоу-бизнеса в эдакий парк Юрского периода, в бесконечные «старые песни о
главном». Это, конечно, не темы для музыковедческих исследований, но для
популярной нон-фикшн-литературы – вполне серьезные вопросы.
ЭРИК САТИ. ЗАМЕТКИ МЛЕКОПИТАЮЩЕГО. – СПБ.: ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИВАНА ЛИМБАХА, 2015.
В этом году исполнилось сто пятьдесят лет со дня
рождения Эрика Сати, выдающегося французского композитора, который в истории
музыки стоит особняком. Его называли то авангардистом (хотя у него нет ни
одного диссонирующего созвучия), то модернистом. Его мелодии в прошлом веке
играли джазмены, рок-музыканты и даже Pet Shop Boys: их редкая песня Jack the Lad построена на Gymnopédie Number 1. В XXI веке для своего кроссовер-альбома
американская поп-звезда Тори Эймос у Сати
позаимствовала Gnossienne no. 1. То
есть «Гимнопедии» – хит и в неакадемической среде.
Музыка Сати отличается тем, что в поп-контексте звучит
непошло. Чего не скажешь ни о каком другом
композиторе, тем более о вечных жертвах стиля «классикал
кроссовер» – Бахе, Моцарте и Вивальди. Может быть,
потому, что сам композитор предвосхитил поп-музыку, то есть искусство
прикладное, музыку массовых тиражей и короткого восприятия.
В предисловии к «Заметкам» переводчик книги
Валерий Кислов так и описывает роль Сати, его влияние на музыкантов и отношение
профессиональной среды к его творчеству, которое «вызывало полярные оценки: его превозносили и обожали одни (как, например, Варез, считавший его музыку “пред-электронной”); отвергали
и поносили другие (как, например, Булез, называвший
его музыку “атрофией желёз”). Изобретатель “меблировочной” музыки, предвосхитившей эмбиент
[рок-музыканта Брайана] Ино и репетитивность
[американских композиторов-минималистов] Терри Райли
и [Стива] Райха, инициатор идеи препарированного
фортепиано, впоследствии развитой [Джоном] Кейджем,
пропагандист синтеза различных искусств, мечтатель и визионер, он открывал
новые пути, но, будто сознательно, не развивал свои открытия. За его
беспечной легкостью, наивной гордостью и устремленностью в будущее
чувствовалась какая-то благородная уверенность. Вне кланов и
течений, он часто оказывался участником значительных событий, но, по сути,
всегда оставался маргиналом» (уточнения в цитатах здесь и далее мои. – А.Б.).
Вот, в принципе, всё, что вам нужно знать о
творчестве Эрика Сати. Дальше можно скачать «Гимнопедии»
и «Гносьены» в исполнении, допустим, Альдо Чикколини или Жана-Ива Тибоде и наслаждаться.
Автор предисловия перечисляет композиторов, на
которых Сати оказал влияние, без имен, только по фамилиям, видимо предполагая,
что если уж покупатель снял с магазинной полки книжку про Сати, то знает он и
всю классику, и весь послевоенный авангард. Но для того чтобы с удовольствием
читать «Заметки млекопитающего», эту подборку литературных (или квазилитературных – тут форма и жанр определяются с трудом)
экзерсисов экстравагантного француза, особенными познаниями в музыке обладать
не надо. «Его литература – как и [его] музыка – компактна, скудна на
беллетристические украшения, но поразительно откровенна, доверительна и точна»,
– сразу настраивает нас переводчик. Так и есть. Но еще оказывается, что Сати – писатель
очень современный. Его миниатюры, «крохотки», – это как будто из интернет-эпохи. Как записи в блогах. Кроме того, все, кто
что-то слышал об Эрике Сати, знают, что он был великий юморист… Бородка,
пенсне – эдакий французский Чехов. Вроде бы любил то,
что сейчас назвали бы «троллингом», то есть тонким
издевательством над теми, кого априори считаешь ниже себя. И такие тексты –
гомерически смешные – тут есть. Но не только такие.
Книга состоит из четырех частей. Первая называется
«Всем». Это подписанные или приписанные Сати тексты, публиковавшиеся в
периодической печати. Неутомимый «фрилансер» с жаждой
высказаться, он сдавал свои заметки куда угодно: от влиятельных и
респектабельных газет и журналов до подобия какого-нибудь «Вашего досуга» или
«Из рук в руки». Вторая часть, «Некоторым», – деловая и дружеская переписка и
«клерикальные» обращения и воззвания. «Себе» – в прямом смысле заметки на полях
тетрадей и нот, обнаруженные и прочитанные только после смерти композитора.
Наконец, четвертая часть – воспоминания современников о Сати, они-то и стирают
начисто тот привычный образ гения-мизантропа-юмориста. Портрет композитора в
воспоминаниях современников: вежливый, общительный, обидчивый, как ребенок.
Остро реагирующий на все, как подросток. Кто его вообще знал хорошо? Ученики?
Их не было. Коллеги? Это тоже коллеги в неточном смысле слова: Сати – вечный «фрилансер». Звезда, которую никто не знал.
Человек-парадокс.
Почти всю жизнь прожил в небольшой комнате, в
которой стояли стол, кровать и пианино, состарившееся вместе со своим великим
владельцем. Уж этот-то инструмент, на клавишах которого нащупывались первые
такты будущих «хитов», должен знать Сати? Но нет, после смерти композитора
выяснилось, что до этих клавиш, похоже, никто никогда не дотрагивался.
Он дистанцируется от всего, но в книге
чувствуется, как у «тролля» душа болит за музыку. Французскую,
модернистскую, Стравинского, Бетховена, Дебюсси. Предшественников и новаторов.
В одной личности сочетаются фанат, специалист и талантливый художник. Самого его
цитировать бесполезно, потому что вся écriture
ироничного Сати – это один огромный афоризм. То есть если цитировать, то
страницами. Или предложениями. Хотя можно и одно слово, «фонометрия»,
всплывающее в крайне неожиданном контексте: «Не думайте, что мое творчество
имеет отношение к музыке. Это не в моем духе: я по мере сил занимаюсь
фонометрией. И ничем другим. Кто я еще, если не акустический работник без
особых познаний?» Конечно, выпад. Но не только. И все-таки стоит привести один
пассаж, как раз по теме этой рубрики. Хоть и не самый
смешной, зато из рассуждений про критиков: «У критиков нет порочных страстей.
Откуда у этих душевных людей могут быть порочные страсти? У них вообще нет
страстей, ни одной. Они всегда спокойны, радеют лишь о своей миссии исправлять
огрехи этого бедного мира и имеют с того надлежащий доход. На табачок, только и
всего». Только и всего, действительно.
ДЖИМИ ХЕНДРИКС. НАЧАТЬ С НУЛЯ. МОЯ СОБСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ. – М.: ЭКСМО,
2015.
Выдающийся музыкант прошлого века и фактический отец
виртуозной рок-гитары Джими Хендрикс прожил всего двадцать семь лет. Автобиографий он
не писал и не собирался: в столь юном возрасте нормальный человек не
задумывается об автобиографии, поскольку всё впереди. У Хендрикса
однозначно всё было впереди – не погибни он от всяких излишеств. Можно только
гадать, каких высот достиг бы этот стихийный талант, гений-самоучка. Не
исключено, что затмил бы и Эрика Клэптона, и Led Zeppelin. Но и те студийные альбомы, что он успел записать в Лондоне, –
ключевой вклад в рок. Неудивительно, что годы и десятилетия спустя любые аудиодокументы Хендрикса –
концертные, демонстрационные, репетиции и «джемы» – переиздаются и становятся
хитами рынка. Как, например, вышедший несколько лет назад альбом Valley of Neptune. То есть Джими Хендрикс
– фигура историческая и в апологии нашей совершенно не нуждается. А книга эта,
скорее, нуждается.
Вообще-то, это псевдоавтобиография.
Она составлена из интервью и записок Хендрикса,
которые выстроены в более или менее связное повествование. По хронологии.
Примерно так была сделана «автобиография» Фредди Меркьюри, которую, правда, авторизовала мама покойного фронтмена Queen.
Реальные авторы, журналисты Питер Нил и Алан
Дуглас, сперва собирались снимать фильм про музыканта, но им «не хотелось вкладывать
свои слова в уста главного героя, и мы решили попробовать
составить диалог из записей публичных высказываний Джими…
Материала было более чем достаточно – Джими
очень часто давал интервью. К тому же он имел почти маниакальную страсть к
записыванию своих мыслей… на почтовой бумаге в отелях, на сигаретных пачках,
салфетках…»
Надпись на шмуце гласит,
что книга создана без участия родственников. И к лучшему. Во-первых,
родственники часто навязывают свое мнение. Во-вторых, из-за этих самых
родственников, с которыми Джими в зените славы почти
не общался, пару лет назад запретили использование оригинальных записей
гитариста в отличном биографическом фильме «Джими Хендрикс» (All Is by My
Side). Не то чтобы фильм от этого сильно
пострадал, но поклонникам невыносимо смотреть на Хендрикса,
когда на гитаре играет не он сам, что прекрасно слышно. Как если бы в байопике про Марию Каллас пела бы
Анна Нетребко.
Биография от первого лица (назовем ее так) –
довольно легкое и увлекательное чтиво. Детство, семья,
армия, первые музыкальные опыты. Плюс умные и зрелые рассуждения о музыке и
творчестве вообще. Любители блюза и рока очень любят рассуждать про то, что
истинное, а что наносное. Что такое настоящий блюз, рок-н-ролл, соул и так далее. Какая была прекрасная честная музыка в
пятидесятые, шестидесятые или семидесятые, и как сейчас все безнадежно, и как
все вдруг «продались». Искать и находить виноватых в упадке – от Элвиса и
битлов до Курта Кобейна. Хендрикс
эти досужие разговоры уничтожает одним абзацем: «Музыка должна развиваться.
Поэтому мы создаем что-то новое. Я, например, не могу уже думать о музыке как блюзмен. Старый блюз о чем пел? О бухле да о сексе. А сейчас музыкой
можно так много сказать». Что характерно – сказал-таки.
САЙМОН РЕЙНОЛЬДС. РЕТРОМАНИЯ. ПОП-КУЛЬТУРА В ПЛЕНУ СОБСТВЕННОГО
ПРОШЛОГО. – М.: БЕЛОЕ ЯБЛОКО, 2015.
Книга британского журналиста, музыкального критика
Саймона Рейнольдса на
русском языке вышла летом в небольшом московском издательстве, основанном
энтузиастами-любителями электронной музыки, комиксов и поп-культуры. Она
произвела сенсацию даже до выхода: Colta.ru и другие профильные сайты с интеллектуальной
тематикой откликнулись на «Ретроманию» еще до выхода
книги. Это справедливо: только
по одному описанию «контента» «Ретромания» тянет на событие.
Во-первых, тема. Современная музыка – явление
спорное, особенно в нашем и прошлом веках, когда масскульт на виду, а
не-масскульт как будто и не существует вовсе. Но фокус в том, что сейчас уже
всем, даже «непродвинутым», слушателям понятно: современная музыка отчаянно
несовременна. Чтобы прочувствовать всю остроту проблематики, попробуйте
вспомнить, кто из артистов, появившихся в этом веке, стал мировой звездой
первой величины. Леди Гага, Адель? Принято. Эми Уайнхаус?
Покойся с миром, но тоже годится. Coldplay, скажет юная девушка, но почему бы и нет. А еще кто? Хорошо, думаем дальше. А пока что
вспомним мировых суперзвезд восьмидесятых. Перечислять имена тех, кого знали
все, от ваших соседей до вашей бабушки, мы будем часа два. Вот вам, собственно,
и ответ. Итак, отсутствие новых звезд мирового уровня, стилей, идей вкупе с
бесконечной переработкой идей старых – вот две взаимосвязанные большие
проблемы, с которыми пытается разобраться «Ретромания»,
залезая в самые корни популярной музыки XX века и пытаясь, как набоковский герой, понять,
«когда началась эта странная зависимость между обострением жажды и замутнением
источника?»
Тема, вообще говоря, не новая. Процитируем Юрия
Лотмана: «Момент взрыва создает непредсказуемую ситуацию. Далее происходит весьма
любопытный процесс: совершившееся событие бросает ретроспективный отсвет. При этом характер произошедшего решительно трансформируется… взгляд
из будущего в прошлое решительно меняет наблюдаемый объект. Причины,
побуждающие культуру воссоздавать свое собственное прошлое, сложны и
многообразны…» («Культура и взрыв»). Рейнольдс,
используя свои энциклопедические познания в рок- и
поп-музыке, пытается ответить на вот эти все вопросы, которые мы перечислили
выше. Ретро, ретроспектива, обращение к корням – все это, конечно, имеет право
на существование, но почему в пространстве масскульта исключительно условные
«старые песни о главном»?
Сразу скажу, что автор не предлагает единого
ответа. Его, понятно, нет и быть не может, но тут интересны а) обильные сведения
о разных музыкальных стилях, исторических событиях и социальных переменах,
связанных с их возникновением; б) сами рассуждения и выводы, от
утилитарно-экономических до совсем умозрительных. Утилитарные – это, к примеру,
когда засилье документальных фильмов о роке объясняется тем, что они дешевы в
производстве, а аудитория им гарантирована.
Главная проблема, по мнению автора, в том, что все
записано и все доступно. В этой ситуации можно выдавать
старые маргинальные стили за новые: «представить бесталанные (то есть,
разумеется, «бездарные», но оставим это на совести переводчика. – А.Б.) работы прошлого как недооцененные
и крайне раритетные сокровища». Тотальная память – это беда для культуры,
потому что «архивные лейблы… ставят перед нами один из самых неоднозначных
вопросов, касающихся культурного наследия: насколько велико желание и позволяют
ли нам наши возможности помнить абсолютно всё? Возможно, что-то мы должны
забыть? Может быть, способность забывать – это важная часть культуры и она
экзистенциально и эмоционально необходима каждому человеку?» Судя по концертам
нафталиновых звезд в нашей стране, ужасно необходима.
Но ударный тезис автор приберег на сладкое,
предлагая довольно умозрительную связь ретро-вкусовщины
с макроэкономикой, представьте себе. Ибо «…поп-культура сегодняшнего дня как
зеркало отражает западную экономику, которая больше не опирается на
производственные мощности. Ритм-н-блюз, фанк, регги –
все эти ключевые музыкальные формы были созданы людьми, чья повседневная жизнь
была связана с производством… Подвижки от музыкального производства и
инноваций к постпродакшну и рекомбинированию
вторят изменениям, которые происходят в глобальной экономике. Переходу от
монетизации производства продуктов к созданию материальных благ за счет
информации, услуг… манипуляциям финансового сектора с денежной стоимостью».
Но больше приближен к действительности другой
тезис. Это проблема, которую все чувствуют и видят, но либо не хотят обсуждать,
либо не считают проблемой, а именно то, что «поп-музыка застряла между двумя
принципиально противоположными системами: модой и искусством. Это, в свою
очередь, приводит к фундаментальным внутренним противоречиям популярной
культуры: она является неотъемлемой частью капиталистического общества, но при
этом часто опирается на ценности, чуждые этому строю». Рок шестидесятых, панк
семидесятых, хип-хоп восьмидесятых – это яркие примеры: вчерашние бунтари –
сегодняшние миллионеры. И миллионерами им помогла стать именно рыночная
экономика. Что, кстати, хорошо показано в вышедшем
осенью 2015 года рэп-блокбастере «Голос улиц».
Свято место пусто не бывает: на самом деле звезды,
конечно, есть. Новые. Мой любимый тезис, который я для себя стихийно
сформулировал лет десять назад, но нигде не удосужился изложить письменно:
успешные деятели интернета и вообще IT-индустрии – это и есть новые «рок-звезды». В книге приводится почти то же самое – цитируется автор журнала Musician Билл Фланаган:
«…музыкальные тренды теперь в большей степени определяются формой представления
музыки, нежели чем-то другим. В будущем технологии станут аналогом The Beatles». Рейнольдс добавляет, что предсказание
«сбылось с появлением [плеера фирмы Apple] iPod, который действительно совершил революцию в
музыкальной индустрии аналогично “Ливерпульской четверке” (только посредством
другого “яблока”)». Собственно, все сходится. И устройства – новые звезды,
ажиотаж вокруг каждой новой модели «айфона», как в
свое время от новинок битлов, роллингов и Мадонны с
Джексоном. «Яблочный» Стив Джобс – звезда, культовый персонаж. Туда же – Билл
Гейтс, Марк Цукерберг, Павел Дуров и другие деятели IT/интернета. Когда еще менеджеры с задатками
изобретателей-рационализаторов были звездами и культовыми персонажами? Да
никогда почти, Попов и Белл не в счет.
Короче говоря, продвинутые технологии и вседоступность данных в интернете обещали невероятный
всплеск культуры, но привели к безнадежному застою. И это кажется парадоксом
только на первый взгляд.
ФЕЛИКС САНДАЛОВ. ФОРМЕЙШН. ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЦЕНЫ. –
М.: COMMON PLACE, 2015.
Наконец работа, которая стилистически и
идеологически вроде бы никакого отношения к вышеописанным книгам не имеет. Но
как сказать. Перекличка с Рейнольдсом присутствует:
как идеологическая (ретромания девяностых, археология
забытых маргинальных стилей), так и жанровая. Книга журналиста Феликса Сандалова сделана, как и популярная «Песни в пустоту» (см. мой обзор в «Октябре», 2015, № 5), из множества
интервью. В предисловии сам автор указывает, что его работа планировалась как
глава «Песен», но в результате выделилась в самостоятельную книгу. Коллективы,
путь которых из подполья в забвение описаны здесь, играли то, что они сами
называли «экзистенциальным панком». Это значит, грубо говоря, совершенно
непрофессиональное музицирование плюс активная
гражданская и интеллектуальная позиция. Читать интервью всяких «Соломенных
енотов» – одно удовольствие, речь – живой поток из сленга, высокого штиля,
англицизмов, афоризмов, мата и так далее. Собственно, в девяностые так и начали
выражаться, когда в прессе и на телевидении все стили вдруг резко смешались.
Рассказчики – не только музыканты и организаторы «сейшенов». Также есть несколько, например, журналистов.
Максим Семеляк, Станислав Ф. Ростоцкий,
Георгий Мхеидзе – всё прекрасные, умные и
профессиональные люди, но создается ощущение какой-то совсем уж клаустрофобской замкнутости аудитории. С другой стороны, герметизм этого «формейшена»,
наверное, и сделал из него такую вот маленькую легенду, через которую теперь
можно разглядывать эти модные девяностые – не как в телескоп, а, скорее, как в
микроскоп. А будь у нас тогда шоу-бизнес западного образца, что бы было? Вот,
скажем, на YouTube можно сейчас найти в хорошем качестве запись
группы «Соломенные еноты» «Одна посреди зоопарка». Под задорный гитарный бой
чистый высокий голос Арины Строгановой выпевает: «Рядом резвятся детки, /
бросают зверям монетки, / а я сажала бы в клетки / государства или планеты».
Вот пришла бы такая «команда» с таким хитом – без кавычек – на какой-нибудь SubPop Records, записал бы их там «качественно» какой-нибудь Стив Албини,
стали бы звездами – инди-поп – как раз тогдашний
тренд. У американских юнцов с гитарами именно таков их хороший жизненный план. А у россиян с умом и талантом
какие могут быть планы? Все мы тут экзистенциальные панки, не по имиджу, но по
судьбе.
Книжка – диссонанс в стройном хоре дифирамбов
девяностым. Всё-де было такое веселое, легкое, свободное и так далее, и тому
подобное. Для людей в возрасте двадцати пяти – тридцати Москва девяностых – это
прям какой-то свингующий Лондон шестидесятых, даже
круче, ибо помножен на русскую удаль, авось и тому подобное. В связи с этим
могу только процитировать расхожую фразу: если вы хорошо помните шестидесятые, значит, вас там не было. Феликс Сандалов то
время в силу возраста, как я понимаю, застал не слишком, но как раз именно ему
удалось воспроизвести атмосферу не-благости девяностых. Инфляция, банды,
выборы-перевыборы, дефолт и все такое прочее – это исчезает из многих мемуаров
благодаря вечному принципу: что пройдет, то будет мило. Сандалов не пытается как-то
специально нагонять атмосферу, наоборот, сама эпоха кажет свою неприглядную морду сквозь возбужденный треп про шальные деньги, выборные
кампании коммунистов и приключения в провинциальных городах, куда более
брутальных и «конкретных», чем стремительно, по-нуворишевски,
огламуривающаяся Москва.
В общем, страшное дело.
А что до исторического вклада этой сцены… Скажу по личному опыту. Что мой круг слушал в девяностых
живьем? Всяких «кельтов», фолк, рэгги, доморощенный брит-поп, кавер-бэнды, что-то околоджазовое и фанковое. Со
сценой «формейшена» мы почти никак не пересекались.
Сейчас понимаю: вот и слава богу. Меньше знаешь –
крепче спишь.