(Полина Жеребцова. Тонкая серебристая нить)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2016
Мария
Савельева
– журналист, литературный критик, кандидат филологических наук. Автор книги
«Федор Сологуб» в серии ЖЗЛ (2014). Живет в Москве.
ПОЛИНА ЖЕРЕБЦОВА. ТОНКАЯ СЕРЕБРИСТАЯ НИТЬ. – М.: АСТ (РЕДАКЦИЯ ЕЛЕНЫ ШУБИНОЙ), 2015.
О Полине Жеребцовой узнали благодаря ее первой книге «Муравей в стеклянной банке» (2011) – военным дневникам, которые она вела с девяти до девятнадцати лет, живя в Чечне. Книга подкупала своей естественностью: читатель наблюдал за тем, как развивались и в чем оставались детскими стиль и сознание автора, видел войну глазами прекрасной великодушной начитанной девочки.
Литература Чеченской войны уже отчасти описана и проанализирована[1], но, безусловно, в большинстве книг, фильмов, песен, созданных на эту тему, она остается войной взрослых. Вероятно, наиболее близкий к книге-документу Полины Жеребцовой культурный акт, прямо задействовавший тему ребенка на Чеченской войне, – песня датской дарк-фолк-группы Of the Wand & the Moon. Название песни можно записать кириллицей как «Я бога не видеу» (чрезмерно твердый русский «л» датчане слышат примерно как английский «w»). В музыкальную композицию 2006 года были включены фрагменты диктофонных записей, на которых маленькие чеченские дети рассказывали о взрывах и смерти близких: «Я Бога не видел… Вместо Бога? Вместо Бога есть Сила. Военная». Полина Жеребцова, оказавшись в тех же условиях, что и эти дети, была взрослее и смогла создать себе систему внутренних заграждений от внешнего безумия. В ее художественном и личном мире, напротив, Бог есть, и он не делает различия между людьми, оказавшимися в разных лагерях. Ее первая книга удивляла внутренней силой и жизнеутверждающим пафосом. Еще в детстве Полина была уверена, что дневники сделают ее известной и откроют миру правду о судьбах мирных жителей во время Чеченских войн. Так и случилось. Что же дальше?
Сюжетного продолжения у этой истории пока нет, вторая книга Полины Жеребцовой «Тонкая серебристая нить» тоже посвящена Чеченской войне, и это неудивительно. В блоге на сайте «Эха Москвы» в 2013 году Полина писала: «Войну нельзя окончить, лишь объявив о ее завершении. Война продолжается – в надломленных судьбах выживших и в страшном опыте насилия вернувшихся с нее солдат»[2]. Главная героиня ее второй книги – снова русская девочка, живущая со своей мамой в Грозном. Круг ее общения – соседи по двору, о многих из которых идет речь в рассказах. В отличие от первой книги, акцент в повествовании перенесен с себя на других. Выигрышный ли это ход – вопрос неоднозначный.
Выход второй книги – ожидаемо сложный момент для молодого автора, прославившегося дебютом. Тем более опасно, когда художественность соревнуется с действительностью. Реальная жизнь часто так изобретательна, что с ней не поспоришь о том, кто талантливее. Вторую книгу Полины Жеребцовой обязательно будут сравнивать с первой, и, может быть, развитие авторской манеры подскажет нам что-то о предмете повествования, который избрала писательница.
В документальных чеченских дневниках Полины Жеребцовой удивительна была их фантастическая линия, которую, впрочем, автор вряд ли захотел бы так назвать. Героиня и ее мама обладали даром предсказания будущего, видели и чувствовали потустороннюю реальность. На фоне полной натуралистичности и реалистичности, неподдельного стиля и хода мысли ребенка этот второй слой реальности выделялся особенно ярко и приводил читателя-материалиста в недоумение.
В рассказах фантастика Полины Жеребцовой стала иной. Особенно явно мистическое начало в первом и последнем рассказах сборника. Вероятно, все дело во временной дистанции: теперь, чтобы мысленно попасть в атмосферу своего детства, автору нужно делать вид, что это сон, параллельный мир. И чтобы выйти из него, тоже необходимы некие пограничные состояния. Однако в рассказах основного массива книги мы вновь встречаемся с подлинными героями, а некоторые сюжеты полностью повторяют сюжеты дневников. В рассказе «Нина» прямо говорится о том, что автор недавно встретила внука своей героини в интернете и узнала, что старушка умерла. В других рассказах действуют соседи Жеребцовых под теми же именами, под которыми они фигурировали в дневнике как реальные люди. Писательница оговаривается, что она милосердно меняла имена некоторым неприглядным героям или тем, кто мог попасть в опасность из-за ее дневника, но всегда описывала под собственными именами мертвых, чтобы увековечить их память.
Что касается фигуры автора в повествовании, во многих рассказах очевидно, что рассказчица-девочка и ее мать – это списанные с натуры Полина и Елена Жеребцовы. В других текстах автор, как кажется, прячется за героями, но не старается сильно маскировать себя. Не вполне корректно отыскивать Полину Жеребцову в ее персонажах, но она, щедро познакомив нас со своей биографией, дала для таких поисков большой материал. Когда в первом рассказе сборника рассказчица в «осознанном сновидении» видит девочек разных возрастов, в них угадываются олицетворения разных стадий жизни автора. Особенно интересен в этом отношении сюжет рассказа «Дочь пророка» о девушке, помещенной в дом умалишенных. У нее славянская внешность, но пациентка настаивает на том, чтобы ее называли Фатимой – тем же именем, которым маленькой Полине приходилось называть себя в Грозном, чтобы ее не преследовали из-за русских корней. Как и героиня-рассказчица, она «перешла Стикс», чтобы стать «серой тенью», и похоже, что ее судьба – вариант судьбы автора. Как и героиня, автор много раз рисковала остаться сиротой и голодать под завалами. В этом сюжете читается ахматовский мотив: «Уже безумие крылом / Души накрыло половину». По крайней мере, психологическая механика у этого мотива в прозе Жеребцовой та же, что в знаменитой ахматовской поэме.
Можно ли вообще назвать рассказами эти истории, многие из которых имеют буквальные соответствия в реальности? В жанровом отношении сборник очень неоднороден. У некоторых текстов («Добрый доктор», «Маленький ангел») есть герои-рассказчики, так что это рассказы в прямом смысле слова. Продолжается во второй книге Жеребцовой линия сюжетов о находчивости и смелости, о том, как Остроумие побеждает Смерть и заслуживает уважение врага. Эти рассказы близки к сказке, в них появляется фольклорная инверсия («чудесные вещи он создавал», «посадили солдаты мастера на БТР»), которая переходит в рассказы-легенды «Настоящая мама», «07:15». В сказочности заключается одна из самых привлекательных черт Полины Жеребцовой как рассказчика: ее проза затягивает тем, что вместе с автором мы оказываемся в мире благородства и риска, опасностей и авантюр. Ее героиня – безусловная искательница приключений, как бы цинично это ни звучало применительно к войне. В аллегорическом сюжете о выборе судьбы она вступает на путь разбойницы, сильно отклоняясь от традиционного образа чеченской девушки, хотя именно в чеченских обычаях ее воспитывали. Прямолинейный и честный художественный мир Полины Жеребцовой так притягателен, что, добравшись до финала ее книг, читателю, как и вынужденному бежать со своей родины автору, как ни странно, не хочется оставлять Чечню. Но этот мотив борьбы и приключений в рассказах Жеребцовой звучит реже, чем в ее дневниках.
Какой из видов рассказа ближе всего автору? Судя по названию сборника, во главу угла Полина Жеребцова ставит философско-лирическую линию своей прозы. В рассказе «Тонкая серебристая нить» смерть – друг и враг, она делает жизнь яснее и проще. Нить от мины превращается в тонкую метафорическую паутинку, которой душа прикреплена к телу. Еще одна тенденция осмысления войны в книге – это сравнение Великой Отечественной и Чеченской войн, взгляд на Грозный глазами русского пенсионера, для которого свои стали чужими («Два метра в квадрате»). В финале этого рассказа приходят «наши», чтобы вытащить мирных жителей из подвала, в котором они пережидали бомбежку, и русские солдаты в сознании героя вдруг заговаривают по-немецки. Для Жеребцовой почти не существует деления людей по национальному признаку, ее героиня – космополит и одновременно мистик восточного типа, девочка в большом мусульманском платке с русской фамилией, увлеченная йогой и мировой литературой.
Лирическая линия в рассказах новой книги видна, но явно не доминирует. Жанр рассказов вообще оказался для автора рискованным. В связи с ним к писателю можно предъявить больше требований, огрехи стиля не работают теперь как прием. Так, книга начинается с образа «оранжевого яблока» (такие бывают или это один из фантастических элементов текста?), изобилует канцеляризмами (постоянное «проживал» вместо «жил»), допускает речевую избыточность («голод в отсутствие еды»). Как журналист, Полина Жеребцова иногда хочет удивить читателя внешне эффектными деталями (заглавный рассказ сборника оканчивается фразой «Вниз упала только пара балконов»), хотя общий фон повествования не требует никаких трюков, реальность гораздо глубже и тоньше их.
Но этично ли придираться к стилю, прочитав такую книгу? Полина Жеребцова, «проживавшая» в Грозном, сейчас вынужденно, в статусе беженца, поселившаяся в Финляндии, по-прежнему остается важным свидетелем войны, а ее вторая книга, как и первая, становится еще и документом. К слову, с этой точки зрения книга рассказов может быть в чем-то даже более правдивой, чем дневники, поскольку покинуть родину Полине пришлось как раз из-за опасной правды о Чеченской войне. И все погрешности стиля можно расценивать как дополнение к образу автора-рассказчика.
В конце 2015 года во время презентации книги рассказов Полина Жеребцова, вышедшая на связь с российскими читателями по Skype, сказала: «Я хотела бы отойти от войны, и нужно людям показать разницу между тем адом и жизнью»[3]. Несмотря на всю ценность ее свидетельств, это утешительная новость для читателей Полины. По итогам двух ее книг остается ощущение, что история ее персонажа еще не дописана. Полина Жеребцова смогла сделать из себя не только литературную фигуру, но и литературную героиню. Сохраняется интрига: как девочка в большом платке, которая боялась жить в русских регионах (поскольку там «девчонки пьют и гуляют с двенадцати лет»), столкнулась с иными культурами в Ставрополе, Москве, Хельсинки?
В рассказах «Тонкая серебристая нить» произошел перенос акцента с себя на окружающих, хотя именно рассказчица осталась самой сильной и яркой фигурой собственной прозы. История развития стиля и манеры автора продолжается. И если применительно к дневникам Полины Жеребцовой в этом развитии был преимущественно педагогический интерес, то теперь эволюция ее стиля – это эволюция ее героини после войны. Если первая книга автора была чистым документом, то вторая ввела сложную систему возвращений в мир военного детства, которые гнетут автора, но, кажется, пока необходимы ему.
По-прежнему в прозе Жеребцовой нет расчеловечивания противника, которое часто появлялось во «взрослом» взгляде на войну. И главное впечатление после прочтения книг Полины Жеребцовой – это уважение к персонажу-автору, благодарность за поддержание читателя в эмоциональном и нравственном тонусе, за широкую картину Чеченской войны, которую она создала двумя своими первыми книгами.
[1] См.: Щербинина Ю.Метафора
войны: художественные прозрения или тупики? // Знамя, 2009, № 5. Бродски А. Чеченская война в зеркале современной
российской литературы (пер. с англ. Е. Калашниковой) // НЛО, 2004, № 70.
[2] Жеребцова П. Про убиваемых и убивавших // Эхо Москвы, 2013, 18 июня.
http://echo.msk.ru/blog/zherebtsova/1097724-echo/
[3] Полина Жеребцова отказалась
писать книги о войне в Чечне // Кавказский узел, 2015, 14 ноября. www.kavkaz-uzel.ru/articles/272490