Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2016
Антон Ратников
родился в 1984 году. Окончил Высшие курсы режиссеров и сценаристов. Работает
журналистом, пишет рассказы и повести. Публикуется в журналах «Нева», «Звезда»,
«Октябрь», «Зензивер» и других. Лауреат премии
журнала «Нева» (2014). Живет в Санкт-Петербурге.
САМЮЭЛЬ
У
Самюэля грустные глаза загнанной лани. А кулак –
размером с том «Войны и мира». Самюэль – усталый гражданин Кот’д
Ивуара, приехавший в Россию учиться. Самюэль – черный, большой и не говорит
по-русски. Даже по-английски он говорит с трудом. Он приехал сюда для того,
чтобы стать режиссером. В своей стране он выиграл национальный грант. Бедный Самюэль!
С родины Самюэль привез не так
уж много вещей. Но самое главное – он не привез с собой лихорадку Эбола. Но наши чиновники об этом не знают. У них есть
постановление. Согласно документу все студенты, прибывающие в город из стран
Африки, обязаны проходить углубленное обследование и каждый день в течение
целого месяца наблюдаться у врача.
Вот
и сейчас Самюэль сидит в длинной поликлинической очереди.
Бедный
Самюэль! В первый же день он потерялся в метро.
–
Дворцова плоащадь? –
спрашивал он у прохожих.
Одна
девушка обернулась к спутнице:
–
Тут негр какую-то лошадь спрашивает…
Граждане
сторонились Самюэля. Завидев его в середине платформы, они опускали глаза в пол
и шли так, боясь их поднять. Может, думали, что жители Берега Слоновой Кости по
взгляду могут определить расиста?
Впрочем,
нашлись и сердобольные граждане. Одна бабушка угостила его пирожком, погладила
по руке и пошла дальше. Его английский никто не понимал, даже полицейский на
платформе, который сначала решил, что Самюэль продает порнографические
открытки. Особым пренебрежением окатили его таджики. Они считали всех чернокожих
на ступеньку ниже себя. Наконец волшебным образом в метро спустилась
восьмиклассница, учащаяся специализированной французской школы.
–
Qu’est-ce que c’est?
– спросила она. Бедный ивуариец едва не потерял сознание
от радости. Но удержался в пределах своей реальности.
А ведь это был только первый день его пребывания в нашем чудесном, гостеприимном городе. Но в конце концов Петр Первый прорубал окно в Европу, а не в Африку, так что жителей тоже можно понять…
Самюэль на родине не так часто бывал в
медицинских учреждениях, но у него, сына учителя местной школы, сохранилось
приятное воспоминание о чем-то просторном, светлом… Районная поликлиника
проглотила его, как кит Иону. И как Иона во чреве
кита, Самюэль, бедный Самюэль, сидел в темном уголке и дрожал, дрожал, не зная,
что его ждет. К счастью, с ним был спутник, тоже ивуариец,
по имени Ксавье. Он помогал Самюэлю с перемещением по
городу. Самюэль быстро смекнул, что без провожатого не
продержится и часа.
Ксавье в Петербурге уже второй год. Он тоже немного
устал, хотя и сохранил остатки былой веселости. Знакомые с потока шутят, что если
Ксавье доучится в городе все пять лет, то превратится
в хмурого бородатого северянина.
Все прошло не так уж и плохо. Самюэлю померили
давление, взяли кровь из пальца.
– Мерси! – сказал счастливый Самюэль.
– Завтра к восьми, – сказала колбасообразная
медсестра и закрыла папку тревожного красного цвета.
– Но Эбола, –
заулыбался Самюэль, – но Эбола, но…
В очереди началось шевеление.
– Что? Какой еще Эбола?
– Эбола? Вы сказали Эбола?
– Это не я сказал, а он!
– У вас температура? Жар?
– Эбола?
Все уставились на Самюэля. Он почувствовал
агрессию спиной. Самюэлю даже на секунду стало страшно. Тогда из угла вышел Ксавье и произнес на
хорошем русском:
– Отстаньте от парня, все у него в порядке.
Народ внимательно смотрел на Ксавье.
– В натуре говорю, – сказал и щелкнул пальцами по
губам. Для убедительности.
Очередь расслабились. У всех опустились плечи, а
на лицах проявилось добродушие.
– Так бы и сказали, чё…
– Хороший у парня русский.
– Да он, наверное, из-под Воркуты. Знаем мы таких
африканцев…
Один мужичок отделился от толпы:
– Не холодно вам, ребята?
Ксавье заулыбался:
– Если голым по улице не
ходить – нормально.
– Наш человек, – сказал кто-то.
Потом они вышли на улицу. Ксавье
вновь нацепил маску печали на лицо.
– Где ты умудрился так хорошо выучить русский?
– Есть один способ, – ответил Ксавье.
– Какой?
Ксавье показал ему безымянный палец:
– Женись.
ФОРМАЛИСТ
Зимой
неуютно и хочется спать. Тут почувствуешь себя медведем. Да любым
представителем фауны или даже флоры, только не человеком! Человек – это звучит
больно.
Особенно
– человек с обязанностями.
Зимой
я часто завидую младшему брату. Его утро начинается в два часа дня – в лучшем
случае. Насущные проблемы: что съесть на завтрак, что съесть на обед, куда запропастились мои носки?
Планы
на день: попить чаю, почесать левый бок, поиграть в «Танки» по сетке, ужин,
попить чаю.
На
его столе лежит книга Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара».
Он использует ее как коврик для мыши. Такое только ему могло прийти в голову…
Я
говорю:
–
Лёша, ну не твою ли мать, это же книга!
–
У нее очень удобная, шершавая поверхность.
–
То есть, – говорю, – ты из тех, кто судит о книге по ее обложке?
–
Как и Тынянов, я формалист, – отвечает Лёша.
Вот
уже семь лет он не может найти работу! Вернее, не хочет. Предпочитает чесаться
и пить чай.
Иногда
я задаюсь резонным вопросом: откуда у него деньги?
–
Я не знаю, – отвечает Лёша. – Берутся откуда-то. Открой кухонный ящик с
посудой, поищи, может, там тоже есть…
Он
прав, я извлекаю из ящика тридцать семь рублей мелочью и банкноту в один
доллар.
–
Доллар-то у тебя откуда?
–
Интересный вопрос…
Деньги
падают на него буквально с неба. Один раз он шел по улице и увидел, как что-то
медленно-медленно, вращаясь вокруг своей оси, планирует на асфальт. Он
подхватил это на лету. Оказалось – купюра в тысячу рублей. Для него это
настолько обыденное явление, что он даже не удивился. Пожал плечами, пошел
дальше. Мол, с кем не бывает? В том-то и дело: больше ни с кем.
Деньги
падают на него в дозированном количестве. Уж не знаю, кто разрабатывал этот
регламент, но в его существовании сомневаться не приходится. У Лёши есть все.
Все для того, чтобы не умереть с голоду. Чтобы хорошо провести вечер. Чтобы
заплатить за интернет на месяц. Но в его карманах всегда гуляет ветер. Как он
умудряется это совмещать?
–
Талант, братец, – говорит Лёша.
У
меня нет оснований ему не верить.
Он
даже за квартиру не платит, потому что живет во временно пустующей квартире
тетки. Вокруг него реальность словно искривляется. Все складывается, пусть и
немного нелепо, даже насмешливо, но ведь складывается!
Иногда
он курит на балконе и думает, что неплохо бы уехать жить во Вьетнам. Но во
Вьетнаме нет такой зимы. На самом деле именно по зиме он будет скучать.
Сигарету он курит быстро, на балконе холодно, а Лёша курит в шортах и футболке.
Он мечтает о Вьетнаме, а потом возвращается на кухню и играет до полного
истощения в «Танчики», проигрывает и злится. В
больших сражениях ему не везет.
ЯБЛОНЕВЫЙ
САД
На
день рождения Кирилл очень хотел получить кофеварку. Коллеги подарили два
билета в театр. Театр Кирилл не любил. Ему казалось, все актеры переигрывают.
Но дареному коню… Пришлось брать.
Жена
обрадовалась. Она тянулась к искусству. (Это свойственно многим бухгалтерам.)
Но так получилось, что пойти на спектакль не смогла – корпоратив.
Прохладе зрительного зала она предпочла тесноту танцевальной площадки «Эхо
восьмидесятых». Не будем ее винить.
Кирилл
сначала собирался остаться дома.
Но передумал. Ему не хотелось, чтобы билет пропадал. Да и вообще.
Театр
находился поблизости. Он доехал за пятнадцать минут. Лето заканчивалось,
светило солнце, пробок словно и не существовало. Машины дергали плечами. Небо
подрагивало. Кирилл ехал, подпевая радиостанциям. Можно сказать, что для
человека, ехавшего на «Дядю Ваню», он вел себя слишком легкомысленно. Впрочем,
пьесу он не читал.
Перед
входом он остановился покурить. Не столько из потребности, сколько по привычке.
Рядом стояли другие несчастные.
–
Видели, видели, какая наглость? – говорил один немолодой мужчина, внешне
напоминавший писателя Лимонова. – На сигаретных пачках теперь печатают всякие
возмутительные фото. Какие-то раковые больные, всякая эмфизема…
В
разговор вступила женщина, точь-в-точь писательница Толстая.
–
А что они должны печатать? Бабочек?
–
Можно и бабочек. Мы скоро докатимся, что на бутылках с подсолнечным маслом
будут рисовать печень!
–
А на водке?
–
А на водке можно просто публиковать фотографии из российской глубинки.
Кирилла
так увлек этот спор, что он стоял и слушал, хотя сигарета давно истлела.
Усилием воли он заставил себя войти в дверь. Зал еще был закрыт, люди
неосознанно передвигались по фойе. В буфете сутолока. Он занял пустовавшую банкетку. Спустя
минуту рядом села женщина, Кирилл сначала не обратил на нее внимания. Увидел
краем глаза серый джемпер и брюки. Это отложилось в памяти. Девушка читала
программку и на Кирилла не смотрела. Кирилл как раз размышлял об эмфиземе
легких, когда она подняла голову и поняла, что рядом с ней сидит ее старый
знакомый.
Даже
более того – бывший возлюбленный.
–
Ки…рилл?
Он
медленно, пугливо повернул голову:
–
На…дя?
Они
замерли в полупозициях. Что делать дальше? Обняться?
Слишком развязно. Пожать руку? Слишком официально. Промолчать? Решили ничего не
делать.
–
Ну, здравствуй.
–
Привет.
Кирилл
почувствовал прилив какой-то странной радости. Так бывает, когда отыщешь в доме
давно потерявшуюся вещь, которая раньше, до потери, была очень
нужна, а потом стало нормально и без нее. И вот ты ее находишь,
радуешься и только потом думаешь: ну и что? Кирилл был еще на первой стадии.
Надя смущенно улыбалась.
–
Ты похорошела.
–
Правда? Спасибо.
–
А я вот живот отрастил.
–
Разве? Так не скажешь… Вид крепенький.
–
Ну я… стараюсь ходить в тренажерный зал.
Кирилл попытался вспомнить, почему они тогда, десять лет назад, расстались. И не смог. Кажется, у них возникли какие-то противоречия. Довольно смешные, впрочем. Его бесило, что она не умеет готовить, она требовала от него опускать сиденье унитаза. Забавно, его нынешняя жена все равно не умела готовить и требовала от него того же (и еще десяток других вещей посложнее).
Он
вспомнил, что инициатором расставания, кажется, был сам.
«Зря
я, зря я, зря…»
–
Какими судьбами сегодня? – широко улыбнулся он.
Она
почему-то смутилась:
–
Люблю Чехова. А ты? Ты ведь не ходил в театры раньше…
–
Разве? Да, наверное, не ходил…
–
Увлекся?
–
Да, можно и так сказать…
Надя
приободрилась:
–
Это великая пьеса. Она о любви и одиночестве…
–
Да. Еще у Чехова есть другая пьеса. «Яблоневый сад», да?
–
«Вишневый».
–
Вишневый? Ну, какая разница… Может, по коньячку?
–
Нет, спасибо.
–
Давай! За встречу…
Надя
согласилась. Они прошли в буфет, встали в хвост очереди. Удивительно, но Кирилл
снова увидел Лимонова и Толстую. Теперь они обсуждали образование. Лимонов
настаивал, что уровень снизился. Толстая, напротив, говорила, что уровень
образования растет.
К
счастью, очередь пошла быстрее. С перекура вернулась вторая буфетчица в смешной
юбочке и с бабочкой на шее. Им опять повезло, когда они смогли найти свободный
столик.
–
Я рад, что встретил тебя, – сказал Кирилл.
Она
опустила глаза. Кирилл вспомнил, что она была скромной
и милой девушкой, а вот он вел себя глупо.
–
Ты женат? – спросила она.
Он
постарался придать своему лицу как можно больше трагизма:
–
Да…
–
Кто она?
–
Ты ее не знаешь. А ты?
–
Нет. Я не замужем.
–
Это понятно. Жената?
Шутка
показалась Наде несмешной.
–
Извини, – сказал он, – старая привычка. Придуряюсь,
когда нервничаю.
–
Да. Я помню.
Она
выпила коньяк залпом. Кирилл тоже. Потеплело.
–
Я в разводе, – сказал Надя.
–
Да? Давно?
–
Пару лет.
–
Я, может быть, тоже разведусь…
–
С чего вдруг?
–
Так. Быт, понимаешь? Быт заел. Помнишь, мы с тобой как-то осенью отправились
вдвоем в ЦПКиО. Солнце светило яркое, но было холодно. И вот мы с тобой идем,
два студента, а денег хватает только на мороженое. И мы покупаем с тобой по
эскимо. Холодно, блин. А мы едим, едим. Жмемся друг к другу. И так тепло! Вот у
нас с женой такого не было… Жаль, правда?
Надя
взяла с тарелки лимон – и замерла:
–
Осень? Мороженое?
–
Ну да. Разве не помнишь?
Надя
посмотрела на него, удивленно выгнув бровь:
–
Не было у нас такого!
Кирилл
нервно засмеялся:
–
Как? Не может быть! Ты забыла?!
–
Нет. Я все помню. И как в Лугу ездили, как шашлыки делали на даче. Посиделки в
Таврическом… А ЦПКиО…
Кирилл
запротестовал:
–
Да было! Точно! Я тебе говорю!
–
Нет, – покачала она головой, отстраняясь, – не было такого. Ты, Кирилл, МЕНЯ С
КЕМ-ТО ПУТАЕШЬ!
–
Да с кем я могу тебя спутать?
–
ОТКУДА Я ЗНАЮ, С КЕМ?
Ее
лицо побагровело. Кирилл даже испугался, что его сейчас ударят. Но нет. Надя
кинула на стол недоеденную дольку и быстро-быстро ушла. Он хотел ее окликнуть,
но не стал. Неудобно. Он вжался в пиджак и остался стоять.
Какое
недоразумение! Вот уж эти женщины! И разве им объяснишь?
Он
поднял глаза и уставился прямо на Лимонова и Толстую. Оба сидели рядом и
слышали этот разговор. Лица их были демонстративно печальны. Взгляд будто
говорил: «Как вам не стыдно». Возможно, этот взгляд они адресовали друг другу,
но раненный в самое сердце Кирилл воспринял его на свой счет.
В
буфете он проторчал до третьего звонка. Вошел в зал. Было темно. Отыскал
глазами Надю. Она сидела на два ряда ниже и значительно правее. Он видел ее
прекрасно. Он уставился на нее, но она не обернулась. Ему показалось, что она
чувствует его и специально не поворачивается.
Пьеса
показалась ему скучноватой, а Надя его игнорировала. В антракте он сделал
попытку подойти к ней, но она прошла мимо, словно не замечая.
Кирилл
вышел на улицу. Было темно, свежо и прохладно. Курильщики курили. Он вставил
сигарету в губы и тоже закурил. Вспомнилась эмфизема.
Ну
и ладно, махнул он на все рукой. Остаемся при своих. Ну встретил и встретил. Подумаешь? Ха! Бывало по-разному.
Прорвемся.
Кирилл
зло бросил окурок на землю и пошел к метро.
–
Как прошло? – спросила его вечером жена.
–
Занудство, – махнул рукой Кирилл.
–
В следующую субботу у нас в фирме совместный выезд на природу.
–
Куда едете?
–
В ЦПКиО.
Кирилл
засмеялся:
–
Хорошее, наверное, место.
–
Конечно! Помнишь, мы там на лодках катались, мороженое
ели…
Кирилл
покраснел. Точно! Боже мой! Это ведь была вовсе не Надька. Это жена его была,
Светка!
Он
даже хлопнул себя по лбу от расстройства.
–
Что с тобой? – взволновалась жена.
–
Комара зашиб…
–
А-а-а…
Они
заснули, повернувшись друг к другу спиной.
ХАЛТУРА
Мне
позвонил старый знакомый.
–
Как дела, приятель? – спрашивает.
–
Лучше не бывает, – сказал я, потому что, если после завтрака начать говорить о
моих проблемах, к обеду не закончишь. – Лучше не бывает, – повторил я для
убедительности.
–
Еще работаешь журналистом? Пишешь статьи?
–
Ну, скажем, чернила в моей шариковой ручке не засохли…
–
Прекрасно. Интересует приработок?
А
я очень люблю приработок. Больше приработка я люблю только шальные деньги. Но
они в наших краях редкость. Примерно такая же, как
кикиморы.
–
Всегда, – говорю.
Знакомый
оживился и стал рассказывать о том, что сейчас в области проходят выборы
муниципальных депутатов.
–
Ты ведь знаешь, кто такие муниципальные депутаты?
–
Странные неприятные люди с комплексами?
–
В общих чертах – да. И вот сейчас у них идет избирательная кампания. Скоро
выборы. Слышал о выборах?
–
Я слышал, что это фикция.
–
Не знаю. Это не наше дело.
–
А какое наше?
–
Наше дело – распиарить нужных кандидатов.
Я
люблю пиарить людей, правда, не совсем понимаю, что
это такое.
–
С радостью, – говорю.
Знакомый
рассказал, что от меня требуется не так много: встретиться с кандидатами, взять
у них интервью, спросить, где жил, с кем жил, как работал, успехи, почему любит
родину, и вообще – преподнести его в лучшем свете.
Из
телефонной трубки раздавался задорный оптимистичный смех.
–
Там они в области ребята богатые. Зашатаешься! У них столько денег выделено,
забирай хоть так. Будем делать газеты, как пирожки печь. Разбогатеем!
Я
повесил трубку, и да – бриллиантовый дым, я действительно ощутил его. Сразу
представилось, как я разбогатею, закрою все кредиты, отдам долги и куплю
кресло-качалку. Еще у меня давно существовала мечта: пойти на курсы игры на ударных. Ну, думаю, смогу теперь мечту осуществить. Весь
вечер я сидел счастливый и мечтал. Даже в интернет-магазине
едва не заказал палочки, но жена пристыдила.
–
Иди, – говорит, – лучше макарон купи.
Я
ушел.
Знакомый
сказал, что перезвонит через пару дней, а перезвонил через неделю. Голос его
уже не звучал так звонко.
–
М-да, дела… Там у них какие-то пертурбации. Сам не понимаю… Бюджет порезали, в общем. Но не серчай,
не сильно! Вместо газет будем делать плакаты. Ну там
тоже какие-то биографические данные, «апрельские тезисы». Готовься к интервью.
Денег получишь поменьше, но все же.
Я
немного расстроился. Ну вот, напридумывал себе! Придется
отказаться от музыкальных занятий и кресла-качалки. Погасить кредиты уже
хорошо.
Следующего
звонка я ждал дней десять. Сам пару раз набирал его номер. Но он говорил, что
занят и вот-вот перезвонит. Перезвонил.
–
Беда! – говорит. – Там не люди сидят, а какие-то скупердяи.
Я с них мелею! Ты бы знал… Зарезали все, что можно! Наружку, рекламу в газетах, по ТВ. Я им говорю: так вас
тогда не выберут. А они – нас хоть как выберут. Сейчас ведь не люди выбирают, а
избирательная комиссия, а у них там всё на мази. В общем, сделаем парочку евробуклетов. Обойдемся без тезисов, наверное. Так, всякие
данные… А что делать? Не до жиру, быть бы… Ну дальше сам знаешь.
Дальше я действительно знал и уже не представлял себе ничего. Дым рассеялся окончательно. Кредиты? Наскрести бы денег на очередной платеж…
Больше
знакомый не звонил. Я набирал его пару раз. Но телефон находился вне зоны
доступа. За две недели до
выборов я думал отправить ему электронное письмо, а потом решил: зачем? Смысл-то какой?
Выборы
прошли успешно. Деньги на погашение кредита я отыскал. А вот качалки у меня нет
до сих пор.