Рассказ. Перевод Анны Григ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2016
Ладо Киласония – прозаик, регбист, тренер сборной Грузии по регби до 20 лет. Родился в 1985
году в Тбилиси. Окончил факультет дипломатии и международных отношений Тбилисского
государственного университета имени Ив. Джавахишвили. Автор семи книг. Публикуется
в периодике. Лауреат нескольких национальных литературных конкурсов, дважды финалист
ежегодного литературного конкурса «Саба». Произведения
переведены на русский, азербайджанский, польский и литовский языки.
Анна Григ – поэт, переводчик. Родилась в Тбилиси. Окончила Тбилисский государственный
университет имени Ив. Джавахишвили. Автор четырех поэтических сборников. Лауреат
Первого конкурса молодых русскоязычных литераторов Грузии в номинации «Художественный
перевод» (2011). Активно публикуется в периодике на родине и за рубежом.
Бронкская история по-окросубански[1]
– Пап, видел этот фильм? – спросил меня Гио, который прилег на ковре перед телевизором, заложив руки за голову.
В комнате было темно, белый свет от экрана косо падал на пол. Я не видел лица сына, видны были только его скрещенные ноги, протертые на коленях джинсы и синие кеды с белыми носами.
– Сильное кино, очень, – продолжал Гио с такой гордостью, что мне стало интересно.
Я лежал на диване и повернулся на другой бок, лицом к телевизору.
На экране сперва возникла надпись STUDIOCANAL, потом из синих и желтых шариков выплыла следующая – FOCUS FEA¬TURES, затем – на черном фоне – a SA-VOY PICTURES release, и в полумраке комнаты зазвучала старая душевная песня. «Ууууу-у-ууууууууу-ууууу», – пели негромко. Появилось черное небо, толстая бордовая линия на горизонте, снятый сверху горящий ночными огнями город. Очень знакомый голос начал рассказывать:
«Это район Бронкса под названием Фордхэм. Мой дом.
Он сам по себе – целый мир.
Отсюда можно добраться до любого места в округе за пятнадцать минут, но они все равно что за три тысячи миль…
Тысяча девятьсот шестидесятый год. Самый модный танец на улице – ду-воп…»
Я улыбнулся. Разве не смешно, когда мой ребенок спрашивает, видел ли я «Бронкскую историю»?
– А это случайно не тот фильм, где Де Ниро играет водителя автобуса? – пошутил я.
Скрещенные на ковре ноги пошевелились.
– Ты смотрел?
– Шутишь? – ответил я вопросом на вопрос, нащупав пальцами тонкий шрам над правой бровью и устроившись на диване поудобнее.
– Просто офигенное кино! – говорит Зурико, затягивается сигаретой и украдкой бросает взгляд на Мари.
Мари курит, сидя на железной лестнице и глядя на нас, крашеные, огненного цвета волосы падают ей на плечи.
Мари – новенькая в нашем классе, перешла к нам две недели назад, и мы сразу подружились. Она единственная из девочек курит вместе с нами, мальчиками, и ругается матом. А еще мы вместе прогуливаем уроки.
Сейчас у нас геометрия. Мы сидим на заднем дворе школы, на старой заржавевшей железной лестнице, заползшей, как плющ, на каменную стену и предназначенной для использования в случае пожара в школе. Это лучшее место для того, чтобы спрятаться: во-первых, потому что приставлена к зданию сбоку и ее не видно ни из одного окна, а во-вторых, если кто-то из учителей выйдет во двор, чтобы проверить, их можно заметить еще издалека и, таким образом, остается время убежать. Тебе придется либо перелезть через ту высокую стену на улицу, либо снова вернуться в школу. Если учительница приближается слева – зайдешь в здание справа и, пройдя темный вестибюль, окажешься около буфета, откуда поднимается каменная лестница, ведущая вверх, к кабинету физкультуры. А если она подойдет с правой стороны, то остается вся левая часть школы – первый этаж вместе с желтым бюстом Шота Руставели, начальными классами и большой вероятностью, что наткнешься на сторожа или завуча. Сторож не проблема, но вот завуч…
Это боевая, не отступающая от своего, седая женщина. В тот день она увидела прогуливающих уроки мальчиков из параллельного класса и гналась за ними целых двести метров. Двоих поймала, третий убежал.
Но сейчас здесь Мари и Зурико, болтают как всегда. И никто не собирается убегать.
– Такого кино я, брат, вообще не видел.
– О чем оно? – спрашиваю я.
– Об итальянцах, об улице, брат, о настоящей дружбе, мафии…
– Кто там играет? – Мари потягивает сигарету.
На заднем дворе никого нет, кроме нас. Там лишь валяются сломанные парты и стулья.
– Де Ниро, Чазз Палминтери, Лилло Бранкато, Фрэнсис Капра. – Зурико нарочно растягивает слова как бы на итальянский манер и снова смотрит на Мари.
Датуна подмигивает, и мне становится смешно. Наверняка старшие, «крутые» парни говорили об этом фильме, и Зурико все слышал, а потом пошел, посмотрел фильм, запомнил каждую деталь и теперь красуется перед нами. Он всегда так делает.
– Де Ниро там мафиози? – интересуюсь я.
– Да нет, какой мафиози… Он водитель автобуса и отец! – возмущается Зурико, сжимая пальцами тонкий подбородок. – Мафиози – Сонни, дерзкий чувак.
– Я не смотрела, – говорит Мари.
– Ну очень крутой фильм. А знаешь, какой момент там самый крутой? – Зурико теперь смотрит на нас, но, определенно, рассказывает все это Мари. – В итальянский квартал, в бар Сонни, заходят байкеры, длинноволосые бородатые чуваки на мотоциклах. Встают у барной стойки и заказывают выпивку. Их много – семеро, может, больше. Бармен отказывается им наливать, мол, не могу, неподобающе одеты. В это время Сонни тоже приходит в бар, спрашивает, что происходит. Байкеры: пива, мол, хотим выпить, только и всего. Сонни велит бармену налить им, сам выходит на улицу и начинает говорить с этим Калоджеро, главным персонажем… Бармен протягивает пи-во байкерам, они берут, и главный говорит тост: «Выпьем за нашего хозяина, мировой парень!..» Потом каждый из них зажимает горлышко большим пальцем, трясет бутылку и обрызгивает бармена пивной пеной. Тем временем Сонни возвращается в бар и кладет руку на плечо главарю байкеров: «Эй, вы плохо себя ведете, вам придется уйти». Главарь, сильный мужик с большой бородой и длинными светлыми волосами, пренебрежительно отвечает, мол, я сам решаю, уходить мне или нет, отвали. Сонни направляется к выходу. «Да, иди присмотри за нашими мотоциклами», – кричат ему вслед байкеры, но он останавливается перед дверью, вынимает из кармана ключи, запирает ее изнутри, возвращается к стойке, встает перед главарем и говорит: «Теперь вам отсюда не уйти». Видны лица обделавшихся байкеров, которые понимают, что им конец. В это время через заднюю дверь заходят люди Сонни – с дубинками, оружием и прочими атрибутами – и избивают их так, чтоб мало не показалось, потом тащат за волосы на улицу, разбивают мотоциклы и бросают байкеров валяться, а сами спокойным и размеренным шагом уходят. Напоследок Сонни хватает распростертого на земле главаря за волосы, приподнимая его голову, и говорит: «Запомни мое лицо: с тобой это сделал я».
– Да, круто, – говорю я.
– Ага, – соглашается Датуна.
– Хабулиани, оказывается, тоже вытворил что-то такое в детстве, – заканчивает свой рассказ Зурико.
В этот момент звенит звонок и школьные коридоры наполняются топотом и голосами учеников.
Я, Датуна и Мари встаем. Следующий урок у нас русский, учительница – молодая женщина, она классная, можно пойти.
– Ты не идешь? – спрашивает Мари у Зурико.
– Нет, я пойду на физкультуру в параллельный класс, надо кое с кем увидеться, – отвечает он и направляется в сторону буфета.
На уроке русского сидим за задними партами. Датуна что-то царапает на столе ручкой, я и Мари тихо разговариваем.
Снова звонок на перемену. Учительница задает нам домашнее задание. Мы выходим в коридор, Зурико машет нам рукой с конца вестибюля. Мы приближаемся к нему. Определенно что-то случилось, Зурико весь бледный и дрожит от злости.
– Клянусь своей жизнью, я убью его! – выпаливает он.
– Кого? – спрашиваем мы.
– Кохреидзе.
– Гелу? – удивляется Датуна.
– У тебя с ним какие-то проблемы? – удивляюсь и я.
Кохреидзе учится в параллельном классе. Этакий мощный верзила, ходит с самой тяжелой папкой в школе и носит обувь с длинными, как корабли, мысами, у него придурковатый взгляд и очки с такими толстыми линзами, что если посмотреть сквозь них на карту мира, то заметишь, как люди машут тебе руками. В детстве он переболел менингитом, поэтому теперь всегда ходит в шапке – бережет лоб и затылок. Мать Кохреидзе предупредила поголовно всех учителей и одноклассников сына, что мальчик переболел менингитом и что ни в коем случае нельзя давать ему подзатыльники.
Какие проблемы могут возникнуть с человеком, который постоянно говорит о звездных войнах и искренне завидует Скайуокеру, потому что отец Скайуокера – Дарт Вейдер, а его собственный – педиатр Саша Кохреидзе?
– Он пнул меня под зад, – говорит нам Зурико.
Не могу сдержать улыбку. Гела Кохреидзе дал пинка Зурико Мачабели!
– Как это случилось? – спрашивает Датуна.
А дело было вот в чем. Зурико зашел на урок физкультуры. Мальчики играли в баскетбол, девочки сидели на длинной деревянной скамейке. Он подсел к Нинуке, самой красивой девочке восьмого «А», и начал с ней болтать. В то же время, если мяч падал неподалеку, он брал его в руки и бросал прямо в щит. Игра разлаживалась, но мальчики не смели ему что-либо сказать. Урок заканчивался, а Зурико с Нинукой всё еще стояли и разговаривали, когда один из играющих с силой задел Зурико плечом. Зурико сразу узнал дартвейдеровскую майку Кохреидзе и, не задумываясь, дал ему пинка, потом отвернулся и продолжил болтать с Нинукой. Вдруг он сам почувствовал мощный пинок, заставивший его даже подпрыгнуть на месте, разинув рот от удивления и боли.
– А что потом? – спрашивает Датуна, опираясь рукой на оконную раму.
Потом игроки остановились, а Нинука смотрела ему в глаза. Зурико устремился на Кохреидзе, но учитель физкультуры преградил ему путь и выставил за дверь.
– Фу-ты, мать его!.. – сердится Датуна.
Сидя на лестнице, мы вместе ждем, пока Кохреидзе выйдет за пределы школы. Наконец звенит звонок. Среди выходящих на улицу учеников появляется неуклюжая фигура, за толстыми, как у бинокля, стеклами очков беспокойно бегают черные глаза.
– Эй, парень! – окликает его Зурико и движением руки подзывает к себе.
Кохреидзе поворачивает голову, осевший на дне линз его взгляд застывает.
– Да, ты, иди сюда! – поднимается с места Датуна.
Кохреидзе стоит на лестнице, как памятник, потом словно приходит в себя и медленным шагом приближается к нам.
– Не переборщите. – Мари целует в щеку каждого из нас и идет на автобусную остановку.
Кохреидзе уже рядом со мной, выпрямился во весь рост.
– Ну, пошли, – говорит Зурико, даже не глядя на него, и мы вчетвером не спеша направляемся к узкой глухой улочке по правую сторону от школы.
– Сюда. – Зурико открывает железные ворота с висящей на них ржавой цепью и черным замком, в котором блестит тонкий ключ.
Заходим. Темный подъезд выходит в небольшой уютный дворик с нависающими над ним старыми деревянными домами. Там никого нет.
Зурико пропускает нас вперед, потом, снова продев замок в звенья цепи, закрывает его, переворачивает ключ, кладет его в карман и, подмигнув мне, присоединяется к нам. И тут начинается…
Втроем мы идем на растерянного и напуганного Кохреидзе. Парень прижимается к стене, он не в силах издать ни звука; вдруг соберется открыть рот, но пришедшие в движение губы каменеют, голос пропадает, а глаза снова бегают туда-сюда. Его большие пальцы так вцепились в черную папку, что, кажется, вот-вот проткнут ее насквозь.
Зурико все давит и давит на него:
– Ты не мужик, ты баба… Тряпка!.. Понял, твою мать?..
И остальное в этом роде.
А Кохреидзе стоит, крепко держа свою папку, и так вот жалобно смотрит на нас увеличившимися глазами.
– Ладно, кончай, оставь его. – Датуна тянет Зурико за руку. – Ты же видишь, он просто не врубается в то, что ты говоришь!..
Зурико быстро подается вперед, Кохреидзе закрывает лицо папкой.
Мы смеемся, наш смех разносится по всему двору, наверху на балконе появляется седоволосая женщина.
– И впредь знай свое место! Ты, недоумок! – говорит Зурико. Он подходит со-всем близко к Кохреидзе и бьет его по затылку открытой ладонью.
Испуганные глаза, как будто вделанные в очки, еще больше расширяются, брови поднимаются вверх, на обычно невыразительном лице заметно сильное волнение.
– В голову бить нельзя-я-я-я! – жалобно воет Кохреидзе.
Огромный, со страшной скоростью летящий кулак обрушивается на нос Зурико и отшвыривает его на два метра. Зурико падает навзничь.
– Ты на кого руку поднял, твою мать!.. – кричит во весь голос Датуна, делает один неуверенный шаг к Кохреидзе и замахивается на него рукой.
– Нет! – кричу я, но уже поздно, оплеуха пришлась по левому уху Гелы.
Брови Кохреидзе опять ползут вверх, глаза расширяются.
– В голову нельзя-я-я-я! – низким голосом кричит он и со всей силы опускает свою тяжелую папку Датуне на голову.
Датуна шатается, другой удар он получает по лицу. Потом Кохреидзе, крепко обхватив его, прижимает к себе, не давая возможности вырваться, а рука – с папкой – с остервенением бьет Датуну по туловищу и голове.
Передо мной огромная спина в сером свитере, от размашистых движений на ней полосами выступают мышцы. Я сжимаю кулаки и наношу Кохреидзе удары сзади в область лопаток.
Раз! Два! Три!.. Руки разжимаются, Датуна падает на землю и хватается за голову. Кохреидзе тем временем поворачивается в мою сторону, папка шлепается рядом с Зурико. Только этого не хватало!.. Срываюсь с места и бегу к подъезду, а сзади слышу шаги и тяжелое, хриплое дыхание. В темном коридоре вдруг вырастает дверь, как безумный, я бросаюсь на нее всем телом и отскакиваю: она заперта. Зурико, мать твою за ногу!.. Хриплое дыхание все ближе. Огромная лапа цепляет меня за шею и быстро разворачивает к себе. Передо мной в темном подъезде стоит Гела Кохреидзе, Гела-очкарик, Гела-дурак. Но от лица прежнего Гелы не осталось и следа, глаза за очками злобно и, что хуже, оживленно сверкают, губы сжались в жесткую полосу, между сдвинутыми черными бровями легли морщины.
– Я же тебе сказал, что в голову нельзя… – начинает Кохреидзе, и внезапно сквозь его низкий детский голос проступают холод и самоуверенность. – А тот пнул меня в зад перед всем классом, – продолжает он, его плечи поднимаются, и в мою сторону беззвучно летит тяжелый кулак.
Первый удар попадает мне в челюсть, второй – в живот, третий – в грудь, а четвертый – в правую бровь. Кровь капает на каменный пол подъезда. Чувствую, как мое лицо покрывается теплой соленой жидкостью. Я падаю…
Краем глаза вижу лежащего на земле Датуну, который, приподняв голову, наблюдает за нами. Надо мной слышится скрежет цепи, Кохреидзе пытается открыть ворота.
– Где ключ?.. – бормочет про себя Гела. – Ах, да, он же бросил его себе в карман, – вспоминает и возвращается во двор.
Через просвет между ног Кохреидзе вижу, как Датуна кладет голову на землю и закрывает глаза, притворяясь, что он без сознания, раньше, чем Гела успевает повернуться в сторону двора.
Кохреидзе подходит к Зурико, шарит рукой в его карманах. Найдя ключ, он хватает свою папку, идет к воротам и, открыв их, выходит на улицу.
Я поднимаюсь на ноги, вытираю рукой кровь и иду, пошатываясь, во двор. Датуна сидит на асфальте, отряхивая брюки.
– Сильно тебе досталось? – Он смотрит на меня снизу.
– Кажется, он разбил мне бровь, – отвечаю я.
– А меня просто помял слегка. – У него синяк на весь глаз и большая шишка на лбу.
Протягиваю ему руку и помогаю встать.
– Что будем делать? – спрашиваю я и умываю лицо водой из-под крана.
– А давай разбудим Сонни! – качает Датуна головой в сторону Зурико.
Зурико все еще неподвижно лежит навзничь. Его левая рука подмята телом, правая – откинута далеко в сторону.
– Эй, Сонни, вставай! – хлопает его по щеке Датуна.
Зурико не отвечает. Набрав в горсть воды, подхожу и выливаю ее ему на лицо.
Задергавшись всем телом, как выброшенная на воздух рыба, он переворачивается.
– Где он? – бормочет Зурико, и на нас нападает дикий хохот.
Так и стоим в незнакомом дворе и хохочем. У меня течет кровь из рассеченной брови, у Датуны глаз раздулся, как воздушный шар, а Сонни с разбитым носом медленно приподнимается на локтях. Над корпусами в сером небе белеет солнце, а по узкой улочке за воротами быстрым шагом удаляется Гела Кохреидзе, с изумлением посматривая на свои огромные кулаки.