Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2016
Игорь Пузырёв родился в Ленинградской области в
1965 году. Окончил исторический факультет Российского государственного
педагогического института им. А.И. Герцена. Живет в деревне Сарожа
Ленинградской области и в Санкт-Петербурге.
В холодильнике совсем
ничего не оказалось. Какая-то банка из-под кабачковой икры – без крышки, но с
заплесневевшими остатками на горлышке и кислятиной на дне. Заветренное масло в
бумажке – комком в дверце. О, в морозилке еще что-то закрыто! Сковорода месячной
давности, с засохшей гречкой и несколькими волокнами тушенки.
– Жрать-то
как хочется, – пробормотал Костя.
Костя спал три дня. Три
дня назад он пошел к Вовке на юбилей. Пятьдесят лет! С фотографиями всего
длинного пути в стенгазете, поздравлениями, напечатанными на казенных
открытках, медалью на красной ленточке «50 лет жизни на земле». Да, еще с
Вовкиной новой вставной челюстью – в знак юбилея. Черта, так сказать. Новые
полжизни – с новым ртом. Вовка улыбался счастливым Щелкунчиком, а потом,
прикусив пару раз язык от новизны ощущений, снял зубы
и где-то потерял. Весь праздник гости сначала весело искали протезы, а потом
танцевали. Библиотекарша хорошо двигается, Анька, – у нее есть чем танцевать, и
она, имея все козыри, мощно трясет телом воздух.
Костю звали Малыш. Это
не фамилия, это размер. Он слыл одним из самых уважаемых людей
леспромхозовского поселка. Потому что на два метра четыре сантиметра здесь
лесорубы обычно не вырастают, а при рукопожатии Костя загребал правой любого встречного мужика до локтя. Любили люди
Малыша, а как же иначе? И он их тоже. Вот и с Анькой жарили вечер и полночи.
Вовкина люстра постоянно раскачивалась посредством Костиной головы, пока лампочка наконец не разбилась о потолок. Тогда налили в
очередной раз – повод отличный. Потом гости начали отпадать от стола, но им,
легковесам, так и надо. Костя сначала пошел к Аньке – там добавили. Дальше не
помнит. Потом очухался у клуба – накатил с Башкиркой.
Перерыв. Вот, видится, был бригадир – у него бутылочка, но дома. Бригадирова жена – такая ведьма, рот распахнула прямо на
входе. Но налила, и опустились сумерки. Утренние, а может, и вечерние…
В магазин бы за
продуктами, да в тетрадке, где поминают взятое в долг, на строчке «Малыш»
свободного места нет записать. Нельзя, а магазин один. И голова болит. Вытоптался на улицу, к калитке. Может, какая идея мимо
проходить надумает. В кармане что-то… Ха, да это ж Вовкины челюсти! Как
попали-то? Зашагал на край поселка – теперь нальют сто процентов!
Вовкина жена без
радости приняла потерю. Чарку не поднесла. Хозяин давеча вечером уехал на
рыбалку. Юбилей, оказывается, закончился третьего дня. Опохмелялись позавчера.
Остатки со стола самые наглые допили и доели вчера.
– Поезжай-ка ты,
Константин, за морошкой. Шла Верка, сказала: сегодня
запускает свой автобус. Пошла, говорит, ягода. На открытых местах так и
дозрела, по лесу – в куликах еще. Но много. Только ты ей должен будешь ягоду
сдать. Да, и пятьдесят рублей в оба конца у нее нынче стоит.
– Дашь полтинник в
долг?
Малыш раскачивался в
автобусе. Один на двух сиденьях. Под ногами огромный шарабан, литров на сорок. Для остальных огромный, а ему в самый раз. Поселковые
нешумно обсуждали вчерашние новости. Костя, отсутствовавший три дня,
возвращался через них к людям. Расслабленно, поскольку бодрость в голову пока
не вернулась, старался в такт ухабам контролировать движение автобуса. Не
проехать свое болото чтоб. Хотя как его проедешь?
В поселке у каждого
было свое место в лесу. Лесовозная дорога уходила прямой веткой на семьдесят
километров в сторону архангельских болот. Лес здесь валят лет пятьдесят, так
что после первых порубок уже новый поднялся – и не отличишь. Парами и по одному
ягодники стали выходить на свою ягоду. Костино болото еще не доехано – оно самое дальнее будет. Ноги-то
у него – вот какие! На таких пробежать километров
тридцать-сорок – раз плюнуть, а тем более автобусом.
Приехали. Веркин водитель, он же сожитель азербайджанской
национальности, непонятно как оказавшийся в этих неизвестных его богу краях,
открыл двери – и автобус остался пустым.
– Сегодня не забирай.
Заночую тут. Завтра поеду, – предупредил усатого Малыш.
– Подгоню ласточку
где-то к шести.
Захлопнулись со скрипом
дверцы дряхлого пазика.
Голове стало чуть полегче – день белый на дворе. Раскатав болотные сапоги,
Костя перешел придорожную канаву. Разогнав на воде водомерок да
жуков-плавунцов, сунул голову в воду и намочил хорошенько воротник затасканной
брезентовой штормовки, истерзанной кривыми холостяцкими швами. Растворился в
лесу.
Он ходкий мужик. И за
грибами, и капканы на куницу поставить, и на рыбалку, и поохотиться…
да мало ли что в лесу надо. Встал да пошел – поди
угонись за сапогами сорок шестого калибра! Его болото – во-он там, за второй гривкой.
В перелеске под ногами
порохом рассыпается пересохший ягель. Давненько дождя не было. Сушь… Ягода
хоть была б, а то по такой погоде и не налилась небось
– стоит засушенная в куликах. Как шарабан набить? Мешок еще взял зачем-то –
думал колосовиков нарезать. Принимают и их вроде, по
сто двадцать за кило. Да где ж тут грибам-то быть, на жаре этой?
По тенистым закрайкам в
лесу морошка стояла хорошими полями, но крепкая совсем, даже верхушки зеленые –
не окрасились, рано. Дальше уходить надо, в чистину.
На открытых местах, наоборот, перезревшие мякушки –
какие держались на веточке, а другие расплылись комком или вовсе упали на мох.
Что за ерунда: там пока нельзя, а здесь уже почти неможно.
Косте необходима была просто зрелая ягода. Ведра он не взял, чтобы мякушек нарыть, а из шарабана они протекут соком на улицу.
Пошел искать нужные ягоды.
Где-то прихватывая
пястями, где по ягодке, пробирался он по болоту, отгоняя слепней. Решил брать
на ветер, потом кругом к ручью – там и заночевать. Наелся мякушек
до отвала. Голод обманом приглушил, голова от пьяной ягоды просветлела совершенно.
Вот где опохмеляться надо! Водички только теперь приспичило,
аж во рту все разъедает. До ручья бы дойти…
Ночью костер не палил.
Что его жечь-то в июле? Готовить все равно нечего и не в чем. Ягод налупился вон – глядишь, и сон придет. Зверя он не боится.
Каждый зверь в этом лесу понимает: здесь лежит Костя Малыш. Нож огромный
отцовский, из выпускного тракторного клапана выкованный, лежит тут же в старых
ножнах пущим аргументом. Наломав лапника, привалился поверх, накинув капюшон
штормовки от комаров, а руки втянув в рукава. Сейчас солнце сядет, и разлетятся
басурманцы, а пока жалят люто. Навалил веток и на
себя сверху.
Ночью снилась Анька.
Она почему-то танцевала с мелким Башкиркой. Люстра все равно раскачивалась, а у
Кости пришла нешуточная эрекция. Проснулся. Хочется пить, но идти к ручью лень.
Утром солнце не
выходило из плотного болотного тумана. Никак. Оно наверняка где-то есть, но
тумана больше – ковром. Напился и побрел туда. Куда, понятно не очень: ни
ветра, ни солнца. Но места вроде знакомые. Вот гривка, там канава какая-то.
Морошка понемногу начала попадаться. Лоси круги натоптали. Конкуренты – ягоду
что перемяли, что пожрали. А вот и они стоят. Пошли в жопу!
Это мое болото! Три лося и лосенок с кажущейся медлительностью унеслись в
туман. Костя берет дальше, внагибку шарахаясь по
сырому мху, – полшарабана уже рядом. Спина к полудню начинает побаливать –
тяжеловат все-таки Малыш для нагибательных работ.
Так, а где это мы? Туман дневной пожиже, а место
какое-то не мое.
Без паники он,
подгребая ягоду, которая как раз становилась все лучше и лучше, начал выходить
к дороге – она ведь в том направлении. Пьянящие мякушки в рот класть стало невмоготу – горло жгло ядовитой киселью. «Ладно, вечером сдам шарабанчик
по двести за кило в магазин и наемся вволю». Неспешно собирая, переставляет
сапоги по душистому болоту. Направление прикинул. Там. «Куплю водки литр».
Но ничего похожего на
дорогу не появлялось. Время явно далеко за обед. Вот же гад!
Так и автобус уедет – топай потом всю ночь голодным. Ведь эта рожа не подождет. Может, посигналит хоть? Быстро добегу на
шум…
Утром четвертого дня на
едва заметной тропке хрустнула два раза ветка. Костя вскинулся с лежанки – идет
мужик. Холодом вспотел загривок. Матушка-царица, что же это делается? Бежать?
Поздно. Мужик подошел ближе. В рваном спортивном костюме, тапочках-шлепанцах,
черной бороде и с двумя пакетами из магазина «Лента» в руках. Земные пакеты
успокоили, а не то бы оконфузился: сам Архангел Михаил!
– Михаил, –
представился мужик и сунул Косте маленькую пятерню.
Михаил пробирался
святым путем от братьев Муромского монастыря к братьям Соловецкого. Никакого
такого «путя» здесь Малыш не знал, и братья ему
никогда в жизни не попадались. Хотя где это «здесь»? Костя уже три дня вообще
не знал, где он.
Поесть у Михаила не
было ничего. Он же святым путем шел, а не с рыбным обозом. Тоже на ягодах. В
пакетах – скомканная лежанка на ночь, запасные шлепанцы и вода для питья.
Попили.
– Михаил, а нахера тебе это надо?
– Веру креплю, – ответил борода и пошел дальше.
Малыш, расспросив
ранее, что да как, направился в обратную сторону. Вчера «брат» какую-то дорогу
переходил. Часа через два следы тапочек он, с матерным криком на все окрестные
леса, все-таки потерял. От вида ягод тошнило. Морошка в шарабане перезрела, забродила
и потекла наружу по неплотно обстуканным жестянщиком алюминиевым швам. Он
вывалил ее еще вчера. Черника не дозрела хорошенько, но хотя бы не была такой
ядовитой. До поедания многочисленных лосиных какашек-кругляшей Костя рассудком не дошел. Кислица
вот попалась – постоял на карачках, погрыз.
Анька больше не
снилась. Не то попросил бы ее сходить к этой суке Верке,
чтобы ее горный козел посигналил на дороге. Но Анька не приходила. Никто не
приходил. Михаил вот разве что. Интересно: кроме пакетов, другой тары у него не
нашлось, что ли, по кустам лазать? Где он может быть сейчас – небось скоро в соловецкие колокола
вдарит. Прислушался. Нет, только ветки шумят и шумят. Неизведанно, на каком
ветру.
На восьмой день Костя,
напившись быстрой воды на перекате под мостом, вошел в поселок. Он не
остановился у своего дома, а сразу направился к Веркиному.
Нет, сдать ему было нечего, но вот пораздать
накопилось чуть. Сожитель с разбитой мордой, путая
слова всех народов мира, пытался объяснить ему, что тем вечером переругался с Веркой и на следующий день с ягодниками поехал другой
водитель. Новый автобусник не знал, в лесу кто-то ночует или нет. Выходит,
никто в поселке и не заметил – Малыша-то, Кости-то, нет! Вовка же на рыбалке
неделю, а жене его не пристало по чужим мужикам проведываться.
Костя заплакал.
Заплакал, рыча от досады. Пнув крыло ржавого предательского пазика, стоявшего у забора, пошел в магазин. Черт с
ней, с той тетрадкой и с тем, что там в ней написано! Но магазин был закрыт на
обеденный перерыв. Костя давно не знал, сколько времени и что бывает обед.
Гречка месячной и
восемь дней давности была прекрасна. В ней так здорово растопилось пожелтевшее
от старости сливочное масло. Икра покрылась плесенью полностью – не хотелось
ее.
За окном проехал
автобус – в лес, за людьми. Чернику принимать стали по сто двадцать.
Морошка тогда уже
отошла.