Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2016
Мария Ботева – детский
писатель, драматург, поэт, прозаик. Родилась в Кирове, окончила факультет
журналистики Уральского университета, Екатеринбургский государственный
театральный институт (семинар Н. Коляды), Школу документального кино и театра
М. Разбежкиной и М. Угарова.
Автор пяти книг. Лауреат молодежной премии «Триумф» (2005), шорт-листер
премии «Дебют» (2005) и премии Андрея Белого (2013).
ЗОНТ И АСФАЛЬТ
Асфальт плавится от жара, но Мишка все равно тыкает в него зонтом, рыжей тростью, идет к маме в больницу. Все его там знают, он поднимется на третий этаж, мама выйдет из ординаторской, а он скажет: «Ты забыла». Или не скажет, а просто отдаст, и все. И пусть мама сама думает, что сказать.
Страшно не любит Мишка этот зонт: он большой, неудобный. От него только неприятности. Весной мама отправила Мишку за огурцами – к ним машина привозит овощи и стоит прямо у дома. Он пошел покупать, а мама ему зонтик дала, только что прошел дождь, и она боялась, что снова начнется. Мишка стоит, ему продавщица взвешивает огурцы, говорит, сколько стоит. В это время мама по телефону позвонила, попросила купить еще зелени, болгарского перца, и что-то еще нужно было, но Мишка не запомнил, потому что в это время кто-то сказал:
– Мальчик, у меня же колготки.
Мишка маму сразу перестал слушать, оглядывается, а за ним стоит девушка, очень красивая, похожа на учительницу пения Розу Михайловну, может быть, ее дочка или сестра, только лучше. Он рот раскрыл, смотрит на нее и ничего не соображает.
Продавщица говорит:
– Ты бы зонтом не размахивал, порвешь ей колготки.
Тут только Мишка понял, что зонтик так потихоньку раскачивает.
– Я не машу, – ответил, – я тихонько.
– Тихонько он, – сказала девушка, – чуть мне не попал.
Не такая уж красивая, Роза Михайловна симпатичнее. И колготки ей никто не рвет.
– Разговорчивый. Еще огрызается, – сказала продавщица.
Мишка взял свои покупки и пошел домой. Идет и оглядывается, не может понять: красивая эта девушка или не очень? Сначала была красивая, потом похуже стала. А как подошел к подъезду, так решил, что нет, пожалуй, не очень-то красивая, просто симпатичная. Махнул зонтиком, он зацепился за пакет, порвал, все овощи высыпались, пришлось распихивать по карманам. Мама только вздохнула – голова садовая. Она всегда так вздыхает. Мишка виноват разве, что такой зонт неудобный? Сама сказала его взять, а сама потом вздыхает.
Раньше у зонта был чехол с лямками, можно было носить как рюкзак, за спиной, но потерялся, сейчас только в руках. Или так, опираясь на трость. Асфальт стал мягкий, и тросточка теперь – ему враг. Ничего, потерпит, главное – принести.
Вчера вечером кто-то приходил к маме, Мишка открыл дверь, а там стоит женщина, вся черная, а лицо толстое от слез.
– Мама дома? – женщина говорит, а тут и мама пришла в коридор.
– Иди в комнату, – сказала ему.
И они ушли на кухню и там разговаривали. Женщина плакала, мама – нет. Мама что-то ей все говорила, Мишка лежал на диване, только слышал: не плачьте, не надо, уладится. Потом Кулек на кухню пошел, открыл дверь лапой, сразу стало лучше слышно. Та женщина плачет, а мама ее утешает.
– Мы ведь всю жизнь… – говорит гостья. – Я никогда… ни разу… Будет жить он?
– Тетя Люба, лечить будем. Сейчас смотрят за ним. Зонд надо…
– Ты понимаешь…
– Конечно, конечно…
– Я, как узнала, куда его повезли, сразу говорю: только к Наташе, только к ней. Она нас знает. Ты же знаешь его давно, вместе же все тут…
– Знаю, конечно, тетя Люба.
Потом они долго молчали, Мишка даже перестал прислушиваться, начал засыпать. Слышит сквозь сон:
– Ты, Наташ, нас прости, что мы так к тебе… Думали, он тут у нас устроит… маленькую Чечню… Пишет хоть?
– Звонит, – ответила мама.
А, это они про папу, наверно. Он сколько слышал во дворе: чечен, чечен и отец твой чечен. Это Мишке все говорят: чечен и отец твой чечен. А мама сказала, что да, папа чеченец и Мишка, получается, тоже чеченец. Наполовину. А наполовину – русский. Ну и что тут такого? У них в классе есть русские, есть Рустам, он татарин, есть армянин Сурен. И ничего. А во дворе два человека как прицепятся: чечен да чечен. Мама говорит, не надо обращать внимания. Идти дальше, и все тут. Но однажды Мишка кинул ледышкой в дядю Юру, тот напился пьяный, увидел Мишку, закричал на весь двор:
– Я сжигал чеченские деревни! Эй, пойди сюда! – и сам к нему побежал.
Мишка поднял ледышку и кинул. Попал в сердце или просто в грудь, тогда дядя Юра совсем очумел, глаза красные, кулаки огромные. Размахнулся, Мишка зажмурился, ждет, когда его ударят, а дождаться не может. Открыл глаза, видит: мама стоит перед дядей Юрой в одном халате, держит ладони перед его лицом. И говорит ему вроде бы тихо, но Мишка все слышит:
– Я Анзору все скажу, ты его знаешь.
Дядя Юра сразу замолчал, пошел к себе в подъезд. Дома Мишка хотел спросить, почему папа уехал, но не стал, вспомнил, как мама сказала, что папа заставлял на голове носить платок, а она не хочет, говорит: «Я хирург, мне для другого нужна голова».
Так Мишка думал-думал, вспоминал и уснул совсем. Мама пришла его раздевать, а он спрашивает:
– Мама, а как тот мальчик?
– Какой мальчик?
– Ну мальчик. Которому зонтик нужен. Сын этой тети Любы. Ты его вылечишь?
– Сын? Это муж у нее болеет. Ты раздевайся, надо спать.
Утром Мишка проснулся, а мамы уже нет. И зонт стоит на месте. Вот он его взял и понес в больницу. Асфальт портится от зонта, но все равно Мишка тычет им в дорогу.
ВЕТЕР И ВЫСОТА
Облака лежат прямо на земле, так низко и так близко. До них можно добежать и обнять, схватить их руками, и Артем так бы и сделал, если бы не сидел в вагоне. Еще только середина весны, а он уже второй раз едет в поезде. Сейчас домой, а неделю назад – на соревнования. Они с Лешиком лежат на верхних полках и смотрят в окно. Мокрая весна, на земле лужи со льдом, в лесу еще осталось совсем немного снега – маленькие сугробики тут и там. Середина весны, самая макушка.
– Смотри, видишь какие, – говорит Артем, – ну, облака.
– Ага. Наверно, можно за них зацепиться, – отвечает Лешич.
Все-таки про облака больше никто бы так не сказал – только он да Лешка. Старшие ребята заморозились как будто в своих телефонах, некоторые играют в карты, папа внизу разгадывает сканворды. Даже не посмотрит на него. Устал, конечно, от всех, только и ждет, наверно, когда поезд остановится и ребят встретят их родители, увезут домой. Разборы поединков будут потом, на занятии через день. Но Артему и Лешичу можно и не ждать этого разговора, про них все ясно.
– Таких позорных боев, какие вы провели, – сказал папа еще на соревнованиях, – я никогда в жизни не видел. На ковре вели себя как девчонки, – сказал он им, – никакой спортивной злости. Никакой воли к победе. Худяков хотя бы в начале хоть что-то попробовал изобразить, а ты сразу же сдался. Запомните, здесь мам-пап нет. Никто сопли утирать не будет. Привыкли прятаться за мамку. Нечего нюни распускать!
Так он сказал, но Артем уже наклонился зашнуровать кроссовки и не стал ему отвечать. Ничего он не прячется, ничего он не распускает. Конечно, папе обидно, что Артем не выиграл ни одной схватки: сам тренер, а сын проигрывает все время. Плохо, когда твой папа тренер. Других ребят после занятий больше никто не ругает. А Артему еще и дома достается. Вот мама и защищает его: приходит и тяжело смотрит на папу. А больше ничего не делает. В это время Артем обычно уходит из комнаты, но папа продолжает кричать ему вслед:
– И ведь есть данные у тебя! Есть! Подключай голову! Хоть иногда! Здоровый парень! Второй класс! Пора!
А потом в момент затихает. Это из-за мамы. От ее молчания Артему с папой становится как-то не по себе. Артем сразу готов перемыть всю посуду, собрать с пола в своей комнате все рисунки, детали конструктора, одежду. Папа молчит, сопит, краснеет, потом говорит:
– Да все уже, все, Лен, я молчу.
Такие они разные, мама и папа.
– Знаешь, я просто хочу, чтобы ты понял, какая это радость – дзюдо, спорт, – приходит мириться папа.
Артем думает, что это никакая не радость, когда тебя кидают и мутузят все время, но не хочет расстраивать папу, говорит:
– Понимаю.
– Нет, ты пока не очень… Вот когда начнешь выигрывать, тогда. Это надо почувствовать, как…
– Как весну? – спрашивает Артем, а папа смотрит на него, морщит лоб.
– Нет, это другое.
И уходит. Снова Артем сказал что-то не то. Он все время чувствует себя виноватым перед папой. А что уж было на соревнованиях, и вспоминать не хочется. После каждой схватки ему хотелось спрятаться. В последний день папа так отругал их с Лешичем, что и на экскурсию по городу не хотелось, и на колесо обозрения. И даже на поезд. Но никуда не денешься, если все едут, и им тоже надо.
– Хотя бы тут не отлынивайте, – сказал папа, и они залезли в автобус.
На экскурсии была и другая команда, у которой тоже оставалось время до отъезда. Соперники. Вот Степанов, Николай кажется, смотрит в окно, тоже грустный. У него на этих соревнованиях всего-то и есть одна победа – над Артемом. А вот Виноградов – он победил и Артема, и Лешку Худякова и вообще добрался до третьего места.
С Лешичем они забрались в одну кабинку на колесе обозрения, и она медленно-медленно поплыла вверх. Все выше, выше, постепенно становилось все больше и больше видно. Удивительно, что в середине весны в этом городе уже работают аттракционы, вот что значит теплый климат. Когда поднялись над деревьями, Артем закрыл глаза и услышал, как в его капюшон залетает ветер.
– Ветер и высота, – тихонько проговорил Лешич.
И Артем повторил:
– Ветер и высота.
Они одновременно открыли глаза. Вокруг и правда был только ветер. Ветер и высота. Пожалуй, больше ничего из этой поездки Артему помнить и не хочется, только это колесо обозрения, тонкие зеленые листья на деревьях, совсем еще молодые и маленькие, только высоту и ветер.
– Здорово, – сказал Лешич, и Артем обрадовался, что сидит в одной кабинке именно с ним. Хорошо, что он когда-то привел Лешича на тренировку. Хорошо, что папа взял его в секцию.
Сначала у мальчиков получалось все одинаково – и отжимания, и приседания. И боролись они так, что в один день побеждал Артем, а в другой – Лешка. Им было интересно, кто выиграет в этот раз? Но потом Тема заболел и пропустил занятия, а когда вернулся, Лешич сразу же, в первом бою, его захватил и бросил. И еще несколько раз. На следующем занятии ему стало скучно все время побеждать, и он еле-еле каждый раз шел с ним на ковер. Победит – и они молча пожмут друг другу руки. Молча разойдутся. Хорошо, что сейчас они оказались вместе на колесе обозрения и Лешка сказал про высоту и ветер, а то Артем уже стал думать, что он всегда и везде теперь будет один, что никто не будет с ним разговаривать. И сейчас тоже удачно получилось, что они на соседних полках.
– Я вот думаю, можно до этих облаков дойти? – зашептал Артем, – Это, наверно, только кажется, что они близко, а на самом деле не доберешься. Но они красивые, да? Мне нравятся. Я такие только один раз видел. Мы поехали к бабушке в другой город, ну, на автобусе, не на поезде. Хотели на машине, но она сломалась, а бабушка ждет, у нее день рожденья. Пришлось на автобусе, а их мало бывает, боялись даже, что не хватит билетов…
– С кем ты разговариваешь? – вдруг спросил его папа.
– С Лешичем.
– С Худяковым? Так он же спит.
– Спит? Лешич! Леш!
Лешка посмотрел одним глазом и повернулся к стенке. В самом деле заснул.
– Папа, – сказал Артем, – пап. Посмотри, какие облака.
– Угу, – сказал папа и правда посмотрел в окно. По-настоящему, а не просто так глянул, и все.
– Красиво, да?
Папа молчал, смотрел в окно.
– Красиво, – наконец-то ответил, – да, красиво. Скоро приедем. Не дует тебе там?