Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2016
Алена
Бондарева
– литературный критик, главный редактор портала «Rara Avis. Открытая критика».
Современных
авторов подкупает кажущаяся простота сказочного жанра. Поэтому куда ни глянь –
сказочники все. Они как будто унаследовали дух традиционных сказок, примеров
которых полно в сборниках Проппа, Даля, Афанасьева и
Веселовского, – таких, где народная поэзия и выдумка проявили себя в полной
мере. Однако авторская сказка нынче не только испытывает серьезное влияние
других жанров, но и осознанно ими подменяется.
Происходит
это по многим причинам. Нередко от того, что детские писатели, играя по законам
книжного рынка, стремятся охватить наибольшую аудиторию. Включение в
повествование иносказательного, фантастического или сказочного элемента якобы
позволяет им одновременно обращаться как к подросткам, так и к детям самого
младшего возраста. Мол, ребенок согласно своему развитию вычитает в книге необходимое. Другая и, кстати, не менее распространенная
причина – авторы «не справляются с управлением». Поэтому довольно часто
вплетают в изначально реалистические тексты сказочные или фантастические
элементы. Например, Дина Сабитова в книге «Где нет
зимы» («Самокат», 2013), не вытянув заявленный конфликт (социальная адаптация
детей после потери родителей), скрасила жизнь своих героев с помощью сказочных
персонажей, – так появились говорящая кукла и домовой.
А
вот Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак – авторы
массового подросткового фэнтези – прибегают к
сказочным и фантастическим элементам для ускорения процесса создания своих
однотипных книг. Изготовляются они по одним и тем же лекалам: узнаваемые реалии
привычно чередуются с вымыслом. Например, в псевдоисторическом «Москвесте», («Время», 2011), разворачивающем типичный сюжет
с «попаданцами», авторы используют условную
фантастическую обстановку для рассказа об условном взрослении: девочка успевает
принять роды, а мальчик поработать на лесоповале.
Но
сложнее всего приходится сказке волшебной, особенно в постгаррипоттеровскую
эпоху. Период откровенных фанфиков и пародий миновал,
книги вроде «Тани Гроттер» Дмитрия Емца и «Порри Гаттера» Андрея Жвалевского и Игоря Мытько,
конечно, до сих пор переиздаются, но вряд ли могут считаться адекватными и
полноценными образцами сказочного жанра.
В
волшебных историях довольно часто сказочный элемент подменяется фэнтезийным, а исконный миф – мотивами, взятыми из
рыцарского романа, Священного Писания, древнегреческой космогонии и так далее.
Поэтому эксперименты вроде книжек Марины Аромштам
«Кот Ланселот и золотой город. Старая английская
история» («КомпасГид», 2014) и «Легенда об Ураульфе, или Три части Белого» («КомпасГид», 2011) остаются постмодернистскими опытами и
больше напоминают переводное подростковое фэнтези.
Впрочем,
есть у нас и сказочники, работающие с волшебством почти по-андерсеновски
– это писатель-эмигрант Евгений Клюев и москвичка Ася Кравченко. Книги Клюева
«От шнурков до сердечка» («Время», 2014), «От мыльного пузыря до фантика»
(«Время», 2011) – занимательные истории о жизни вещей. Своими поэтическими
рассказами автор легко показывает, что настоящий сказочник умеет сложить
волшебный сюжет о чем угодно, будь то подзорная труба или зонтик. А вот Ася
Кравченко выходит в сказку через семейные рассказы и трогательные домашние
предания.
Самый
любопытный процесс «коррозии» сказочного жанра произошел в области
так называемой бытовой сказки. В итоге она деформировалась до неузнаваемости,
лишилась нарратива и необходимой морали в финале.
Возможно,
виной тому мнимая открытость жанра. Вроде бы авторам не нужно придумывать новый
мир, населять его волшебными существами. Достаточно обрисовать типическую
ситуацию и сделать какой-то из нее вывод. Но на деле такая сказка тяготеет к
анекдоту, фельетону или притче. Например, книга поэта и прозаика Артура Гиваргизова «Про королей и вообще» («Гаятри»,
2005) – скорее сборник абсурдных
историй, герои которых лишь номинально сказочные, на самом деле перед нами
набор реальных взрослых типажей и псевдосказочных
обстоятельств.
«Фрося
Коровина» («Клевер Медиа Групп», 2014) Станислава
Востокова (автора, предпочитающего работать с темой природы) хоть и отвечает
задачам бытовой сказки: в книге рассказывается о девочке, остающейся за хозяйку
в деревенском доме вместе с ученым медведем, – по факту юмористическая школьная
повесть с фантастическими элементами.
Сказочник Сергей Седов и вовсе пишет небольшие
истории анекдотического склада. В его самой известной книге
«Сказки про мальчика Лешу» (Livebook,
2013) главный герой – школьник с волшебными способностями. Интересно, что в
текстах Седова есть и традиционные сказочные элементы, например, зачин: «однажды», «как-то раз Леша…». Но эти
композиционные «заимствования» лежат лишь в стилистической плоскости. Поэтому
мораль в финале звучит с авторской интонацией и для читателя непредсказуема.
Вот как-то раз Леша превратился в березку, а один турист решил срубить дерево.
Леша поймал его за шиворот и стал уму разуму учить: «Бьет тоненькой веточкой и
приговаривает: – Не руби березок, не руби елок, не руби дубков, не руби
сосенок, не руби вишенок, не руби ясеней, не руби рябинок, не руби баобабов…
Леша мно-о-о-о-о-ого деревьев знал!».
Изменения
претерпевают и авторские сказки о животных. Например, в книге Дины Сабитовой «Мышь Гликерия. Цветные и полосатые дни»
(«Розовый жираф», 2012) автор-филолог упивается жонглированием словами. А в
случае повести Анастасии Строкиной «Кит плывет на
север» («КомпасГид», 2015) речь и вовсе идет об
обращении к архетипам и знакомым сюжетам, вроде обряда инициации. Номинально
тут есть и волшебное животное, и сказочный помощник: загадочное существо мамору путешествует вместе с китом в поисках острова,
который даст мамору имя. Но в реальности перед нами
фантастическая история, абсолютно вымышленный мир, и только использование
определенных элементов (композиционный рефрен и очевидный поучительный финал)
создают ложное впечатление сказки-притчи.