Екатерина Иванова (Федорчук) – литературный критик, литературовед, журналист.

 

 

Обращение Анны Старобинец, известной своими сказочными триллерами для взрослых читателей, к детской литературе впечатлительных родителей может насторожить. Ребенок присутствует во всех ее произведениях, но чаще всего не как адресат, а как персонаж. И почти всегда – в роли жертвы, объекта манипуляции темных сил: цивилизации насекомых в повести «Переходный возраст», сказочных злодеев в «Убежище 3/9». Ребенок становится катализатором действия в антиутопии «Живущий», жертвой чудовищного равнодушия взрослых в рассказе «Икарова железа», жертвой инопланетян в повести «Споки». Один из самых сильных сквозных образов Старобинец – это образ матери, теряющей своего ребенка. Разумеется, все это очень сильно «18+».

Серия книг писательницы «Зверский детектив» заявлена как детская литература и выпущена в категории «12+». Смог ли автор постмодернистских страшилок удержаться в заданных возрастных рамках? Описание бара, в котором, как и положено нормальному голливудскому боевику, начинается действие первой детективной истории, выглядит весьма неаппетитно: тут вам и алкогольные напитки «сладко-терпкий коктейль с забродившими домашними мухами», и фирменное блюдо от шеф-повара «Пень-Колода» – «большой, жирный, трухлявый, полный чуть подкопченных на солнце личинок…» А «двое сычей», на клюве одного из которых «повисла жирная забродившая муха», созданы, кажется, для того, чтобы нанести душевную травму родителям, читавшим в детстве «Карлсона» и «Чебурашку».

«Шокирующая сцена, – говорит и сама автор устами (ну или что там у него, клювом?) одного из героев. – Мы получили большую травму».   

Эти первые, довольно неприятные, если не сказать чернушные, страницы – своеобразная игра автора на границах дозволенного в рамках данной возрастной категории. Эдакий вызов свободного художника, которому претят навязанные правила игры. Их волей-неволей приходится соблюдать, но так приятно чуть-чуть нарушить. А вот дальше Старобинец придерживается возрастных рамок с ехидной педантичностью. В зверском детективе льется кровь, летят пух и перья, но на форзаце этой серии можно с полным основанием написать, что (даю зверский спойлер!) в ней не погибло ни одно животное. Таким образом, книга построена по всем законам классического детектива, за вычетом кровавого преступления. Здесь будет преступление-загадка, все ключи к отгадке которой даны нам с самого начала, пожилой сыщик-полицейский, умудренный опытом и вооруженный нечеловеческим интеллектом и зверским чутьем, его молодой и малость бестолковый помощник – модификация классической фигуры «простодушного» и олицетворение ординарного мышления, яркий ряд подозреваемых, жертв, злоумышленников и сопутствующих лиц, простите, морд. В «Зверском детективе» в занимательном соотношении представлены погони, размышления, лирические отступления, юмор и ирония.   

Так же, как с возрастными рамками, писательница играет с ожидаемым воспитательным эффектом детских повестей. Книга Старобинец работает не в области морали, а в области права, вторая повесть цикла так и называется – «Право Хищника». В центре ее внимания не жертва, не преступник и даже не сыщик с его острым умом, а подозреваемый. Невинная жертва машины правосудия. И в этом отличие схемы, по которой работает Старобинец, от классического детектива. Конечно, в настоящем детективе всегда присутствуют побочные ходы, связанные с ошибкой следствия, которые уводили от истины, но это именно побочный поворот сюжета. В центре внимания Старобинец не то, как нашли виновного, а то, как оправдали невинного (не вообще невинного, белого и пушистого, а невиновного в данном конкретном преступлении).

Все три «зверские» истории, написанные Анной Старобинец, учат тому, что такое презумпция невиновности. Тому, что, пока вина не доказана, человека – или зверя – нужно называть не преступником, а подозреваемым. Эту фразу в тексте произносят много раз подряд, с разной интонацией и в разных ситуациях, так что дети наверняка запомнят. 

Во второй повести, написанной явно в параллель с повестью Яна Экхольма «Тутта Карлсон первая и единственная, Людвиг Четырнадцатый и другие», рассматривается и проблема международной дипломатии.  У вас, скажем, в лесу один закон, а у нас в курятнике – другой. И как тут быть? А как быть, если выясняется, что власть нашего курятника в лице Нины Палны замыслила нечто невообразимое, например, сварить из законопослушных добропорядочных куриц бульон? (Вполне прозрачная отсылка к известной повести Виктора Пелевина «Затворник и Шестипалый».) Реакция курятника на преступные с точки зрения закона Дальнего Леса, но законные с точки зрения курятника намерения хозяйки подана в комическом ключе:

«– Свободу курятнику! – провозгласил Петюня. – Мы – не супы! Супы – не мы!

– Супы немы, супы немы! – заволновались куры. – Свободу! Курятник против супа! Курятник против бульона!

– Стоп бульон! – Петюня горделиво воздел крыло.

– Стоп бульон! Стоп бульон! Стоп бульон! Стоп бульон! – подхватили куры». 

В третьей повести с интертекстуально нагруженным названием «Когти гнева» рассматривается проблема терроризма и, что несколько неожиданно, проблема восприятия обществом радикальных форм авангардного искусства, которые вторгаются в жизнь Дальнего Леса. Кстати, интересно, что, хотя действие происходит в России (судя, например, по имени хозяйки курятника Нины Палны), лес явно американский: где еще водятся скунсы, способные на внезапный «перформанс»?

В связи с этой серией интересно поговорить и об образе человека, представленном через образ животного.

Зверушки в детских книгах от «Маугли» до «Крокодила Гены» изображаются антропоморфными. С человеческой душой, с человеческими чувствами. И если у Киплинга звери живут в естественной среде и в них многое определяется их животной природой, хотя и не все, то в крокодиле Гене нет ничего от собственно крокодила. Народные сказки о животных также рисуют нам весьма условный животный мир, в котором от реально природного осталось совсем немного.

В книгах Старобинец не то чтобы образ героев был более приближен к животным прототипам – нет, у нее образ человека приближен к образу животного. Как настоящие животные, герои «Зверского детектива» полностью изъяты из сферы нравственной оценки. Они живут инстинктами, которые сами по себе не хороши и не плохи, но приемлемы или неприемлемы в данном обществе. Инстинкты можно подчинить себе, и, в отличие от реальных животных, сказочные зверушки Старобинец могут сделать это весьма успешно. Да, это трудно. Но закон есть закон. Есть зайчиков, воровать и убивать в этом мире нельзя не потому, что это аморально, а потому, что это противозаконно. Само желание Лисы хоть раз в жизни задушить курочку вполне нейтрально, но его нельзя осуществить на данной территории. Читай: темные инстинкты человека есть неотъемлемая часть его натуры. Бессмысленно просвещать нравы, бессмысленно бороться с желанием убивать, грабить, воровать, мстить. Единственное, что мы можем сделать, – это гармонизировать общество с помощью законодательства. Человека можно сделать человеком, только внушив ему лояльность по отношению к закону.

Юридическая норма не имеет нравственного основания, как, например, это было в книге Киплинга, в которой знаменитый «закон джунглей» опирался на некий безусловный нравственный императив, одинаково понятный всем разнообразным лесным созданиям. Но в сказке-детективе Старобинец такого общего основания, безусловного для всех, и для хищника и для жертвы, просто нет.

Моральный урок, который можно извлечь из этой книги, таков: ты можешь принадлежать к любой культуре, исповедовать любые ценности, обладать любым набором уникальных личностных черт и как угодно себя идентифицировать (хоть как кот, хоть как барсук), но ты обязан уважать закон, до тех пор пока ты член нашего общества. Не больше. Но и не меньше.

Высшая инстанция, к которой апеллирует автор этой книги, – это не совесть, а закон в самом узком юридическом смысле этого слова.

Тут можно сделать массу публицистических отступлений о том, что закон в России (да и не только в России, если честно) – что дышло и что вряд ли наши дети будут жить в правовом обществе. Ну а если вдруг все они зауважают закон, глядишь, и построится это общество мечты.  Или о том, что закон, не вырастающий из традиционных установок общества, не опирающийся на совесть, – это весьма страшная вещь. Что закон может повелеть убить младенца в чреве матери или старика на ложе болезни. Но и пренебрежение законом, который плох с точки зрения той или иной культурной традиции, может обернуться большой кровью. А все потому, что закон не спасает, о чем писал еще апостол Павел в послании к Римлянам: даже универсальные заповеди типа «не убей» и «не укради» не спасают человека от внутреннего зверя. А все потому, что от внутреннего зверя спасает не Закон, а Благодать. Но это уже совсем другая история.

Вернемся к книге Старобинец. Она прививает уважение к закону и уважение к человеку, основанное не на его личных качествах, а на его законных правах. Сам по себе этот навык полезен. Особенно в мультикультурном атомизированном обществе потребления. Но я не уверена, что наши дети будут жить именно в таком обществе. Не уверена, что я хочу, чтобы они так жили.

Некоторое внутреннее напряжение вызывает у меня чувство, что в этой книжке не остается места для такой простой и наивной борьбы Добра и Зла, которая только и может удержать человека в границах человеческого.

Впрочем, Старобинец и не обязана писать книгу обо всем на свете. Свою задачу она выполнила, а для серьезных моральных дилемм есть другие книги и другие авторы.

Для детей ли эта книга? Мне кажется, что нет. Это очень талантливая стилизация под детскую литературу, с помощью которой Старобинец дает сатирическое описание современного общества. Двойной фильтр – условности детективного жанра и условности книги для детей – делает этот текст действительно изящным образцом действительно изящной словесности.

Своему ребенку я книги из этой серии читать не дам, но сама прочту внимательно, как и всё, что выходит из-под «зверского» пера Анны Старобинец.