Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2016
Екатерина Иванова (Федорчук)
– литературный критик, литературовед, журналист.
Обращение Анны Старобинец, известной своими сказочными триллерами для
взрослых читателей, к детской литературе впечатлительных родителей может
насторожить. Ребенок присутствует во всех ее произведениях, но чаще всего не
как адресат, а как персонаж. И почти всегда – в роли жертвы, объекта
манипуляции темных сил: цивилизации насекомых в повести «Переходный возраст»,
сказочных злодеев в «Убежище 3/9». Ребенок становится катализатором действия в
антиутопии «Живущий», жертвой чудовищного равнодушия взрослых в рассказе «Икарова железа», жертвой инопланетян в повести «Споки». Один из самых сильных сквозных образов Старобинец – это образ матери, теряющей своего ребенка.
Разумеется, все это очень сильно «18+».
Серия книг писательницы
«Зверский детектив» заявлена как детская литература и выпущена в категории
«12+». Смог ли автор постмодернистских страшилок удержаться в заданных
возрастных рамках? Описание бара, в котором, как и положено нормальному
голливудскому боевику, начинается действие первой детективной истории, выглядит
весьма неаппетитно: тут вам и алкогольные напитки «сладко-терпкий коктейль с
забродившими домашними мухами», и фирменное блюдо от шеф-повара «Пень-Колода» –
«большой, жирный, трухлявый, полный чуть подкопченных на солнце личинок…» А
«двое сычей», на клюве одного из которых «повисла жирная забродившая муха»,
созданы, кажется, для того, чтобы нанести душевную травму родителям,
читавшим в детстве «Карлсона» и «Чебурашку».
«Шокирующая сцена, –
говорит и сама автор устами (ну или что там у него, клювом?) одного из героев.
– Мы получили большую травму».
Эти первые, довольно
неприятные, если не сказать чернушные, страницы – своеобразная игра автора на
границах дозволенного в рамках данной возрастной категории. Эдакий
вызов свободного художника, которому претят навязанные правила игры. Их
волей-неволей приходится соблюдать, но так приятно чуть-чуть нарушить. А вот
дальше Старобинец придерживается возрастных рамок с
ехидной педантичностью. В зверском детективе льется кровь, летят пух и перья,
но на форзаце этой серии можно с полным основанием написать, что (даю зверский спойлер!) в ней не погибло ни одно животное. Таким образом,
книга построена по всем законам классического детектива, за вычетом кровавого
преступления. Здесь будет преступление-загадка, все ключи к отгадке
которой даны нам с самого начала, пожилой сыщик-полицейский, умудренный опытом
и вооруженный нечеловеческим интеллектом и зверским чутьем, его молодой и малость
бестолковый помощник – модификация классической фигуры «простодушного» и
олицетворение ординарного мышления, яркий ряд подозреваемых, жертв,
злоумышленников и сопутствующих лиц, простите, морд. В «Зверском детективе» в
занимательном соотношении представлены погони, размышления, лирические
отступления, юмор и ирония.
Так же, как с
возрастными рамками, писательница играет с ожидаемым воспитательным эффектом
детских повестей. Книга Старобинец работает не в
области морали, а в области права, вторая повесть цикла так и называется –
«Право Хищника». В центре ее внимания не жертва, не преступник и даже не сыщик
с его острым умом, а подозреваемый. Невинная жертва машины правосудия. И в этом
отличие схемы, по которой работает Старобинец, от
классического детектива. Конечно, в настоящем детективе всегда присутствуют
побочные ходы, связанные с ошибкой следствия, которые уводили от истины, но это
именно побочный поворот сюжета. В центре внимания Старобинец
не то, как нашли виновного, а то, как оправдали невинного (не вообще невинного,
белого и пушистого, а невиновного в данном конкретном преступлении).
Все три «зверские»
истории, написанные Анной Старобинец, учат тому, что
такое презумпция невиновности. Тому, что, пока вина не доказана, человека – или
зверя – нужно называть не преступником, а подозреваемым. Эту фразу в тексте
произносят много раз подряд, с разной интонацией и в разных ситуациях, так что
дети наверняка запомнят.
Во второй повести,
написанной явно в параллель с повестью Яна Экхольма «Тутта Карлсон первая и
единственная, Людвиг Четырнадцатый и другие»,
рассматривается и проблема международной дипломатии. У вас, скажем, в лесу один закон, а у нас в
курятнике – другой. И как тут быть? А как быть, если выясняется, что власть
нашего курятника в лице Нины Палны замыслила нечто
невообразимое, например, сварить из законопослушных добропорядочных куриц
бульон? (Вполне прозрачная отсылка к известной повести Виктора Пелевина
«Затворник и Шестипалый».) Реакция курятника на преступные с точки зрения
закона Дальнего Леса, но законные с точки зрения курятника намерения хозяйки
подана в комическом ключе:
«– Свободу курятнику! –
провозгласил Петюня. – Мы – не супы! Супы – не мы!
– Супы немы, супы немы!
– заволновались куры. – Свободу! Курятник против супа! Курятник против бульона!
– Стоп бульон! – Петюня горделиво воздел крыло.
– Стоп бульон! Стоп
бульон! Стоп бульон! Стоп бульон! – подхватили куры».
В третьей повести с интертекстуально нагруженным названием «Когти гнева»
рассматривается проблема терроризма и, что несколько неожиданно, проблема
восприятия обществом радикальных форм авангардного искусства, которые
вторгаются в жизнь Дальнего Леса. Кстати, интересно, что, хотя действие
происходит в России (судя, например, по имени хозяйки курятника Нины Палны), лес явно американский: где еще водятся скунсы,
способные на внезапный «перформанс»?
В связи с этой серией
интересно поговорить и об образе человека, представленном через образ
животного.
Зверушки в детских
книгах от «Маугли» до «Крокодила Гены» изображаются антропоморфными.
С человеческой душой, с человеческими чувствами. И если у Киплинга звери живут
в естественной среде и в них многое определяется их животной природой, хотя и
не все, то в крокодиле Гене нет ничего от собственно крокодила. Народные сказки
о животных также рисуют нам весьма условный животный мир, в котором от реально природного осталось совсем немного.
В книгах Старобинец не то чтобы образ героев был более
приближен к животным прототипам – нет, у нее образ человека приближен к
образу животного. Как настоящие животные, герои «Зверского детектива» полностью
изъяты из сферы нравственной оценки. Они живут инстинктами, которые сами по
себе не хороши и не плохи, но приемлемы или неприемлемы в данном обществе.
Инстинкты можно подчинить себе, и, в отличие от реальных животных, сказочные
зверушки Старобинец могут сделать это весьма успешно.
Да, это трудно. Но закон есть закон. Есть зайчиков, воровать и убивать в этом
мире нельзя не потому, что это аморально, а потому, что это противозаконно.
Само желание Лисы хоть раз в жизни задушить курочку вполне нейтрально, но его
нельзя осуществить на данной территории. Читай: темные инстинкты человека есть
неотъемлемая часть его натуры. Бессмысленно просвещать нравы, бессмысленно
бороться с желанием убивать, грабить, воровать, мстить. Единственное, что мы
можем сделать, – это гармонизировать общество с помощью законодательства.
Человека можно сделать человеком, только внушив ему лояльность по отношению к
закону.
Юридическая норма не
имеет нравственного основания, как, например, это было в книге Киплинга, в
которой знаменитый «закон джунглей» опирался на некий безусловный нравственный
императив, одинаково понятный всем разнообразным лесным созданиям. Но в
сказке-детективе Старобинец такого общего основания,
безусловного для всех, и для хищника и для жертвы, просто нет.
Моральный урок, который
можно извлечь из этой книги, таков: ты можешь принадлежать к любой культуре,
исповедовать любые ценности, обладать любым набором уникальных личностных черт
и как угодно себя идентифицировать (хоть как кот, хоть как барсук), но ты
обязан уважать закон, до тех пор пока ты член нашего
общества. Не больше. Но и не меньше.
Высшая инстанция, к
которой апеллирует автор этой книги, – это не совесть, а закон в самом узком
юридическом смысле этого слова.
Тут можно сделать массу
публицистических отступлений о том, что закон в России (да и не только в
России, если честно) – что дышло и что вряд ли наши дети будут жить в правовом
обществе. Ну а если вдруг все они зауважают закон, глядишь, и построится это
общество мечты. Или о том, что закон, не
вырастающий из традиционных установок общества, не опирающийся на совесть, –
это весьма страшная вещь. Что закон может повелеть убить младенца в чреве
матери или старика на ложе болезни. Но и пренебрежение законом, который плох с
точки зрения той или иной культурной традиции, может обернуться большой кровью.
А все потому, что закон не спасает, о чем писал еще апостол Павел в послании к
Римлянам: даже универсальные заповеди типа «не убей» и «не укради» не спасают
человека от внутреннего зверя. А все потому, что от внутреннего зверя спасает
не Закон, а Благодать. Но это уже совсем другая история.
Вернемся к книге Старобинец. Она прививает уважение к закону и уважение к
человеку, основанное не на его личных качествах, а на его законных правах. Сам
по себе этот навык полезен. Особенно в мультикультурном
атомизированном обществе потребления. Но я не
уверена, что наши дети будут жить именно в таком обществе. Не уверена, что я
хочу, чтобы они так жили.
Некоторое внутреннее
напряжение вызывает у меня чувство, что в этой книжке не остается места для
такой простой и наивной борьбы Добра и Зла, которая только и может удержать
человека в границах человеческого.
Впрочем, Старобинец и не обязана писать
книгу обо всем на свете. Свою задачу она выполнила, а для серьезных моральных
дилемм есть другие книги и другие авторы.
Для детей ли эта книга?
Мне кажется, что нет. Это очень талантливая стилизация под детскую литературу,
с помощью которой Старобинец дает сатирическое
описание современного общества. Двойной фильтр – условности детективного жанра
и условности книги для детей – делает этот текст действительно изящным образцом
действительно изящной словесности.
Своему ребенку я книги
из этой серии читать не дам, но сама прочту внимательно, как и всё, что выходит
из-под «зверского» пера Анны Старобинец.