Сказка
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2016
В стародавние времена волшебство было делом обычным. Даже мухи творили чудеса, потирая лапки, что уж говорить о волшебниках. Правда, люди и звери тогда мало отличались друг от друга: все говорили на общем языке и жили в большой Стране между двух рек, замыкающих землю. А что было за реками – никто не знал. Царя тогда не было, и солдат не было, и особенно никто ни с кем не воевал. Разве что барсуки иногда подерутся: они хуже всех разговаривали и не всегда самих-то себя понимали. Еще известно, что люди и звери в той Стране питались только плодами земли и никто никого не ел.
Неприятности там все же случались. Но разрешались сами собой – по справедливости. Кто нашкодил, вину свою знал. В особо запутанных случаях ходили к Волшебнику-на-горе, но бывало это редко – раз в сто или двести лет. Про такое потом сочиняли сказки и пели песни. Если, конечно, до Волшебника удавалось добраться. А дело в том, что в еще более старые времена Волшебника уже считали самым мудрым и досаждали ему беспрестанно всякими глупостями. Бывало, прикатят тыкву и просят разделить тыквенные семечки, да так, чтобы у каждого в ломте было нужное количество. И до того народец Волшебника замучил, что старик сказал: «Дети, эти дела вы можете решить сами. И есть у вас судья – ваша совесть», ну или примерно так. И удалился на гору. Это была неприступная гора – вершина ее уходила за облака, а склоны – почти отвесные – были голы и только у подножия поросли буреломным лесом. И ни за что бы туда не добраться, но сотворил Волшебник вокруг горных боков узкую лестницу в тысячу тысяч ступеней. Так что никакую тыкву туда уже не закатишь.
До начала нашей истории последним на гору ходил Золотой Олень, но не справедливости искать, а посмотреть, живет ли там какой-нибудь волшебник на самом деле. Волшебный народ очень над ним насмехался: охота было ноги топтать. Тогда давно уже никто на гору не поднимался, и стали Волшебника забывать, сами с делами управлялись. А Олень ушел за облака да и не вернулся.
А потом случилось вот что.
В одном местечке, недалеко от той самой горы, стоял посреди болота хуторок. Человеку туда добраться – только на лодке, а остальным – по воздуху или вплавь. Жила там добрая женщина с тремя дочерьми. И люди, и звери, и птицы звали ее «матушка». Была она хорошая волшебница, но чудеса творила редко. Так уж почему-то бывает: чем лучше волшебник, тем труднее у него чудес допроситься. (Это кто попроще готовы день и ночь кудесничать, а некоторые так вообще – фокусы показывают.) Раньше на месте болота стояла деревенька. Но что-то там не заладилось: то ли дождливый год выдался, то ли бобры речку не так запрудили, но заболотилась земля. Все оттуда ушли. А Хуторок-на-болоте остался. Матушка решила, пока девочки маленькие, никуда с места трогаться не станут. Комары тогда не кусались, лихорадками болотными не болели, так что житье было неплохое, только уединенное.
Был у сестер и батюшка. С болота много ли еды добудешь: так, ягоды да водяные орехи, а надо семью кормить, народу волшебному помогать. Чудом, конечно, можно пшеницу и на болоте вырастить. Но истощается от этого земля. Вырастишь раз, а земля силы потеряет, и пропасть в ней откроется. Все пропасти на земле – от неумеренного волшебства. Вот потому и приезжал батюшка нечасто, но всегда с корзинами хлеба, с гостинцами – яблоки, орехи, мед привозил. Побудет дома денек-другой и снова уедет. Так и жили.
Из девочек старшую звали Эша. Ее волосы были похожи на живой огонь. Встанет она, бывало, под ветром, а на голове – точно буйное пламя колышется. Тряхнет волосами – искры летят. Было ей тринадцать лет. Среднюю звали Лайла, и ей было десять. Она не походила на сестру: волосы у нее были черные и длинные. И если уж Лайла стояла под ветром, то казалось, что наступила ночь. Была она скрытной и улыбалась таинственно, словно знала какую-то необычайную тайну. Младшей было шесть лет, и звали ее Мия. Когда матушка расчесывала поутру ее золотые и серебряные косы и случалось дунуть ветерку, могло показаться, что стоят и солнце, и дождь одновременно.
Мия больше сестер скучала по батюшке. Первая встречала его, а проводить все не получалось – бывало и проснется до зари, а батюшки уже нет.
– Зачем батюшка всем помогает? – удивлялась Мия. – Пусть с нами подольше живет. Разве мы ему не самые близкие? Разве он не нас больше всех любит?
– Любит он нас, дочка, любит, – отвечала ей матушка. – Только настоящая любовь – не такая, когда дорого только свое.
Решила Мия в следующий раз узнать у батюшки, почему это он других тоже любит – он же не их отец! Села к окошку, стала яблоко грызть. И так ей показалось обидно, что ее дорогой батюшка ради чужих людей да зверей с ней – Мией – разлучается. «Может, он еще и гостинцы им возит? Яблоки дарит?» Надулась Мия, слезы сами потекли. А окошки в доме были из разноцветного стекла – солнце в них так и играло. Смотрит Мия сквозь слезы, а стекло вдруг помутилось, и какой-то страшный дивный зверь на нее с окна глянул: голова орлиная – а не орел, тело – как у льва, лапы когтистые и крылья огромные на спине. Сморгнула Мия слезы – нет никакого зверя, показалось. «Вот глупость какая», – подумала Мия. Захлопнула окошко. А тут – бац! – из-за ставня маленькая черная книжка выпала. Размером с две ладошки, переплет бархатистый, как шкурка у крота, а главное – замочек на ней, никак не откроешь. Покрутила Мия книжку, даже уголок попыталась отогнуть – ничего не выходит. Пошла у матушки спросить, что это за книжка у них в доме такая.
– А-а, в ней батюшкины незаконченные изобретения, – сказала матушка, оторвавшись от стирки. – Поди, убери на полку.
Потопталась Мия и уже было пошла, но тут прибежали сестры с корзинкой болотных орехов. Веселые, красивые. И давай вокруг нее скакать и дразниться: «У Мии книжка! У Мии книжка!» (А надо сказать, свою волшебную книгу можно было завести только по исполнении ста лет – такой был порядок. Да и жили тогда вообще очень долго.)
Мия надулась – обиделась, а Лайла цоп у нее книжку и бежать. Эша за ней. Смех, визги: «Отдай! – Не отдам! – Ой, какая мягкая!»
Вздохнула матушка, стирку бросила и в дом пошла. Книжку забрала и погладила, точно зверька какого:
– Видите, на книжке замок? Для чего, думаете, батюшка его поставил? Вам, белки неразумные, в эту книжку заглядывать – ни-ни! – Матушка погрозила им. – Придет срок, батюшка каждой такую подарит.
Убрала чудесную книгу и ушла на двор – доканчивать стирку.
– Ну и пожалуйста… – сказала Эша и показала двери язык.
Девочки уселись вокруг корзинки и стали медными молоточками колоть орехи.
– Я вот знаю, почему нам книгу не дают, – сказала Лайла, повела загорелым плечом и улыбнулась. А улыбка у нее была с хитринкой. – Скоро у Эши именины. Батюшка наверняка придумал какое-нибудь волшебство ей в подарок.
Эша хмыкнула.
– А может, и нам тоже, – продолжала Лайла. – Вот ты, Мия, хотела бы знать, что тебе подарят?
Мия подумала, что, конечно, хотела бы. Но тогда ведь на сам праздник ей будет уже неинтересно. Она не нашлась, что ответить, и пожала плечами.
– Давай, Мия, возьми книжку. Мы посмотрим, а потом снова уберем. Никто не узнает… Или тебе что – неинтересно?
– Вообще-то, книжка заперта, – сердито напомнила Эша.
– Фи, – сказала Лайла, потягиваясь, как лесная кошка, – такие замочки только от глупышек, вроде вас. Я-то давно научилась замочки открывать.
От возмущения Эша промахнулась и ударила молоточком по пальцу:
– Ах!..
– Ну, я же говорю, – продолжала дразнить ее Лайла, – ты и ореха из скорлупы не достанешь!
– Но матушка запретила… – начала Мия.
– Это я не достану ореха?! – закричала Эша. Она замахнулась на сестру молоточком, и они стали носиться вокруг стола, с которого полетели орехи и скорлупа. Мия вздохнула и пошла собирать ежевику. А в доме ссора переросла в веселую возню. Мия со двора слышала, как сестры ойкают и смеются.
К вечеру затеяли пирог. Достали домашнюю книгу с рецептами на все случаи жизни. И вдруг оказалось, что баночка для соли пуста. А плыть на лодке в Старые Пеньки на ночь глядя совсем не хотелось. Но и без пирога было грустно. Тогда Лайла, как маленькая черная лиса, стала ластиться к матушке:
– Ну пожалуйста… Ну что тебе стоит… Эше будет обидно, она колола орехи для пирога, даже вон палец зашибла! А Мия ежевику собирала… Ну-у-у, пожа-а-луйста…
Матушка с улыбкой согласилась, но только велела им по дому не носиться и Эше волосами не трясти, чтобы дом не спалить.
– Хорошо, матушка! – закричали сестры в один голос и от радости тут же стали носиться по дому.
Потом они немного постояли на маленьком причале, глядя, как удаляется огонек в лодке. А самой лодки уже не было видно в густеющих сумерках.
– Вот мы и одни… – сказала Лайла, входя в дом.
– А вдруг матушка заблудится, – сказала Мия. – Мне страшно.
– Ничего и не страшно, – сказала Эша. – Матушка не заблудится, а мы можем делать что хотим. – И она дернула Лайлу за косу.
– Ты опять собираешься играться, как маленькая? – сказала Лайла, сверкнув в полутьме яркими черными глазами.
Эша от обиды не нашлась, что ответить, и дернула сестру за другую косу. Волосы у Лайлы рассыпались, и в доме стало еще темнее.
– Ну что, давайте сюда вашу книжку. Так уж и быть, открою вам замочек.
– Не очень-то надо… – сказала Эша, но глаза у нее тоже загорелись.
Мия хотела им возразить. Но пока она подбирала убедительные слова (ведь это дело почти немыслимое – чтобы старшие слушали младших), сестры уже достали книжку и, как зачарованные, глядели на черный непроницаемый бархат переплета. Если днем это была книжка как книжка – так, ничего особенного, то в вечерней полутьме вид у нее был зловещий.
– Может, не надо ее трогать?.. – безнадежно спросила Мия.
Даже Эша в нерешительности промолчала.
– Трусихи, – сказала Лайла. Мие показалось, что голос у нее дрогнул, но Лайла продолжала: – Вы точно глупые. Разве отец наш не добрый волшебник? Разве станет он делать что-то, от чего нам будет плохо? Подумайте, сколько мы можем узнать заклинаний еще до того, как нам исполнится по сто лет.
Сестры ее молчали. И Лайла продолжала уговаривать их.
Наконец Эша сдалась:
– Ладно, кто это будет ждать до ста лет? Уж точно не я! Но, – спохватилась она, – как же мы узнаем, какие заклинания законченные, а какие нет? Ведь от недоделанных и вправду может случиться что-нибудь нехорошее.
– Ой, и что такого может случиться? – усмехнулась Лайла и состроила сестрам рожицу.
– И все же, – серьезно сказала Эша, – как мы отличим хорошее от плохого?
– Никак не отличите, пока не прочитаете, – сказала Лайла. – А не хотите – не надо… Мне все равно.
Лайла отвернулась и сделала вид, что заплетает косу. Но самой ей было не под силу справиться со своими длинными волосами, и она внимательно глядела сквозь них, как Эша в нерешительности вертит книгу. Она втайне улыбалась, словно бы знала, чем закончится эта борьба.
Эша растерялась. Ей не хотелось нарушать запрет и в то же время очень хотелось его нарушить. Просто чтобы посмотреть – а что будет? Взрослые часто что-нибудь не разрешают, но вот Лайла – не слушается тайком, и ничего ей за это не бывает. Может, и ей попробовать разок? Она же не трусиха! Так рассуждала Эша, когда ей показалось, что у нее замерзают руки. Да и книга будто бы сделалась тяжелее.
– Смотрите, – прошептала Мия, – книга растет…
Черная книга и вправду увеличилась, да так, что Эша с трудом удерживала ее на весу, обхватив за бархатистые бока. И книга все продолжала расти. Она будто тяжело дышала, насыщаясь не то темнотой, не то дурными мыслями: бока ее вздымались и опадали. И с каждым вздохом книга становилась все больше и тяжелее. Эша не могла разжать руки, до того они замерзли, и так стояла, сгибаясь под тяжестью книги. Мия увидела, как из последних сил сопротивляются скобы, скрепленные золотым замочком. Сердце Лайлы сжалось, предвкушая страшное и чудесное. И вот книга вздохнула последний раз и лопнула в руках у Эши с громким хлопком!
Лайла, оглушенная, упала, запутавшись в волосах. Она ничего не видела. До нее доносился только запах гари и чей-то стон. Мия тоже упала. За облаком взметнувшейся пыли сквозь темноту ей почудилось слабое сияние, как от заходящей луны. И чем сильнее становилось сияние, тем холоднее делался воздух вокруг. Хуже всех пришлось Эше. Ослепленную темнотой и внезапной вспышкой, ее пронизал нестерпимый холод. Казалось, в нее вонзились тысячи ледяных ножей. Эша даже не понимала, что это она сама стонет от боли.
Когда рассеялась темнота, погасившая все светильники в доме, комнату залило тусклое серебряное сияние. По мере того как глаза привыкали к полумраку, Мия различала внутри холодного света очертания зверя с орлиной головой. Она услышала, как рядом ахнула Лайла. Но страшнее всего был стон Эши, которая висела на заледеневших руках, обвив шею Серебряного Грифона. И огонь ее волос уже не прорезал темноту.
Первой опомнилась Лайла. Откинув с лица разметавшиеся волосы, она посмотрела на Зверя и ощутила ужас. Это был особенный страх. Ей не хотелось убежать или закрыться руками. Ужасное притягивало ее, заставляло дрожать, и чувство это было тревожным и сладким.
– Вот что было в книжке… – прошептала она.
Ее удивительным образом не тревожили ни холод, исходящий от Зверя, ни тяжелый запах гари, даже стоны сестры оставляли ее равнодушной.
А Мию душила гарь. Она попыталась прокашляться, но горечь стояла в горле, резала глаза и, казалось, наполняла ее изнутри. Мия попыталась подняться и вдруг наткнулась на мягкий переплет. Книжка снова уменьшилась. Она лежала растрепанная и обгоревшая, с сорванными золотыми петлями. Мия взяла книжку, точно убитого зверька, и подумала о батюшке. Она погладила книжку, и та внезапно распахнулась: на странице зияла дыра с обугленными краями, как будто оттуда и выпрыгнул чудной зверь. К этому времени в комнате уже стало достаточно светло, чтобы разглядеть письмена внизу страницы, исполненные твердым отцовским почерком. Но Мия не умела читать.
– Лайла, посмотри, – прошептала чуть слышно Мия (в присутствии Зверя было страшно говорить и двигаться и даже дышать). – Здесь, наверное, заклинание, как вернуть его обратно…
Лайла глянула.
– Да, да… – сказала она.
Ее черные глаза горели лихорадочным блеском. Она вырвала у Мии книгу и стала читать, не проговаривая слова. Потом запрокинула голову и засмеялась, прижав книжку к груди.
– Лайла… Лайла…
Лайла перестала смеяться и пристально посмотрела на чудовище.
– Смотри на меня… Говори со мной… – произнесла она, заклиная Зверя, и Мия вдруг испугалась сестры больше, чем чудовища.
Серебряный Грифон оставался неподвижен. Только из его орлиных ноздрей при каждом вздохе вырывался холодный дым, а изнутри доносился скрежет.
– Я могу прогнать тебя! – крикнула Лайла, и голос ее сорвался на визг.
В тишине раздался металлический лязг. Веки Зверя поднялись, и оказалось, что у него не серебряные застывшие глаза. Нет, глаза Зверя были страшны: в них была темнота – не та, в которую погружается мир по ночам, а вечная непроницаемая мгла. Это была пустота, втягивающая все живое тепло, и там – далеко, как в глубине самогò времени, – плескалось и бушевало холодное черное пламя.
Грифон зашипел, зашевелился, потягиваясь после долгого сна. От его движения руки Эши разжались, и она упала на пол. Эша очнулась и первое, что увидела – заклинание в книге, которую Лайла ненадолго отняла от груди. Она хотела его произнести. Но тайная власть над Зверем, которого она теперь могла прогнать, заставила Эшу помедлить. Ей захотелось рассмотреть чудовище.
Грифон глубоко, медленно дышал, но бока его не вздымались и не опадали. Зверь был неподвижен. Эша чувствовала, что не может взглянуть ему в глаза, и медлила, разглядывая мощные львиные лапы с выпущенными когтями, похожими на отточенные серпы. Хвост, по виду тоже львиный, но покрытый серебряной чешуей, заканчивался большой красивой кистью. Эша разглядела мощную звериную грудь, переходящую в гордую орлиную шею, и огромные сложенные крылья. Серебряное оперение было так тонко и искусно исполнено, словно каждое перо ковал серебряных дел мастер. И в то же время Зверь был как бы живой. Эша не понимала его природы. Ей казалось, она поймет, если взглянет ему в глаза. Но она не смела. Лайла трясла ее за плечо и что-то кричала. Но Эша не слышала Лайлы, пока та не ударила ее по щеке.
– Ах… – Эша очнулась и поняла, что пора произносить заклинание возврата. – Хоце теце хошев ташув… – начала она.
Ей оставалось только сказать «ал таво ад алам», но тут Лайла вцепилась ей в волосы.
– Не-е-т!.. – завизжала Лайла.
– Пора его прогонять! – крикнула Эша, отбиваясь от сестры.
Мия смотрела, как сестры – всегда дружные – катаются по полу, вцепившись друг дружке в волосы. Они шипели и визжали, точно кошки. Мия так растерялась, что не знала, как быть, что сказать.
И вдруг заговорил Зверь. Из его груди с шумом вырвался зловонный дым, голова чуть наклонилась вбок, и он произнес:
– Зачем вам прогонять меня? – Голос у него был низкий и красивый. И говорил Зверь тихо и вкрадчиво.
Девочки перестали бороться и – растрепанные и исцарапанные – уставились на чудовище.
– Я знаю много тайн и сказок, – продолжал Серебряный Грифон. – Я научу вас дивному волшебству и превращениям. Никто на всей земле не летает выше меня и не видит дальше меня… – Голос его был сладок и чарующ. И хотелось слушать его и слушать.
– Но… – прошептала Эша, чувствуя, что уже не так уверена в своей правоте.
– Да!.. – восторженно прошептала Лайла.
И только Мия не была околдована. Может быть, потому, что так и не осмелилась достаточно рассмотреть Зверя. Мия собрала всю свою решимость и прокричала:
– Ты – плохой! Ты – страшный! Уходи!..
– Плохой? – удивился Зверь. – Разве не ваш отец меня создал? А может ли он создать что плохое?
Мия хотела крикнуть Грифону, что он «недоделанный», но Зверь выпустил такую густую струю горького дыма, что Мия закашлялась и у нее заслезились глаза. Она так и не смогла ничего возразить.
– И ты будешь нам служить? – голосом вкрадчивым, как у самого Грифона, спросила Лайла.
– Конечно… – улыбнулся Зверь. – До тебя, Лайла, повелительница ночи, очередь еще дойдет. А пока ты, Эша, старшая, садись ко мне на спину, я развлеку тебя полетом.
– Нет! – закричала Лайла. – Я первая! Потому что я больше сестры желаю лететь с тобой! А не то… – Лайла погрозила Грифону маленькой истрепанной книжкой.
Грифон скрежетнул оперением и быстро склюнул книжку у Лайлы из рук, словно это было зернышко. Лайла и ахнуть не успела.
– Эша полетит первая, – все так же ласково сказал Грифон. – Она старше тебя и все лучшее должна получать первой… – Зверь снова улыбнулся. – Поднимайся мне на спину, Эша. Я покажу тебе вечернюю землю.
Зверь расправил огромное серебряное крыло, и Эша вскарабкалась на спину Грифону. Если бы еще этим утром они с сестрой поспорили, кому что делать первой, Эша бы поупрямилась, но уступила Лайле (так бывало всегда). Но сейчас речь Грифона показалась ей очень убедительной. И как она раньше не понимала, что если она – старшая, то, значит, и все лучшее должно доставаться ей в первую очередь. Эша все же побаивалась: хотя она и помнила заклинание, но книжки-то больше не было, и куда в случае чего загонять Грифона, было непонятно. Но и отступать было поздно.
С металлическим шорохом Зверь расправил тускло сияющие серебряные крылья и, точно не было никаких стен и потолка, взлетел в вечернее угасающее небо.
Чем выше поднимался Зверь, тем сильнее завывал ветер в ушах у Эши, и тем холоднее ей становилось. Серебряная жесткая спина сделалась точно ледяная, и Эша, которой было не за что ухватиться, боялась даже шевельнуться, чтобы не соскользнуть вниз. Она ничего не видела вокруг: они летели не то в облаках, не то в дыму. И сквозь этот туман, наполненный запахом гари, мелькали внизу по сторонам редкие огни.
– Эша… – снова заговорил Зверь. – Тебе не надо бояться. Мне известна величайшая тайна, которая может сделать тебя сильной и храброй. Хочешь ли, я открою ее тебе?
От холода и страха Эша ничего не ответила, да и не знала, что отвечать. Грифон спросил ее снова:
– Скажи, хочешь?
– Я н-не знаю… – прошептала Эша.
Грифон с силой взмахнул крыльями и ринулся вниз. Вокруг засвистел воздух. Эша чуть не сорвалась со спины чудовища. Но ухватилась за крылья Грифона там, где они прирастали к спине. Она закричала, но голоса ее не было слышно в потоке ветра. Эша чувствовала, что скоро ее пальцы разожмутся и она упадет вниз.
– Ответь мне, Эша, – настаивал Грифон. – Таковы правила: если ты не захочешь, я не смогу для тебя ничего сделать. Ну же, отвечай!
– Да, да!.. – выкрикнула Эша и сама не услышала себя.
Но Грифон услышал, и падение прекратилось. Теперь они летели ниже, и Эша могла рассмотреть внизу движущиеся темные фигурки и огоньки.
– Хорошо, – сказал Зверь. – Я расскажу тебе, раз ты пожелала. Вот тебе первая и главная тайна. Ты должна знать, Эша, что животные ниже людей. И потому я дам тебе власть над всеми животными на земле, над рыбами в воде и над птицами в небесах.
Эша задумалась. Мысль эта была удивительной и новой. Но чем больше она размышляла, тем яснее ей становилось, что это и впрямь так. Ее только удивляло, почему она не догадалась сама.
– Конечно, – проговорила наконец Эша, – разве сравнится со мной какая-то курица или… червяк? – Эша даже сморщилась, до того ей показалось противным и оскорбительным такое сравнение. – Но почему ты хочешь отдать власть над животными мне?
– А разве не у тебя скоро именины? – спросил Зверь.
– Да, конечно, – засмеялась Эша. – Это же батюшкин подарок! Как я могла сомневаться?!
Тревога ее притупилась.
Грифон опустился в дымную темноту, и они снова оказались в домике на болоте.
Эша слезла со спины Грифона, и к нему приступила Лайла. Она была раздосадована и зла, да так, что оттолкнула сестру плечом. (Лайла боялась: не сговорилась бы сестра со Зверем и не оставили бы ее с носом. Именины, конечно, именинами. Но ведь надо и честь знать: слишком уж большой подарок для Эши. Может, он и не ей вовсе предназначен. Она, Лайла, и умнее, и красивее. Несправедливо, чтобы Серебряный Грифон служил сестре.)
Лайла была очарована Серебряным Грифоном: ничего прекраснее она не видела в своей жизни. Ее завораживала всякая красота, но красота неживая – более всего. Она любила драгоценные камни и пустые раковины, старинные бусы и литые зеркала. Если на ярмарке Эша с Мией бегали по цветочным рядам, дивились волшебным бабочкам и фруктам, привезенным издалека, то Лайла любовалась старинными украшениями и резными шкатулками. Таинственные амулеты и колдовские книги были ей дороже всех вещей.
Лайла без труда взобралась Грифону на спину. Ее не пугали ни его холод, ни затягивающая пустота колдовских глаз. Лайла уселась у него между лопаток: это местечко показалось ей похожим на маленькое седло – так удобно ей было там. Она поджала ноги, давая свободу крыльям Грифона.
– Да ты опытная наездница! – подбодрил ее Зверь. – Летим же, я покажу тебе ночную землю.
И они унеслись в погасшее небо.
Звезд этой ночью не было, только дымились в пустоте клочковатые обрывки серых облаков, да в воздухе стоял густой запах отсыревшего пепелища. Лайла смотрела сквозь темноту, и все было доступно ее взгляду. Она ощущала даже более, чем видела. Ночная жизнь, таинственная и прекрасная, готова была раскрыть ей свои секреты. Полет приводил Лайлу в восторг. Ей казалось, она сама летит на серебряных крыльях – не девочка, а дивный Серебряный Зверь, который сильнее и могущественнее всех, живущих под небом. Она смотрела с высоты и видела его глазами, вдыхала воздух и выдыхала гарь, и от нее самой исходил этот тонкий мертвящий холод и мягкое серебряное сияние.
– Тебе нравится? – спросил Зверь.
– Да!.. Я хотела бы всегда лететь вот так… и чтобы ночь никогда не кончалась…
– А она больше и не кончится, – ласково сказал Грифон.
– Ты обещаешь?.. – спросила Лайла.
– Конечно, – ответил Зверь.
– И мы всегда будем вместе?
– Как пожелаешь, – сказал Зверь и улыбнулся.
Внизу было нескончаемое свечение желтых огней, и Лайла без удивления догадалась, что это народцы всполошились от запаха гари и небывалого холода. Ей было удивительно легко и хотелось смеяться над маленькими существами, копошащимися внизу, которым и невдомек, что это она, Лайла, пролетает над ними и посылает им ночной страх. Лайла смеялась, и ветер шумел у нее в ушах, раздувал ее длинные черные волосы, и сама тьма становилась еще темнее.
– Ты самая прекрасная из сестер, – сказал Зверь. – И самая умная. Тебя я награжу более всех.
– Неужели ты сделаешь меня старшей? – с лукавым смехом спросила Лайла.
– Конечно нет, дитя, – в тон ей ответил Грифон. – Первые – не те, кто старше, а те, кто достойнее.
– Что же ты открыл моей сестре? – допытывалась Лайла.
– Ладно… Если уж тайна открыта, она уже не тайна, – заметил Грифон будто бы про себя. – Я сказал ей, что животные не равны людям. И я обещал ей власть над ними. Тебе же я открою еще большую тайну.
– А по силам тебе сдержать обещания? – смеясь, спросила Лайла. Она ни чуточки не сомневалась, а лишь дразнила Зверя.
– Мне все по силам, – серьезно сказал Зверь, – если только ты будешь желать этого.
– Я желаю! – воскликнула Лайла.
– Что ж, тогда знай: и люди не равны людям. Есть среди них такие, кто может властвовать над остальными. И ты, Лайла, станешь править правящими и властвовать над властителями! Тебе я дарую власть – самое ценное в этом мире.
Лайла засмеялась, подставляя лицо ветру. Ледяная крупа обжигала ее разгоряченную кожу, путалась в волосах. Но все было нипочем Царице Великой Ночи.
А в это время в домике на болоте Эша в волнении перелистывала большую домашнюю книгу, пытаясь понять, можно ли в нее загнать Грифона. Стоило тому улететь с Лайлой, как ее снова охватили сомнения. К тому же вот-вот должна была вернуться матушка, а в доме кавардак: и стулья сломаны, и пол звериными когтями исцарапан. Конечно, самовольства уже не скрыть. «Ничего, – думала Эша, – я матушке повинюсь. А она уж упрячет Зверя куда-нибудь». Только Зверя ей было жалко: осердится отец да передумает его на именины дарить. Может, спрятать его где да сказать, что улетел. Ведь и вправду улетел… Эша вспомнила полет. Как ни было ей страшно тогда, она уже не могла забыть его. И знала, что никогда не забудет. «Может быть, в следующий раз у меня получится лучше… как у Лайлы. Вот ведь, она села так ловко, будто всегда летала… Ух!.. Выпытает у Грифона все тайны, которые предназначены для меня, – думала Эша. – Может, Грифон отдаст всех зверей и птиц Лайле!.. И будет она ими забавляться, знаю я ее. А я бы им все на пользу устраивала, все как лучше, как надо…»
Эша не сразу поняла, что младшая сестра дергает ее за подол.
– Ну, что тебе? – отмахнулась она. – Видишь, что тут получилось из-за твоей книжки!.. – Эше стало стыдно, что она обвиняет сестру. Но не могла удержаться, будто кто-то говорил за нее. – Сейчас матушка вернется, а у нас точно кабаны вприсядку плясали! А ты еще тут путаешься…
– Не вернется…
– Что?
– Матушка не вернется, – сказала Мия.
– Что это ты еще придумала, – взволновалась Эша. – Почему не вернется?
Только сейчас она увидела, что щеки у Мии мокрые от слез. Эша устыдилась и притянула сестру к себе.
– Почему ты так думаешь?
– Весь огонь погас, – сказала Мия. – Она не найдет…
– Ты про то, что фонарь на причале погас? Так мы его сейчас зажжем…
Мия заплакала в голос.
– Мы ничем его не зажжем… – всхлипывала она. – Нет у нас больше огня… совсем…
– А почему же дома светло? – растерялась Эша.
– Это от… от… моих волос… – прорыдала Мия.
Эша только теперь поняла, что свет льется от растрепавшихся золотых и серебряных сестриных кос. И был он такой яркий, будто все вечерние светильники в доме зажгли.
– А вот я сейчас… – сказала Эша.
Она встала из-за стола и подошла к очагу. Нашла кусочек трута и тряхнула над ним своими рыжими длинными кудрями. Волосы вспыхнули, полетели искры, но все угасло тотчас. И сколько Эша ни старалась, она не могла зажечь огня. И когда она почти отчаялась, волосы ее засветились неровным красноватым светом, словно в очаге разгорелись дрова. Но это был только свет, от которого не было ни тепла, ни пламени.
– Я поплыву встречать матушку, – сказала Эша.
Она не представляла, как сможет ее найти в кромешной темноте, ослепленная светом своих волос. Эша горько вздохнула.
– Не оставляй меня!.. – взмолилась Мия. – Зверь доберется до меня, обязательно доберется! И Лайла теперь сама не своя…
Эша покачала головой… Сестры взялись за руки и пошли к причалу.
На улице завывала непогода, и в темноте сыпалась с неба ледяная крупа пополам с холодным мелким дождем. Порывами налетал ветер и студил укутанные платками плечи, пробирал насквозь.
– Ладно, я останусь, – сказала Эша. Буду стоять здесь и освещать ночь. Может быть, матушка увидит мой свет и вернется… А ты уезжай, Мия… Убегай от Зверя… Очень уж он страшный. Зачем мы его только выпустили…
– Куда я поплыву? – спросила Мия.
– Куда-нибудь… Встретишь кого-нибудь – попросись на ночлег. Скажи… нет, ничего не говори. И ничего не бойся! А матушка вернется, наведет тут порядок – так и ты вернешься.
– А как же ты?.. – спросила Мия.
Эша не ответила. Она поцеловала сестру и отвязала для нее оставшуюся маленькую лодку. Эша долго смотрела, как удаляется в темноте слабое золотистое сияние. Совсем скоро она за ветром перестала слышать плеск маленького весла.
Мия тоже смотрела на сестру. В темноте был различим ее силуэт, похожий на древко факела, над которым метались языки алого и желтого пламени. Она еще долго видела за снегом и темнотой огненные отсветы.
Мия скоро устала. Весло отяжелело в ее руках. Снег падал на воду и уже не таял. Мягкое сияние, исходившее от ее волос, давало различить неровную поверхность болотины с редкими оледеневшими кустами. Весло увязало в ледяной каше, в которую медленно превращалась вода. Мия, поначалу очень мерзшая, теперь перестала чувствовать холод. Ветер забрасывал ее снегом. Мие почудилось, что она услышала матушкин голос, а где-то вдалеке вдруг зазвучал и батюшкин. И оба они звали ее. Мия очнулась и увидела, что потеряла весло. Наверное, она уснула, потому что воду вокруг лодки затянул ледок. Теперь она совсем не могла плыть.
– Мама! Матушка!.. – закричала Мия. Но получилось у нее совсем тихо. – Батюшка!.. – крикнула она в темноту, совсем уж не понимая, на что надеется. Кто мог услышать ее в такую непогоду посреди болота?
Но кто-то все-таки услышал. Мие показалось, что этот кто-то царапает дно лодки. Через мгновение лед треснул, и из воды появилась узкая голова с остреньким рыльцем.
– Кто это здесь? – удивилась голова.
– Это я – Мия, – растерянно сказала Мия, глядя на голову. – А вы кто?
– Ну уж точно не «батюшка», – усмехнулся некто и продолжал: – Скорее, я – и не знаю, сколько раз «пра» – дедушка.
– Очень приятно, – откликнулась Мия. Хотя подумала, что для ее прадедушки некто выглядит слишком уж странно.
– Ну так чего тебе, крикунья? Говори поскорей, а то у меня панцирь льдом обрастает, и я тону.
– Ах, так вы черепаха… – догадалась Мия.
– Конечно, – согласился черепаший прадедушка. – А ты думала кто?
– Не знаю…
Им приходилось разговаривать, временами перекрикивая ветер (а старик-черепаха еще и недослышал), и Мия боялась, что ему надоест болтать с ней. Пока он не уплыл, она быстро спросила:
– А можно мне переночевать у вас? Я заблудилась…
– Отчего же, – сказал старик, – полезай. Моя нора прямо под твоей лодкой, ныряй и сразу найдешь.
– А больше здесь никто не живет? – спросила Мия.
– Нет, только рыбы. И нор у них нет – бездомные, – заключил старик.
Мия почувствовала, как надежда покидает ее. Словно последнее тепло уходило из ее тела.
– А в какой стороне берег? – спросила она, чтобы хоть что-нибудь спросить.
– А-а, не знаю, – сказал старик. – Если хочешь, я пришлю тебе рыб, они знают.
– Пожалуйста, – сказала Мия. – Спасибо…
Голова скрылась под водой, и Мия снова осталась одна.
Впрочем, ждать ей пришлось недолго: из воды показалась широкая спина, похожая на черное зеркало. Следом за ней – другая. Вскоре вокруг лодки собралась целая рыбья стая. Мия слышала, как хрустит вокруг них лед. Рыбы не боялись ни холода, ни льда: они были большие и сильные.
– Что ты здесь делаешь в такую пору, дитя? – спросила ее Рыба.
Мия так замерзла и измучилась, что у нее не было сил рассказывать все по порядку. Она только сказала, что заблудилась.
– Нехорошо, – сказали рыбы.
– Тебе нужно на берег, – сказала Рыба, говорившая с ней первой. – Как называется место, где ты живешь?
– Хуторок-на-болоте.
– М-м-м… Это далеко… Мы доставим тебя к ближнему берегу. Там ты встретишь кого-нибудь, кто сможет тебя приютить.
– Прошу вас, – сказала Мия.
Лед был тонким, и рыбы, идущие впереди, раскалывали его спинами. А другие рыбы толкали лодку. Продвижение было медленным. Мия чувствовала, как рыбы ударяют лодку в борта и корму. От этого Мию бросало по дну из стороны в сторону. Но это было даже хорошо, потому что не давало забыться. Она боролась с холодом и сном, от которого уже нельзя было проснуться.
Мия все же задремала. Ее разбудил тот же голос.
– Дитя, – сказала Рыба, – лед крепчает. Мы устали и не можем больше толкать твою лодку.
Мия приподнялась и увидела, что вода вокруг застыла. Снег продолжал мести. И был он уже не влажным, а сухим и колким. Мия встала в лодке и попыталась переступить через борт. Под ногой было твердо, но недостаточно, чтобы идти.
– Что же мне делать?! – вскричала Мия.
– Мы не знаем… – отвечали ей тихие рыбы. – Мы не знаем…
Мия села в лодку и ни о чем уже не спрашивала. Рыбы не уплывали. Мия слышала, как похрустывает ледяная корка и трутся друг о друга чешуйчатые рыбьи бока. «Надо их отпустить», – подумала Мия. Но вслух ничего не произнесла. «Какой длинный сегодня день… и какая нескончаемая ночь…» Рыбы о чем-то переговаривались, но Мия не вслушивалась. Она только почувствовала, что вокруг лодки началось движение. Над бортиком показалась рыбья голова и исчезла. Мия перегнулась через борт. Рыб не было, осталась только одна.
– Послушай, дитя, – начала Рыба, – отсюда не так уж далеко до берега…
Мия не ответила.
– Мы не можем тебя согреть, – продолжала Рыба, – и не можем отвезти. Но ты не должна терять надежды. Берег в той стороне… – указала Рыба. – Выйди из лодки и иди.
– Как? – устало спросила Мия. – По воде?
– Да, милая, не сомневайся. Мы подставим тебе свои спины. Мои братья и сестры уже ждут тебя, выстроившись под водой. Делай первый шаг сюда… потом сюда… А дальше иди так быстро, как только сможешь. И не оглядывайся! И ничего не бойся! Мы удержим тебя.
Мия с трудом встала: руки и ноги ее задеревенели. Ей пришлось постоять некоторое время, чтобы дать телу привыкнуть… и чтобы решиться. Идти надо было скорее, пока тело совсем не закоченело. Мия занесла ногу и ощутила, как неверно покачнулась лодка в полынье. Лед выглядел надежно, но под ним была вода. Стоило ей оступиться…
Мия сделала первый шаг. Лед хрустнул и разошелся. Нога по щиколотку ушла в студеную воду, наполнив ботинок… Мия вскинула руки, и беззвучный крик застыл у нее на губах. Но невидимая рыбья спина спружинила внизу, и раздумывать было уже некогда. Сколько было сил Мия то шла, то бежала к берегу, не зная, какой шаг может оказаться последним. И когда она вдруг ощутила под собой твердь, ей показалось странным и непривычным – стоять на чем-то, что не уходит из-под ног.
Уставшие рыбы уходили в глубину, и каждая ей на прощание качала плавником. Мия подняла руку в знак благодарности и прощания. Она знала, что они ее не видят, но знают, что она их тоже благодарит.
Сразу у берега начинался лес. Под его пологом тьма стояла непроглядная. То тут, то там слышался треск ломающихся под тяжестью снега ветвей. Одно здесь было хорошо: сюда не проникал ветер и не приносил с собой снежной пурги. В лесу было тихо. Если на опушке и жил кто-то, следов жилья было не разглядеть. Не видно было ни одного огня – ни вблизи, ни далеко за деревьями. Мерзлая невысокая трава, присыпанная снегом, хрустела у Мии под ногами. В слабом сиянии ее волос внезапно выступали из темноты то куст, то широкий необъятный ствол. Все было нежилое. Мия хотела крикнуть, позвать на помощь, но в горле стоял шершавый ком, который она не могла проглотить. Ей было жарко, и ноги у нее подкашивались. Мия бездумно брела по мрачному лесу, пока не упала в забытьи.
Очнулась Мия оттого, что летела. Сначала ей показалось, что ее схватил Грифон, и она закричала. Но из горла вырвался только слабый хрип. Вскоре полет прекратился, и Мия ощутила себя лежащей словно бы на вязанке хвороста. Рядом был кто-то большой и теплый. Мия сразу уснула. Она поняла, что нашла свой долгожданный ночлег. Или, вернее, ночлег нашел ее.
Когда Мия открыла глаза, все еще была ночь. То, что она приняла за крышу над головой, оказалось крылом. Мия выглянула наружу и в слабом свете разглядела большую белую сову. Нахохлившаяся птица была похожа на стог сена, если бы не храп. От возни в гнезде Сова проснулась.
– Ухх, – сказала Сова и посмотрела на Мию большим круглым глазом. – Ты уже не спишь?
– Нет, – ответила Мия хриплым шепотом.
– Простыла, бедняжка. И чего тебе дома не сиделось?..
Мия была рада рассказать доброй птице свою историю, но ни сил, ни голоса у нее не было.
– Ничего, – продолжала Сова. – Полетим сейчас с тобой на Круглую Поляну. Там лесной народ греется: развели большой костер один на всех и чаи распивают. Вроде как Совет собрали.
– А почему вы с ними не пошли? – спросила Мия.
– Я света не люблю, – ответила Сова. – Мне от света спать хочется.
– Это вы из-за меня сейчас спали? – спросила Мия, пытаясь натянуть на голову влажный, оттаявший в тепле платок.
– Уху-хух! – рассмеялась Сова. – Что придумала! Болотные гнилушки и то ярче твоей головенки светятся. Я тебя внизу еле и разглядела. – Птица приобняла ее крылом. – Да ты не робей, дитятко. Вздремнула я оттого, что ночь нынче длинная. Ну что же – полетим?
– Полетим, – ответила Мия.
И они полетели. Мия лежала у Совы на спине, стараясь глубже зарыться в ее теплые перья.
– Ну, ну, не ерзай, – проворчала Сова. – Ерзает там…
Прилетели они скоро. Мия так ничего и не увидела с высоты. Она только удивлялась, как птице удается так ловко лететь меж деревьев, не задевая ветвей. Внезапно темнота расступилась, и на поляне внизу обнаружился большой костер. Сова мягко опустилась поодаль, но ее появление заметили.
– Смотрите, Ворчунья явилась, – послышались голоса. – Погреться прилетела? Давненько мы тебя добрым словом не поминали.
– Ухх, надо было, – с добродушным ворчаньем ответила Сова. – Прилетела бы я к вам, была б одна. Эй! – Сова попыталась скосить глаз себе за спину. – Слезай, дитятко, приехали.
Мия неохотно сползла с совиной спины и предстала перед Собранием. Кого тут только не было – от мала до велика. Наверное, пол-леса расселось вокруг костра. И все со своими чайниками и чайничками, придвинутыми к огню. Иные с кружками и кружечками. Ближе всех к ней было семейство бурундуков. Маленькие бурундучки спали, наслушавшись взрослых разговоров.
– Садись к нам, – сказал Бурундук. – Вот, возьми кружку.
Мия взяла кружку, оказавшуюся ей впору. Но не успела сесть, как сверху прогудел чей-то бас:
– Нет, сосед… Не видишь ты, это дитё – человеческое.
– И что с того? – возмутился Бурундук.
– Оно ж без шерсти!
Мия подняла голову и увидела прямо над собой Медведя. Конечно, на ярмарке она видела медведей и побольше. А этот был лишь немного выше их лодочного сарая. И то, если бы Мия свернулась калачиком, она бы поместилась на одной его лапе. Приглядевшись, Мия заметила многочисленный мелкий народец, облепивший Медведя. Великан сидел за чаем, а на его коленях, плечах, голове ютились малыши: кролики, белки, суслики, птицы и кого там еще только не было. Даже верхом на носу сидел маленький лис.
– Так что же? – настаивал Бурундук.
– Его согреть надо, – поучительно сказал Медведь.
– А мы сейчас чайком, чайком… – засуетился Бурундук, наливая Мие в кружку дымящийся ароматный чай.
– Иди, дитё, садись на мою лапу, – позвал Медведь. – Эй, малышня, подвиньтесь там.
Медведь двигался осторожно, чтобы ненароком не раздавить кого. Мия влезла на медвежью лапу. Маленький народец (бывший росточком не меньше Мии, а некоторые – и поболе того) потеснился, давая ей место. Все что-то спрашивали у нее наперебой. Мия удобно устроилась в жарком медвежьем меху, который был по длине, как ее рука.
– Спасибо вам, – сказала она Медведю. Но тот не услышал.
Сова уселась от Медведя поодаль и нахохлилась. Она щурилась на свет, но ей было приятно тепло, идущее от костра. Кажется, она снова задремала.
А между тем продолжался разговор, прерванный их появлением.
– Так вот, – начал благообразного вида Енот, прихлебнув чаю, – возвращаясь к нашим баранам…
– Что «баранам»?! – встрял откуда-то взявшийся Баран.
– Ну, хоть – к овцам… – поправился Енот.
– «К овцам»?!! – снова перебил Баран, свирепея.
– Хорошо, хорошо… Возвращаясь к нашим енотам, – сказал Енот, видимо не имевший привычки бесполезно спорить. – Мы обсудили возможные причины постигшего нас бедствия…
– До которых додумались… – вставила Сова.
– …и как председатель Собрания считаю нужным резюмировать…
– А я кумекаю, тут не резюмировать надо, – перебил его Кабан. – Тут надо виноватого ловить и… хррр… в яму сажать! Вот и весь сказ.
– Да, это верно, – согласился с ним Кабан помоложе. – Колдонул кто-то неудачно, а мы тут рыла ломай – из мерзлой земли провиант корчуй.
– Попрошу вас… – невозмутимо сказал Енот.
Мие подумалось, что его выбрали Председателем за терпение – качество редкое и ценное.
– Что толку в этих разговорах, – сказал Волк. – Виновного нам не найти… – Он хохотнул. – Разве что самим назначить!..
– Ты мне не балуй! – возмутился Медведь, и вся мелкая братия на нем заволновалась. – Я тебе «назначу». Вот хворостину возьму и назначу по первое число.
– Да я пошутил, батя, – сказал Волк, ничуть не обидевшись.
– С волчихами под кустом шуткуй, – сказал Медведь. – А тут дело сурьезное.
Народ вокруг костра загудел, одобряя медвежий подход. А Мия смотрела на них и думала, что, наверное, всем им хотелось бы сейчас спать в своих норах, гнездах, дуплах, шалашах (и где там они еще живут), а не сидеть на морозе, тревожась, чем кормиться завтра. (Запасов в ту пору никто не делал: климат был мягкий и деревья цвели и плодоносили одновременно. Еды было – ешь не хочу. Так чего ж было ее запасать? А теперь растения морозом побило и ожидался большой голод. Если, конечно, чего умного вовремя не придумать…)
– Виновного нам не найти, – подтвердил Енот. – Если только он сам не придет и не признается.
– Хррр, ищи дурака!
– Я бы предложил не сажать его в яму…
Народ недовольно загудел.
– …по крайней мере, сразу. Я бы предложил его выслушать, чтобы узнать, что все-таки произошло.
– Холод произошел! – рявкнул Кабан.
– И вонища, – поддержал его Кабан помоложе.
– Это ясно, – проговорил Енот. – Но если мы будем знать, от чего это произошло, то, возможно, придумаем, как это исправить.
– Ясное дело, как исправить: в яму посадить! – сказал Кабан.
И тут все загалдели. Видимо, общее терпение подходило к концу.
Мия сползла с жаркой медвежьей лапы, отдала бурундукам пустую кружку и шагнула в круг яркого света, стараясь не опрокинуть чайники и чайнички.
– Это – я, – сказала Мия.
От горячего чая голос ее окреп, но ее все равно никто не услышал.
– Это – я! – закричала Мия. – Я! Я! Я! – Мия стала подпрыгивать и махать руками, чтобы ее наконец заметили. – Это – я!
Председательствующий Енот постучал пустой кружкой по чайничку, призывая к порядку:
– Тишина! Тишина на поляне!
Народ потихоньку угомонился. И тут-то заметили Мию.
– А ты чего скачешь, малявка? – буркнул Кабан, пытаясь копытом снять с пятачка чью-то кружку.
– Это я виновата, – объяснила Мия. – Если вам надо кого-то посадить в яму, посадите меня. – И она замолчала, ожидая наказания.
– Ты-ы? – изумился Кабан помоложе. – Такая малявка?
– Врет, – хрюкнул Кабан с кружкой на морде. – У ней и книжки-то волшебной нету.
– Книжки нет, – подтвердила Мия. – Я взяла чужую, а оттуда Серебряный Зверь выпрыгнул.
– Тьфу! Какая чушь, – сказал Кабан, наконец справившись с кружкой.
– Лишаю кабанов слова, – сказал Енот.
Он открыл зеленую бархатную книжечку и стал мохнатым пальцем водить по странице. Кабаны замолкли на полуслове. Мия подумала, что они рассердятся, но кабанов это только развеселило. Они стали беззвучно кричать – наверное, самые обидные ругательства, которые только знали. То, что никто не призывал их к порядку, привело кабанов в еще больший восторг – они попадали на траву и стали кататься, заливаясь беззвучным смехом.
– Так что ты говоришь, дитя? – спросил Енот. – Не бойся ничего и все нам расскажи, даже если ты виновата.
– Я живу на болотном хуторке, – начала Мия. – И мой батюшка – волшебник…
– Покороче, – перебил ее доселе дремавший Еж. – Здесь все волшебники. Говори только существенные вещи.
На Ежа зашикали.
– Пусть говорит всё, – возразил Енот. – А то как мы поймем, что существенно, если не услышим всего рассказа.
Мия постаралась совсем коротко. На одном дыхании она выпалила:
– Батюшка забыл книжку. Я ее нашла… А там – замочек… А сестры хотели открыть, когда матушка уехала за солью… А из книжки – бац! – Зверь… Холодный такой… и злой… дымом пышет… И сестер на спине катал… Вот. А я уплыла в лодке…
Мия почувствовала, что сейчас заплачет.
– Все понятно, – сказал Енот. – М-да-а… И где сейчас твой батюшка?
– Не знаю… – смутилась Мия. – Он к нам на лодке приезжает… с гостинцами…
Мие было стыдно вытирать слезы, и она часто-часто моргала.
– М-да-а… – повторил Енот.
– …а Медведь – косоротый, гхыр-хыр-р!.. – проорал Кабан, внезапно обретший дар речи.
– Чего?.. – изумился Медведь.
– В яму ее! В яму! – тут же заорал Кабан.
– Кабанам – свободу слова! – взвизгнул Кабан помоложе.
– Так, малышня, слезай, – сказал Медведь. – Иду кабанов слова лишать…
– Сидите, батя, – со вздохом сказал Енот и снова полез за зеленой книжицей.
– Да молчим мы, молчим… Хрр!..
– Так… А матушка твоя где? – продолжал Енот.
– Не знаю… Верно, заблудилась на болоте…– прошептала Мия, и предательские слезы выскользнули из глаз и потекли по щекам.
– Не плачь, дитя, – сказал Енот и налил ей чаю в свою кружку. – На вот, попей… с валерьянкой.
Мия прихлебнула чай.
– Сдается мне, – задумчиво сказал Енот, – надо к Волшебнику-на-горе идти. Все вернее, чем кого-то впотьмах искать.
По поляне прокатился сдержанный шум. И было непонятно, как народ отнесся к такой идее.
– Ха! – сказал Кабан. – Нету тама никакого Волшебника!.. Точно знаю!
– Почем тебе знать? – устало спросил Енот.
– А мы туда ходили… к горе. И мы его… Ну, это… орали там.
– И что орали? – спросил Енот.
– Ну, по большей части не помню, – признался Кабан. – Мы забродивших дынь наелись. Но точно орали, чтоб выходил, если он там. А если не выйдет – значит его… хррр… там нет.
– Да, это аргумент, – сказал Енот и бессильно покачал головой. – Ладно. Если гора не идет к… – он обвел взглядом присутствующих, – …к еноту, то енот идет к горе… Но это завтра… завтра…
– Надо нам нынче спать укладываться, – сказал Медведь, широко зевая. – А то от холода шибко в сон клонит.
– И то верно, – подтвердил Еж. – Поспим до рассвета, а там – утро вечера мудренее.
Все будто того и ждали и сразу стали укладываться. И скоро поляна погрузилась в густой храп и тонкое свистящее сопение.
Мия смотрела на волшебный костер, в который не надо было подбрасывать дров, и думала, сколько еще он сможет гореть. Потом посмотрела на темные силуэты деревьев. Если холода не кончатся, всякому – лесному и полевому – народцу придется рубить деревья на дрова и на бревна для домов. Больше никто не сможет спать под открытым небом. Мия вздохнула и подумала о своих домашних: где они сейчас, что с ними? Тревога не давала ей уснуть. Мия обошла костер и остановилась возле Совы. Птица дремала, прищурившись. В ее полузакрытых черных глазах плясали отсветы огня.
– Вы не спите? – спросила Мия.
– А?.. Что?.. Нет, не сплю. Я думаю.
– Я тоже думаю, – сказала Мия. – Я думаю, что мне надо идти к Волшебнику-на-горе…
– Уфф!.. Экое ты наивное дитятко, – усмехнулась Сова. – Слышала я, кое-кто и побольше, и посильнее тебя не отважился. А ты… уфф!.. Так уж и пошла.
– А вы не могли бы полететь со мной? – спросила Мия.
– Я? – удивилась Сова. – Так высоко мне не взлететь и тебя не донести: ты для меня тяжелая. А пешком… Сама погляди: какой из меня пешеход. Спи. Завтра все решат и выберут, кому куда идти. Хотя… сомневаюсь я, что есть там Волшебник этот. Может, все это сказки… уфф… – И Сова снова смежила веки.
Мия прикорнула на медвежьей лапе. Но стоило закрыть глаза, как ей мерещились всякие бедствия. Мия поняла, что не уснет. Она решила подождать утра. Но время точно остановилось. Мия то бродила у костра, то садилась, то ложилась, а рассвет все не наступал. Не становилось даже хоть сколько-нибудь светлее.
Мия хотела разбудить Медведя и попросить, чтобы он пошел с ней. Но Медведь даже не заметил, что его кто-то будит. Вместо этого проснулись белки, прятавшиеся от холода в его ушах.
– Что? Что? Что? – закричали белки. – Куда это ты собралась?
– Я иду к Волшебнику-на-горе, – сказала Мия.
– Мы с тобой не пойдем! Нет, не пойдем! – закричали белки. – У нас много домашних дел, нам некогда!
«Да я вас и не зову, – подумала Мия, – вы слишком маленькие. А я бы пошла и одна, если бы знала дорогу». Мия устроилась у горячего медвежьего бока и снова стала смотреть в костер. Наверное, она бы тоже уснула. Но вот ей показалось, что она видит в пламени прекрасного огненного зверя. Зверь подошел совсем близко, потянул ноздрями воздух и… чихнул! И Мия поняла, что это никакой не огненный, а обычный тигр.
– Рэ-ррр!.. – сказал Тигр. Он огляделся и заметил, что только у Совы приоткрыты глаза. – Рэ-ррр, Сова, ты не спишь?
– Что?.. Кто?.. А? Нет, не сплю.
– Что-то чуднòе творится в мире, – сказал Тигр, отряхиваясь от снега. – Утро не наступает. А там, – он неопределенно кивнул, – за лесом летает невиданный зверь из серебра. Я сам не видел, но мне говорили, все его так пугаются, что начинают заикаться. И каждый – на свой манер.
Сова молчала, и Тигр продолжал:
– Перестают народцы понимать друг друга…
– Пустые домыслы, – отрезала Сова. – Никогда такого не было и не будет, чтобы каждый по-своему говорил. Оно же глупо: как тогда жить в мире, если никто никого не понимает. Вот я, например… – Сова немного подумала. – Захочу я, например, тебе доброго дня пожелать. А ты решишь, что я тебя прошу о чем-то. Так и будем…
– Почем купил, по том и продаю, – обиделся Тигр. – Мое дело предупредить. Я-то, – он взял медвежий чайник и отпил прямо из носика, – я-то со своими уйду в Теплые Овражки – там ключи горячие бьют. А вам надо что-то делать…
– Этак все в Овражки подадутся, – сказала Сова.
– Как бы не так, – возразил Тигр. – Это исконные владения тигров. Там у меня семья. И мы туда кого ни попадя не пустим.
– И как же вы их не пустите?
– Скажем им…
– А если они не поймут? – спросила Сова, довольная, что смогла утереть нос Тигру, наслушавшемуся сплетен.
– Как не поймут?.. – растерялся Тигр. – А-а, ну… Ну что-то же поймут!
– А если совсем ничего не поймут? – настаивала Сова.
– А совсем не поймут, – рассердился Тигр, – объясним по-другому!
– Да-а, – сказала Сова, – вот что значит чужие враки слушать.
– Всё! – сказал Тигр. – Рэ-ррр, зря только ходил… – И он повернулся, собираясь восвояси.
Мия выскользнула из медвежьего меха и подбежала к нему:
– Простите!
– Что? – Тигр оглянулся и никого не увидел.
– Я здесь! – крикнула Мия, подпрыгнув.
– Ой, человечек!.. – удивился Тигр.
– Это я ее нашла, – похвалилась Сова. – Гляжу, в темноте что-то светится…
Тигр ее не слушал, он смотрел на Мию.
– А что, разве человечки такие маленькие, – сказал он себе под нос, – или я так вырос с тех пор, как в последний раз видел человека?..
– Она – ребенок, – назидательно сказала Сова.
– Я должна пойти к Волшебнику-на-горе, – обратилась Мия к Тигру. – Это из-за меня и моих сестер Серебряный Зверь выскочил на свободу! Я вам верю: он может натворить все, что угодно! Это потому, что он… – Мия смутилась, не зная, как объяснить. – Он – недоделанный…
– Хм, – сказал Тигр, – а зачем тебе идти к Волшебнику-на-горе?
– Чтобы спасти всех, – просто сказала Мия.
Тигр посмотрел на нее и осторожно погладил по голове огромной лапой.
– Как тебя зовут? – спросил Тигр.
– Меира, – ответила она. – Но все зовут меня Мия.
– Знаешь, Мия, я бы не решился туда идти, – признался Тигр.
– Я понимаю, – сказала Мия, – у вас семья…
– М-да… – протянул Тигр, – поэтому.
Они помолчали.
– Ладно, – сказал Тигр, подумав, – садись ко мне на спину. Я тебя провожу.
Мия посмотрела на Тигра: он был такой большой, что она, лишь слегка пригнувшись, могла бы пройти у него под животом. Тигр посмотрел на Мию, которая, не пригибаясь, могла бы пройти у него под животом, и лег.
– Забирайся, – сказал Тигр.
– Эй, чего выдумал? – встрепенулась Сова. – Куда дитятко тащишь?
– На гору, – ответил ей Тигр, поднимаясь.
– На гору! – ответила Мия с высоты тигриной спины.
– Что?.. Что вы говорите?.. – вдруг рассеянно спросила Сова. – Говорите яснее…
Тигр только покачал головой.
Они вышли из круга теплого света, и морозная темнота обступила их со всех сторон. Мия, раньше не умевшая бояться холода, теперь прижалась к тигриной холке и спряталась в желто-полосатом меху. Тигр бежал меж деревьев, тайным звериным чутьем отыскивая тропу. Слабый свет Мииных волос освещал им путь. Но, казалось, Тигр и без того видит в темноте. Несколько раз он порывался что-то сказать ей, но так и не заговорил.
– У вас хорошее зрение, – сказала Мия, чтобы нарушить молчание.
– Да… – согласился Тигр. – А у тебя шерсть на голове светится.
– Это называется «волосы», – поправила его Мия.
– Конечно, дитя, – сказал Тигр. – Я забываю слова…
Они снова замолчали. Тигр нес ее самой короткой тропой, и скоро лес кончился.
– Вон – гора. – Тигр указал в темноту.
Мия пригляделась, но ничего, кроме мрака, не увидела. И вдруг далеко впереди в высоте загорелся огонек. Он неверно помигал и погас, но снова вспыхнул, будто кто-то поправил в лампе фитиль. Огонек был похож на единственную звезду, которая не могла рассеять мрака, но вселяла в сердце надежду.
– Волшебник! – воскликнула Мия. – Это Волшебник!
– Рэ-ррр, – сказал Тигр и остановился.
– Вы дальше не пойдете? – спросила Мия.
– Впереди тростниковое поле… – произнес Тигр.
Мия не поняла, что значит его ответ. Она всмотрелась в темноту и поняла, что между ними и горой и впрямь лежит поле. Только оно не шумело так, как шумит тростник. В тишине Мия слышала, как над землей пробегает ветер и в воздухе разносится тонкий ледяной звон. Он то уносился к небу, то припадал к земле, и казалось, в воздухе летают тысячи хрустальных колокольчиков. Тигр сделал несколько шагов, ступая мягкими лапами навстречу их чарующей музыке. И тростник обступил их.
Мия сдернула с головы платок, чтобы стало немного светлее, и различила вокруг высокие тростниковые стебли с узкими, как бритвы, обледеневшими листьями. Листья качались и звенели на ветру.
– Подождите, – сказала Мия. – Вы можете пораниться. Лучше я слезу и пойду сама.
Тигр сделал несколько шагов в тростнике, и Мия почувствовала, как вздрогнуло и напряглось его тело.
– Не надо! – закричала Мия.
– Разве я не тигр?.. – возразил Тигр и, помолчав, продолжил: – Я не могу пойти с тобой на гору, Мия. Но не потому, что должен заботиться о семье, я молодой тигр, и у меня нет ни подруги, ни детей… – Тигр надолго замолчал, не решаясь признаться. Потом вздохнул и докончил: – Я не такой отважный, как ты, Мия…
Мия, совсем не считавшая себя отважной, хотела как-то подбодрить Тигра, но не успела.
– Держись! – крикнул Тигр и рванулся в оледенелые заросли.
Мия прильнула к тигриной спине и вцепилась в его густую шерсть. Вокруг со стеклянным звоном заколыхались высокие стройные стволы. Мия больше не слышала дивной хрустальной музыки, она слышала только, как со стеклянным звоном рушится мертвый тростник и глухо рычит и стонет бегущий тигр. Мию тоже задевали острые листья, рассекая кожу. Но она не чувствовала своих царапин. Она испытывала совсем другую, страшную и нестерпимую, боль, принимая в себя страдание раненого зверя. И ей казалось, что этой муке не будет конца.
Наконец все кончилось. Тигр устало лег на землю. А Мия все не могла успокоиться и плакала, уткнувшись в его окровавленную шею. Но надо было идти. Мия сползла с тигриной спины.
– Я постараюсь… Я постараюсь дойти… – проговорила Мия, на прощание прижавшись к голове Тигра и целуя его во влажную щеку.
– Рэ-ррр… – сказал Тигр. – Рэ-ррр… – И больше он ничего не сказал.
Мия подошла к началу Лестницы, белевшей в темноте. Над первой ступенькой стояла высокая арка из искристого камня, похожая на игольное ушко. Мия оглянулась на Тигра, но едва различила в темноте его силуэт. Она без слов попрощалась и вступила на Лестницу.
Лестница оказалась узкой. Если бы Мия легла вдоль любой ступеньки, то ее ноги свесились бы в пропасть. Разве тут смог бы пройти Тигр, или Медведь, или Олень? Но Мия слышала песни и предания о героях, взошедших на гору в незапамятные времена.
Сначала подниматься было легко, и Мия одолела несколько десятков ступеней. Потом снова пошел снег. Тигриное тепло, охранявшее Мию, покидало ее. Она остановилась передохнуть, стараясь не смотреть в темноту за краем Лестницы. Поправив платок, она завязала его на груди – для тепла – крест-накрест. Шерстяной платок все еще был влажным. Мия хотела идти дальше, но почувствовала, что не может ступить и шагу: пропасть, таящаяся в темноте, была так близко, что Мие казалось, если она чуть оступится, непременно сорвется. «Что это я?.. – подумала Мия. – На болоте я ходила над трясиной по узкому осиновому стволу… правда, это было рядом с домом…» Мия вспомнила домашних, и это дало ей сил идти. Она было начала считать ступени, но перестала. Начала снова… Чем выше она поднималась, тем ощутимее становился холод. С каждой ступенькой все тяжелее сгибались колени. Поднялся ветер. От холода у Мии стала кружиться голова (так бывает, если в мороз ходить без шапки или платка), и Мие пришлось идти, держась за скалу, чтобы не оступиться. «Пойду, пока совсем не устану», – решила Мия. Она шла и шла, уже ни о чем не думая, кроме одного: только бы не останавливаться.
– Мия, Мия, как же ты долго сюда добиралась… – сказал голос у нее над головой.
…И Мия обнаружила себя лежащей на ступенях – так близко от края, что ее рука свешивалась в пропасть.
– Волшебник?.. – прошептала Мия.
– Ты угадала, – сказал знакомый голос. И добавил с улыбкой: – Почти…
Мия подняла голову и в неверном серебристом свете увидела Грифона. Он стоял на скалистом выступе над лестницей, где ей еще предстояло пройти. «Вот и все…» – подумала Мия. Но все же поднялась и сделала несколько шагов, преодолевая холод и усталость.
– Ми-я, – сказал Грифон с ласковым упреком, – зачем это все: побег из дома, безумная скачка на тигре… Теперь ты лезешь на гору… Неужели для того, чтобы избавиться от меня?
Мия не отвечала. Снег сыпался ей за шиворот, и она ощущала, как царапает шею схватившийся холодом платок.
– Полно, спускайся, я отвезу тебя домой. Все уже в сборе, пекут пирог, и матушка беспокоится о тебе.
Мия заколебалась.
– Ну же, давай, – уговаривал ее Грифон. – Хочешь, я опущусь на Лестницу и прямо отсюда заберу тебя? Хочешь?..
Мия готова была поверить, так ласково говорил с ней Зверь, но что-то в его голосе напоминало ей Лайлу, собиравшуюся нашалить тайком. Мия не смотрела на Серебряного Зверя, но ощущала его особый пронзительный холод и смрадное удушливое дыхание.
– Хочешь? – ласково, но вместе с тем властно повторил Зверь, и Мия услышала, как он с металлическим шорохом расправил крылья.
– Нет, – сказала Мия.
В высоте прокатился лязг, и Зверь взлетел. Он закружил над ней, пролетая совсем близко, и Мие казалось, он столкнет ее в пропасть. Но Лестница была узка для Грифона, и он не мог задеть Мию.
– Ну что же, – усмехнулся с высоты Грифон, – тогда позволь мне проводить тебя. Я буду лететь над тобой и укрывать от снега.
Он спустился так низко, как только мог. От взмахов его огромных крыльев поднялся ветер и снег пошел гуще прежнего. Мия опустилась на колени и попыталась ползти, прижимаясь к ступеням, чтобы ветер не сдул ее со скалы. Теперь даже платье на ней замерзло и царапало тело. Каждая ступенька давалась с трудом. Мия не знала, сколько проползла. Она не чувствовала боли в разбитых локтях и коленях. Руки у нее занемели и распухли, а лестница под ней обросла льдом. Стало так скользко, что от любого движения можно было соскользнуть в пропасть. Мия положила голову на ступеньку и посмотрела в темноту… «Волшебник, помоги мне…» – подумала Мия.
…И вдруг наступила дивная тишина, в которой робко зазвучали редкие птичьи голоса, как бывает перед рассветом. Голоса набирали силу, пробуждались новые певцы, вступая в невидимый хор… И темнота отступила… В предрассветных сумерках Мия увидела лесную поляну, да так ясно, что различала каждый цветок, каждое движение травы. Цветы распускались, и над поляной поднимался их сладкий аромат, смешанный с запахом земляники. Посреди поляны лежал Тигр. Он лежал так тихо, что Мия испугалась. Но вот его плечи вздрогнули, Тигр потянулся и широко зевнул. «Тигр! – обрадовалась Мия. – Как твои раны? Ты как будто совсем здоров…» Тигр увидел ее и улыбнулся. «Я тебя заждался, Мия, – сказал Тигр. – Подойди скорее ко мне, я соскучился, и мне не терпится тебя обнять». «Я так беспокоилась о тебе…» – призналась Мия. «Полно, – ответил Тигр, – все уже позади. Хочешь полежать со мной на травке?» «Я не могу, – сказала Мия. – Мне надо идти». И тут будто бы слеза набежала – видение задрожало и поплыло, и Тигр был уже – не Тигр. Перед Мией снова отверзлась темнота, и Серебряный Грифон, пролетая над ней, вопрошал:
– Хочешь?.. Хочешь?!.
– Нет… – устало ответила Мия.
Она закрыла глаза. И в мире больше не было ничего, кроме холода и темноты…
И так длилось целую вечность, пока Мия не ощутила на лице чье-то теплое дыхание. Она открыла глаза…
– Поднимайся Мия, – сказал Золотой Олень. – Нам пора…
Мия поморгала, проверяя, не превратится ли Олень в Грифона. Но он не превратился. От Оленя исходил теплый свет, подобный солнечному. А его дыхание согревало и пахло травой и летним полднем.
– А где Грифон? – спросила Мия, вглядываясь в темноту.
– Улетел, – ответил Олень.
Олень склонился перед Мией, подогнув передние ноги. У него были высокие ветвистые рога – он вытянул шею, чтобы не задеть ими Мию, и стал дышать на ее руки, на ее шею, отогревая.
– Я очень устала, – прошептала Мия.
– Я знаю, – сказал Олень.
У него были огромные карие глаза, в которых отражалась Мия.
– Пожалуйста, поднимись и сядь мне на спину, – попросил Олень.
– Я не могу… – сказала Мия не в силах пошевелиться.
Олень теплыми губами коснулся ее лба.
– Постарайся, дитя, – сказал он. – Если ты не сможешь подняться, я не смогу тебе помочь. – Он помолчал. – Но что бы ни случилось, я останусь с тобой.
От него исходили покой и тихая печальная радость.
Мия сделала маленькое усилие – самое маленькое, какое только могла, и вдруг оказалось, что у нее еще есть силы. Она поднялась, держась за оленьи рога, и взобралась к нему на спину. Тепло окутало ее, и снег уже не долетал, а таял и исчезал, едва коснувшись золотого сияния.
– Мы не упадем в пропасть? – спросила Мия.
Олень был много больше Грифона и больше Тигра, но каким-то удивительным образом Лестница не была ему узка.
– Не бойся, дитя, – успокоил ее Олень. И добавил: – Волшебник ждет тебя.
Мия приникла к его шее. Олень осторожно повернулся, на мгновение наклонившись над пропастью, и стал подниматься по Лестнице.
Мия больше не чувствовала ни боли, ни холода, ни страха. И темнота уже не смела ее коснуться. Золотой Олень уносил ее все выше, и они восходили, окутанные золотистым сиянием. И с каждым шагом Олень поднимался все легче и быстрее. Мия уткнулась лицом в жесткий олений мех и задремала. Легкими снами проносились над ней воспоминания…
Вдруг что-то изменилось: Олень протопал по гулкому деревянному мосту. Потом хлопнула дверь и наступила тишина. Мия приоткрыла глаза: она была в маленькой каморке, по стенам которой плясали желтые отсветы огня. Над очагом висел чайник со свистком и вот-вот уже собирался кипеть. Олень поклонился кому-то, но Мие было не видно из-за широкой оленьей шеи.
– Здравствуйте, – сказала Мия наугад в сумрак комнаты.
– Здравствуйте! – отвечал ей бодрый любимый голос.
Мия чуть не задохнулась от счастья.
– Батюшка! – закричала она.
И тут же засвистел над огнем чайник и засмеялся бородатый старик, подходя к ней и протягивая руки. Не дожидаясь, пока Олень нагнется и даст ей сойти, Мия соскользнула с высокой оленьей спины и бросилась к батюшке навстречу.
– Ты тоже пришел к Волшебнику!.. – радостно прошептала она.
– А я и есть – Волшебник, – сказал старик.
– Как же так?! – удивилась Мия.
Олень поддел рогами чайник и поставил на стол. Чайник еще раз тонко просвистел и затих. А Мия все стояла, уткнувшись лицом в батюшкин рабочий передник, ощущая с детства знакомый запах.
– Ну, милая, пойдем за стол, – сказал Волшебник.
Мия подняла лицо и посмотрела на него, словно заново узнавая. Ей надо было все рассказать ему, объяснить и попросить всех спасти. Но Мия будто онемела. Она только и смогла произнести:
– Батюшка… там Серебряный Грифон из книжки вылетел…
– А-а… – сказал Волшебник, – мое неудачное изобретение.
Он подошел к буфету и вытащил миску с медом.
– …Страшный врун и очень дымит. Хотел довести его до ума, но он чуть не сбежал (сказал – ему и так нравится)… Вот и пришлось в книжку запереть до времени. Да, натворили вы дел…
– А матушка?.. – спохватилась Мия. – Где же она?
– Не волнуйся, – ответил Волшебник, – матушка здесь, внизу на смотровой площадке, держит фонарь, чтобы все на свет шли.
– Ничего не понимаю… – растерялась Мия. – Как же она раньше меня сюда добралась? Ведь мне и звери, и птицы, и даже рыбы помогали… Может, волшебством? А все равно: как же она так быстро по Лестнице поднялась?
– Э-э, – засмеялся старик, разламывая соты и протягивая Мие, – эта Лестница не простая: кто по ней раз поднялся, другой раз – точно перышко взлетит. Так вот.
– А почему же ты за мной не спустился? – спросила Мия.
– Сам я не мог… – со вздохом сказал Волшебник. – Очень здесь много было дел… Но как только ты меня позвала, я сразу отправил за тобой Оленя!
Олень кивнул и, наклонившись через Миино плечо, лизнул у нее из миски меда.
– Голубчик, осторожнее, – весело проворчал старик, отодвигаясь от оленьих рогов, – глаза всем повыколешь…
– А как же Эша… и Лайла… и остальные?.. Ты их спасешь? – спросила Мия.
– Конечно, – ответил Волшебник.
Он погладил Мию по голове.
– Всех-всех?
– Конечно. На то матушка и стоит с огнем, чтобы все народцы сюда шли да спасались. Кто сам придет, тот, сама понимаешь, скорее спасется. А остальных придется в темноте поискать.
– Где ж они тут поместятся?
– Есть место, милая… Этим-то я и был занят, – объяснил старик.
Мия окунула палец в мед и облизнула. Ей захотелось плакать.
– Там… Тигр… – сказала она.
Волшебник вздохнул и ничего не ответил.
И Мия заплакала. Наверное, она никогда так не плакала. Даже слез у нее не было, только внутри все содрогалось и болело.
– О чем же ты плачешь, дитя? – спросил старик. – Твой друг уже здесь. Пойдем, я отведу тебя к нему.
И они встали из-за стола и прошли в самый дальний и темный угол каморки, и старик открыл маленькую неприметную дверь.
…Солнце брызнуло Мие в глаза! Она вышла в зеленое душистое разнотравье летнего луга. Ослепительное синее небо волновалось над ее головой, пронося взбитые, точно сливки, облака. Вдалеке за лугом виднелись холмы, а между ними – лес и озеро, а дальше – еще холмы и леса. И над ними стояли радуги, и дули ветры. И не было края этому дивному миру на вершине Горы!
И Мия побежала, утопая в шелестящей мягкой траве, задевая ладонями шелковистые стебли. А навстречу ей, выпрыгивая из травы, точно из зеленой воды, бежал Тигр. Его широкая золотая спина в черных полосах проносилась над травой и снова исчезала в цветущих зарослях тмина и мышиного горошка. Мия обернулась и помахала двум фигуркам, согнувшимся в темном дверном проеме избушки. Она знала, что больше никогда не узнает ни страха, ни боли, ни отчаяния, потому что ее отец – самый добрый Волшебник на свете.