Рассказы. Перевод с грузинского Нино ЦИТЛАНАДЗЕ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2015
Бесо Хведелидзе
родился в 1972 году в Тбилиси. Окончил факультет журналистики Тбилисского
государственного университета. Автор более десяти книг, лауреат премии «Саба» (2012), неоднократный лауреат национальных
литературных конкурсов.
МЕРТВЕЦЫ
1
Дедушка скончался вечером: раз
прохрапел, закатил глаза и затих. До этого весь день слышен был его ужасающий
крик. Это мама брила его холодной водой и без мыла. К тому же
лезвие было очень старое. Тогда я и подумал впервые, что лучше быть мертвым,
чем так жить, но с кем бы я этим поделился – мне было всего лишь девять…
2
Первыми пришли соседи – друзья
детства дедушки, Ило и Бабило,
старики, похожие друг на друга лицами и одинаково изогнутыми спинами. От
старости у них дрожали подбородки. Не промолвив ни слова, они помогли маме
раздеть дедушку догола, а потом заново одеть и обуть. После этого мама заперла
меня на кухне. Я сначала смотрел на потолок с паутиной и считал пауков. Когда
надоело, открыл холодильник, отщипнул зелени, перешел на сметану, со сметаны
набросился на клубнику. Затем от морозильника отломил маленькую льдинку и
коснулся кончиком языка.
3
Когда меня выпустили, все в доме
было по-другому: в гостиной уже почти не стояло мебели, только стулья. Дедушка
лежал на низком длинном столе. Мама была вся в черном.
Ило и Бабило
будто еще больше стали похожи друг на друга. Они сидели рядом и
переговаривались между собой. Какие-то незнакомые люди на цыпочках ходили по
комнатам. Я сел на стул и стал размахивать ногами.
– Сколько тебе, детка? – спросил
меня Ило.
– Девять.
– Пока маленький, но взрослеет на
глазах, – сказал Бабило.
4
Потом пришла Тамара и начала орать
как сумасшедшая. Мне стало не по себе, и я закрыл уши ладонями. И старикам
стало не по себе – они вообще встали и, молча ушли.
Вскоре и другие разошлись. Зато мама встала у гроба рядом с Тамарой и тоже
начала громко плакать. Я не знал, где мне спрятаться.
5
Когда мама и Тамара перестали
плакать, уже стемнело. Мама налила чай и нарезала вонючий
сыр. Потом посмотрела на меня:
– Ты руки помыл?
– А вы
почему не помыли? – спросил я и получил такую оплеуху, что сразу же очутился в
ванной.
Там я намочил руки, чуть-чуть
коснулся мыла, быстро помыл ладони и взял полотенце.
– Покажи! – сказала мама, посмотрев
на меня.
Я поднес ладони к ее лицу. Она, не
взглянув на них, расцеловала обе, потом обняла меня и опять начала плакать.
– Чай остыл! – сказала Тамара, и
все уселись вокруг стола.
6
– Сделай так, чтобы пенсия тебе
осталась, – капала маме на мозги Тамара, – и пчел никому не давай. Но главное
все-таки пенсия. Если что – пчел продашь, не ты же будешь за ними бегать, а вот
пенсия всегда пригодится…
Мама кивала в знак согласия.
– Столько мучился человек, работал
день и ночь, копил, что-то же должно остаться и вам… Завещание не заверено у
нотариуса. Это просто бумага! Брось ее сегодня же в огонь! Забудь, как будто
никогда не существовало этого листка, – кряхтела Тамара, а мама слушала молча.
– Запомни: все, что оставил, только ваше… Какая там еще церковь и Бог!.. Вот
сидит прямой наследник. Жить и кушать ему не надо? О боже, как похож он на
дедушку… В каком ты классе, Костик?
– В третьем, – ответил я и выпил
чай.
– Как зовут твою девушку?
– Никак.
7
После ужина мама повела меня в
спальню.
– Мы с Тамарой ночевать будем возле
дедушки.
– Почему?
– Так положено… Ты сегодня будешь
спать один. Будет страшно – зови.
– Хорошо.
Потом мама раздела меня, уложила в
постель и выключила свет.
– Спокойной ночи, – сказала она
шепотом, поцеловала меня в лоб и закрыла за собой дверь.
Сон пришел сразу.
8
Когда я проснулся, первой увидел
Тамару. Она стояла у моей кровати и держала тарелку с манной кашей.
– А где мама? – спросил я.
– Спит. – Тамара села на край
кровати. – Сегодня не пойдешь в школу. И завтра тоже.
– А послезавтра?
– И послепослезавтра, – совсем
обрадовала меня Тамара и сунула ложку в кашу. – Зато сейчас съешь эту кашу до
конца.
Я кивнул в знак согласия и открыл
рот.
– Ты сам! Ты уже взрослый, – строго
сказала Тамара, поставила тарелку мне на колени и посмотрела на меня.
Я робко улыбнулся, взял ложку и
попробовал кашу.
– Тогда расскажи мне что-нибудь, –
попросил я.
– Что рассказать?
– Ну, ты же знаешь… про книги…
Тамара погладила меня по голове и
посмотрела на книжный шкаф. Немного задумалась, потом очнулась и улыбнулась:
– Вот, Костик, видишь, сколько
книг. В этих книжках много силы и ума. Так говорят, что перейдут все эти
свойства к тому, кто прочитает их. А когда прочтешь все, тогда будешь знать все
на свете и станешь настоящим мужчиной. Это вечное правило, Костик… А если
будешь соблюдать правила, никто не сможет победить тебя.
– И даже Сильвестр
Сталлоне?
– Даже Сталлоне и даже Шварценеггер.
А кто еще их победит?
– Никто, – проглотил я первую
ложку. – Еще расскажи, Тамара.
– Что еще рассказать… Вот видишь,
на нижней полке лежат синие томики, – показала пальцем Тамара. – Это Оноре де
Бальзак. Смотри, Костик, сколько их… два… десять… еще
десять… да… целых двадцать четыре. Если не будешь жалеть времени и
чернил и напишешь столько же, значит, ты уже большой человек, и богатый тоже…
Ты ешь… ешь до конца!
– Ем. А потом?
– А потом, видишь эти зеленые
томики возле Бальзака – это Михаил Джавахишвили. Арсену
же знаешь?
– Венгера?
– Марабдели,
мальчик. Какой там Венгер и Тарковский… Это тот Арсена, который отбирал у богатых…
– У Бальзака?
– Ну, Костик, что с тобой? Бальзак
ничего ему не отдал бы. Он отбирал у плохих людей – у злых свиней. И у добрых
свиней тоже отбирал. А бедным людям раздавал. Всем поровну. И они любили его. И
вот про этого Арсену Михаил писал, и о других тоже.
– А потом? – я продолжал
есть манную кашу.
– А потом, видишь, на второй полке
серые книги лежат, с левой стороны, двенадцать томов. Они все написаны Ги де
Мопассаном. Он был французом и великим бабником!
– А кто такой бабник?
– Бабник? – задумалась Тамара. –
Бабник – это любвеобильный мужчина, который любит всех женщин одновременно.
– А если всех мужчин любит?
– Кто?
– Ну
женщина, кто.
– Таких женщин не бывает! – сухо
сказала Тамара и опять посмотрела на книги. – А что ему было делать? Любил
человек писать и писал про них правду…
– А что писал?
– Все без исключения!
– А про голых женщин писал? –
перемешал я оставшуюся кашу.
Тамара засмеялась. Потом поцеловала
меня в щеку, и в это время ее позвали из гостиной. Я продолжил есть.
9
Когда закончил, зашла мама, нашла в
шкафу мою самую темную одежду и помогла мне одеться. Затем мы тихо вошли в
гостиную. Тамара сидела на одном из стульев. Откинув голову назад, она спала и
храпела на весь дом, как простуженный старик перед смертью. Ило
и Бабило были уже там. Еще были какие-то другие люди.
Храп Тамары всех смущал. Потом кто-то решился и громко чихнул, чтобы разбудить
ее. Она открыла глаза и сразу очнулась, погрозила кому-то
кулаком, на другого посмотрела брезгливо, у третьего отобрала носовой платок,
почистила им туфли, надетые на дедушку, и повернулась ко мне:
– Знаешь же Эвелину?
– Да.
– Пойдешь, скажешь ей. Она даст
белую простыню для дедушки.
– Да.
– Что «да»? Беги скорее!
Сломя голову я выбежал на улицу.
Она была пуста. В третьем от нашего дома корпусе я зашел в подъезд и поднялся
на третий этаж. Нажал на звонок. Сначала услышал отдаленный собачий лай. Потом
приблизились шаги и повернулся ключ.
10
Дверь открыла заспанная Эвелина. Она вся пахла утренним сном. Волосы были у нее
красиво подняты наверх и скреплены. Увидев меня, она не дала мне сказать ни
слова, опередила и сама сказала:
– Знаю, знаю! Заходи быстро.
Заходи, говорю. Прикрой за собой. – Она повернулась и оставила дверь открытой.
Я вошел и громко захлопнул дверь.
– Я не говорила, чтобы сломал! –
услышал я ее голос.
В прихожей я осмотрел себя в
зеркале. Неудовлетворенный своим видом, я показал двойнику язык и пригрозил
кулаком.
– Костик! – позвали меня из большой
комнаты, и я пошел туда.
Простыня была уже постелена на
столе. Возле него стояла Эвелина в ночной рубашке,
держала утюг и ждала, пока он нагреется. Ночная рубашка была из белого атласа.
Она выглядела слишком маленькой и короткой для Эвелины.
Около окна на задних лапах сидел огромный черный дог Эвелины
и, высунув длинный розовый язык, не спускал взгляда с хозяйки.
– Чего смотришь? – игриво
посмотрела на меня Эвелина. – Голых баб никогда не
видел?
– Неа…
– ответил я.
– И мать тоже?
– Не помню…
– Вот культурный мальчик. Все
женщины одинаковы – не знал?
Я ничего не сказал, только пожал
плечами.
11
Эвелина поймала мой взгляд и, улыбнувшись, плюнула на утюг. Плевок
жалобно зашипел, и она начала гладить простыню. Долго стояли молча.
– Как мама? Держится? – спросила
она меня.
– Нормально.
– Плачет?
– Да.
Эвелина еще несколько раз прогладила простыню. Потом выключила утюг.
– Эвелина,
а мертвецы существуют? – спросил я вдруг.
Услышав вопрос, Эвелина
удивленно посмотрела на меня:
– Кто?
– Мертвецы.
Эвелина нахмурилась, но сразу же одернула себя:
– Ты чего несешь? Какие еще
мертвецы? Мертвый потому и мертвый, что его уже нет в живых. Что за вопрос –
существуют ли мертвецы?
Я склонил голову. Некоторое время
молчал. Потом посмел сказать:
– Я во сне видел…
– Кого? – заинтересовалась Эвелина.
– Как будто я, мама и все: ты,
Тамара, Ило и Бабило и
другие соседи – все мы были мертвецами и ехали куда-то поездом…
Эвелина чуть не выронила из рук утюг:
– Как это – мертвецами?
– Вокруг была пустыня… Она была
видна из окна поезда… И за нами гнались дедушкины пчелы.
Эвелина отрицательно покачала головой, положила простыню в пакет и
отдала мне.
– Я позже приду, – сказала холодно
и проводила меня до дверей.
Возвращался я домой медленно. Пакет
был у меня под мышкой. Не дойдя до нашего подъезда, я посмотрел на сидевшего в
витрине часовщика. У него на одном глазу была специальная оптическая лупа, и он
пинцетом ковырялся в механизме маленьких дамских часиков. Я смотрел на него,
пока он сам не поднял взгляд и не подмигнул мне тем глазом, в который была
вставлена лупа. Потом вернулся к своему делу.
12
Когда дедушку хоронили, были тучи и
шел дождь. Все были одеты в черное. Мама чуть
прослезилась, и у Тамары и Эвелины мокрые были щеки,
но скорее от дождя. Ило и Бабило
помогли могильщикам и наполнили яму мокрой землей. Потом выпили по стакану
вина. Оставшимся вином в форме креста облили могилу. Назад возвращались пешком.
Повсюду была слякоть. Все шли молча. Иногда всхлипывала Тамара. Издалека слышен
был собачий вой.
13
Когда пришли домой, все ожили и
расшевелились. Особенно активными стали Тамара и Эвелина.
Быстро накрыли стол и сели вокруг. Кто-то прикрепил к хлебу свечки и зажег их
зажигалкой. Потом налили первый стакан и выпили за
память дедушки. В тостах говорили о его удивительных качествах.
14
Застолье вела Тамара. И Эвелина выглядела достойно. Ило и
Бабило спокойно жевали хлеб и неразборчиво бормотали
тосты. Сначала все были грустными. Потихоньку щеки порозовели. Все оживились и
стали смелее. Тамара все громче и веселее предлагала тосты. Пили до дна. Потом
дошли до того, что Тамара с пьяным взглядом спросила у Ило
и Бабило:
– Пришла и ваша очередь, не так ли?
– и рассмешила собравшихся.
Смеялись и старики. Мне было
весело, и я пытался смеяться громче всех.
– Ну, кто из вас будет первым? Или
вам понадобится двухместный гроб? – перешла Тамара все границы, и от смеха у
всех заболели животы.
– Ох, если бы не твой язык… –
хихикал Ило.
– Ты на другое
бы посмотрел… – Тамара указывала взглядом на низ живота.
От смеха чуть не обвалился потолок.
Потом Тамара дошла до того, что
попросила маму принести гитару:
– Если проводы в последнюю дорогу,
так проводим до конца!
Эвелина пела вначале грустные песни. Все вытирали слезы платками.
Потом и веселые песни пошли, и все едва не пустились в пляс. В конце застолья
пели вместе, а Ило и Бабило
были еще больше похожи друг на друга. Мне казалось, что иногда Ило превращался в Бабило и
наоборот. Я совсем уже не различал их.
15
Было очень поздно, когда мама взяла
меня полусонного на руки, понесла в спальню, уложила и помогла раздеться:
– Ну, давай…
– А вы?
– А мы – взрослые, – сказала мама,
и я сразу успокоился. – Спи… Поздно уже… Эвелина
сказала мне, что ты какие-то дурацкие сны видишь…
Я покачал головой и посмотрел на
маму.
– Мам, а мертвецов точно не бывает?
– спросил я.
Она взглянула на меня пронзительно:
– Вот дедушка мертв.
– А мы?
– А мы еще живы… Но в конце концов все-таки все умрем, – сказала мама, вышла
из спальни и прикрыла дверь.
16
Я проснулся ранним утром, вышел из
спальни босиком, добежал до гостиной и оцепенел на пороге.
Гостиная была полна пчел.
На полу валялись мама, Тамара, Эвелина, Ило, Бабило
и еще четыре соседа. Все были раздутыми и не дышали.
Вокруг везде были пчелы: на стенах,
на полу, на неубранном столе, на мертвых телах – они медленно передвигались и
дружно жужжали.
Я прикрыл уши ладонями и закрыл
глаза.
Как раз в этот момент я
почувствовал, что пчелы увидели и меня.
ТОЛКОВАНИЕ
СНОВ
(А
– К)
А.
Если во сне к тебе явится Авель, и
накроете стол, и отведаете жаркого из ягненка, и запьете его хлебным вином, и
говорить будете здравицы земле, небу и воде, дабы в очаге горел огонь, и
вспомните всё – случившееся и грядущее, и утром, не сомкнув глаз, встретите
рассвет –
– Наяву же, после смерти родного брата,
ты больше никогда не будешь бриться. Борода будто почувствует твою печаль и
станет расти настолько быстро, что спустя три года каждый полдень ты будешь
ходить к роднику с тележкой. Когда ты довезешь кувшин на застеленной твоей
бородой тележке до родника, услышишь от сидящих там двух старух:
– Наша сущность – этот мир вокруг нас…
– Ничего подобного! Наш мир и есть
сущность…
– Сущность в мире!
– Не ври! Суть там – мир здесь, и все
равно мир и есть суть!
– Мир не имеет сути!
– А мы?
– Мы?! Мертвые, в которых нужно вдохнуть
жизнь.
…Услышав это, ты призовешь одну из них
к себе, она наполнит кувшин холодной водой, и ты закутаешь кувшин в свою же
бороду так, чтобы видно было только горлышко.
Б.
Если во сне Авель со
счастливым лицом скажет тебе, что идет к истинному Отцу в деревню, и попросит
пойти с ним, и ты, не раздумывая, согласишься и последуешь за ним, и Отец
встретит вас по-прежнему: с морщинами на лбу и прожитыми годами в морщинах, и
нагих поставит вас в давильню, и заставит давить виноград, и будет говорить
вам: не различаю вас, так люблю обоих –
– Наяву же, через шесть лет после смерти
родного брата, борода твоя будет лежать по всему дому как ковер. Ее длина и
площадь будут полностью покрывать пол в гостиной. Часть бороды, не используемая
как ковер, даст тебе возможность беспрепятственно ходить по дому, и в доме у
тебя будут звучать здравицы и задаваться вопросы:
– Жизнь наша как новогодняя елка и мы на
ней игрушки?
– Да, но как же шишки?
– Неужто пока
не упадут, не узнают жизни?
В.
Если во сне
поздно ночью деревенские парни позовут вас и пригласят в соседнюю деревню
кутить, и стол будет богато накрыт – хлебным вином, мясом, зеленью, рыбой, и
подымутся друг на друга парни из двух разных деревень, и начнется драка со
свистом дешевых тарелок на деревенском балконе, и ты встанешь по одну сторону,
а Авель – по другую, и будете драться друг с другом во имя
справедливости, и ты будешь побит –
– Наяву же, через десять лет после
смерти родного брата, твоя борода будет распростерта по всей деревне. Такое
странное и оригинальное дорожное покрытие привлечет в деревню много иностранных
туристов. Желание почувствовать ее будет настолько сильно, что иностранцы
начнут ходить по твоей бороде босиком восхищенные, ты же в это время будешь
опрыскивать виноградник или, усевшись на дерево, собирать фрукты, и безмерная
длина твоей бороды совсем не будет тебя беспокоить.
Г.
Если во сне ты тихо встанешь на
рассвете, и пьяный принесешь в дом вилы, и наколешь на них спящего Авеля, и он
немедля испустит дух, а ты убежишь босиком и спрячешься в глухом лесу, и будешь
питаться сухой травой и стоячей водой, и истощаешь –
– Наяву же,
через двадцать лет после смерти родного брата, борода твоя достигнет таких
масштабов, что окраины деревни станут похожи на дремучий лес. Это
обстоятельство привлечет в деревню еще больше иностранцев. Первый поток
превратит в традицию групповые прогулки, рискованные экстрим-экскурсии и сбор выросших в бороде древесных
грибов. Здесь же будут зафиксированы первые ужасающие факты грабежа и изнасилования
иностранцев.
Д.
Если во сне, узнав, что
с вами случилось, ужаснувшийся Отец босиком пойдет в соседнюю деревню, и
возьмет пригвожденного Авеля на руки, и так отнесет его домой, и своими руками
выроет ему могилу для человека среднего роста, и проклянет тебя, сдвинув брови
и сомкнув губы, за осквернение Отца, Земли, Неба и Воды, и будет пламя гнева в
глазах его –
– Наяву же, на двадцать пятый год после
смерти родного брата, тебя пригласят в столицу на телешоу и заставят долго
говорить о политике, сельском хозяйстве и женщинах с торчащими пупками. Твоя
борода будет такой длины, что достигнет столицы, и на протянувшейся от деревни
до столичного телевидения твоей бороде той поздней осенью много птиц переведут
дух.
Е.
Если во сне привяжешь к лапке дикого
голубя написанное мокрой землей послание, и отправишь к Отцу с объяснениями, и
сообщишь, что, несмотря на большое желание, искреннее раскаяние в связи с содеянным так и не приходит; что Авель пусть и был братом,
но младшим, и в таком случае он должен был встать не на сторону слепой правды,
а на сторону старшего брата, и не должен был поднимать на тебя руку –
– Наяву же, через тридцать лет после
смерти родного брата, населению разрешено будет бесплатно использовать твою
бороду, и экспорт париков, подушек и футбольных площадок с искусственным
покрытием возрастет вдесятеро.
Ж.
Если во сне Отец наденет на себя
железные чувяки, и возьмет железную палку, и взвалит на спину упитанный мешок,
и оставит открытым дом, пойдет тебя искать, и однажды повстречает медведя,
который будет «сон и еда», и спросит у него: «Не видел ли ты моего Каина?», и
ответит медведь, что не видел, а Отец заставит его оскалить зубы и, не увидев в
них куски твоего мяса, положит медведю руку на плечо, и они вместе пойдут тебя
искать –
– Наяву же, на сороковую годовщину со
смерти родного брата, тебя выберут деревенским старостой, и на заседании
деревенского правления все будут трепетно слушать твои длинные выступления.
Борода же будет такой, что по твоей благородной инициативе ее частью перекроют
крыши домов всего района.
З.
Если во сне Отец и
медведь будут идти долго, не смыкая глаз, и сильно проголодаются, и приметят
гнездо диких пчел на верхушке дерева, и Отец вырежет у себя желчный пузырь и
надует его, и медведь полетит на этом пузыре и смиренно попросит у пчел меда, и
пчелы дадут медведю мед, и Отец выстрелит в пузырь, разорвет его, и медведь
упадет на землю, и они отведают меда, и станут
сильны, и продолжат путь, дабы найти тебя, и возьмут с собой полчище
пчел –
– Наяву же, через сорок пять лет после
смерти родного брата, твоя борода начнет седеть. Но ты не беспокойся из-за
этого, поскольку использование твоей бороды в качестве искусственного снега
охватит не только жаркие восточные страны, но и весь африканский континент.
И.
Если во сне встретится изможденным Отцу,
медведю и пчелам зима по имени «Тебя заморозила смерть» и если спросят у зимы:
«Не ты ли погубила холодом и снегом нашего Каина?», и скажет зима: «Не я», а ты в это время и вправду будешь сладко спать в глубине
другого леса, и они возьмут с собой и зиму, и все вместе пойдут тебя искать, и
скоро стемнеет, и сонный медведь выдернет у себя клок шерсти, а пчелы своими
жалами разожгут на нем огонь, и загорится костер, и зима обратится в весну, и
выспятся они в тепле, и на рассвете продолжат
путь – Отец, внезапно зазимовавший медведь, пчелы и весна по имени «Зеленый
цвет радует глаз», а ты в это время будешь собирать ранние ягоды и питаться ими
–
– Наяву же, в пятидесятую годовщину со
смерти родного брата, когда в десяти крупнейших городах мира пройдут показы
платьев и кнутов, сшитых из твоей бороды, ты будешь лежачим стариком с
полотняным лицом. Когда ты почувствуешь себя слишком слабым, попросишь позвать
священника и вместо исповеди скажешь всего три слова:
– Побрей меня, отче!
Священник перекрестится, затем приложит
тебя к золотому кресту, возьмет в руки остро заточенную бритву и чисто побреет
тебя.
К.
Если во сне тебя будут
звать добрыми словами, и ты будешь нем, так как испугаешься отцовского гнева, и
если страх заставит тебя тайно выйти из леса, и ты спустишься ночью в низину, и
укроешься ты в искрящемся городе, и станешь его первым и вечным попрошайкой, и
Отец благословит пчел вернуться в лес, медведь по его собственной просьбе
отправится в город, и его возьмут в
зоопарк, и будет Отец искать тебя один, и будет спрашивать, и не найдет тебя, и
часто будет тебя встречать, но не узнает тебя со многими лицами, и будет ходить
с болью о сыне –
– Наяву же на твои похороны придет много
народа. Во многих городах будут проведены поминальные процессии с твоими
черно-белыми фотографиями, и все это покажут по телевидению в прямом эфире.
Тебя похоронят на окраине деревни, на маленьком, но со всех сторон обозреваемом
холме, и на твоей могиле возведут глобус, крутящийся, с орнаментом, на котором
буквами, сплетенными из твоей же бороды, на трех языках будет написано:
«ძმა ძმისთვისაო»,
«БРАТ ЗА БРАТА»
и
«BROTHER FOR BROTHER»
Перевод
с грузинского Нино
ЦИТЛАНАДЗЕ