(Сергей Самсонов. Железная кость)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2015
Сергей
Оробий
родился и живет в Благовещенске. Критик, литературовед. Кандидат филологических наук, доцент
Благовещенского государственного педагогического университета. Автор монографий
«”Бесконечный тупик” Дмитрия Галковского: структура,
идеология, контекст» (2010), «“Вавилонская башня” Михаила Шишкина: опыт
модернизации русской прозы» (2011), «Матрица
современности: генезис русского романа 2000-х гг.» (2014).
СЕРГЕЙ САМСОНОВ. ЖЕЛЕЗНАЯ КОСТЬ. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2015.
С Самсоновым получилось интересно. Тридцатичетырехлетний выпускник Литинститута, он написал три романа, был запеленгован литературными радарами благодаря «Аномалии Камлаева» (2008) и даже не пропадал надолго из поля зрения критиков, порой появляясь в разных антологиях (самые яркие примеры – повесть «Одиннадцать» в антологии «Десятка» и рассказ «Поорет и перестанет» в антологии «Русские дети»), однако до сих пор «Шкловского и Тынянова, которые объяснили б масштаб Самсонова и вписали его в иерархию, не нашлось» (Лев Данилкин)[1]. В 2009-м Самсонов был в финале «Нацбеста», а с «Железной костью» вошел в длинный список этой же премии в 2014-м; нынче есть основания надеяться не только на премиальную победу, но и на вдумчивое обсуждение этого огромного, сложного, тяжелого, как взлетевший на боевое задание бомбардировщик, романа.
Вкратце обозначим фабулу, поскольку потом нам предстоит проникнуть в куда более глубокие художественные слои. «Железная кость» – это прежде всего производственный роман, и ключевой его персонаж – завод: металлургический гигант размером в «пол-Бельгии», расположенный в уральском городе Могутове. Сначала мы знакомимся с трудовой династией Чугуевых – отцом и двумя сыновьями: младший, Валера, обычный сталевар; старший, Саша, царь этого сталелитейного царства. Классовый конфликт очевиден, однако к нему действие романа не сводится: в нищие 90-е годы, когда огромный завод тихо остывает, Александра Чугуева смещает с трона всесильный олигарх Угланов, который и окажется главным героем «Железной кости».
«Чугуев навсегда запомнил день, когда отец впервые взял его с собой на завод» – первая фраза романа недаром вызывает в памяти легендарное «Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены…». Самсоновский эпос и самый известный латиноамериканский роман схожи, как ни странно, в главном: в мифотворческой энергии, которая питает текст. Чугуев запомнил, «как всё в цеху мгновенно озарилось едва переносимым солнечным свечением расплава, когда открылась летка и рванулась безудержная магма на свободу, и как метались доменщики с длинными баграми, с бесстрашием привычки бросаясь на огонь и управляя этой рекой с непогрешимой выверенной точностью, заставляя разбиться ее и потечь по проложенным в чистом песке желобам». Ощущение того, что могутовский завод – особое пространство, сообщается самим ритмом фразы: слова льются, как жидкая сталь. И недаром у металлургического гиганта есть свой дух, зловещий покровитель – основатель этого сталелитейного государства, сталинский министр Гугель, который однажды является заводским рабочим: «И в вышину уже все смотрят, в тьму высотную на марше. И вроде тень, еще черней, чем обнимающая тьма, там завиднелась впереди, на храмовой зиявшей высоте. И загорелась огненная точка, словно глаз, – ну зрачок сигаретный, понятно, – и все равно вот жуть прохватывает, необъяснимый холод, ужас тот из детства, когда их всех в кроватках на ночь Гугелем пугали».
Современная реинкарнация страшного Гугеля – тот самый Угланов, двухметровый повелитель людей и машин, соткавшийся из финансового вихря 1990-х гибрид Петра Первого и Сталина, решивший возродить могутовский завод-гигант, принятый рабочими поначалу в штыки – и обнаруживший не только меркантильные интересы: «Я вложился не в недра, не в станы, не в домны. Я вложился в людей. Мы с вами показали главное – победили русскую лень и сломали в себе русский страх. Постоянный наш страх перед русским болотом: не шевели его, не тронь и ничего на нем ни в коем случае не строй – все будет только хуже, все отберут, что ты построил, и развалят. Вот биться лбом начнешь – могилу себе выдолбишь. Такая, мол, у нас судьба. А судьбу эту надо ломать самому».
Впрочем, к сложной системе мотивов этого романа мы еще вернемся, а пока обратим внимание на главную составляющую самсоновского таланта – его обостренное чувство языка. По замечанию Данилкина, «тяжелый, неповоротливый сюжет не является собственно двигателем романа… внутри же этой железной клетки бушует то, что Тынянов называл “стилистическая метель”; холодно, страшно и весело от мириад кружащихся русских слов». Не метель даже, а буран: не сбивая дыхания, марафонец Самсонов пишет не предложениями, а периодами, сваренными из горячих, колючих, бьющих двухсотвольтным напряжением слов: «В голой комнате-зале, заполненной студнем заварного горячего воздуха…»; «…и однажды средь ночи Боря их обварил телефонным ликующим голосом…»; «торжество и колючая вода благодарности потекли изнутри и расперли Угланову горло…»; «– Значит, с сыном решил уже больше не видеться? – Исполняемый ублюдок извлек заготовленное и ударил Угланова спицей в брюшину, в уязвимое место, которое можно нащупать немедленно в каждом, если ты не больной и не схимник, если ты навсегда не один, – засадил, зная, что попадет и проткнет до животного, влажного, кровяного внутри, что не может не взвыть, не рвануться всей силой к отнятому, отсеченному каменной кладкой детенышу». Темп растет, растет, растет, фраза искрит, потрескивает под напряжением!
Язык «Железной кости» – горячий сплав, в котором различим и Платонов, и Солженицын, и Бабель. При этом Самсонов ни в коей мере не стилизатор, не «сорокин»; дело в том, что он чувствует саму энергетику языка, а потому лучше всего ему удаются сцены, передающие энергию, напор, порыв, напряжение. Таковы, к примеру, сцена забастовки могутовских рабочих, сопротивляющихся новому хозяину, или бунт на зоне, свидетелем которого становится Валерий Чугуев, или же финальный побег из лагеря, растянутый на несколько десятков страниц и прочитываемый на максимальной скорости. Вспомним, что и «Аномалия Камлаева» наполовину состояла из описания несуществующей музыки сфер, и в «Кислородном пределе» был взорвавшийся московский небоскреб, и «Одиннадцать» посвящена героям-футболистам рокового киевского матча 1941 года – Самсонова интересуют именно выплески энергии, «разрыв аорты», шум и ярость, которые он превращает в литературу, в языковую магму.
Чем более неординарным, новаторским и неформатным кажется «Железная кость» по форме, тем традиционнее она оказывается по содержанию. Роман о возрождении завода успели назвать «вопиюще несовременным»: он про брошенных рабочих, про оставленную мощь, про национальную гордость, про сильного хозяина, которого боятся, но и уважают, про сталь и «сталина». Этот сильный хозяин, возродив завод, вернув могутовскому гиганту его мощь, сам оказывается в лагере, отказавшись подчиниться большей, государственной, силе, – и в этой коллизии угадываются вполне актуальные намеки на политические события недавних лет.
Роман Самсонова и социален, и злободневен, а вместе с тем обращает читателя в прошлое. В этом смысле он прочно вписан в нынешний литературный контекст. Мог ли читатель подумать еще пару лет назад, что сразу два молодых автора напишут романы про завод – экспериментальные с формальной точки зрения, но чрезвычайно несовременные по духу? Первый автор – это, конечно, Ксения Букша, чей «Завод “Свобода”» был отмечен в прошлом году «Нацбестом». Да и литература в целом все больше обращается к советскому опыту – от Захара Прилепина с нашумевшей «Обителью» до Дмитрия Быкова с романом «Икс», от Вероники Кунгурцевой с романом «Девушка с веслом», герои которого согласны сбежать из 2013-го в пылающий 1941-й, до Олега Радзинского, чьи герои тоже свободно перемещаются в разные времена, предпочитая 1960-е («Агафонкин и Время»). У советских писателей учатся писать («Советская литература. Краткий курс» Быкова), их ролевые модели оказываются чрезвычайно популярными («Литературная матрица. Советская Атлантида»). Не странно ли, что даже классические «Мертвые души» переписывают советские Гоголи («Возвращение в Египет» Владимира Шарова)? Все это как будто разновидности новой литературной формы – неосоветского романа. Вот и Самсонов спустя пять десятков лет словно переписал фадеевскую «Черную металлургию» платоновско-бабелевским языком – и вышла «Железная кость». Тем символичнее, что именно таким романом заканчивается очередная литературная «пятилетка»…
Литературное событие? Несомненно. Чрезвычайно даровитый автор, который, кажется, уже должен быть отмечен за заслуги перед современной словесностью? Безусловно. И все-таки разговор о новом романе Самсонова не может состоять только лишь из набора восклицательных предложений. «Железная кость» – трудный, некомфортный текст, и пожелать читателю приятного времяпрепровождения, расхвалив автора, – коварство. Он, автор, о своем читателе иногда просто забывает, упуская сюжетные нестыковки, разгоняя текст до непереносимых органами чувств оборотов, так что с высоковольтной энергией этого романа сложно свыкнуться, трудно находиться под напряжением на протяжении семи сотен страниц, притом что напряжение в этом многожильном гудящем проводе не спадает. Мысли о необычайной одаренности автора перемежаются глухим раздражением: ну сколько же еще можно-то?!
Неизбежны и идейные расхождения (ассоциативный ряд «сталь – сильный хозяин – Сталин» неслучаен). Повторим: будучи современна по форме, «Железная кость» консервативна по сути: перед нами перезагрузка (переплавка?) традиционного советского жанра. Но дело здесь, кажется, не только в Самсонове, но и в поисках современной прозы. Так автор, ранее державшийся в тени и будто бы остерегавшийся современности, взял и совпал наконец со своим временем.
___________________________
[1] Данилкин Л. Зимнее чтение-2014 // Афиша. 29.12.2014. = http://vozduh.afisha.ru/books/zimnee-chtenie2014/