Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2015
Станислав Минаков – поэт, переводчик, эссеист, публицист. Родился и живет в Харькове. Окончил радиотехнический факультет Харьковского института радиоэлектроники. Автор нескольких книг, лауреат литературных и журналистских премий. Член Национального союза писателей Украины, Союза писателей России, Всемирной организации писателей International PEN Club(Московский центр).
На написание проскинитария
Пустырь ли я, кустарь ли я –
очкаст? лучист? многоочит? –
я в явный скит проскинитария
живую тайну заточил.
Она ж – жива и заточенная,
навродь печерского ключа,
где хлещет белое сквозь черное
и кровь аскезы горяча.
Она живет, как будто родина,
большая, нужная страна,
чья подгородняя смородина
красна, черна, страшна, странна.
За все блуждания-скитания
винюсь вечернею виной,
но скиния проскинитария
уже, навечная, со мной.
Я жажду детского и умного,
Христос мне видится во сне.
Ель, Елеонская игуменья,
струит псалмы на сердце мне.
Волчица
М. К.
Когда пространство ополчится
и горечь претворится в ночь,
грядет тамбовская волчица –
одна – товарищу помочь.
И на рассерженны просторы,
где дух возмездья не зачах,
но искорежены которы,
глядит с решимостью в очах.
Гнетет серебряные брови
и дыбит огненную шерсть,
и слово, полное любови,
в ней пробуждается как весть.
«Почто, безпечный мой товарищ,
ты был расслаблен, вял и снул!
Покуда тварь не отоваришь,
не размыкай железных скул!
Сжимай – до вражьего издоха –
любви победные клыки!»
Кровава хворая эпоха,
но лапы верные – легки.
Из чешского триптиха
В горах Богемии мне Бог сказал: «Взгляни,
се пращуров твоих карета и корыто.
Что было от роду столетием сокрыто,
больным твоим глазам предстало из тени».
Мне Бог сказал: «Смотри, живут еще и так:
стежок кладя к стежку, не рвя друг другу горло».
И я взглянул вокруг – печально, но не горько, –
прозревший Одиссей несчетной из Итак,
и произнес: «Люблю. Холмы, людей, траву.
Струны скрипичной речь. Витраж и черепицу.
На круги возвращен, чтоб сердцем прилепиться.
Свершилось. Но, Господь, не это назову
я родиной. И ту страну я не отрину,
где во поле диком есть город Богучар,
где чешскую мою прабабку Ангелину
Ты с глиною вчерно страданьем обвенчал,
где человек, как зверь, увел ее от страты* ,
но зверь, как человек, всю плоть ее сглодал,
где я всхрипел во мрак: «Каких Голгоф сестра ты!» –
и родовую быль рыданьем обрыдал!
Был день. Я поглядел на свет нагорный, ровный,
на кромки облаков, недвижимых почти.
На облики тварин* . На кровли и на кроны.
И веки затворил… И Бог сказал: «Прости».
* * *
Хотя бы на время звучанья стиха,
Движенья живаго по небу, по нёбу
Спасемся от властных объятий греха,
Оставивши дню – его зраду и злобу.
Избитым размером, истертой стопой
Брести меж лиловых дымов преисподней…
Запомнить. Восполнить… Испей и воспой
Все это. И заповедь, значит, исполни.
Каким языком, говоришь, говорю?
Железным? Шершавым. А ежели больно,
Прости. Никого не виню, не корю.
И ты – не пеняй, не вини. И довольно.
Станислав Минаков – поэт, переводчик, эссеист, публицист. Родился и живет в Харькове. Окончил радиотехнический факультет Харьковского института радиоэлектроники. Автор нескольких книг, лауреат литературных и журналистских премий. Член Национального союза писателей Украины, Союза писателей России, Всемирной организации писателей International PEN Club(Московский центр).
На написание проскинитария
Пустырь ли я, кустарь ли я –
очкаст? лучист? многоочит? –
я в явный скит проскинитария
живую тайну заточил.
Она ж – жива и заточенная,
навродь печерского ключа,
где хлещет белое сквозь черное
и кровь аскезы горяча.
Она живет, как будто родина,
большая, нужная страна,
чья подгородняя смородина
красна, черна, страшна, странна.
За все блуждания-скитания
винюсь вечернею виной,
но скиния проскинитария
уже, навечная, со мной.
Я жажду детского и умного,
Христос мне видится во сне.
Ель, Елеонская игуменья,
струит псалмы на сердце мне.
Волчица
М. К.
Когда пространство ополчится
и горечь претворится в ночь,
грядет тамбовская волчица –
одна – товарищу помочь.
И на рассерженны просторы,
где дух возмездья не зачах,
но искорежены которы,
глядит с решимостью в очах.
Гнетет серебряные брови
и дыбит огненную шерсть,
и слово, полное любови,
в ней пробуждается как весть.
«Почто, безпечный мой товарищ,
ты был расслаблен, вял и снул!
Покуда тварь не отоваришь,
не размыкай железных скул!
Сжимай – до вражьего издоха –
любви победные клыки!»
Кровава хворая эпоха,
но лапы верные – легки.
Из чешского триптиха
В горах Богемии мне Бог сказал: «Взгляни,
се пращуров твоих карета и корыто.
Что было от роду столетием сокрыто,
больным твоим глазам предстало из тени».
Мне Бог сказал: «Смотри, живут еще и так:
стежок кладя к стежку, не рвя друг другу горло».
И я взглянул вокруг – печально, но не горько, –
прозревший Одиссей несчетной из Итак,
и произнес: «Люблю. Холмы, людей, траву.
Струны скрипичной речь. Витраж и черепицу.
На круги возвращен, чтоб сердцем прилепиться.
Свершилось. Но, Господь, не это назову
я родиной. И ту страну я не отрину,
где во поле диком есть город Богучар,
где чешскую мою прабабку Ангелину
Ты с глиною вчерно страданьем обвенчал,
где человек, как зверь, увел ее от страты* ,
но зверь, как человек, всю плоть ее сглодал,
где я всхрипел во мрак: «Каких Голгоф сестра ты!» –
и родовую быль рыданьем обрыдал!
Был день. Я поглядел на свет нагорный, ровный,
на кромки облаков, недвижимых почти.
На облики тварин* . На кровли и на кроны.
И веки затворил… И Бог сказал: «Прости».
* * *
Хотя бы на время звучанья стиха,
Движенья живаго по небу, по нёбу
Спасемся от властных объятий греха,
Оставивши дню – его зраду и злобу.
Избитым размером, истертой стопой
Брести меж лиловых дымов преисподней…
Запомнить. Восполнить… Испей и воспой
Все это. И заповедь, значит, исполни.
Каким языком, говоришь, говорю?
Железным? Шершавым. А ежели больно,
Прости. Никого не виню, не корю.
И ты – не пеняй, не вини. И довольно.