Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2015
Федор
Ермошин
родился и живет в Московской области. Кандидат филологических наук. Пишет
прозу, эссе, сценарии. Печатался в журналах «Октябрь», «Знамя», «Новый мир»,
«Вопросы литературы», «Киноведческие записки». Финалист литературной премии
«Дебют» в номинации «Эссеистика» (2010).
1
Никита Михалков снял отличное, как бы простое кино.
«Солнечный удар» – удачен, здесь все поршни ходят ладно, все шарфики ведут к развязке, все развешанные по стенам ружья по-чеховски стреляют (ну, почти все; в любом случае это вам не три неразорвавшиеся бомбы, что я, помнится, насчитал в «Предстоянии»).
На фильм идут, фильм смотрят, хоть длится он три часа. Бунина здесь, пожалуй, ждать не стоит, от классического рассказа в «Солнечном ударе» осталось одно название и общая канва. Но что у картины не отнять, это желания автора сделать: а) хорошую мелодраму б) масштабное высказывание о русской истории. А много ли сейчас таких попыток, да еще столь самоубийственных, чтобы соединить «два в одном»?
…Поручик, находясь в плену у красноармейцев, вспоминает, как когда-то на пароходе встретился с незнакомкой, погнался за ее голубым шарфиком, потом «у них была страсть», потом незнакомка исчезла, но воспоминание о внезапной любви оказалось главным событием в его жизни.
Второй сюжет вроде бы проходит по касательной – про Егория, мальчика из низов, с которым поручик знакомится, когда гуляет по уездному городу. И пока офицер предается любовным терзаниям, в голове у мальчика происходит незаметный переворот: он задает поручику главные вопросы – о вере, о Боге, а герой отбрехивается, не до того ему. Он забывает у мальчика часы, и, конечно, эти часы в финале к нему вернутся. Тут-то и окажется, что поручик безнадежно опоздал. «Как это все случилось? Кто во всем виноват?» – вопросы про истоки революции, которые повторяются с нарочитостью позднего Михалкова, находят в финале мощный, драматургически оправданный, ответ. Почти достоевское: «Вы и убили-с!»
И мелодрама вдруг становится эпосом.
2
Алексей Герман любил вспоминать историю об одном писателе, заядлом рыбаке. Тот был уверен, что река давно загажена и рыбу в ней поймать нельзя. И вдруг писатель увидел, что какой-то мальчик вытаскивает из реки огромную щуку. Рыбак стал расспрашивать мальчика, как ему это удалось, и в конце концов заорал от досады: «Ты же ее неправильно поймал!»
Критика, с которой обрушиваются на Михалкова – теперь и за «Солнечный удар», – напоминает мне вопли про неправильно пойманную щуку.
Михалков – мастер быстрых эффектов, мгновенного цирка, а уж потом идеолог, хотя быть идеологом очень хочет, и его оппоненты в это верят – так спорить удобнее. Но свести Михалкова к державным идеям и барству дикому, как ни бейся, не получается. Эффект его кино – в другом.
Да, этого режиссера трудно воспринимать в отрыве от его имиджа: Михалкову мало фильма как высказывания, он хочет дообъяснить, домалевать ядреными красками то, что первоначально имело акварельную легкость замысла. Михалков – может быть, рыбак как раз слишком правильный, киношник до мозга костей. В нарочитом эстетизме – прелесть его фильмов (напомню, «Раба любви» – это кино про кино, равно как и «Сибирский цирюльник» – фильм про одну неудачную театральную постановку), но желание «довернуть», поддать жару подчас превращает его картины в вампуку с внезапными совпадениями и чудесными избавлениями… Подобным же образом Михалков остается актером, со всеми плюсами и минусами, в своей публицистике. (К примеру, чеховская фраза про «пошлость, звенящщщую пошлость» в нашумевшем видеописьме Михалкова, где он полемизирует с Ксенией Собчак, – это ведь сначала интонация, а уж потом «смысл».)
Но не в этом его эффект.
3
Конечно, если всерьез носиться с идеями, давно уже назрело недоумение: как же так, в «Своем среди чужих» (1974) мы видели дружбу красноармейцев как апофеоз братства, а в «Сибирском цирюльнике» (1998) – дружбу юнкеров как такой же апофеоз! Потом случится Гражданская война, и они пойдут друг на друга в штыковую. И кто же все-таки «вы звери, господа»: белогвардейцы, которые преследуют героиню «Рабы любви» (1975), или красноармейцы, которые устраивают для белых концлагерь в «Солнечном ударе» (2014)? Сам Михалков этот свой мировоззренческий слом никак не проговаривает. Он – не про то…
На самом деле большинство фильмов Михалкова при всех попытках быть идеологичными – про чистую радость жизни, про дольче вита, широту бытия. Так, рассматривая картины его замечательного деда, Петра Кончаловского, погружаясь в буйство цветов, зритель не всегда задумывается о том, откуда взялся этот роскошный стол со множеством яств на знаменитом портрете «Алексей Толстой в гостях у художника» – в сорок первом-то году…
Какая разница, кто в фильмах Михалкова радуется жизни: друзья ли красноармейцы, Котов ли, юнкер Толстой или поручик из «Солнечного удара» – не суть; счастье оно и есть счастье. Всегда связанное с определенной укорененностью в культуре, эстетизацией быта, традиционностью – в том числе в наслаждении простыми вещами. Режиссерский взгляд Михалкова – это точка зрения гуманиста, а не «бесогона».
Глядя «Солнечный удар», я искренне радовался, как много там Михалкова в его лучших проявлениях, как щедро в фильме разлит юмор и лиризм. Когда-то этот баланс был нарушен, а сейчас помаленьку восстанавливается. Счастье.
4
По словам критика Диляры Тасбулатовой, Михалков переживал, что не успел сделать в «Сибирском цирюльнике» подзаголовок «Русский водевиль», как посоветовал ему Роман Балаян. Это удачно сбило бы патетику, акцентировало игровое начало. Потому, может, и провалились впоследствии «Утомленные солнцем-2», что позиционировались как «великий фильм о великой войне», а надо было – как помесь Кустурицы и Роберто Бениньи[1].
В «УС-2» Спилберг с Кэмероном покоя режиссеру не дали. А в «Солнечном ударе» лирик Михалков вдруг перестал с ними тягаться (несмотря на ряд «титанических» отсылок) и вновь стал Михалковым. И это тоже радость большая.
Тем и силен «Солнечный удар», что веселый артистизм здесь одерживает победу над серьезом и демагогией. Лучший эпизод фильма – с часами и фокусником – откровенный и прекрасный цирк[2], а самое полетное – погоня поручика за голубым шарфиком незнакомки – целиком построено на виртуозной пластике и акробатике.
Эротическая сцена, которая удостоилась едких критических насмешек, подана через метафору пароходных поршней и на самом деле решена не без цитатного озорства (скорее в этой любовной сцене стоит говорить о неуместности религиозных мотивов). Ну а самое тягомотное – как раз попытки разнообразить унылый идеологический спор «почвенников» и «либералов» то раскачиванием на сломанных качелях, то водочкой и икрой.
И все же не стоит выдергивать из контекста проклятия русской литературе, которые произносит один из офицеров. Повторюсь: не про идеи Михалков! Михалков – про «жизнь прекрасна», пусть даже прошлая жизнь. И здесь эффекта режиссер достигает: ее действительно жалко.
5
Критиков выводит из себя голливудская топорность, с которой режиссер, прежде такой тонкий, теперь втолковывает азы, проговаривает тысячу раз свое кредо. Из-за обилия самоцитат, которыми изобилует «Солнечный удар», у тех, кто воспитан на «Обломове» и «Пяти вечерах», возникает эффект обманутого ожидания. Но теперь опознавательные знаки прежде любимого ими элитарного языка действуют как тряпка на быка: «Попса-а-а…»
Именно об этом, довольно точно уловив проблему, пишет в своей рецензии на «Солнечный удар» Алена Солнцева[3]. Но выводы делает неожиданные. Она воспринимает михалковскую стратегию максимального расширения аудитории как настоящую измену, предательство по отношению к интеллигентному зрителю: мол, как же так, сняв фильм за двадцать четыре миллиона долларов, режиссер захотел понравиться широкой аудитории, кошмар…
Между прочим, эта проблема восприятия его фильмов возникла не вчера. Многие критики сопоставляют «Солнечный удар» с «Сибирским цирюльником» (1999): мол, уж на что «Цирюльник» примитивен, но это… Однако мне кажется очень симптоматичным, насколько профессиональные критики и критики «народные» традиционно расходятся в оценках. Стоит полистать, к примеру, подборку высказываний рецензентов о том же «Цирюльнике» в журнале «Сеанс» 1999 года[4]. Лишь несколько цитат навскидку: «кукольный театр», «пустота, одинокий бублик», «юнкерская жеребятина», «much ado about nothing»… А затем заглянуть в рецензии среднестатистических зрителей на рекомендательном сервисе «Имхонет», где последняя из восторженных заметок о «Цирюльнике» на момент написания статьи появилась буквально пять дней назад, а едва ли не самое частотное слово – «шедевр».
Так, может, продуктивнее – попробовать понять этот феномен? И увидеть в стратегии Михалкова не желание продать себя, а своеобразную попытку «опроститься», сделать фильм – слоеный пирог, где каждому досталось бы свое? Кому-то – внятно проговоренные мессиджи, кому-то – визуальная поэзия и горечь ностальгии.
Вот и «Солнечный удар» неслучайно маркирован «12+». Этот фильм вполне встраивается в программу школьных уроков кино, недавно разработанную Минкультом, к которой Михалков тоже приложил руку. Режиссер пытается перемахнуть через поколения и найти общий язык с молодой шпаной, с юными Егориями, новыми «русскими мальчиками». Поддерживаю. Смотрю.
6
В конце концов, шарфик-то действительно эффектный, Волга – бескрайня, а влюбленные – молоды. Но лишь досмотрев до конца, понимаешь: «Солнечный удар» – не так прост, как кажется. Это еще и картина про индивидуальную ответственность каждого, про роль личности в истории, про цепь случайностей и моральных компромиссов, которые незаметно складываются в судьбу страны. Своеобразный «эффект бабочки» по-михалковски: в погоне за манящим шарфиком герой проглядел надвигающееся черное солнце. Что самое важное, в решении темы утраченного былого у режиссера (совсем как в первых «Утомленных солнцем») вовсе нет непобедимости и непогрешимости, нет «последнего слова». А есть – чувство вины за потерянную веру, за то, что погибло и затонуло – даже фотокарточки не осталось. За ушедший пароход, который не догнать никогда.
Простенько? Да. Попса? Что ж, пожалуй. Но ведь пароход и правда уходит…
Ушел.
И тут уж не до смеха по поводу быстрых поршней.
[1] Роберто Бениньи – знаменитый итальянский комик, который получил «Оскара» за свой фильм «Жизнь прекрасна» (1997) – лирическую трагикомедию про выживание маленького человека в нацистском концлагере. «УС-2» – подобная же сказка об отце и дочери на фоне войны, на грани постмодерна, фильм о том, как наши, вооружившись черенками от лопаты, цитадель взяли… При правильной подаче картину вполне могла принять даже условно-прогрессивная тусовка, не так давно задавшаяся «опасным» вопросом: что было бы, если б сдали блокадный Ленинград. Тоже ведь игра на грани домысла, попытка альтернативной истории.
[2] Подобные гротесковые и юмористические эпизоды подчас напоминают феллиниевский фарс «И корабль плывет…». В частности, в «Солнечном ударе» имеется остроумное quiproquo – сцена с неким писателем Тригориным, которого поклонницы, путешествующие на корабле, по ошибке принимают за Антона Павловича Чехова, т.е. герой и его создатель меняются местами.
[3] Алена Солнцева. «Что с ним случилось?» – http://www.gazeta.ru/comments/2014/10/12_a_6258461.shtml
[4] «Сеансу» отвечают: «Сибирский цирюльник» // «Сеанс», 1999, № 17/18. – http://seance.ru/n/17-18/rezhisser-film-kritik-2/sibirskiy-tsiryulnik/sibirskiy-tsiryulnik-2