Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2015
1
– Кто-нибудь читал Льюиса Кэрролла? – Новый директор ощупал сотрудников колючим взглядом. – Для того чтобы оставаться на месте, надо бежать изо всех сил. А для того чтобы двигаться вперед, надо бежать еще быстрее. Так вот, теперь вы все будете работать в два раза быстрее, а не так, как привыкли.
Роберт открыл файл с проектом, которым занимался последние три месяца. В поисках правильного названия фирмы зашел на один сайт, на другой, и вскоре новости безболезненно перерезали пуповину, соединявшую его с работой. Одна из них заставила замереть: скупо, в нескольких строчках, говорилось о семибалльном землетрясении в его родном городе. Мать, отец, друзья, с которыми не виделся много лет, улыбались ему и не вписывались в четырехзначные цифры погибших и пропавших без вести. Новость шла с одним-единственным снимком. Ни руин, ни палаток не было на нем – только Родина-мать на центральной площади, обнимающая мальчика и девочку. С детства знакомая картинка. Но сейчас между мальчиком и девочкой змеилась трещина. Через грудь и плечо продолжавшей улыбаться женщины.
Роберт набрал номер матери. Пока длинные гудки звали ее к телефону, попробовал вспомнить, когда звонил в последний раз.
Показалось, что она узнала его не сразу.
– Что ты, сынок, какие семь баллов… У нас по телевизору правды никогда не скажут. Из наших пятиэтажек ни одна не уцелела.
– Мама, а как же вы? Я же сейчас на городской звоню? – Опаздывающий суфлер спустя секунду возвращал ему в ухо все произносимое, и в этом месте Роберту стало не по себе от собственных слов.
– Сынок, ты не волнуйся. Ты попозже перезвони. Вот и отец обещал скоро подойти, он новости лучше знает, расскажет. Брат твой звонил, тоже переживает. А мы что? Наше дело стариковское…
То ли мать говорила все тише, то ли связь начала пропадать.
Брата у Роберта никогда не было.
Подошел Майкл – сутулый и плоский, словно пропущенный через факс. Объемной была только его голова, украшенная массивными очками. Остальное тело почти исчезало, когда он становился в профиль. Первые месяцы работы в офисе Роберт осторожно обходил Майкла. Потом привык. Но сейчас плоский человек заговорил с ним впервые, неожиданно низким густым голосом:
– Как вам известно, в целях повышения коэффициента кликабельности баннерной рекламы принято решение объединить усилия наших отделов. Ребрендинг предусматривает перенос акцента с би-ту-би на би-ту-си направление…
Целую минуту Роберт напряженно кивал, даже не пытаясь понять, о чем речь. Собравшись с духом, перебил:
– Простите, но я предлагаю детально обсудить этот вопрос после моего возвращения из отпуска.
Начальник отдела не сразу вспомнил, как зовут Роберта, и потому с особенным раздражением встретил его заявление.
– Вы, наверное, помните, что график отпусков согласован в начале года.
– Семейные обстоятельства, – пожал плечами Роберт.
– Вы должны были заметить, что в компании грядут перемены. Не хочу вас пугать, но момент для отдыха вы выбрали неудачный.
Когда начальник нервничал, он начинал щелкать пустой зажигалкой – бензина в ней не было с тех пор, как в офисе исчезли места для курения.
– Знаете, в чем ваша проблема? – неожиданно для себя сказал Роберт и вышел из кабинета.
Вернувшись к компьютеру, увидел за соседним столом толстого негра в рубашке навыпуск. В одной руке он держал сэндвич, в другой – телефонную трубку.
– Вот что я скажу тебе, парень, – объяснял он кому-то, – настоящему программисту нужны только две клавиши – ноль и один.
На следующее утро Роберт со вспененным лицом смотрел на себя из зеркала. Он проводил лезвием по щеке, подбородку, шее – и воспоминания оживали. Лицо вело себя как взятый напрокат инструмент. В этом месте записана поездка с родителями к морю. В этом – первая школьная линейка. А здесь его восемнадцатый день рождения. Все гости давно собрались, но Роберт не зовет однокурсников к столу. Он ждет Веру. Наконец звонок в дверь. Вера целует его в щеку, дарит книгу, открытку – и уходит, не переступив порога. «Да, конечно, дела, понимаю…» – повторяет за ней Роберт и выходит на балкон, чтобы посмотреть вслед. На углу дома Веру ждет Вовчик из параллельного потока. Взявшись за руки, они скрываются за углом.
Лицо с недоснятой пеной уже почти неразличимо в запотевшем зеркале.
Облака в первое время примиряли Роберта с новым местом. Ни одно из них не преодолеет океан – через минуту развеется, расползется на клочья. Но если задрать голову и долго смотреть на волокнистые бегущие строки, можно представить себя на родине.
Не все небо подходит для ностальгии. Облака, проплывающие над небоскребами или над крылатым ажурным мостом, здесь не помогут. Надо застать облако над водой. Или над лесистыми скалами, принадлежащими другому штату.
Вот и сегодня ветер гнал облака по ясному небу. Роберт отдал ключи консьержу, закинул на плечо спортивную сумку и вышел из дома, чтобы ехать в аэропорт. «Янки гоу хоум, янки гоу хоум…» – повторял он приставшую фразу.
На углу его улицы два смуглых музыканта с дредами играли регги на маленьком плетеном барабане и гитаре. В открытом чехле, наполовину закиданная мелочью, лежала картонка с надписью «На убийство Джастина Бибера».
В электропоезде Роберт привычно чиркал большим пальцем по айфону. Мальчуган в капюшоне бежал по путям и крышам вагонов, подбирал золотые монеты. Уворачивался от препятствий, впечатывался в них, начинал сначала. Роберт спрятал айфон в сумку и закрыл глаза. Ничего не изменилось: мальчуган под прикрытыми веками по-прежнему прыгал вверх-вниз, уворачиваясь от поездов, мешая уснуть.
Когда Роберт снова открыл глаза, поезд скользил вдоль самого берега, едва не зачерпывая колесами воду. Ветер ерошил речную поверхность, дробя ее на миллионы сверкающих осколков. Чайки зависали над блеском, пикировали к нему, и казалось, что они охотятся не за рыбой, а за кусочками солнечного света.
Роберту подумалось, что он никогда не забудет эту минуту, хотя не раз убеждался: события попадают в лузы памяти непредсказуемо и случайно. Никогда не угадаешь заранее, какое из них запомнится.
2
Не хотелось приземляться. Укутанный зеленью город позволял мечтать о нем как о прошлом, не царапая переменами.
Очередь на паспортный контроль не двигалась. Люди, выстояв у застекленной будки, наклонялись за сумками, уходили за турникет, но, сколько Роберт ни пересчитывал стоящих впереди, их всегда набиралось одиннадцать. Зато было время вспомнить, как выглядят земляки. Старушка в белом платке и мягких кожаных сапогах, с родинкой на щеке, откуда тянулся седой волос, долго вынимала из тряпицы паспорт. Подержав в руках, начинала заворачивать обратно. Смуглый круглолицый парень с холщовой сумкой за плечом о чем-то расспрашивал телефонного собеседника, то и дело удивленно говорил: «Ие!» – и цокал языком. Крохотная девочка с белым бантом показывала Роберту тонкий браслет из черно-белого бисера на запястье, но, стоило ему протянуть руку, убегала, пряталась за стоявшего рядом взрослого, выглядывала из-за большой ноги.
Когда Роберта наконец выпустили в терминал, он увидел, как в телевизоре девять девочек с белыми бантами танцуют на фоне огромного цветника, повторяя движения воспитательницы. Она улыбалась и хлопала в ладоши, подбадривая их, но лица девочек были рассеянны, словно им пообещали, что вылетит птичка, только забыли сказать откуда. Звук был отключен.
Роберт долго высматривал свою сумку на протяжной закольцованной ленте, пока не догадался, что другая кладь незаметно столкнула ее на повороте. Шагнул за транспортер, поднял сумку, отряхнул пыль.
Таксисты обступили его упругим прогибающимся кольцом и заговорили одновременно, но Роберт решил довериться трамваю. Хорошо, подумалось ему, что обошелся без неподъемного багажа – одной спортивной сумкой.
Трамвай был такой же, как раньше, – красный, стальной, тяжелый. Он стучал на стыках, разгонялся на спусках и сигналил звонком. На остановках просеивал народ через переднюю дверь – сначала наружу, потом внутрь.
Роберт вспомнил, как однажды Вера показала водителю на входе календарик вместо проездного и тот не заметил подмены. «Главное – уверенный вид, – объясняла она потом. – Если ты веришь в проездной, другие тоже поверят».
Вразвалку, тяжело отдуваясь, вошла старушка. Роберт поднялся.
– Спасибо, сынок, – закивала она, улыбаясь. – Давай сумку, подержу.
В нос ударил давно забытый запах кислого творога.
Город мелькал за окном, как смутно знакомая открытка. Узнавание брезжило, но не наступало. Как только казалось, что какой-то дом или угол вот-вот припомнится, он тут же скрывался из глаз, сменялся новой картинкой. Вдруг Роберт уткнулся взглядом в вывеску «Океан». На большой витрине скалила ему зубы худая акула. Та самая, с которой он любил разговаривать по пути на работу. «Неужели до сих пор не съели?» – удивился он и сошел на остановке. О сумке он вспомнил, когда трамвай, набирая ход, прогромыхал мимо. Мальчуган в капюшоне кинулся следом, пробежал по крыше вагона, спрыгнул, обернулся вдалеке – и развел пустыми руками.
Айфон, ноутбук, новая камера для подводной съемки, халат с индейским узором для матери, свитер для отца, две бутылки рома из DutyFree… Роберт хлопнул себя по джинсам – бумажник лежал в кармане. Оглянувшись по сторонам, пошел домой налегке. Теперь город наконец перестал притворяться открыткой и начал частично совпадать с памятью.
Роберт знал прежний путь с работы наизусть, но сейчас он, сохраненный в памяти, то и дело проваливался под ногой. Знакомые дома чередовались с новыми постройками. Здание суда по-прежнему выдавалось вперед, захватывая тротуар, но вместо Центра детского творчества, окруженного решетчатой оградой, возвышался теперь насквозь стеклянный автосалон. Исчезли старые кряжистые деревья, в других местах успели вытянуться молодые. На месте проспекта зеленел сквер. На месте сквера раскинулась площадь. Родной город проступал пятнами, фрагментами. Нельзя было приникнуть к его груди – разве что взять за ускользающую руку.
Роберт нес свои воспоминания по городу, перебирал на ходу. Но, спотыкаясь на каждом незнакомом, неузнанном месте, ронял их по одному и терял навсегда.
Так незаметно, от потери к потере, вышел на центральную площадь. Место Родины-матери, наклонившейся к детям, занимала серебристая стела с маленькими звездой и полумесяцем наверху. Ни одно облако не мешало высокому солнцу раскалять ее добела.
Дом, где жили родители, почти не изменился. Только кирпич как будто потемнел, да синий факел с датой «1980», выложенный на торце, потускнел от долгой разлуки с Робертом.
Незнакомая девушка выбивала ковер во дворе и поздоровалась первой. Ковер дергался на перекладине, как немощный гимнаст, пытающийся подтянуться.
Из подъезда, прихрамывая, вышел рыжий кот с войлочной подстилкой в зубах, такой же грязной, как его свалявшаяся шерсть. Роберт не сразу угадал в нем любимца двора – котенка, который жил на первом этаже. Девочка-первоклашка целыми днями возилась с ним в песочнице и не всем разрешала погладить.
– Козя, Козя, – позвал его Роберт.
Кот остановился на пару секунд и поковылял дальше, не повернув головы.
Прежде чем позвонить в дверь, задохнувшийся от подъема и волнения Роберт заглянул в глазок, но ничего не увидел.
– А мы не вызывали, это под нами… – начала было мать, но осеклась, разглядев гостя. – Сынок, что же ты не предупредил?
Он обнял мать и удивился, каким сухим и невесомым стало ее тело.
Зал выглядел совсем как раньше. Увитая бронзовым виноградом двухголовая люстра с пустым патроном на месте третьей головы. Золотой невынимающийся ключик в дверце шифоньера. Зеленая граненая пепельница на подоконнике, хранящая металлические пуговицы от школьного пиджака.
– Мама, я думал, землетрясение…
– Ой, и не говори, сынок, – подхватила мать. – Так за тебя переживали, когда в новостях услышали: как он там, без крыши над головой? Отец тебя несколько раз набирал – не дозвонился. А мы тоже скромно живем, сынок. Квартплата растет каждый год. На выходных езжу на дальний рынок, овощи там дешевле – так и сводим концы с концами. На еду хватает, а одежды у нас за прежние годы накопилось.
Часы с незастекленным циферблатом, на которых после римской «III» шла цифра «IIII», хранили неподвижное время дома: полвторого. Но если зал был залит светом, то комната Роберта пряталась в темноте: шторы были задернуты.
– А туда мы редко заглядываем. Раз в неделю, конечно, убираю, пыль протираю. Вот вернется твой брат, он ее и займет. Там все как при нем было. Хороший был мальчик, послушный, добрый. На Новый год, помню, с табуретки стишок про кузнечика читал – все гости заслушались…
Ломота в глазах от блеска гирлянд и игрушек. Сквозняк из приоткрытой балконной двери поддувает снизу ночную рубашку. Гости подбадривают, хлопают в ладоши. Кто-то чужой читает его ватными губами про кузнечика, сидящего в траве.
Роберт вошел в темноту, чуть не задев растерянного брата, и раздвинул шторы. Горы – двухъярусные, подробные в солнечном свете – перехватили дыхание. На казавшихся близкими круглых зеленых холмах, как на спине рыбы-кит, лепились белые домики. На заднем плане вздымались сиреневые громады со сверкающими ледниками.
Роберт обернулся. Пластинки улыбались ему со шкафа. На каждой из них выцветший круг угадывающегося диска был вписан в квадрат конверта. Старая радиола ждала его все эти годы на привязи черного шнура. Постеры с рок-звездами пожелтели и были надорваны по краям. На одном из них Роберт заметил бледную карандашную надпись. Присмотревшись, узнал номер Веры.
3
Заночевать в поселке у Ахмада, их однокурсника, предложил Сева: за один день в горах не отдохнешь, только устанешь от дороги. Предупредили хозяина, что едут вчетвером. Встретились у автостанции.
Сева погрузнел и стал чаще щуриться. Теперь когда он слушал собеседника, то не перебивал, а только барабанил пальцами по колену. У Леши жидкие волосы были зачесаны назад, прикрывая наметившуюся лысину. Щеки впали, нос заострился. Он успел выпить еще до встречи.
Веру время как будто не замечало. Зеленое платье в белый горошек обтягивало фигуру, которая от этого выигрывала. Черная тесьма перехватывала волосы на лбу. Тонкие, но густые брови всё так же высоко сходились над переносицей, придавая лицу удивленный вид. Только на солнце, присмотревшись жадной украдкой, Роберт заметил, что мелкие морщины разбежались у нее вокруг глаз.
Перед отъездом зашли в соседний продмаг, где он скупил весь запас «Будвайзера»:
– Готовьтесь, друзья, в ближайшие два дня много пить и веселиться. Если кто забыл, я сегодня именинник.
– Да? Прикинь, в натуре забыли, – растерялся Леша.
– Ну, кто забыл, а кто и не очень. У меня все ходы записаны. – Сева достал из сумки упакованную в целлофан коробку. – Электронная книжка – скромная компенсация за увезенную бабушкой сумку. Сама много места не занимает, а гигабайтов в ней до хренища. Владей: записывай, стирай и снова записывай.
– А помнишь, как от гопников убегали? – неожиданно вспомнил Роберт. – После тренировки ты на ногу жаловался, тебе в автобусе все место уступали. А бежал потом впереди всех.
Сева хмыкнул и покачал головой.
К ним подкатила «тойота». Водитель, сидевший справа, казался пассажиром, которому по ошибке доверили руль.
– Ну что, гусары, поскакали? – Вера всегда шутила без улыбки, но из-за приподнятой верхней губы казалось, что она вот-вот улыбнется.
Обвела взглядом однокурсников и села сзади, между Лешей и Севой.
Роберт представил, как тесно сейчас ее бедрам, и стиснул зубы.
Когда он позвонил и предложил съездить в горы, она согласилась так легко, что Роберт обрадовался и не стал вдаваться в расспросы. И сейчас от зависти к однокурсникам эта радость сделалась почему-то еще острее. «Ничего, теперь уже скоро», – думал он, не решаясь додумывать до конца.
Прежде чем пристегнуться, Роберт глотнул пива и вдруг услышал мысли всех своих спутников.
«С телкой едут, отдыхающий вариант, курить не канает, после Акташа надо по стольнику…»
«И как, в натуре, теперь у него, у именинника…»
«Сам упрется – братишку надо раскручивать…»
«Гоша пустой. Лишь бы к Эльдару не догадался…»
Наваждение быстро миновало, но радость успела остыть за эти несколько секунд удивления.
– Странно: чем дольше едешь, тем дальше горы, – заметил он вслух, чтобы отвлечься.
Никто не ответил ему.
Когда проехали Акташ, Роберт решил обернуться:
– Вера, ты помнишь, как в трамвае календарик водителю показала вместо проездного?
– Не-а, – отозвалась она и тут же сменила тему: – Знаете, как в дороге делать видеоклипы без камеры? Выбираешь пейзаж покудрявей, потом песню в тему. Включаешь плеер, суешь наушники в уши – и клип готов.
– Гениально, – похлопал в ладоши Сева.
– Приятного просмотра. – Вера вставила в уши наушники и откинулась на спинку сиденья. – Хоть бы подвинулись, что ли. Гусары мне сегодня попались… широкоплечие.
– Это не мы широкие, это машина узкая, – возразил Леша.
– Э, братан, зачем такое говоришь? – возмутился водитель. – Машина конкретная, японская, высший сорт!
Машина медленно взбиралась по серпантину. Иногда внизу открывался город – чем выше поднимались они, тем отчетливей он был виден. Серебристая стела сверкала, как острый клинок. Бирюзовый купол старого рынка соседствовал с белой свечой гостиницы, заштрихованной полосками балконов. Овальная чаша стадиона утопала в зелени.
Низенький круглый стол был вписан в квадрат из длинных красных и синих одеял. Дыня, ноздреватая и шершавая, как гребень доисторического животного, высилась среди блюд, загораживала часть панорамы. С топчана, где сидели однокурсники, был виден ледник на ближайшей горе. Окруженный сочной зеленью снег слепил глаза, и казалось, что до вершины подать рукой.
В ожидании плова открыли первую бутылку, разлили по пиалам, начали закусывать лепешками и копченой кониной.
– Лей, Ахмад, не стесняйся. Водка – всему голова, – говорил Леша. – Пиво? Тоже наливай, вместо минералки пойдет.
– А что это за история с выселением части поселка под новый санаторий? – спросил Сева. – От местных слышал.
Хозяин поморщился то ли от глотка из пиалы, то ли от вопроса.
– Мутное дело. Конкретно никто ничего не знает. Говорят, большие люди собираются здешние дома возле озера скупать под слом и свой санаторий строить.
– И твой дом тоже попадает?
– Молимся, чтобы не попал. Денег дадут все равно мало, в городе на них квартиру не купишь. Просто жалко отсюда уходить. И родители здесь похоронены, и место такое… – Ахмад обвел взглядом окрестность, подбирая слова. – Как будто Бог в это место землю поцеловал.
– Ахмад, а до вон той вершины, где снег лежит, сегодня дойти попробуем? – спросил Роберт. – Кажется, совсем близко.
– Не так уж близко, – покачал головой Ахмад. – Но желание гостя – закон для хозяина. Если все согласны, сходим.
– Ну да, только сначала пловешник попробуем, – уточнил Леша и поднес пиалу с щербатым краем к щербатому рту.
– Само собой, братан, само собой.
Мальчуган из айфона лежал через дорогу от них под ореховым деревом, смотрел на небо, задумчиво шевелил травинкой в уголке губ. Копна рыжих волос, свободная от капюшона, разметалась по каменистой земле.
– Вы думаете, там рай земной? – убеждал Роберт захмелевших уже однокурсников. – Да ничего подобного! Все подсажены на кредиты, как на иглу. Шаг влево, шаг вправо – и ты ни с чем. И налоги тоже душат не по-детски. Зарплаты – да, приличные, но и жизнь не дешевая. Вот у вас тут – настоящий рай. Все натуральное, цены копеечные, особенно осенью на овощи-фрукты. На одних арбузах жить можно.
– Да, звездеть не мешки ворочать, – задумчиво и невпопад отозвался Леша.
– Тебе уже хорошо? – положил ему руку на плечо Сева.
– Мне пипец. Зарплату на комбинате на месяц задержали, и когда дадут – тишина. У матери с пенсии стольники стреляю – еще и не дает: типа пропью. Может, мне и не жрать теперь?
Ахмад подложил плова в Лешину тарелку и подлил водки в пиалу.
– Вот Сева хорошо устроился, – продолжал Леша. – Раз в неделю на сайт свой буржуйский статейку накропает – и в шоколаде.
– Если Бог даст, в этом году начнем с братишкой коттедж для туристов строить, – задумчиво сказал Ахмад. – С бассейном, два этажа, внутри орехом отделать – и долларов за двести в день иностранцев пускать. Как думаешь, Роберт, двести не много?
– Зачем зря мечтать? Если глаз положили и на зуб попробовали, отожмут железно, – возразил Сева. – Что они, сумасшедшие – от такого куска отказываться? Место-то здесь шикарное – у самого спуска к воде. И никто им слова не скажет. Вот если в прессе шум поднять, тогда есть шансы. Огласки они пока еще боятся. Что, Ахмад, дадим статью на нашем сайте?
– А, – махнул рукой хозяин, – не верю, что поможет. Только хуже сделаем. Здесь, если что, никто нас не защитит. Мы люди маленькие, как там решат, – указал пальцем в небо, – так и будет.
– Сева, а Сева, напиши тогда про меня. – Вера перестала давить на столе сухие гусеницы арахиса.
– В смысле?
– Ну, о том, какая я интересная и неординарная девушка.
– Я, Верочка, всего лишь журналист, романов не пишу. Вот если бы ты совершила что-нибудь неординарное…
– Например?
– Конкурс красоты выиграла. Вышла замуж за миллионера. Спасла утопающего.
– Тогда про меня любой журналист напишет. А просто так, по знакомству, слабо? Я бы тебя отблагодарила.
– Интересно, как?
– Ну, не знаю… Пузырь бы поставила.
– Это ты Лешу так благодари.
– Да его пока не за что.
– А ты типа такой непьющий? – обиделся Леша.
– Ахмад, дай карандаш, – попросила Вера.
– Сейчас поищу. – Хозяин поднялся и пошел в дом.
– Помнишь, когда Достоевского проходили, ты меня дразнил Настасьей Филипповной? – повернулась к Роберту.
Роберт кивнул и слабо улыбнулся, не глядя в глаза. Он не помнил об этом.
Ахмад вернулся и протянул Вере тонкий обкусанный карандаш.
– Что-нибудь неординарное, говоришь? Сейчас я продемонстрирую уникальную технику выправления судьбы. Мне нужен доброволец.
Роберт сел рядом с ней на одеяло.
– Смотрите и запоминайте, – взяла его за руку. – Проблема многих людей в том, что не все линии на ладони прочерчены у них как следует. Линия судьбы, например, может не доходить до запястья. Как, например, у Роберта. Линия жизни может не пересекаться с линией головы. Что мы делаем? Берем простой карандаш и дорисовываем линию до нужного места. Вот так. – Вера старательно, высунув кончик языка, стала водить карандашом по ладони Роберта. – Теперь продлеваем вот эту. И еще вот эту. Всё, готово. До завтра не стирать. Каждый день повторять самостоятельно. Через месяц такого рисования счастье начинает улыбаться человеку.
– И ты хочешь, чтобы я об этом статью написал? – Сева затрясся от беззвучного смеха.
– Эх, Сева, не дорос ты еще до высокого искусства хиромантии. Ну и хрен с тобой. Вот выйду замуж за миллионера – тебя на свадьбу не позову.
Роберт уже не следил за разговором. Он смотрел на свою изменившуюся ладонь.
Дорога между пирамидальными тополями то круто взбиралась в гору, то резко ныряла вниз. Труднее всех приходилось Леше, он шел спотыкаясь и пошатываясь. Однокурсники часто останавливались, чтобы дождаться его.
– Что, Леша, космос? – сочувственно спрашивал Ахмад.
Леша закрывал глаза и кивал.
Издалека начали доноситься перестук бубна и рев карнаев.
– Зайдем к родственнику на шесть секунд. Роберт, не возражаешь? У него свадьба, я обещал. Леша тоже чуть-чуть отдохнет.
Роберт посмотрел на застеленную ледником вершину. Отсюда она уже не казалась такой доступной.
В распахнутых деревянных воротах их встретила хозяйка. Кланяясь, повела за собой, стала рассаживать. Свободные места оказались за разными столами, так что скоро Роберт потерял из виду всех своих спутников. Сосед налил ему густого чая из маленького чайника с надколотым носиком. Есть не хотелось, но душистая самса с семенами кунжута на румяном боку вернула Роберту аппетит.
Мужчины в тюбетейках и женщины в платках танцевали в упругом кругу улыбающихся и хлопающих в такт музыке гостей. Особенно оживились зрители, когда усатый и бровастый седой старик прикрыл глаза, наклонил голову и мелким приставным шагом пошел вдоль линии живого замкнутого кольца. Протягиваемые ему купюры он закладывал за ухо, как мастеровые люди – сигарету в полузабытых фильмах из детства Роберта. Руки, поднятые над головой, выписывали узоры, боролись с правилами геометрии. Ноги переступали все быстрей и неуловимей.
– Наш старый агроном. Душа у него раскрылась, – объяснил Роберту сосед по столу.
Роберт повернулся к говорившему и потому пропустил момент, когда из далианского штрихкода хан-атласа вырвалось зеленое пламя. Вера шла внутри круга так, что всегда оставалась на одинаковом расстоянии от агронома. Если он разворачивался, меняя направление, она повторяла за ним маневр. Он раздвигал руки, крутящиеся в локтях и запястьях, – она уворачивалась извивающимся телом на той стороне круга. Он качал головой, плавно поглаживая над собой воздух, – она делала то же, но не так, как танцевали женщины в этих краях. Разница, неуловимая на первый взгляд, была в том, что плечо в каждом движении опережало руку, выступало вперед, перетягивало внимание на себя. То одно, то другое колено выскакивало из-под зеленого платья. Мужчины хлопали Вере с застывшими лицами и приоткрытыми ртами, забывая протягивать деньги. Это было так, как будто на праздничный стол по прихоти богатого гостя поставили ананас, а привычные, распробованные блюда сдвинули к краю. Как только музыка оборвалась, Вера выбежала из круга и слилась с другими гостями.
После танца ряды сидящих вдоль столов поредели. Некоторые гости встали и уже не вернулись на свои места, разбрелись по двору в разговорах. Некоторые под шепот встревоженных жен разошлись по домам.
Скамейка дрогнула. Роберт поднял голову и увидел подсевшего Лешу. Во дворе было все еще шумно, а Леша говорил тихо, словно не замечая свадьбы, и многие фразы обрывались, не долетали до слуха: «Предупреждал же, что косилка отстойная…», «И бригадиром мог бы – в полный рост…» Роберт боялся, что в момент, когда друг попросит денег, он, не расслышав, будет по-прежнему сочувственно кивать в ответ. На словах «не дает, и хоть хрен об нее сломай» Роберт вынул из кармана три стодолларовые бумажки и протянул Леше. Однокурсник машинально взял деньги. Поднял глаза на Роберта. Встал и побрел от него.
Роберт посидел еще немного, допил чай и тоже двинулся между столами. Проходя мимо одного из них, увидел Лешину спину.
– Я ему говорю: вот, вот твои деньги! Дружба, в натуре, не продается, – рассказывал однокурсник незнакомому гостю. Тот сочувственно цокал языком.
Ближе к выходу Роберт нашел наконец Ахмада, наклонился к нему:
– Нам не пора?
Ахмад обнял его за плечи, усадил рядом и стал горячо говорить что-то на родном языке. Перехватив удивленный взгляд, осекся.
– Прости, братан, выпил. Ты же меня давно знаешь, да? Ты же знаешь: за мной говна не числится. Нет, не числится, – повторил убежденно.
Их отвлек шум в дальнем углу двора. Несколько человек вскочили с мест и размахивали руками. Двое выводили Севу из-за стола.
– Диктофон, диктофон верните! – пытался обернуться Сева. – Вы же в технике толком не шарите, молодые, блин, хозяева земли…
– Сева, зачем такое? – трезвел на глазах Ахмад. – Мы же в гости пришли. Зачем интервью у пьяного брать?
– Значит, ты только для этого приехал? – спросил Роберт.
– А ты думал, с тобой побухать? Ты прокатился, поностальгировал, покайфовал – и обратно. А мне материал на восемь тыщ знаков отправлять завтра. Живешь себе за бугром – и живи, не суйся не в свое дело. – Сева обвел глазами двор. – Маленькие, бедные, жалкие люди, – сказал не в лица окружающим, а куда-то выше. Туда, где ледник, как избранное окно в многоэтажке, отражал зависшее над озером солнце.
– Ну что, предводитель, разбежалась твоя экспедиция? – Вера догнала Роберта, когда он проходил последний домик поселка. – Ладно, составлю компанию альпинисту. Да, погуляли, называется, на свадьбе, устроили людям праздник. Кстати о свадьбе. Как у тебя с личной жизнью?
Роберт задержал дыхание.
– А то ведь я девушка незамужняя, у меня пиковый интерес. Короче говоря, мне нужна грин-карта. Самый легкий и проверенный способ – фиктивный брак. Ничего отсуживать у тебя не собираюсь, получаю гражданство – и разбегаемся. Если надо, могу расписку какую-нибудь написать, все по-честному. Потом, когда на ноги встану, отблагодарю. А иначе загнусь я здесь. И Вовчика не вытяну. Он же у меня на колеса подсел, ты не знал? Два раза в клинике лежал. А там у вас и медицина другая, и дружков здешних под боком не будет. Устала я что-то. Хочу остаток молодости пожить человеческой жизнью.
– Человеческая жизнь – это прекрасно, но зачем Вовчик? – остановился Роберт. – Ему ты все равно не поможешь – что я, наркоманов не видел? У нас там их тоже хватает. Ты вообще заметила, что я приехал сюда из-за тебя?
Вера выдержала взгляд Роберта не мигая. Вспомнилось: так же открыто и бестрепетно она смотрела в глаза преподавателю на экзамене истории, отвлекая его вопросами, пока однокурсница прятала шпаргалки под блузку.
– Сейчас ты мне будешь в любви признаваться? Ты всегда был как костер из сырого хвороста. Пока бумажка горит, ближние ветки тоже пламя подхватывают. Бумажка догорела – от огня один дым остался. Ты написал мне хоть раз за все эти годы? Любишь, пока видишь. Отвернулся – погас. Я могла бы научить тебя любить. Если бы у тебя способности были.
Вера повернулась и стала спускаться обратно, в сторону поселка.
Роберт продолжал восхождение.
За спиной остались пастбище, виноградник, сад миндальных деревьев, на которых дырявые косточки выглядывали из тугих рассеченных плодов. Началась полоса приземистых елок, цепляющихся корнями за каменистый склон. Ледник то открывался впереди, то прятался за склоном.
Роберт достиг вершины перед самым закатом. Ослепительно сверкавший издали снег оказался вблизи грязным, подтаявшим и ноздреватым, словно увеличенная картинка, которой недоставало пикселей. Вокруг ледника шевелились на ветру синие колокольчики цветов, терпеливо ожидая, пока земля на вершине окончательно освободится и подсохнет. Зато вид с горы вознаграждал за долгий подъем.
Далеко в зеленой дымке отливала красным острая серебристая стела.
Слоистые скалы, напоминавшие халву, обступали неподвижное озеро.
На выезде из поселка, который легко поместился бы теперь на ладони, голосовал Сева, но ни одна машина не останавливалась.
Леша и Ахмад сидели на топчане, беседовали о чем-то и поочередно припадали к большой пластиковой бутыли.
Вера и Вовчик, взявшись за руки, спускались с зеленого холма к придорожной орешине, которая на глазах наливалась темнотой и росла в объеме.
Роберт постоял еще немного и отправился вниз. Навстречу ему, с трудом переставляя раскисшие картонные лыжи, поднимался Майкл. Вязаная шапочка с вышитым на ней блестящим оленем украшала голову. На плоском теле был нарисован лыжный костюм с эмблемой «Адидас».
– Мне давно рекомендовали это место, – заговорил он. – Глубокий ретривинг, полная аутентичность, туристические институты в начальной стадии развития…
Роберт кивал, не решаясь сломать собеседника.