(Сергей Шикарев. 13)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2015
Юрий
Корнейчук родился в Обнинске,
живет в Санкт-Петербурге. Окончил Институт журналистики и литературного
творчества. Печатается в «НГ Ex libris»
и «Октябре».
СЕРГЕЙ ШИКАРЕВ. 13. – М.: КРОТ, 2015.
Жанр фантастики, и тем более фантастики научной, – жанр почтенный, но стремительно устаревающий. Тем интереснее читать подробную и вдумчивую критику научно-фантастических произведений. Здесь есть про все – от Уэллса до последних новинок. Сергей Шикарев как будто не знает, как заразить читателя своей любовью к фантастике, и пересказывает, перечисляет, инвентаризирует все происходящее в жанре. И хотя в книге много живых мест, спорных, цепких оценок, все же она навевает парадоксальное ощущение, на которое вовсе не рассчитана: чем больше текст насыщается отсылками в будущее, тем яснее ощущаешь себя в прошлом, во времени, которое мы называем советским, хотя для большинства авторов-иностранцев, о которых идет речь в книге, ни с какими Советами это время не связано. Скажем так, поколение-другое назад. Или даже два-три. И все же для нас это время было советским. И фантастика играла в культуре того, советского человека какую-то особенно важную роль, ныне утраченную. Об этом следовало бы писать самому Шикареву, но он исследует осколки некогда великого жанра так же невозмутимо, как если бы жанр этот находился во всей силе и славе.
Полеты в космос, заселение других планет и галактик, невероятные научные изобретения – некогда блестевшие, как елочные игрушки, а теперь безнадежно укрытые пылью составляющие фантастического хита – перечисляются и исследуются Шикаревым бережно и любовно. Некоторые особенности книги продиктованы способом ее изготовления: в нее вошли статьи автора, написанные в разное время и по разным поводам, не задуманные, разумеется, как единый текст, но, что поделать, вошедшие в сборник, они все же этот единый текст составили. Получился он монотонным, медленным, хотя, казалось бы, интересных вопросов при разборе фантастики можно было задать множество. Кому сегодня интересна фантастика? Чем отличается читатель фантастики от читателя интеллектуальной или, напротив, бульварной литературы? Смещение акцента с информирующего пересказа на анализ сделало бы текст более напряженным, захватывающим. Все же критика может и должна содержать внутреннюю драматургию, пружину, которая полностью распрямляется только к концу, и желательно, чтобы окончательное распрямление ее сопровождалось неожиданными выводами, а не общими рассуждениями о законах жанра, как это происходит в «Тринадцати».
Глубокое погружение в мир фантастики может оставить у неискушенного читателя впечатление странное: все эти роботы, работающие на пару, цивилизации, заселившие другие планеты, и прочие техногенные мечты удивляют, но не трогают, увлекают, но не захватывают. Религиозная, в общем-то, по своему характеру вера в прогресс, по инерции перекинувшаяся из девятнадцатого века в двадцатый, сильно забуксовала после ядерных бомбардировок Второй мировой войны («вздыбившей и переломившей двадцатый век», по слову Шикарева). Продержавшись на ходу еще два-три десятка лет за счет освоения космоса, вера эта заглохла. «Землю обогнем, потом махнем на Марс», – пели наши мамы и папы у костра в пионерских лагерях. Не махнете, увы. Мечты о межгалактических перелетах остались лишь на страницах остатков фантастики – да в заметках Шикарева.
Автор делает странную вещь: он подменяет работу критика подробным исследованием предлагаемого материала. Настолько подробным, насколько это возможно в рамках коротких текстов. В предисловии, кстати, есть несколько оправдательных слов по поводу краткости рецензий, которая продиктована требованиями газетных и журнальных форматов. Собранные вместе, эти рецензии должны создать отчетливое представление о современной фантастике. Составить о ней общее впечатление, прочитав книгу, действительно можно. Но вот беда: критику без личности читать скучно. Она получается, простите за каламбур, безличной, пресной. Можно сколько угодно концентрировать внимание на содержании сюжетов обсуждаемых романов, но вопрос отношения к автору держит и не отпускает. Автор настолько прозрачен, настолько за кадром, что сформировать и сформулировать свое отношение к нему совершенно невозможно, и возникает щемящая прямо-таки пустота. Как-то Эдуард Успенский, критикуя, кажется, стихи о дяде Степе, сказал, что у их героя нет характера: он не веселый, не грустный, не пессимист, не оптимист, не грубый и не спокойный. Вот таким дядей Степой в переложении Успенского и предстает Шикарев в собственной книге. Это своеобразное искусство, не всем подвластное: описать такое количество литературы, самому не появившись в тексте почти ни разу. И, конечно, такие авторы должны быть. Ну и что, что скучно? Зато информативно, к тому же задает планку добросовестности. Правда, вот с добросовестностью не очень понятно – при публикации стилистические и орфографические ошибки можно было и вычитать, ведь у книги есть свой, специальный редактор. Видимо, это имеет какое-то отношение к позиционированию фантастов – и писателей, и критиков – как мастеров сюжета, а не слога. Редкие исключения вроде замечательной книги Марии Галиной «Малая Глуша», которую и Шикарев ценит, только подтверждают правило. Ведь стилистически даже такая эталонная фантастика, как проза братьев Стругацких, прямо скажем, не Андрей Белый. Здесь это не нужно, не востребовано. Про целевую аудиторию фантастики за рубежом что-то сказать трудно, если не был, не изучал, не общался, но наши младшие научные сотрудники, конечно, всегда больше любили интересные технические концепции и антиутопические картины, выражающие социальную напряженность, чем лексическую и ритмическую выразительность текста. С концепциями этими и картинами, судя по материалу, представленному у Шикарева, в научной фантастике по-прежнему все в порядке.
Критические заметки самого Шикарева, исходя из такого представления о достоинствах и недостатках фантастики, выглядят плотью от плоти исследуемых им текстов. Да, это факт, их автор демонстрирует прекрасное владение материалом, склонность к смелым обобщениям и исключительную вежливость («Между тем Томас Пинчон может похвастаться, если, разумеется, сочтет это возможным или необходимым, тем, что стал персонажем мультипликационного сериала “Симпсоны”…»). Но фразы вроде «язык книги использует активную лексику профессиональных политиков» огорчают. Вероятно, все же лексику использует автор, а не язык. Хотя, с другой стороны, считал же Бродский поэта орудием языка? Учитывая это мнение классика, можно было бы изящно заявить, что орудием языка является лексика, но приведенная фраза от этого лучше не зазвучит.
Еще одна цитата, объясняющая причину некоторого литературного смущения, которое иногда вызывает книга: «Повествование распадается на фрагменты, распадающиеся на частицы, распадающиеся на элементы. Оно витиевато и траекторией похоже на мысли, разбегающиеся в уме во время плохо проведенной медитации». Слова подобраны явно неудачно, но, кроме этого, глагольные времена стоило бы согласовать, иначе получается, что медитация уже проведена, а мысли еще разбегаются. Впрочем, и это бывает.
Несмотря на эти недосмотры, желание автора спокойно и последовательно просвещать, исследовать, делиться интересным вызывает безусловное уважение. Есть ощущение, что Шикарев любит то, что делает. Даже если бы искусство лопнуло и забылось, максимально точно оправдав катастрофические прогнозы конца двадцатого века, критика вернула бы его к жизни. По этой книге терпеливый читатель сможет восстановить тенденции фантастической литературы целого столетия, ее запахи и звуки, сбывшиеся и несбывшиеся ожидания от будущего – если, конечно, сочтет это необходимым.