Ироническая фантазия
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2014
Если бы молодость знала,
Если бы старость могла…
Мир состоит из сплошных чудес. Прочувствовать их – первый шаг к вечной
молодости. Но непросто пересечь эту мечту.
ПОД ПАРУСАМИ НАСМЕШНИЦЫ
ВЕНЕРЫ
Многопалубная красавица яхта под
броским названием «Венера», окунув стройный киль в безмятежные изумрудные
волны, с легкой насмешкой взирала на обласканный весенним солнцем Капри. Немые
уста экзотической яхты, принадлежащей мультимиллионеру Оскару Гольденмееру,
словно бы вызывающе бросали острову: «Нам обоим выпала честь жить жизнью моря,
но ты стоишь в нем застывший, ты – его узник, а я свободно гуляю по его
просторам. Недавно обогнула Лазурный берег, общалась с Ниццей и Сен-Тропе,
навестила Пальма-де-Мальорку, снизошла до элегантного
Портофино. Скоро возьму курс на Сардинию и Корсику. Бедняжка, тебе их никогда
не увидеть, одна надежда, что ты узришь их глазами перелетных птиц либо
залетных туристов…»
«Ошибаешься, ветреная Венера. Удача
выпала не тебе, а мне. Не спорю, ты носишься на парусах-крыльях, куда
пожелаешь. Когда вздумается, опираешься на трехпалые якоря. Ты вольна, словно
ветер. Но в отличие от него незаметно ветшаешь, стареешь. Я же, как и он, вечно
молод. Я неподвластен бегу времени, его точилам и резцам. Оно меня не гложет,
не уродует. Я не дряхлею», – усмешкой на насмешку возражал Капри, высясь над
покатыми гребнями волн.
«Подумаешь, нашел, чем хвастать.
Зубки времени меня своей гнилостью не пугают. Я уже дважды после крепких
штормовых трепок побывала на эстетических операциях.
За моим корпусом ежедневно заботливо ухаживают. Меня лелеют и холят, как
богиню. Ни одной морщинки не допускают на челе. Как прекрасно являть его
бодрому утру после сладкой ночи, проведенной где-нибудь на Карибах или Канарах,
или подставить вечерней заре на Багамах. Как жаль, что ты пожизненно приговорен
торчать из воды вечнозеленым, не вкусившим всех прелестей жизни болваном», –
пыталась уязвить остров насмешница яхта с приспущенными розоватыми парусами.
«Как ни залатывай, ни перекрашивай
облупившиеся бока, сколь ни задирай от гордости кверху
новенькие паруса, как ни надувай их, словно щеки, но ты невольно остаешься
заложницей прихотей времени. Сменой морей и маршрутов его не перехитрить, не
переиграть. Тебе не миновать дня, когда тебя по дряхлости спишут», – подставляя
другую щеку лучам ласкового солнца, неторопливо, с ленцой отвечал прикованный к
своему месту, никуда не спешивший Капри.
«Нет, это ты давно заброшен, обойден
милостью времени. Стоишь как сфинкс на его обочине. Оно уже совсем не то, каким
тебе мерещится. Другими стали и краски, и белила. Я избранница эпохи новизны,
ее детище. Она омолаживает. С ней не состариться. Ты же обречен на прозябание в
глуши, куда не доносится рокот жизни. Прилип к месту, где жизнь заснула и лишь
грезит во сне», – продолжала потешаться над островом, игриво покачиваясь на
волнах, стройная яхта.
«Много на себя берешь, прыткая выскочка нового времени. Однако не тебе судить о
нем. Поживешь с мое, тогда и поймешь, что время свои секреты залетным, едва
оперившимся яхтам не поверяет. Его тайны надежно укрыты. Не веришь мне, можешь
спросить у моей младшей сестры Венеции», – осадил Капри самонадеянную красавицу
яхту, на палубе которой с достоинством сновали официанты, накрывая столик для
мультимиллионера и его супруги.
Первым к завтраку подтянулся мистер
Оскар, высокий, сухощавый, полный жизненных сил семидесятипятилетний мужчина.
На вид ему можно было дать не больше шестидесяти. Пока он, усевшись за
столиком, просматривал доставленную катером с острова утреннюю газету, на
палубе появилась миниатюрная, неопределенного, смазанного легкими штрихами
биокосметики возраста женщина.
– Как спалось, дорогая? Надеюсь,
морская ночная прохлада навеяла приятные сны. – Этой дежурной фразой мистер
Оскар, оторвав взор от газеты, приветствовал свою моложавую супругу.
– Не буду лукавить. Сон был
премерзким. Впервые я увидела себя во сне в зеркале. Оно явило покрытое
въедливой сетью тонюсеньких, едва различимых паутинок лицо, дряблую кожу на
шее… Ужасное зрелище. Ощущение кошмарное…
– Не сгущай краски сна, дорогая.
Никакая зеркальная старость твоему лицу не грозит. Ты умело следишь за собой,
выглядишь прекрасно. Такой же обворожительной и притягательной, какой была
двадцать пять лет назад, когда мы обручились. Перелистай свои фотоальбомы:
минувшие годы придали тебе лишь больше женственности и таинственности. Любая
женщина твоего возраста, говоря откровенно, позавидовала бы тебе, – внушительно
разгонял навеянные сном впечатления супруги мистер Оскар, вспоминая то время,
когда он познакомился с двадцативосьмилетней
Элен, пригласив ее для рекламы финансируемых им косметических новинок.
– Спасибо, дорогой. Конечно, твои биокремы изумительны. Они заметно скрадывают
года. Я несказанно тебе благодарна, – улыбнулась его собеседница. – Лучшего
приложения для инвестиций, чем лелеять женскую красоту, служить прекрасному
полу, не придумать. Ты прав, утверждая, что эффект был бы разительнее, если бы
к биокосметике прибегали с юности. Однако молодость часто к себе беспощадна, –
вздохнула Элен, – тороплива. Неказистые девицы мечтают
поскорее выскочить замуж. Предпочтение отдают не тому, что охранит лицо от
беспощадного времени, а тому, что его постепенно разрушает: разного рода
дешевеньким средствам, скрашивающим недостатки. У меня, слава богу, их от
природы не было. Но ты просто привык ко мне. Твой глаз за годы нашего
супружества притерся, не все подмечает…
– Напрасно ты так нелестно
отзываешься обо мне. Может быть, я уже не тот, каким был раньше, не спорю, но
вкуса и чутья еще не утратил. Напротив, время его оттачивает. Тебе, дорогая, в
ближайшие десять-пятнадцать лет не понадобится прибегать к радикальным
эстетическим мерам. Твоя кожа не нуждается в подтяжке, по-прежнему
полупрозрачна, упруга и свежа, – продолжал убеждать супругу мистер Оскар,
слегка досадуя про себя, что ее моложавость, судя по всему, способна пережить
его самого, отчего у мультимиллионера скис наметившийся интерес к завтраку.
Перемена в утреннем настроении мужа
не проскользнула мимо растревоженной сном Элен. Взяв
стакан с только что выжатым апельсиновым соком, она, повинуясь внезапно
накатившему желанию, предложила мужу внести поправку в маршрут их следования.
Обогнуть острый носок итальянского сапога, нацелившегося, будто на футбольный
мяч, на Сицилию, и остановиться на пару дней неподалеку от Венеции. Ибо жизнь
хороша, когда в нее врываются сюрпризы, придающие колорит заданному ходу
событий.
«Венера» погрузилась в
будничную текучку плавания. Загоревшая, обласканная
солнцем Элен, меняя супермодные купальные костюмы и летние платья, позировала
перед камерой. Съемки шли то на корме яхты, то на палубе, то под натянутыми
ветром парусами, на веревочных ступеньках убегающих к
небу лестниц.
Мистер Оскар, удобно устроившись под
тентом в шезлонге, внимательно наблюдал за фотосессией жены, изображения
которой должны были украсить рекламную кампанию последней новинки его фирмы,
призванной потеснить на рынке биокосметики именитых зарубежных конкурентов.
Фотоснимкам тридцатилетней на вид, недавно отметившей круглые пятьдесят пять
Элен предстояло без всякой ретуши обаять удрученных своим возрастом женщин.
Убедительно продемонстрировать им невозможное – чудеса
биокрема, убирающего упрямые, неумолимые морщинки, прорезавшиеся на лбу и в
уголках глаз, веером разбегающиеся по щекам и спускающиеся с уголков губ.
Съемки подошли к концу, когда
«Венера», грациозно приспустив паруса, любовалась вечерней зарей, застигнувшей
яхту между Венецией и Мурано.
Едва на море прилегла ночная мгла, и
суша, и окружающие ее острова озарились огнями иллюминации. Их отблеск замелькал
и над поверхностью засыпающих вод. Свет струился из зрачков кают-компаний
прикорнувших на волнах многочисленных яхт. Но яхты не торопились отойти ко сну.
В трюме-салоне «Венеры», освещенном каскадом
хрустальных люстр, готовился праздничный ужин в честь серебряной годовщины свадьбы мистера Оскара и его супруги, к которой и
было приурочено средиземноморское плавание Гольденмееров.
НЕПРОШЕНЫЙ ГОСТЬ
Мистер Оскар явился на торжество в
смокинге, крахмальной белой рубашке, прихваченной у
горла темно-бордовой бабочкой, а по манжетам – запонками с изумрудами.
Миссис Элен с небольшим запозданием
прибыла к столу в светло-зеленом, полупрозрачном, открывающем спину длинном
платье от Армани, которое она надела впервые. На ней было изумительное колье,
подаренное супругом в честь годовщины.
Церемония началась под шампанское
многолетней выдержки, с тостов за счастливо минувшее двадцатипятилетие и
дальнейшее семейное благополучие и процветание.
– Дорогая, ты вольна поступать как хочешь. Но, если мечтаешь остаться и под восемьдесят
стройной и такой же привлекательной, как сейчас, прошу, не увлекайся омарами, –
журил мистер Оскар жену, произнося очередной тост за ее здоровье. – Иначе
никакие косметические инновации не помогут. Главный секрет вечной юности –
воздержание, постоянный самоконтроль, то есть правильный, здоровый – речь,
конечно же, не идет о женщинах, возгоревшихся страстью к гантелям – образ
жизни, восславляемый пророком Моисеем в Ветхом Завете и Буддой в его учении.
Так что выбирай: наслаждения или…
– Но, дорогой, приятно чувствовать
себя молодой и красивой, когда живешь полнокровно, не отказывая себе в
развлечениях и удовольствиях. Почему я должна отворачиваться от милых моему
сердцу маленьких радостей жизни? Тебе хорошо известно, что я отношусь к ее
прелестям бережно, трепетно берегу ее ресурсы, придерживаясь, как и ты,
правила, что юность надо хранить с молодости. Ведь ты и сам знаешь, дорогой,
монашеская жизнь старость не отодвигает. Иначе бы ты не стал рисковать,
вкладывая немалые средства в биокосметику… Пойми меня
правильно, хочется жить, а не постно медленно чахнуть, сожалея об упущенном…
– возражала Элен, однако не успела закончить свою реплику.
– Совершенно с вами согласен,
синьора, невозможно уяснить, что жизнь – прекрасна, головокружительна, не вкушая
ее, не прижимаясь к ее стану! – прозвучал внезапно незнакомый голос, и за
столом неведомо как оказался мужчина, одетый в венецианский костюм времен
Казановы.
Странный пришелец, на которого, к
удивлению мультимиллионера, никоим образом не отреагировал чуткий к любым
существам – даже к мухам – ротвейлер, и впрямь был точной копией проходимца, когда-то отвергнутого Венецией, а теперь в виде
памятника воздвигнутого неподалеку от площади Сан-Марко, ставшего одной из его
достопримечательностей. И эта копия, вероломно вторгшись в торжественную
атмосферу кают-компании «Венеры», покушалась на…
– Не беспокойтесь, вам ничто не
грозит. Я не из вурдалаков. Мне отвратительно их возрождение. Ваша собака
подтверждает это – вампиры свирепых псов, как и те их, не переносят. Я – просто
призрак. Причем не из числа опасных. Держусь от вас на
положенном мне расстоянии. И потревожил вас, скажу прямо, по велению сердца…
Приятно взглянуть на даму моей мечты. Выразить восторг женщине, сумевшей
пронести молодость за черту, где обычно, увы, нас поджидает
старость… Меня также до глубины души тронул ваш спор за этим роскошным
ужином. Да, именно спор – но не деликатесы. Я на них не напрашиваюсь… – Призрак
скромно отвернулся. – Ваша застольная беседа вынудила меня покинуть темницу. В
ней я когда-то отбывал срок незаслуженного заточения, но сейчас – вместе с
другими прижившимися в ней привидениями – по причине ее музейной ценности
нахожу вполне приличной для обитания. Жду не дождусь того дня, когда все тюрьмы
станут музеями. Пока же ради вашего торжества совершил второй побег, – тараторил непрошеный визитер.
– Нам эфемерная признательность ни к
чему. Оставьте свои расшаркивания для дам из своей среды! – Элен пришла в себя
раньше оторопевшего супруга. – Я считаю постыдным подслушивать чужие разговоры
даже под благовидным предлогом и врываться, прикрываясь зовом сердца! Прошу
незамедлительно оставить нас. Вон отсюда!.. Чтоб духа твоего привиденческого
здесь не было, негодяй! – взвинчиваясь гневом,
возмущенно выговаривала она незваному гостю.
– Не стану настаивать на своем
присутствии, хотя эта обстановка, признаюсь, куда приятнее покоев тюремного
подвала. Меня привело сюда искреннее желание довести до вашего сведения,
преподнести, так сказать, вам в подарок на годовщину свадьбы некоторые ценные
сведения… Взгляните на мое правдивое лицо, полустертое
временем. На этом челе оставили свои откровения века. Вчитайтесь в их
признания… – интригующе призвал супругов призрак незадачливого
авантюриста.
Из дальнейшего витиевато-туманного
повествования следовало, что еще в годы первого заточения один из узников,
приговоренный к смерти, доверил Казанове свою тайну: по политическим мотивам
великий князь Иван Третий, дед буйного в ярости Ивана
Грозного, решил взять в жены царевну Софью Палеолог, племянницу последнего
византийского императора Константина. В качестве приданого она привезла в
Кремль уникальную библиотеку, бесценное собрание рукописей и книг, переживших
тысячелетия. Среди этих сокровищ, перебравшихся в Москву, была и редчайшая
книга, хранившая секреты вечной молодости, неизвестно кем и когда открытые.
– Не исключено, – продолжал
рассказывать призрак, – что не Иван Васильевич потребовал такое приданое, а
сама деспина Софья решила спасти легендарную библиотеку от постоянных
поползновений турок, а также от Священной Римской империи и проводника ее
политики в Восточном Средиземноморье – алчной до чужого добра Венеции…
– Однако не пойму,
какой резон вам, шарлатану, то есть, извините, привидению, делиться с нами
этой, возможно и достоверной, информацией? Вашим сердечным побуждениям я не доверяю. Сердца у
вас нет, – перебил владелец «Венеры».
– Значительно позже
от одного именитого призрака, который мне не представился, но был причастен к
этой истории, я узнал, что великая княгиня Софья незадолго до смерти,
предчувствуя, что ее отравят завистники из лагеря княгини Елены, тайно, дабы
секреты вечной юности не попали в недостойные руки, замуровала бесценную книгу
в одной из кремлевских стен. Там же в тайнике скрыла она и другие манускрипты Либереи.
Итак, секреты пропали, но не утрачены… – соблазнял супругов, вальяжно
рассевшись за столом и наливая себе в бокал шампанское, призрак Казанова.
– Но вы не ответили до сих пор на мой
вопрос, – настаивал на своем мистер Оскар.
– Видите ли, я вам симпатизирую.
Между нами есть кое-что общее. Мы – из обоймы дамских угодников. Правда, я, к
сожалению, искал другие пути к женским сердцам, но также мечтал разбогатеть. У
вас нюх оказался куда острее моего. Молодость и красота – вот из чего можно без
всякой алхимии делать деньги. Предлагаю тост за процветание биокосметики! –
Гость поднес бокал к губам.
– Не увиливайте, не прячьтесь за моею
спиной. Ответьте, почему эту книгу не нашли вы сами? Вам, призраку, проще
отыскать то, что сокрыто от нас. – Взгляд мистера Оскара пробуравил
распоясавшегося пришельца насквозь, буквально пригвоздив его к спинке стула.
– Превосходный букет. Вино урожая
того самого незапамятного года. Прекрасная погода стояла тогда на юге Франции.
За такое вино в Париже у «Максима» бешеные деньги дерут… – Призрак сделал еще
один глоток. – Теперь объясню: я приговорен к этому месту и не имею сил его
покинуть. Не представляете, как тошно натурам моего
склада мириться с монотонностью, рутиной и скукой… Но, если вам удастся
отыскать таинственный манускрипт, подобрать ключик к секретам вечной, не
чурающейся земных радостей юности, восторжествует моя правда – будет доказана
истинность приключенческого, авантюрного образа жизни. И я буду прощен. Обрету
долгожданную свободу. Ко мне вернутся молодость и красота, ведь это просто
ужасно – созерцать собственную дряхлость и ветхость. Вновь попаду я под чары
женских желаний. Ах, как я устал от призрачного прозябания в музейном склепе!
Никому бы не пожелал побывать в моей шкуре. От пышущих любопытством туристов
который век уже мутит! Так недолго и привидением-мутантом стать либо
породниться с графом Дракулой… – Голос призрака затихал, пока совсем не исчез,
будто бы никакого привидения в кают-компании «Венеры» и не было.
Супруги сидели
молча, вопрошающе вглядываясь друг в друга. Было ли видение явью или оно
навеяно чудесным шампанским щедрого урожая двадцатипятилетней давности? А
может, это неизвестное природное явление, присущее местной акватории, ее
подводным течениям, спешащим от Мурано омыть стопы
разрезанной каналами Венеции? Возможность розыгрыша со стороны кого-нибудь из
озорных членов команды супруги напрочь исключали.
Первым перевалившую за двенадцать и
подбирающуюся к часу венецианской ночи тишину нарушил мистер Оскар:
– Даже если наш визитер-проходимец
не лгал, боюсь, наивно предполагать, что до кремлевского тайника Софьи Палеолог
никто не добрался. От спрятанного где-то рядом бесценного сокровища царствующие
особы так просто не отказались бы. Не исключаю также, что позже оно могло
попасть в цепкие руки какой-нибудь генсековской жены. Или не столь уж давно – в
жесткие лапы хорошо осведомленного преступного босса. Подобным достоянием ни с
кем не делятся, и, значит, византийский манускрипт канул безвозвратно…
– Да, но можно предположить, что
манускрипт не так уж просто расшифровать и тот, кто заполучил бесценную книгу,
ее истинной ценности не представляет. Почему бы не попытаться отыскать ее
следы? Скажи, что мы от этого теряем? В случае же успеха расходы окупятся с
лихвой, – возразила Элен.
– От дел, в которых замешаны
призраки, лучше держаться подальше. Куда практичнее продолжать вести научные
разработки по избранным мною направлениям. Хочу верить, что нам удастся
выделить ген, омолаживающий организм, либо преуспеть в изготовлении препаратов,
не допускающих его старения. Эти начинания не столь призрачны, как таинственная
библиотека царевны Софьи, – упирался мистер Оскар. – Да и была ли она вообще?
– Дорогой, а не идешь ли ты по
псевдопути изобретателей вечного двигателя? Чем твои изыскания надежнее? Вдруг
они заведут в тупик? На ветер будут выброшены инвестиции, а главное – упущено
драгоценное для нас с тобой время. Твои планы не менее иллюзорны, чем только
что свалившееся к нам на ужин привидение…
– Не согласен. Важно лишь подобрать ключ к
информации, заложенной в наших клетках. Генетика – бездонный кладезь знания,
наработанного самой жизнью, природой. К сожалению, мы еще не научились
пользоваться ее закодированными секретами…
– Не спорю. На этот счет существует
немало научной литературы. Но сведения о «вечной юности» содержат и многие
древние предания. Редкая мифология обходится без них. Не стоит их игнорировать:
они возникли не на пустом месте. Прожили же, к
примеру, Адам с Евой после изгнания из рая почти тысячу лет на земле… Или шумерский эпос о Гильгамеше. Тот, дабы избежать общей
печальной участи, пустился на поиски жизни вечной и, одержимый мечтой, добрался
до острова, где жил единственный человек, переживший Всемирный потоп и
получивший от богов бессмертие. Он не ведал своего возраста, но выглядел бодро
и моложаво. То ли в шутку, то ли всерьез бессмертный заметил, что мужчина
становится юным, старея. Но на прощание открыл Гильгамешу тайну растущего на
дне морском цветка вечной молодости. Однако – опять-таки
из-за происков змия – Гильгамеш, хоть и добыл цветок, вернулся с пустыми
руками…
Мистер Оскар серьезно кивал, слушая
Элен, хотя, безусловно, знал содержание сказаний о Гильгамеше.
– Проникнись мудростью эпоса,
дорогой, может, помолодеешь сознанием. Отважься. Почему бы тебе не вести поиски
параллельно? Одно другому не помешает. Напротив, прольет больше света:
результаты можно будет состыковать. Как бы хотелось отметить золотую годовщину
нашей свадьбы в полном здравии, – приводила все новые и новые доводы Элен,
видя, что озадаченный муж по-прежнему колеблется, не в силах принять
ответственное решение.
МИСТИЧЕСКИЙ СЕКРЕТ
Во второй половине следующего дня,
когда на деловую Америку только что спустилось хмурое утро, мистер Оскар вел
телефонный разговор с Ирвином, своим сорокатрехлетним сыном от первого брака,
который должен был унаследовать империю отца и действенно помогал ему на
поприще биокосметического бизнеса.
После долгой беседы с папашей Ирвин засел за компьютер, навел справки, еще раз
переговорил с отцом и, покинув нью-йоркский офис фирмы «Дженерал лайф», на
частном самолете отбыл в район Великих озер, в канадскую провинцию Онтарио.
Там, в одном из живописных уголков на побережье лениво лежащего среди густой
зелени прохладного озера, он без труда отыскал бревенчатый двухэтажный дом
мистера Мартина, бывшего культурного атташе в России, несколько лет назад
оставившего дипломатическую службу.
Дома Мартина не оказалось. Но, по
словам его тучной общительной жены, он ждал гостя и, отказавшись от дальней
пешей прогулки, проводил время с удочкой в руках. Его не столько прельщает
улов, сколько наслаждение красотами озерной природы; к обеду он прибудет без
опоздания, пообещала жена дипломата в отставке, любезно предложив гостю
присесть в кресло-качалку на веранде.
За обедом щупленький, с шустрыми
глазками мистер Мартин внимательно, не перебивая, выслушал
Гольденмеера-младшего. Тот, ссылаясь на страсть отца к коллекционированию редких
старинных книг, интересовался наличием таковых в России и в первую очередь тем,
насколько достоверны сведения о канувшей в неизвестность византийской
библиотеке Софьи Палеолог.
–
История эта весьма загадочна, затянута не одной пеленой всевозможных правдо- и неправдоподобных слухов. Существует предположение, что
тайник с византийскими книгами был не один, что Софья прибегла и к созданию
ложных хранилищ, причем в эти псевдотайники были положены книги, наводящие
порчу на лиц, получивших к ним доступ. На этом отчасти строится гипотеза
странного заболевания Екатерины Второй. Ей якобы
удалось завладеть книгами, хранящими секреты вечной молодости, однако вскоре ее
поразил недуг невоздержания плоти. По приказу императрицы «книги-неподлинники»
были сожжены… Поговаривают, что и Иван Грозный убил
своего сына в наведенном гневе, бывшем сродни безумию. Григорий Распутин имел
дальний умысел, втираясь в доверие к последней царице династии Романовых, – он
тоже хотел обрести секрет молодости… – Мистера Мартина тема явно увлекла, у
него даже щечки зарозовели. – Попробуй разберись, где
тут вымысел, где правда. Я не прочь дать волю воображению. Почему бы не
представить, что поход Наполеона в Россию был продиктован не его стремлением
проложить короткий путь к сказочным Индиям и потеснить там Англию, а желанием
добраться именно до этой таинственной, но и злополучной библиотеки. Поход для
императора оказался роковым: завяз в сугробах. Он так и умер в изгнании,
снедаемый мыслями о Либерее. Действительно, зачем нужно величие, если недостает
вечной молодости?.. Не стану сводить историю России к истории тайников великой
княгини Софьи и искать в ней причины октябрьского переворота. Хотя кто знает,
что было на уме у одержимого составителя подстрекательских прокламаций? Почему
после захвата Зимнего столицу понадобилось перевести в Москву? Зачем в Ульянова
стреляла Каплан?.. Не исключаю, что и бесноватый фюрер, прознав
о чудотворных книжках, скоропалительно решил перенести театр военных действий с
Англии на Россию. Мало ли что ему нашептывала на сон грядущий Ева, а перед тем
вещали приближенные из числа консультантов-астрологов и оккультистов…
– Я полагал, что в Россию его
заманила нефть или неземная тоска по местам, откуда откочевали арийцы, –
заметил вскользь Гольденмеер-младший.
– Это был, возможно, всего лишь
предлог. Почему не предположить, что им двигало желание стать вечно юным? Играя
на этой слабости, спецслужбы Черчилля умело ею воспользовались, и фюрер
наплевал на обязательства, взятые перед «вождем народов». Двинул полчища на Москву. Но до книг так и не добрался… Короче,
судьбу не перехитрить…
– То есть вы считаете, что историю
византийского собрания следует забыть, похоронить? – вставил Ирвин с плохо
скрытым сожалением.
– Именно так. На ней нужно поставить
крест. К тому же библиотека – национальное достояние России. Вывоз из страны
артефактов такого уровня запрещен. Зачем нарушать законы?..
– Но…
– Да-да. Знаю. Случаи продажи
ценностей с молчаливого согласия кремлевских властей имели место не раз. Пусть
эта порочная практика останется уделом русских, негоже поощрять ее
представителям американских деловых кругов, – подвел
черту бывший культурный атташе в России.
Гольденмеер-младший задал для
приличия еще несколько вопросов и, поблагодарив за консультацию, распрощался.
Через час, усаживаясь в кресло
самолета, Ирвин связался по телефону с «Венерой» и скупо изложил отцу
впечатления от беседы.
Как ни странно, мистер Оскар,
медленно прогуливавшийся по палубе яхты, взявшей курс в Эгейское море, не нашел
поездку сына в Онтарио безнадежно пустой. Напротив, она ему показалась весьма
полезной. Особенно его прельстило то, что мистер Мартин не только не отрицал
существования библиотеки, но недвусмысленно дал понять, что в Византию часть
манускриптов попала из сокровищницы царя Соломона, проделав путь длиной в
несколько столетий. Причем после загадочной пропажи бесценных рукописей,
намекнул бывший дипломат, Соломонова мудрость постепенно захирела.
– Конечно, – подчеркнул мистер Оскар,
– открывать в Москве представительство фирмы и использовать его как крышу для
поиска кремлевских тайников пока преждевременно. Для начала сбор информации
стоит вести по интернету: дать объявление, что заинтересованное лицо готово
оплатить сведения, проливающие свет на судьбу отдельных книг, числившихся в
библиотеке Софьи Палеолог.
Не прошло и трех дней, как посыпались
отклики. Чего только в них не сулили за умеренную цену! В одном даже шла речь о
желании завязать знакомство: «Я так же без ума от редчайших книг, презираю хитрость и лицемерие, увлекаюсь шахматами и верховой
ездой, морскими прогулками, обожаю оперу и балет, люблю помечтать и, конечно
же, цветы, особенно… угадайте».
Проскользнуло и несколько
заслуживающих интерес сообщений. В первом за приличное вознаграждение были
готовы отказаться от тайной переписки Екатерины Второй
с ее фаворитами, содержавшей любопытные строчки о каких-то найденных
чудодейственных книгах. Во втором – за значительно более высокую сумму –
продать оптом и в розницу с доставкой по месту назначения три книги из
означенной библиотеки.
Третье послание пришло на пятый день.
В нем сообщалось, что случайно сохранились служебные записки некоего лица,
относительно недавно руководившего раскопками в кремлевских подземельях и
исчезнувшего без вести при загадочных обстоятельствах.
Приводились выдержки из записок пропавшего: «Сегодня обнаружили высохший скелет…
череп раздавлен огромным камнем… опять в окрестностях Спасской башни наткнулись
на ловушку, двое моих подопечных погибли, третий также вряд ли выживет, бревном
поврежден позвоночник… Пройден еще один коварный рубеж, продвигаемся крайне
осторожно, прощупываем буквально каждый сантиметр пути, продолжаю делать
наброски схемы раскопок… вчера наткнулись на очередной пустой тайник, похоже,
нас опередили… или ложный?.. Порой находит ощущение, что нас кто-то ловко водит
за нос, видимо, прав был… чувствую – я рядом, у цели,
еще немного – и тайна откроется, неужели он не заблуждался…»
На этой фразе, гласило послание,
записки обрываются. Если к ним есть деловой интерес, пишущий открыт для
диалога.
В телефонном разговоре с отцом Ирвин
с иронией отметил:
– Знаешь, у меня тоже складывается
впечатление, что нас кто-то ловко водит за нос…
– Согласен. Похоже, все три послания состряпаны
одной рукой. Причем состряпаны умело, человеком,
разбирающемся в тонкостях психологии.
– Ты предлагаешь
принять вызов или, не теряя времени на кремлевские тайны, сосредоточиться на
научных разработках?
– А кстати, что нового появилось в
папке под кодовым названием «Лотос»?
– Пока ничего обнадеживающего. Но
дело на месте не стоит. Проверки первых результатов продолжаются. По их
завершении можно будет приступить к следующей фазе, – уклончиво ответил Ирвин.
– Как идут исследования на
направлении «Нептун»? – прозвучал еще один вопрос с далекой яхты.
– Хвастаться, пожалуй, не буду.
Правда, у Мерлин наметился кое-какой прогресс. И все же выводы делать еще рано.
К чему предвосхищать события?
– Ты прав. Работа исследователя –
сплошные потемки, но Мерлин – редкая находка, я в ней никогда не сомневался… Пусть библиотекой царевны Софьи под твоим контролем
займется Ричард, у него достаточно опыта и сноровки. Вызов принимаем, чем черт
не шутит… Хочу дать совет: раз уж мы вступили на почву
туманного, затянутого пылью веков прошлого, откуда вещают доброжелатели-призраки,
нам непременно нужно проконсультироваться с компетентным специалистом.
Прорицатель, предсказатель, экстрасенс… что-то в этом роде. Только не вздумай
искать его по интернету. Не трать время на шарлатанов.
– Хорошо, понял. Как проходит
плавание? Какая погода? В Нью-Йорке до сих пор никак не раскачается лето, –
сменил тему беседы Ирвин, уличенный отцом в некоторой нерасторопности.
– Ненадолго расположились у Кипра,
напротив Ларнаки. На острове настоящее пекло. По яхте гуляет морская прохлада.
Отчалим завтра, бросим якорь у Александрии…Да, чуть не
забыл: в одном из подсобных помещений неподалеку от кухни вспыхнул по чьей-то
нерадивости пожар. Огонь сбили в два счета. Ущерба
никакого. Разбираюсь с оплошностью… Счастливо, удачи с прорицателем. – На этом
мистер Оскар разговор с сыном закончил, не посчитав нужным добавить, что в
последние несколько ночей на «Венеру» зачастили призраки.
Они принадлежали, судя по одежде,
разным эпохам, были и женского, и мужского пола, но все молоды и, в отличие от
первого посетителя, в большинстве случаев совсем неразличимы, размыты. Являлись
в каюту мистера Оскара ночью, когда он собирался отойти ко сну, поодиночке или
же парами, всего на несколько мгновений. Призраки не произносили ни слова, то
ли немо укоряя, то ли о чем-то упрашивая.
В этих мимолетных визитах
мультимиллионер ничего приятного не находил. Они тяготили его, давя на психику
прессом прошлого, ушедшего в потусторонность, но не обретшего покой времени.
Прошлое угрюмо, неотступно напоминало о себе, будто бы упрекая за то, что
преждевременно покинуло этот замахнувшийся на долгожительство юности свет.
«Венера», негодовал мистер Оскар,
превратилась в какой-то «Летучий Голландец»! «Что им
нужно от меня? О чем они хотят предупредить своими молчаливыми визитами? Как
избавиться от навязчивых посещений? Когда кончится это наваждение?»
Гольденмеер-старший, мучаясь от бессонницы, не находил ответов на эти вопросы и
рассчитывал, поторапливая младшего, что тот все узнает в беседе с прорицателем.
ЛИЧНОСТЬ БЕЗ ВОЗРАСТА
Приложив немало усилий, Ирвин наконец сумел выйти на некоего медиума, проживающего в
штате Мичиган и именуемого Ирландцем. Правда, выяснилось, что попасть к нему
практически невозможно: он почти не принимает посетителей. Делает это в
редчайших случаях – то ли по случайной прихоти, то ли ведомый
неизвестными побуждениями. Живет замкнуто. Ни с кем в округе не общается.
Местные жители его также избегают – предпочитают между собой о нем не говорить
и обращаются к нему только в случае крайней необходимости. Его побаиваются и из
страха почитают, даже местный шериф обходит на приличном расстоянии жилище
Ирландца. Последний проситель приезжал к Ирландцу два года назад, в разгар
предвыборной президентской кампании. Представитель одного из кандидатов в
президенты протомился в ожидании приема несколько часов у порога весьма
ухоженного дома медиума – с тем и отбыл. На разного рода призывы, увещания и
посулы представителя Ирландец, который тем временем возился рядом, обхаживая растения в саду, и ухом не повел.
Теша себя надеждой на везение, Ирвин
решил попытать счастья. Пересекая на личном самолете воздушное пространство
между Нью-Йорком и штатом Мичиган, продумывал разные способы, как расположить к
себе медиума-нелюдима. В голову лезли одни банальные
любезности, Ирвин с досадой их отбрасывал. Двумя часами позже, меняя попутные
машины, он добрался до небольшого поселения, прильнувшего к самому краю
лесистого побережья озера Мичиган.
Дом Ирландца стоял на отшибе.
Водитель фургончика, молодой разговорчивый парень, заметив, что ему не по пути,
ехать туда отказался. Ирвину пришлось брести, петляя вслед извивам заросшего
елями берега, пешком. Вскоре грунтовая дорожка сузилась до едва различимой
тропинки.
Вечерело. От озера тянуло сыроватой
прохладой, пригашавшей лучи повисшего низко над водой солнца. Казалось, солнце
замерло в ленивом раздумье, словно боясь опуститься и простудить ноги в озерной
воде.
После часа блужданий перед Ирвином
возникло поросшее мхом и множеством вьюнков деревянное строение. Нет, оно не
отпугивало своей отрешенностью. Напротив, вписывалось в красоты приозерной
природы. Полуоткрытая, с круглым окном дверь манила уютом.
Постучать в нее гость не
решался.
– Заходи, коль уж прибыл, –
неожиданно раздался за спиной Ирвина хрипловатый голос.
Тот обернулся. Перед ним в
стареньком комбинезоне, с садовыми ножницами в руках стоял статный мужчина
примерно его возраста, который, впрочем, нелегко было угадать из-за клубившейся
на лице рыжеватой бороды. Из-под натянутой на лоб соломенной шляпы колюче
глядели непроницаемые глаза, прикрытые густыми рыжеватыми же бровями.
– Не стой истуканом, проходи, время
ужинать, – пропуская вперед Ирвина, распоряжался Ирландец, облик которого
совершенно не совпадал с образом медиума, сложившимся у пришельца.
Обстановка небольшой гостиной, куда
попал Ирвин, также ничем не напоминала обитель отшельника. По бокам выложенного
булыжником камина стояли кресла-качалки, по стенам – шкафы с книгами, в
основном современными, среди которых изредка мелькали затертые временем,
потрескавшиеся корки кожаных переплетов с незнакомыми названиями.
– Располагайся и выкладывай, что
привело тебя сюда, – повелительно произнес хозяин дома. Наклонившись к стопке
березовых поленьев, он разводил в камине огонь.
Ирвин нервничал, не зная, как
приступить к делу. Ему было несколько неловко оттого, что он не мог сослаться
ни на беду, ни на неразделенную любовь, ни на неудачи в бизнесе. Преодолевая
смущение, он вдруг начал, сбиваясь, пересказывать со слов отца историю
посещения «Венеры» призраком Казановы.
Выслушав, медиум заметил:
– Некоторые мирские дела и поступки
вытаскивают с того света тени. Но привидения вроде этого авантюриста, юбочника
и прожигателя жизни Казановы не представляют
опасности. Во-первых, они обречены обитать в узком,
замкнутом пространстве, которое не могут надолго покинуть, а потому не обладают
достаточной для нанесения серьезного вреда энергетической силой. Во-вторых,
ментально они принадлежат своей эпохе. Понять их помыслы, если имеешь о ней
представление, несложно. Призраки становятся узниками того самого времени,
перед которым в чем-то повинны и до сих пор им не прощены. Канувшее время,
скажу тебе, не умирает и память не теряет… Но суть
сейчас не в этом. – Ирландец поворошил разгорающийся огонь. – Видишь ли, ночью
на свет порой могут выйти создания не столь невинные, как ваш знакомец
Казанова. Им уготована особая роль или миссия, связанная, как правило, с
хранением тайн вечности, секретов жизни, не знающей временных
границ. Твоя фирма посягает на эти тайны. А это по-настоящему опасно. Ибо из-за
кулис этой неизвестной жизни на сцене жизни обычной могут появиться привидения,
наделенные особыми полномочиями. Вот тогда начинается отсчет бедам, за которыми
не видно края черной полосы… Внезапно вспыхнувший пожар на яхте – первый тому
сигнал. Каким будет второй, пока не могу сказать. Возможно, это будет уже не
сигнал тревоги, а беспощадный губительный удар… Не всё
в моей власти, не всё до определенной поры мне ведомо… Понятно?
– Не очень. Я не вижу в деятельности
нашей фирмы ничего предосудительного. Напротив, она выпускает фармацевтическую
и косметическую продукцию, которая предназначена украсить жизнь, сделать ее
достойной своего времени… Разве это зазорно –
приподнять покров тайны над секретами природы? Так поступали всегда. Что, к примеру, плохого в том, что в дельте Амазонки обнаружили
редкий вид жуков, из чьих телец создан препарат, успешно побеждающий некоторые
злокачественные опухоли? – попытался возразить Гольденмеер-младший, внимавший
дотоле каждому слову Ирландца.
– Позволь довести до твоего сведения,
дорогой: секреты просто так не даются. Кроме того, тайны тайнам рознь. Не чеши
все под одну гребенку, если хочешь получить от меня толковый совет. И не думай,
что я навожу туман. То, что нам кажется правильным и своевременным, частенько
всего лишь обман бегущего в никуда времени, мираж. Его в рамку, как ни крутись, не вставишь… Жизнь течет давно, а мы в ее
русло только робко вступаем, и не всем дано право по нему вышагивать.
Представь, что было бы, если б по воле рока не попал под бомбежку немецкий
состав с тяжелой водой…
– Не вижу никакой связи, изыскания
нашей фирмы…
– Верно, не видишь, потому что ты еще
слеп! Я, конечно, умею переступать невидимую тебе грань между этим и другим
миром, то есть нашим знанием и нашим незнанием. Но неспособен уходить слишком
далеко в тот, другой, принадлежа этому. Но раз уж мы заговорили на эту тему… –
Ирландец посмотрел на Ирвина не без лукавства и продолжил: – Мне кажется, что у
проекта «Лотос» есть перспектива. Гриб-дождевик, случайно обнаруженный
специалистами вашей фирмы в Центральной Америке, и пыльца редчайших
высокогорных цветов, которые повезло найти в Гималаях, вероятно, произведут
переворот в биокосметике. Применение препаратов, изготовленных из них,
отодвинет порог старости – по крайней мере на лице.
Морщины останутся уделом старых фотографий, отреставрированных портретов… А вот твоя идея, лежащая в основе проекта «Нептун»,
любопытна, но преждевременна. Бесспорно, молодость можно продлить, прибегнув к
скрытым богатствам подводного мира. Ты прав, глубоко на дне произрастает немало
целебных растений. Кое-какие из них способны в разы продлить жизнь клеток,
отодвинуть срок их старения. И все же советую забыть об этом направлении
исследований: выйдет пустая трата средств. Их просто не хватит, чтобы до тех
глубин опуститься… Такого же мнения я придерживаюсь и о разработках по проекту
«Вирус», которыми занимается группа Мерлин. Есть силы, которые не стоит трогать
раньше положенного времени, иначе их не удастся обуздать. Мир, скрытый за гребнем
неизвестности, мистичен, как необъятный космос. Кто только в его недрах не
обитает. Теперь понятно, почему я призываю тебя взвешивать свои решения? –
отворачиваясь от каминного жара, обратился медиум к гостю.
У того, пока он слушал Ирландца, чуть
не отнялись ноги. На лбу проступили капли мерзкого холодного пота и заскользили
по носу. Прорицатель выкладывал засекреченную информацию, к которой не имели
доступа даже ведущие сотрудники фирмы.
Уловив смятение гостя, Ирландец его
успокоил: ни предавать огласке планы, ни торговать наработками фирмы «Дженерал
лайф» он не собирается. У него иное призвание в этом мире – не допустить его
гибели. Быть посредником, поддерживать контакт между этим и тем, приютившим до
поры до времени тайны природы, незнакомым миром. К тому же, признался он, ему и
самому пока не открылось многое из того, что касается ближайших возможностей
продления юности жизни. Диалог с потусторонностью происходит не каждый день –
для следующей встречи с ней нужно выждать благоприятный астральный момент.
Когда момент наступит, пообещал Ирландец, он сам даст о себе знать.
– Мне бы хотелось уточнить одно, –
приглушив беспокойство, спросил Гольденмеер-младший. – Что вам известно о
судьбе книг, запрятанных в Кремле Софьей Палеолог?
– Не успел показать тебе палец,
хватаешь сразу всю руку! Прыткий какой. Говорю же:
многое в этой туманной истории от меня еще сокрыто. Жди. Найду нужным – сообщу… Так и передай, пока еще не поздно, своему отцу…
– Но раз эти книги существуют,
значит, с них снято табу неизвестности!
– Возможно, но не для нас. Не для
нашего ответвления жизни. А вдруг таящиеся в них рецепты вечной юности
несовместимы с нашей генетикой? В этом случае они надежно неизвестностью
заколдованы. Но как и зачем манускрипты попали к нам – вот в чем загадка… Ну все, пора отдыхать. Я встаю рано. Завтра с восходом
зари должен распуститься один редкий местный цветок. Настой из него,
изготовленный по особому рецепту, – лучшее средство от склероза сосудов. А
чтобы оно набрало нужную силу, сбор важно произвести до появления первого луча
солнца, причем именно завтра… Отправляйся спать в
соседнюю комнату. Кровать там тебе уже приготовлена… Да
не забудь включить фумигатор. Комары в здешних местах злые. Правда, меня не донимают. Спокойной ночи, – закончил разговор, пригашая
раскаленные угли в камине, рыжеволосый Ирландец.
Заснуть Ирвин долго не мог,
ворочался на жесткой деревянной постели. Из головы не шла беседа с
прорицателем. Жаль было расстаться со своим детищем, проектом «Нептун», к
которому отец, кстати, тоже относился с прохладцей,
находя его коммерчески неоправданным. «Видимо, оба они правы и я просто пленник
собственной идеи. Но ведь идею Мерлин отец считает не только оригинальной, но
вполне созревшей. Замысел вывести стимуляторы, замедляющие старение клеток,
способствующие их выносливости и обновлению, витает в воздухе давно. И Мерлин
удалось найти для его воплощения необычное решение. Почему ополчился против
него проницательный медиум? Отчего он темнит по поводу
загадочной библиотеки? Может, в манускриптах как раз и содержатся ответы на
вопросы, над которыми не первый год бьется Мерлин?»
Выпотрошенный встречей, издерганный
размышлениями, Ирвин заснул не без труда и пробудился с теми же неотступными,
назойливыми, вцепившимися в рассудок сомнениями.
Ирвин машинально бросил взгляд на
ручные часы: спал он недолго, за окном еще было сумрачно и серовато. Туман
застилал озерную гладь.
Присутствия хозяина в доме не
ощущалось. Ирвин заглянул в гостиную. На каминной полке стоял одинокий стакан с
парным молоком, рядом на блюдце – кусок недавно поджаренного, запахом своим
будоражащего ноздри хлеба. Проглотив легкий завтрак, гость, преодолевая
отвращение к утренней сырости, покинул жилище прорицателя и отправился в
поселок в надежде перехватить там попутную машину.
Промочив в утренней росе ноги,
прозябнув, то и дело уклоняясь от мокрых, мечтающих
хлестнуть по лицу тяжелых еловых лап и отмахиваясь от наседавших полчищ
комаров, Ирвин с большим облегчением вышел на окраину поселка. В центре,
неподалеку от маленькой местной гостиницы, готовился к отправке небольшой
старенький грузовичок.
Водитель, пожилой, не отошедший еще
ото сна худощавый мужчина с оспинками на лице, окинув небрежным, слегка
подозрительным взором появившегося со стороны дома медиума продрогшего до
костей Ирвина, сочувственно кивая, согласился его подвезти.
Грузовичок, заурчав, медленно, с
большой неохотой, словно намекая на то, что давно отработал свое, тронулся.
Постепенно водитель разговорился. Он
поведал, что про Ирландца в округе разное талдычат, да
не всему стоит верить. Лично он доверяет только словам своей покойной бабушки.
Она с детства знала отшельника-колдуна, в молодости была в него влюблена и,
постарев, не забывала. Всегда отзывалась о нем тепло…
– Сколько ему лет, никто не
припомнит, – продолжал после короткой паузы водитель, – как никто не может
сказать, когда он появился в этих озерных краях. Поговаривают, что с первой
волной переселенцев, а может, надолго их опередив. Кто знает? Поколения жителей
поселка сменяются, а рыжеволосый медиум остается таким же, человеком без
возраста, словно живет вне времени. Такое вот загадочное явление природы… –
Задумавшись, рассказчик приумолк, однако вскоре вышел из оцепенения. – Никто из
местных жителей, кому доводилось воочию зреть Ирландца – а иногда его годами не
видят, – не может точно сказать, какого цвета у него глаза. Только моя бабушка
находила, что они редчайшего, почти как у меня в отрочестве,
изумрудно-василькового оттенка…
Приведя этим заключением
Гольденмеера-младшего, тщетно старавшегося вспомнить цвет непроницаемых глаз
медиума, в полное смятение, водитель помятого временем, как и сам он,
грузовичка мигнул выцветшими голубыми глазами и притормозил около частного
аэродрома.
ВЫНУЖДЕННЫЙ ШАГ
Своими впечатлениями о встрече с
медиумом, долголетию которого могли бы позавидовать, даже сложив свои года,
несколько патриархов, Ирвин поделился с отцом по телефону.
Яхта стояла на якоре у Александрии.
День перевалил за половину. Мистер Оскар был бодр, в приподнятом настроении.
Минувшей ночью удалось обойтись без снотворного. Незваные визитеры не наведывались. Приобретенный предусмотрительным
мультимиллионером еще в Ларнаке на предмет опознания призраков сиамский кот не
фыркал и не шипел, не дыбил короткую гладкую шерсть, не опалял красным
дьявольским взором спальню-каюту, а продрых, сладко вздыхая, словно витая в
мечтах, до утра на узорчатом персидском ковре у подножия кровати.
Разгуливая по палубе «Венеры», мистер
Оскар излагал сыну свои соображения:
– Не думай, что у меня от общения с
призраками крыша сдвинулась или что я одержим секретом книг, как твоя мачеха,
которая теперь только и живет загадкой шарлатана Казановы. Но я все больше
убеждаюсь, что манускрипты царевны Софьи – не миф. Их нужно искать… Прав Ирландец,
мероприятие это непредсказуемое и опасное. Однако мы не можем следовать его
совету. Неизвестно, когда наступит благоприятный астральный момент и соизволит
ли он сообщить нам об этом. Ему, живущему вне времени, спешить некуда.
Конкуренты на пятки не наступают… Не исключено, что в чем-то он просто темнит. Пока Ирландец и подобные ему два-три прорицателя –
уникумы. Но что если закодированные в книгах Софьи секреты дают ключ, который
отпирает двери неизвестности под названием «вечная юность»? Найди мы книги, и
доступ к ней получат десятки и сотни других людей, совсем того недостойных. То
есть мы покушаемся на исключительность прорицателей, а Ирландцу это не по
нраву. – Мистер Оскар со вздохом обозрел бескрайние лазурные воды. – К тому же
медиум неоднозначно дал тебе понять, что все мы – заложники неизвестности.
Почему не предположить, что она проводит один из своих экспериментов? Нам
только кажется, что это мы экспериментируем, на самом деле мы – лишь
средство. Если это так, необходимо принять брошенный вызов… Меня, честно
говоря, тревожит другое: услужливый призрак алчного до жизни Казановы историю
таинственных книг мог преподнести не нам одним. Около Венеции немало
состоятельных людей бродит на яхтах. Более того, кто знает, какие еще призраки
владеют этой информацией и с кем они успели ею поделиться? Помнишь, мистер
Мартин поминал Гришку-распутника, злого гения
последней правившей в России царской семьи. По части коварства и связей с
нечистой силой ловелас Казанова и в подметки Распутину не годился. Хотелось бы
знать, кому теперь «прислуживает» его призрак?.. Одним словом,
не успеем глазом моргнуть, как разоримся. Кому, скажи, будут нужны биокремы,
если откроются тайны вечной юности? Все наши инвестиции в один миг прахом пойдут…
– Но…
– Нет, сынок, я не подпал под власть
старческих фантазий. Отбрось скепсис и оглянись: вокруг беспощадная реальность.
Недолго и за бортом оказаться, – нажимал на приумолкшего Ирвина отец.
Из его дальнейших инструкций
вытекало, что направление «Нептун» следует свернуть, за счет его ресурсов
ускорить выпуск продукции, тестируемой в лабораториях по проекту «Лотос».
Ирвину надлежит непосредственно возглавить проект «Вирус». Ричарду о каждом
своем шаге в Москве незамедлительно докладывать Гольденмееру-старшему.
Сам он также намеревался включиться в
поиски, но по иной линии: выйти на специалистов по древней истории и выяснить,
не затаились ли где-то дубликаты – или даже первоисточник – загадочного
манускрипта Софьи Палеолог.
Ричард, шеф отдела безопасности
«Дженерал лайф», рослый мужчина лет пятидесяти, о византийской царевне Софье слыхом не слыхивал. Он прогуливался, разглядывая витрины
магазинов, по Охотному Ряду. До встречи, назначенной по электронной почте,
оставалось не более получаса.
Взгляд Ричарда невольно падал на
витрины с косметикой и, будто наткнувшись на нечто отвратительное, тут же
скользил дальше, хотя на своем веку Ричард повидал немало, особенно в годы
службы спецагентом на Ближнем Востоке. Ему мерещилось, что при виде здешних
косметических новинок даже кожа его новых туфель на упругой подошве скрипит и
морщится от боли.
С этой невысказанной болью он
добрался, сверяя свой маршрут с приобретенным в гостинице «Интернационал»
путеводителем, до ресторана «Славянский базар». У его входа в условленный час,
переминаясь с ноги на ногу, американца поджидал соответствующий полученному по
интернету описанию худой высокий парень с залысинами, в темных, скрывающих
глаза очках. Он назвался Владиславом и, подбирая английские слова, предложил
Ричарду проследовать за ним.
Миновав несколько подворотен и глухих
дворов, они очутились в подъезде четырехэтажного, старой московской постройки
дома и поднялись по широкой лестнице на второй этаж, по обе стороны которого
располагались входные сейфовые двери. Владислав позвонил в одну из них, ответил
что-то по переговорному устройству. Наконец раздался лязг открываемых замков.
Ричард попал в забитую по стенам до
высокого потолка книжными полками прихожую. Хозяином квартиры оказался
щупленький старичок с короткой козлиной бородкой по имени Евгений Петрович.
Расшаркиваясь перед гостем, он пригласил его пройти в комнату, тоже
заставленную стеллажами. Пока Владислав готовил для гостя кофе, старичок
поднялся по приставной лестнице, достал откуда-то сверху три увесистых тома и
разложил перед посетителем на небольшом столике.
Книги, сразу же отметил про себя
Ричард, действительно были старинные, но прекрасно сохранившиеся. Неизвестно,
входили ли они в состав Либереи, но, бесспорно, представляли коллекционную
ценность. Одна из них – греческий кодекс с сочинениями Платона, другая –
Софокла. Ричард взял в руки третью: на латыни, с гравюрами на мифологические
сюжеты, она принадлежала автору, имя которого ничего ему не говорило. Да, этими
шедеврами интерес шефа не удовлетворишь…
– У моего давнего приятеля есть еще несколько
книг, которых предположительно касались руки великой княгини Софьи. Однако
утверждать не могу. Кроме того, они в ужасном состоянии и требуют основательной
реставрации: некоторые страницы отсутствуют, другие не пощадила плесень
времени, погрызли мыши. – Книгопродавец бросил вопросительный взгляд на
Владислава: успевает ли тот переводить? – Я бы не советовал вам их приобретать.
В моей картотеке числятся заслуживающие внимания специалиста с тонким вкусом
редчайшие, просто уникальнейшие антикварные книги, – продолжал щебетать
услужливый старичок, от которого не ускользнуло разочарование на лице
посетителя.
– Я бы не отказался взглянуть на то,
что перепало вашему приятелю из византийской библиотеки, – перебил Ричард,
оставив в стороне приличия.
– Эти книги ему достались с
преогромными трудностями. Боюсь, он с ними так просто не расстанется, – юлил
любезный старичок.
– И все же я не прочь с ним
встретиться.
Попрощавшись, Ричард покинул
книгохранилище за сейфовой дверью. Часом позже, добравшись на такси до
небольшого полуподвального ресторанчика на Таганке, он беседовал с владельцем
служебных записок, назвавшимся Павлом. Ричард отметил, что они чем-то похожи:
Павел был пониже ростом, но такой же плотный и примерно того же возраста, без
особых примет, с невыразительным скуластым лицом и тяжеловатым подбородком.
Одет несколько лучше, чем большинство москвичей, и по-английски говорит не
столь скованно, как Владислав. Есть в нем что-то настораживающее и
располагающее одновременно.
Приступая к закуске, осетрине горячего
копчения с хреном, Павел неторопливо заговорил:
– Мне неинтересно знать, на кого ты
работаешь и зачем твоим хозяевам понадобились византийские книги. Отнесемся к
вопросу профессионально. Я, как и ты, в отставке и тоже вынужден работать.
Пенсии на холостяцкую жизнь не хватает, но государственными тайнами торговать
не собираюсь… Откликнулся на ваш запрос, потому что
дело, которое привело тебя сюда, давно закрыто и списано в архив. – Он
многозначительно усмехнулся. – Это я вел дознание по делу о загадочном
исчезновении лица, занимавшегося поисками тайников великой княгини Софьи. Не
думай, служебные записки Алексея Андреевича не выдуманы – такое не высосешь из
пальца. Проверить несложно, достаточно пройтись по описанным в них подземным
маршрутам. Не знаю, правда, довелось ли автору записок добраться до тайника с
книгами перед тем, как он бесследно пропал. И хочу предложить: коль ты уж
прибыл сюда, давай продолжим поиски. Для начала осмотрим место предполагаемого
тайника. Вдруг окажется, что он не вскрыт?! Но мое участие должно быть оплачено
даже в случае неудачи. Впустую, сам понимаешь, я и пальцем не собираюсь
шевелить. Мне приходилось заниматься диггерством, так что проведу тебя в лучшем
виде. Ну как, принимаешь условия? – подливая водки американцу, осведомился
Павел.
– Мне нужны только книги,
интересующие моего патрона, – сделав глоток, не спеша ответил Ричард.
– Возможно, их и в помине не было.
Но, если ты собираешься приобрести их у лиц, с которыми недавно встретился и
намереваешься увидеться завтра, я мешать не буду. Не вижу смысла. Так или
иначе, ты вернешься ко мне. И цена нашей сделки уже будет иной…
– Сделку я готов заключить хоть
сейчас. Но не вижу пока ее предмета, – гнул свою линию Ричард.
– Чтобы выяснить, существуют ли
книги, нужно добраться до схрона, и я один знаю, куда ведут запутанные следы.
Во всяком случае, где они обрываются. Эта информация никому не доступна.
Значит, уже представляет ценность. Тайник разыскивали, рискуя и прощаясь с
жизнью. Ты же, прилетев в Москву на парочку дней, налегке, хочешь задаром
заполучить ценные сведения. Не выйдет. Без задатка и шага не сделаю. – И Павел
вывел ручкой на салфетке круглую сумму.
– Что ж, я тебя понимаю. Но и ты меня
пойми: мне нужен зримый, ощутимый результат. А поскольку плачу не я, требуется
получить добро от моего хозяина. – Ричард, отпив еще глоток и лаская глазами крепенькие белые грибы при бараньей ножке, сделал
вид, что не замечает скомканную в руке Павла салфетку.
Тем временем в нью-йоркской
штаб-квартире фирмы Ирвин просматривал электронную почту. Среди деловой
переписки он вновь натолкнулся на игривое послание: «Для книголюба у вас
черствое сердце. К тому же вы проявили несообразительность. Возможно, я слегка
взбалмошна, но мне больше всего нравятся цветы карликовой подводной сакуры, распускающиеся
в лунные ночи на морском дне среди черных кораллов. У них бесподобный запах.
Конечно, нечуткость заслуживает наказания, однако я дарую вам редкий шанс
исправиться. Нет, я не требую от вас дивных подводных цветов. И не набиваюсь на
встречу. Предпочитаю электронную связь…»
В ПОГОНЕ ЗА УСПЕХОМ
Согласие шефа, который, покинув
яхту, отправился в Иерусалим, пришло к Ричарду через день. Пока Ричард ждал,
Ирвин, совершив воздушный перелет из Нью-Йорка в Северный Техас, вступал в
подземную лабораторию «Дженерал лайф».
Выведенный здесь несколько лет назад
необычный «вирус молодости» подавал, словно вундеркинд, большие надежды.
Оставалось проверить его на устойчивость и – главное – выяснить, каковы
противопоказания при приеме препарата с «вирусом». Над этим последний год
упорно билась группа, возглавляемая тридцатипятилетней, незамужней, близорукой,
плоскогрудой и вечно занятой своими мыслями Мерлин.
Ирвин не видел коллегу почти полгода.
На сей раз он ее прямо-таки не узнал. Но не оттого, что нашел слишком
встревоженной или необычайно окрыленной. Его поразили резкие перемены во
внешности Мерлин. Она перестала носить очки, заметно округлилась в груди и
бедрах – словом, стала настолько женственно-притягательной, что
Гольденмееру-младшему не удалось скрыть изумления.
– Прошу не разглядывать меня. Я,
знаете ли, тем, что со мной происходит в последние месяцы, обеспокоена, ведь
«вирус» пока не до конца изучен. Он капризен, как избалованный ребенок, его
поведение непредсказуемо. И это вам не какой-нибудь экстракт черной икры,
идущий на нужды биокосметики, его не так-то просто проверить: на подопытных
крысах, кроликах и обезьянах испытания не проведешь… Заметьте,
на себе я его не испытывала, мне бы такая дикость никогда в голову не пришла.
Так как же он проник в мою кровь? Работаю с ним в спецмаске и перчатках,
строжайше соблюдаю все правила личной безопасности…
«Может, у нее появился любовник», – с
легким сожалением подумал Ирвин, невольно продолжая разглядывать расцветшую в
Мерлин женщину.
– Как это вам только в голову могло
прийти! – воскликнула Мерлин, будто подслушав его мысли. – А я-то всегда ценила
вас за ум и вежливое обхождение… Будьте и сейчас благоразумны. Мне нужна
помощь, дельный совет, а не ваши масленые глазки! Получается, что я стала жертвой
той исследовательской работы, которая велась в первую очередь в ваших, мистер
Ирвин, интересах… Не скрою, я подсознательно понимала, что они совпадают и с
моими желаниями. Вы не представляете, какая это мука для женщины – смириться с
тем, что она синий чулок. Да, я мечтала стать обворожительной, исправить
несправедливые промашки природы. Но все произошло без моей на то воли – я
превратилась в подопытного кролика. Понятно вам, наконец? Кто знает, какие
напасти поджидают меня после этого чуда, чем оно обернется для меня?!
– Извините, Мерлин, но вы
преувеличиваете. Быть может, переутомились? – Ирвину показалось очень важным
успокоить встревоженную женщину. – Не стоит так горячиться. Отрицательные
эмоции здесь неуместны, они искажают реальную картину. Посмотрим на ситуацию с
другой стороны и попробуем извлечь из нее пользу. – Ирвин не заметил, как
разгорячился и сам.
– Спасибо за участие! Вам-то легко
говорить, а вот мне… Вы только вообразите! Я места себе не нахожу.
– Не вижу оснований для тревоги.
Напротив. И готов, если вы мне не откажете, предложить вам свою руку и сердце,
– неожиданно для себя самого выпалил Гольденмеер-сын.
– Я… я подумаю… Да,
чуть совсем не забыла: около часа назад з-звонил ваш отец, – споткнувшись на
полуслове, выдохнула Мерлин, ошарашенная сделанным ей немыслимым предложением.
Ирвин включил сотовый, чтобы
связаться с отцом. Автоответчик просил оставить сообщение.
Гольденмеер-старший в это время
беседовал с настоятелем небольшого монастыря, укрывшегося в окрестностях
Иерусалима. Его массивные ворота открыло письмо, которым мультимиллионер
заручился, посетив американское консульство.
Преклонных лет, седой как лунь, но
стройный, не согбенный временем настоятель принимал гостя в библиотечной
сокровищнице монастыря. Из его слов следовало, что он лишь однажды столкнулся с
упоминанием о манускрипте, содержащем рецепт вечной молодости. В хрониках
начала пятого века рассказывалось, что в неком сакральном древнееврейском
тексте, написанном в совсем уж незапамятные времена, обнаружилась запись о том,
как при попытке расшифровать некую таинственную рукопись вспыхнул,
самовоспламенившись, весьма сведущий в магии волхв. Сгорела и рукопись.
– Боюсь, что интересующая вас тайна
задернута плотным покровом времени. Оно безвозвратно поглотило ее. Мудрое
прошлое лишь изредка приподнимает забрало над своим лицом. Оно сторонится,
чурается настоящего. Ему претят его суета, сумасбродство, опьянение
сомнительными соблазнами грядущего… – Больше настоятель ничего к сказанному не
добавил.
Глава фирмы откланялся. Это был уже
третий визит Гольденмеера-старшего к ученым, которые могли бы пролить свет на
загадку Либереи. Предстояло посетить еще нескольких. Но встречам не суждено
было состояться. От корабельного врача «Венеры» поступило тревожное сообщение.
– У миссис Элен, – торопливо говорила
по телефону эта обычно спокойная милая женщина, – случилось внезапное
расстройство психики. Второй день она ведет себя словно маленькая девочка.
Распевает забавные детские песенки. Весела,
жизнерадостна и общительна, как дитя, но и капризничает, словно ребенок,
которому отказывают в незамысловатых детских забавах. Случай необычный, на
помощь психиатров рассчитывать нельзя, – и подвела черту: – Я в полной
растерянности.
Перепуганный мистер Оскар спешно
прервал иерусалимский вояж и отбыл в Александрию.
Вслед ему один за другим на окраинах
Иерусалима прозвучали два взрыва. Они как бы подтверждали недомолвленные
настоятелем слова: «Настоящее не научилось еще ценить жизнь, зато хорошо умеет
ее укорачивать. Проводит дни свои в безумных, разрушительных страстях. Стоит ли
печалиться о сгинувших тайнах вечной юности? К чему продлевать молодость, если
жизнь не дорожит и тем, что имеет?..»
В Москве тем временем закончилась
подготовка к штурму кремлевских подземелий.
Прихватив противогазы, вооружившись
шахтерскими фонарями, саперными лопатками и ломиками, Павел и Ричард брели по
канализационному коллектору, этому сточному лабиринту, то и дело
сверяясь с записками предшественника. Приходилось часто петлять, обходить
завалы, мощные, словно тюремные решетки, заграждения, свежезамурованные проемы.
Записки помогли новоявленным диггерам справиться со многими ловушками – ямами,
каменными мешками, сыпучими бездонными колодцами, полами-перевертышами.
Отдельные участки изнурительного пути книгоискатели, подавляя страх,
преодолевали ползком. Изредка попадались вылизанные временем добела, скрюченные
смертью скелеты.
Три часа проплутав
по подземному кладбищу, Павел и Ричард выбрались к месту, обозначенному в
записках как вход в погребенный временем город. Кладоискатели уперлись в один
из тупиков подземного лабиринта и начали осторожно прощупывать выложенные из
красного отсыревшего кирпича толстые стены, скользя по ним лучами фонариков.
Американец первым заметил, что невысоко над головой свисает ржавая цепь, за
которую так и хочется дернуть в надежде открыть
потайную дверь. От опрометчивого поступка Ричарда уберег предостерегающий крик
Павла.
Ключом к входу оказалась едва
сочившаяся у подножия одной из стен вода. Осторожно, раскачивая ломиком по набухшим
швам кладки кирпичи, Павел расширил ее руслице. К работе подключился и Ричард,
но лишь через час им удалось проделать в метровой толще стены углубление,
позволившее проникнуть в старый город. По утверждению Алексея Андреевича,
автора записок, именно он держал на своих ослабших, расплющенных временем
плечах невероятный массив Красной площади.
Мертвый подземный город, плохо
различимый в прыгающих лучах света, встретил пришельцев угрюмо, сурово. И
настороженно. Обоим сразу же почудилось, что на погосте
преданного забвению города они не одни. За белокаменными стенами домов
ощущалось чье-то присутствие. Но чье? Полчищ срывающихся со сводов летучих мышей и копошащихся под
ногами голодных крыс путешественники не увидели: город был совершенно чист. Его
мощеные улочки казались выметенными и вычищенными, нигде ни пылинки ушедших
столетий. Кое-где улочки пересекали ручейки, берущие начало в бьющих невысокими
фонтанчиками подземных источниках. Ручейки стекались в выложенную по берегам
булыжником речушку, над которой возвышались арки сохранившихся и тоже как будто
ухоженных каменных и деревянных мостов.
Павел и Ричард брели по мощеному
берегу вдоль речушки и вертели по сторонам головами. И вдруг оба едва не обомлели от страха: заглушая учащенное биение их сердец, улочку
наполнил стук многочисленных конских копыт. Он становился все ближе, и мимо
книгоискателей с грохотом и свистом пронеслись тени всадников, свернувших в
ворота какого-то большого дома, где сразу же раздался радостный лай собак и
захлопали ставни. Шум стих.
– Страсти
какие, – прошептал Павел Ричарду, сжимающему мертвой хваткой ломик. – Понятно,
при раскопках старый город слегка очистили. С тех пор прошло не так уж много
времени. Однако в записках нет ни единого упоминания о скачущих во весь опор
тенях, хлопающих ставнях, лае, цокоте копыт и других шумах и звуках. Не думаю,
что спящий в подземелье город стал прибежищем для бомжей. В него, как ты сам
убедился, не только живому, но и мертвому непросто попасть.
Американец беззвучно кивнул.
Обогнув строение, во дворе которого
только что скрылись тени всадников, они вышли на городскую площадь. В центре ее
стояла почти по пояс вросшая в землю церковка.
Появление пришельцев она отметила
холодящим кровь ударом медного колокола. Вслед за его протяжным звоном по
подземелью, словно эхом отзываясь, поплыл скрипучий, рассохшийся от времени
гневный голос:
– Доколе же колобродить будете… Никакого покоя от вас, извергов-кладоискателей, нет!
Сколько можно шляться тут, по усопшим местам, тревожа души их обитателей… Егда
уйметесь, супостаты, перестанете на себя беды
накликивать? Прочь отсюда, пока воровские ваши кости целы. Иначе опричников
моих напущу! – выговаривал, постукивая по перильцам колокольни жезлом, неведомо
откуда появившийся на ней полусогнутый, бородатый старик в черном одеянии до
пят.
Глаза его пугали безумным, страшным
блеском, длинные нечесаные седые пряди растрепались,
богато отделанный жезл дрожал в высохших властных, унизанных перстнями с
крупными самоцветами руках.
– Простите, ваше царское величество,
мы не желали причинить вам беспокойство. Откуда нам было знать, что вы доселе
хозяйничаете по ночам в подземельях Кремля… то есть я
хотел сказать – продолжаете царствовать на московском троне, – пав на колено
перед призраком Ивана Грозного, зачастил Павел.
– Верю, смерд. Сие
никому, кроме меня да опричников моих, неведомо. Однако незнание вас нисколько
не оправдывает. Помыслы у вас – воровские, темные, – тем же надменным, не
терпящим пререканий голосом скрипел призрак.
– Они у нас сугубо невинные,
ознакомительные. Поговаривают, что супруга вашего деда, Софья Палеологиня,
знавала секреты вечной молодости. Хотелось бы проверить, насколько достоверны
эти слухи…
Но Павел не успел изложить до конца
свои соображения. Грозный царь так и вспыхнул:
– Да про наш род вечно плетут разные
небылицы! Всё – ложь смердящая! Деспину Софью аз не упомню: она, почитай, за
тридцать лет до моего рождения померла. Нравилось
бабке с ядами возиться, дабы не состариться. Почитала их паче мертвой и живой
воды. Переборщила, видать, или перепутала – вот и
отошла безвременно в мир иной. Никто ея со злым умыслом не травил. Меня же
истинно лишили вороги живота моего – дали мышьяку испити. Вот и приходится ныне
в нощи кромешной бдеть в кремлевских подземельях. Не царское дело – служить
призраком, сторожить византийские секреты. Хуже наказания не придумаешь…
– И сколько же ему еще длиться? Не
кончится ли оно, если тайна книг выйдет на свет? – попытался вставить Павел.
– Не перебивай, ублюдок собачий, егда
аз реку. Сам ведаю, холоп, стать ли тайному явью.
– Но я же, ваше царское величество,
лучшего вам желаю. Побуждения мои искренни – чище ключевой воды. Стремлюсь
воздать вам должное за заслуги ваши перед отечеством, которые династия
Романовых по миру пустила. А ежели секреты великой
княгини Софьи – миф и вы напрасно, оберегая их, страдаете? Или же толку от них,
как от козла молока, ибо обратились давно в труху? Почему бы на них тогда не
взглянуть, не сдернуть покров с небылицы? Но коли секреты действительно
существуют, вы вновь воссияете во славе, – увещевал Павел, стоя на коленях,
царствующий в мертвом городе призрак.
Почесав в косматой бороде
указательным перстом с длинным ногтем – заманчиво блеснул перстень с крупным
рубином, – привидение Ивана Грозного плавно спорхнуло с колокольни. И,
произнеся:
– Будь по твоему,
смерд, но, аще почую подвох, прикажу сей же час на дыбу! – прикоснулось жезлом
к незаметному углублению в каменной стене церкви.
Под ногами ошеломленных пришельцев,
заскрежетав, раздвинулись каменные плиты. Ричард и Павел беспомощно рухнули
вниз, в потайной склеп – крошечную мрачную и душную
каморку.
Здесь было совершенно пусто, лишь к
стене прислонился иссохший скелет в полусгнившем черном
стихаре. На запавшей груди его поблескивал орнаментом драгоценных камней
поразительно красивый византийский крест.
Невольно любуясь им, оставшийся
наверху призрак Ивана Грозного раздраженно обронил:
– Неужто зрят сие
мои очи? То отец Епифаний, бабкин исповедник! Я-то помню его в зело преклонных
летах. Так вот где погибель его настигла.
Под пристальным взором продолжающего
браниться призрака книгоискатели, стараясь не задеть ненароком
скелет, приблизились к выдолбленным в каменных стенах тайника глубоким нишам.
Увы, ниши были пусты. В них не оказалось даже той самой пыли веков, что терпеливо
год за годом наслаивает исторические пласты.
– Бабка, я мню, опять перехитрила мя.
Доколе же мне маяться, сторожа неизвестно куда
перепрятанный клад?! Будь ты проклята, византийка! И вы,
мучители-кладоискатели, вместе с нею!.. – Тут призрак Ивана Грозного ударил
посохом по одному из выступов на стене церкви, отчего каменные плиты над
головой Ричарда и Павла, заскрипев, начали неуклонно смыкаться. В сужающуюся
щель под злобный раскат смеха до пленников донеслось: – Вот и поделом вам, псы
ворючие, неча на царское имущество посягать! Поступайте отныне в распоряжение
нарушившего и присвоившего тайну исповеди отца Епифания! И ведайте: призракам
доверять нельзя, а вам, живым, – тем паче!
Ричард и Павел,
потрясенные коварством царствующего в кремлевском подземелье привидения,
оказались запертыми в каменном, почти лишенном воздуха мешке наедине со
скелетом в полуистлевшем стихаре. Его присутствие недвусмысленно намекало на то, что всем, кто
позарится на содержимое тайников Софьи Палеолог,
уготована печальная участь…
ПО ОСТЫВШИМ СЛЕДАМ
Прибывшему на яхту мистеру
Оскару радостно бросилась на шею жена. Повиснув на нем
и болтая ногами, словно угловатый ребенок, Элен, путая слова и захлебываясь от
восторга, торопливо выспрашивала, какие новые куклы
привез в подарок своей любимой крошечке дорогой папочка? Не получив от
опешившего супруга вразумительного ответа, она вдруг по-детски разрыдалась. На
помощь растерянному мультимиллионеру поспешила с мороженым в руках мисс
Маргарет, корабельный врач. Через несколько минут Элен уже играла с ней на
палубе «Венеры» в салочки.
Гольденмеер-старший в подавленном
настроении спустился в каюту жены. Здесь царил присущий проказливым детям
беспорядок. В глаза почему-то бросилось зеркало: оно за время отсутствия
мистера Оскара разбилось, из центра в разные стороны разбегались морщинками
мелкие трещинки. Зеркало, казалось, затягивало, опутывало взгляд, словно паук
свою жертву.
Он с невероятным трудом переборол
искушение нырнуть глазами внутрь звездчатого черного
отверстия. Ему казалось: загляни туда – и разом откроется тайна византийских
книг, схороненных Софьей Палеолог.
В сознании мультимиллионера молнией
сверкнуло: «Вероятно, Элен побывала там – и вернулась с рассудком маленькой
девочки. Но кто подтолкнул ее сделать этот шаг? Скорее всего,
один из призраков. Соблазнитель Казанова или кто-то из тех, что недавно с
укоризной на меня взирали. Но в чем причина? Попытка отомстить? Знак того, что
я ступил на ложный путь? Да какая разница!.. Боже, что будет с
впавшей в детство Элен?!»
Мистер Оскар знал, что соваться в зазеркалье – даже с надежным, опытным проводником
– крайне опасно для психики. «Быть может, мне захотели исподволь показать, что
Элен, как и все прочие людишки, не доросла умом до
секретов, оберегаемых византийскими книгами? Претензий и амбиций у человечества
много, а ум скудноват… Дико, нелепо, но Элен уже не грозит старость. Однако
какой горькой ценой досталось освобождение от нее», – подвел траурную черту
Гольденмеер-старший, и ему почудился какой-то
символический порядок в мистической паутине трещинок, застилавшей злополучное
зеркало…
Злоключения шли рука об руку и с московскими книгоискателями.
– Еще несколько часов, и мы
задохнемся в этой каменной западне. Надо искать выход, пока не сели фонарики.
Удалось же выбраться из адской ловушки автору служебных записок. Склеп под
церковью значится в них как место хранения книг, но книг мы не нашли. Выходит,
Алексей Андреевич побывал здесь, – убеждал Павел американца.
Обливаясь потом, они безуспешно
обшаривали стены и пол склепа, добрались даже до высокого потолка. Пробовали
долбить ломиками упрямые стены, которые, огрызаясь
мелкими осколками, не желали уступить ударам и дать доступ свежему воздуху.
Мысль о неизбежной смертельной развязке повергла русского и американца в апатию.
Как вдруг…
– О да, я вельми ненавидела ея! Меня,
а не чюжестранку великий князь Иоанн должен был взять в жены. Византийка сия
была неприятна нам. Насмехалась над нами, считая нас, княжон, круглыми невеждами,
не державшими в руках ничего, кроме зерцала, презирала за отсутствие увлечений,
помимо сердечных… – Этой тирадой разразился призрак стройной девушки, одетой в
дорогие меха, лицо которой было скрыто маской, усыпанной драгоценными
каменьями.
Видимые из-под маски ланиты боярышни
отсвечивали странным свинцово-ртутным оттенком, так что поначалу узники тайника
приняли было ее за посланницу смерти.
Зловещая незнакомка продолжала:
– Но нет, не была я причастна к ея
погибели от яда. То знатная родня моя обрекла высокомерную Софью на смерть. Да
и сама я суть невинная жертва яда, а вернее, неистребимого желания стать краше
лицом. Не скрою, начитанная чюжеземка велела нам осторожну быти, поелику свинец
да ртуть, из коих составлены белилы, и мышьяк, идущий на
изготовление румян, губительны. Но мы не верили ей… Жестоко
за то я поплатилась: и ныне и присно все родовитые женихи отворачиваются
от меня, несчастной. Личина не помогает, шарахаются в
разные стороны, как от прокаженной…
Слегка взбодрившись и повеселев,
Павел на игривой ноте обратился к княжне-призраку:
– Мы совершенно не симпатизируем
великой княгине Софье. Напротив, собираем против нее улики. Говорят, что книги
ее – колдовские. Не ртуть, а наговор, сделанный по этим книгам, оставил
отпечаток на вашем, княжна, прекрасном лице, – лукавил Павел. – Колдунья должна
понести заслуженное наказание…
– Золотые твои слова, ясный сокол! –
с энтузиазмом отвечала красавица.
– К сожалению, книг, то есть
доказательств преступного умысла Софьи, мы здесь не обнаружили.
Не могли бы вы, княжна, нам помочь?
– Прав ты, незнакомец. Книжицы ея как есть колдовские, смотреть страшно. Увы, о них
я ничего не ведаю.
– Тогда не поможете ли нам выбраться
отсюда, чтобы продолжить сбор улик против злодейки?
– К чему мне сие?
Отмщение ртуть с лица не выведет, – печально заметила призрачная княжна.
– Видите ли, если мы отыщем книги
Софьи, мой иноземный приятель сумеет снять ртутный наговор, – пообещал Павел,
указывая на Ричарда.
– Ну коли
так, отвечу любезностию на ваше сочувствие к моей незаживающей боли…
Неведомо как нижняя часть стены с
нишами медленно, скрежеща несмазанными петлями, повернулась в сторону, открывая
проход в узкую шахту. Ее мрачные стены были выложены короткими просмоленными
бревнами, из которых кое-где торчали, словно ржавые копья, сгнившие рукоятки
факелов.
На пороге приоткрывшейся потайной
двери, будто оброненный в спешке, сиротливо лежал
потемневший лист бумаги, исписанный с двух сторон убористым женским почерком.
Американец подобрал находку.
Павел, шедший, пригнув голову,
впереди, обнаружил на глинистом полу довольно четкие
отпечатки мужских ботинок на узорчатой подошве. Следы выглядели так, словно за
хозяином ботинок, повергнув его в панику, кто-то гнался.
Следы оборвались у завала,
засыпавшего узкое горло шахты. Русский и американец, решив работать по очереди,
пустили в ход саперные лопатки.
– Нисколько не сомневаюсь, наследил
Алексей Андреевич. Похоже, он побывал здесь незадолго до того, как пропал без
вести. Получив дело о его исчезновении, я отработал несколько версий. Даже не
упустил возможность похищения Алексея Андреевича инопланетянами. Когда я его
разыскивал, с уст не сходили разговоры о неопознанных летающих объектах.
«Секретные материалы», – хмыкнул Павел и остановился перевести
дух. – Но вскоре я пришел к заключению, что византийские секреты, если
даже инопланетяне о них что-то прослышали, им ни к
чему. У них иная генетика. Да и какой смысл все беды сваливать на инопланетян,
когда своих проходимцев предостаточно?
– И какая же из версий вывела тебя в конце концов на верный след? – вгрызаясь в грунт
лопатой, поинтересовался взмокший от работы Ричард.
– В тот злополучный вечер, когда
автор записок сгинул, он познакомился в кафе на Старом Арбате с некой очень
красивой женщиной. К привлекательным женщинам, скажу я тебе, он был весьма
неравнодушен. Впрочем, как и я. Не думаю, что ты – исключение. Вот что мне удалось потом выяснить: он случайно заглянул в то маленькое
кафе в надежде подцепить какую-нибудь затерявшуюся в вечерней Москве
незнакомку. Замечу, что и женщину ни раньше, ни позже в кафе не примечали. Люди, видевшие ее в тот роковой вечер, описывали
ее позднее совершенно по-разному. Странно, конечно, но ведь и вся история
состоит из одних странностей. Опрошенные сходились только в одном: женщина была
необычно прекрасна, просто неземной красоты… Итак,
Алексей Андреевич затеял разговор, длившийся около часа, рассчитался за обоих,
и они вместе покинули заведение. Прошлись по Старому Арбату. Было холодно,
подмораживало – уже кончался октябрь. На Новом поймали машину. Таксист доставил
их в Сокольники, к дому, в котором проживал пропавший. Дальше его след
обрывается. Соседи не видели, как он вошел в подъезд, как и с кем поднялся в свою квартиру. Одна лишь подслеповатая
старушка утверждала, что из-под двери в квартиру автора записок сочилась музыка
– Алексей Андреевич любил по вечерам, отдыхая, играть на кларнете. Однако,
выйдя во двор прогуляться перед сном, рассказала старушка, света в окнах его
квартиры она не приметила. Возможно, окна были
зашторены или же сосед играл в темноте… А когда я осматривал квартиру,
никаких штор на окнах не оказалось. Следов ночного пребывания женщины тоже не
было. Все перерыл. Нашел только черновик известной тебе служебной записки. Он лежал на ночном столике у изголовья кровати рядышком с забытой
кем-то дешевой губной помадой, никак не вязавшейся с образом ночной незнакомки…
Алексея Андреевича хватились на следующее же утро, поскольку он занимался
работой, от исхода которой, как ты догадываешься, зависела судьба моего высокого
начальства. Я сутками не спал, разыскивая пропавшего.
С разрешения начальства даже получил доступ к одному чрезвычайно сильному
экстрасенсу, дабы выяснить, что мне искать: труп или загулявшего сердцееда?.. Отдыхай, теперь моя очередь долбить проход, –
берясь за рукоятку лопаты, заявил Павел.
– Я пока не устал. Ты лучше
рассказывай, – решительно отверг предложение американец.
– Ну что ж, будь по-твоему… Пришел с фотографией. Среди мертвых экстрасенс его не
нашел. Среди живых – тоже. Доверительно пожелал мне не слишком усердствовать в
поисках загадочной женщины и на дальнейшие вопросы отвечать отказался, добавив,
что в неведении мне проще жить будет. Разнос от начальства – дело, конечно,
нешуточное, но на фоне других надвигавшихся неприятностей – второстепенное… У
тебя рука слабеет. Давай, не упрямься, я тебя сменю. – Русский отстранил
Ричарда от завала.
При очередной передышке он продолжил:
– Раздумывая над советом экстрасенса,
я пришел к следующим выводам: во-первых, таинственная незнакомка наверняка подослана каким-нибудь крупным партийным боссом,
который прознал про раскопки и решил заполучить книги, а значит, расследование
следует вести втайне от сослуживцев. И во-вторых, если
Алексея Андреевича нет ни среди усопших, ни среди живых, то его, скорее всего,
нужно искать в психушке.
Мне пришлось объехать не один дом
скорби, пока я, уже почти теряя надежду, не обнаружил автора записок в
отдаленной больнице в Загорске. Там же, в Загорске, его и нашли – без
документов, почти закоченевший от холода, он играл на кларнете на площади перед
монастырем, как какой-нибудь бродячий музыкант. Увы, выудить у него мне ничего
не удалось. Он спятил с ума бесповоротно…
– К чему тогда ты мне все это
рассказываешь? – осведомился американец, вытирая замызганным
рукавом крупный пот со лба.
Оба диггера вздохнули с облегчением:
завал удалось разгрести.
– Видишь ли, только теперь я начинаю
понимать, что неверно трактовал загадочные недомолвки того экстрасенса. Я,
конечно, не послушал его и всеми способами пытался вычислить таинственную
красавицу. Но тщетно… А сейчас мне кажется, что эта
неуловимая женщина – не кто иной, как призрак Софьи Палеолог, которая не могла
допустить, чтобы найденные Алексеем Андреевичем византийские манускрипты попали
в мир. Вот она и свела его с ума…
– Ну и что за прок от твоих новых
предположений? Ведь книги от них не материализуются? – вновь перебил Ричард
русского.
– Выберемся живыми отсюда, непременно
изложу. Чувствую носом, мы сейчас где-то рядышком с выходом к Москве-реке. В
гостинице в таком виде появляться не советую, лучше пойдем отмываться ко мне.
Это неподалеку, на Разгуляе…
Ствол шахты опять полез вверх и,
сделав два крутых поворота, оборвался. Внизу, у края обрыва, темнела
застоявшаяся, протухшая вода. Спускались по веревке, закрепленной на вбитом в
глину ломике. Несколько сотен метров продвигались, бредя по колено в воде.
Затем ее уровень постепенно повысился, дойдя до самого горла, и книгоискатели
осторожно шагали вперед под неуклонно опускающимся потолком залитого водой
узкого прохода. Последние два десятка метров пришлось преодолеть под водой,
набрав в легкие побольше воздуха.
Вынырнул сначала Павел, а за ним и
Ричард. Оглядевшись, они сообразили, что стоят по пояс в воде в неглубоком
пруду, лежащем у стен Донского монастыря. Было уже за полночь.
До дома Павла добирались крадучись,
избегая встреч с ночными патрульными машинами.
В небольшой, незамысловато
меблированной квартире Павла Ричард с наслаждением принял душ и, накинув на
плечи махровый халат хозяина, попросил разрешения воспользоваться его ноутбуком
«Тошиба». Он отправил по электронной почте копию найденной рядом с тайником
странички и составленное на скорую руку сообщение мистеру Оскару.
НЕОБЫЧНОЕ ДОЗНАНИЕ
Краткий отчет Ричарда застал
мультимиллионера в Нью-Йорке, куда тот вернулся, поставив печальную точку на
круизе «Венеры». Мистер Оскар прочитал о подземных приключениях и о том, что
человек, который предположительно изъял из тайника книги, сошел с ума.
«Двое сумасшедших – не много ли для
одной истории? Причем и у того, и у другой помешательство случилось, похоже, на
почве необузданного стремления проникнуть в тайны вечной молодости. Случайное
совпадение или злой рок? Не придется ли и мне доживать остатки дней в маразме,
играя до одури в обожаемые мною солдатики?» – размышлял
мистер Оскар. Поводов для раздумий прибавляла и история с зеркалом Элен:
прихотливая паутинка трещин оказалась далеко не бессмысленной. При ближайшем
рассмотрении оказалось, что трещинки образуют буквы. Сфотографированный текст
поддался расшифровке.
Хотя мозаика букв изобиловала
обрывами и провалами, удалось все же прочитать что-то вроде записок, сделанных
древнеперсидской вязью: «…Ночи на яхте неповторимы, не передать словами… На мне было черное бархатное платье в пол с рукавами
«летучая мышь» и немного легкомысленным декольте… Знакомство с ней оказалось,
как я и предполагала… пустота под красивым обличьем… Вчера побывала инкогнито в
одной корпорации, производящей косметику. Кое-что удивило. Но и повергло в
ужас… в целом остался неприятный осадок. Приходила в себя, в который раз
слушая «Тоску». Каждый раз опера звучит для меня по-новому. Удивительно!.. Как
жаль, что жизнь – коротка. Только начинаешь проникаться ее прелестями… какая
несправедливость… За плесенью «абис»… у крылышек
ночной тропической бабочки «уру», обитающей в горной сельве Южной Америки… Не
знаю, кому доверить. Кто заслуживает честь первопроходца? Опробовала исподволь
три кандидатуры. Ни одна, увы, не подошла… впрочем…»
Другие трещинки, еще более мелкие,
являли собою слова древнегреческого языка: «…напала хандра. Безвозвратно исчез
водившийся в Красном море рачок «кана»… утрата невосполнима… природа иногда
отдыхает, на некоторых поколениях расслабляется, себя не проявляет. Но об этом
позже, как и об уникальных свойствах помета северных чаек, курсирующих над
проливами… Побывала в музеях Ватикана… любопытной
нашла балетную постановку… На прощание пожелала спокойной ночи Луне – так, как
это делают поутру, пробуждаясь и отряхиваясь от холодной росы, некоторые редкие
благодарные цветы. Впечатлениями поделюсь позже… как
мало я еще знаю о себе. Почти ничего. Кто же все-таки я?.. негоже быть такой
несведущей странствующему коллекционеру неизведанного…»
Оставленное на зеркале послание глава
фирмы воспринял как своеобразное приглашение к диалогу. Очевидно, он уже дорос
до некоторых скрытых неизвестностью тайн природы. «К ним только нужно, раз уж
выпала честь быть избранником, деликатно отнестись. Автор загадочного послания
– судя по всему, посетивший яхту призрак молодой, весьма образованной женщины,
возможно, самой великой княгини Софьи, – движимый только ему ведомыми мотивами,
намекает мне, как важно не допустить непоправимой ошибки. Случившееся с Элен –
это предупреждение: продление молодости грозит тем, что род людской начнет
впадать в детство, может утратить приобретаемую с возрастом мудрость… Или эта призрачная женщина и меня в свои сети затягивает?
К чему было возвращать в детство Элен? Чтобы отбить у меня охоту к
иерусалимской линии поиска?» – этого предусмотрительный мистер Оскар тоже не
исключал.
Покончив с раздумьями и не сочтя
нужным поделиться своими соображениями с сыном, который весь отдался проверке
выведенного Мерлин «вируса молодости», глава фирмы передал краткую депешу в
Москву: «Встречу с гадалкой нахожу полезной. Пришлите историю болезни Алексея
Андреевича».
Свидание с гадалкой, предложенное
Павлом, было назначено на вечер. День Павел и Ричард решили посвятить поискам истории болезни автора записок. В Загорск они отправились на
стареньком «форде» Павла. Скрежещущая, с помятым левым боком
и багажником, готовая вот-вот развалиться на части машина доползла до больницы
за час с небольшим. Обогнув монастырские постройки, Павел припарковал
«форд» на грязной пустынной улице, рядом с каким-то понурым, запущенным
корпусом больницы, за спиной которого высился купол церкви. Книгоискатели
поднялись на второй этаж.
Показав заведующей психиатрическим
отделением, весьма привлекательной молодой женщине, какие-то бумаги, шутя и
отвешивая ей комплименты, Павел быстро добился ее расположения. Бросая украдкой
взгляды на редкого зарубежного гостя, она поведала, что интересующий их больной
– явление уникальное. На него не действуют транквилизаторы. С тех пор как его
сюда поместили, он постоянно играет на кларнете, да так, что можно заслушаться.
Что и случилось с одной ночной медсестрой: бедная девушка также свихнулась. Произошло это три года тому назад.
– Под звуки кларнета она постоянно
танцует, – рассказывала заведующая. – Буянит, когда не слышит музыки. Мы
содержим ее здесь же и вынуждены прибегать к успокоительным.
Бедняжка сильно за эти годы сдала. Странно, на кларнетиста – мы его так
называем, поскольку возраст и имя его неизвестны, он поступил в клинику без
документов – время словно не действует. Выглядит
превосходно.
В подтверждение своих слов, будто
не желая расстаться с гостями, заведующая пригласила их взглянуть на обоих
больных. Покидая отделение, Павел под предлогом уточнения личности кларнетиста,
который, возможно, доводится дальним родственником, разыскиваемым американцем,
попросил заведующую сделать ксерокопию с истории его болезни. Та понимающе
улыбнулась и обещала позвонить, как только удастся починить забарахливший
ксерокс.
На обратном пути Павел заметил
притихшему Ричарду:
– Чего я только не повидал на этом
свете, но, чтобы мужчина, переваливший за шестьдесят, выглядел на тридцать,
такое встречаю впервые. Когда я разыскал его по фотографии, он тянул на свои
годы. Твой шеф – совсем не дурак, если заинтересовался историей болезни Алексея
Андреевича. Кто знает, не уводит ли она в сказочную страну Шангри-Ла. Непонятно
только, почему запретил поиски мой бывший шеф. Мужик он был умный, напасть и
удачу чуял за версту. Может, сказывался возраст, не хотел себя обременять перед
уходом на пенсию. Жаль, его уже нет, не посоветуешься. Послушаем, что на сей
счет скажет гадалка. Меня ее прорицания ни разу не подвели.
Встреча с ясновидящей состоялась
поздно вечером в одном из переулков, бегущих из того самого Старого Арбата, где
Алексей Андреевич, ухватив за шиворот удачу – или неудачу, – встретился с роковой
незнакомкой.
Павел и Ричард слегка запаздывали.
Отыскав нужный дом, вошли в подъезд, объяснились с вахтером и поднялись на
четвертый этаж. Павел позвонил в массивную двустворчатую дверь квартиры номер
тринадцать. Впрочем, табличка с номером отсутствовала. Вместо нее сверкал
дверной глазок.
В просторную прихожую, обставленную
старинной мебелью, гостей впустил крупного сложения парень, он же провел в
полукруглую комнату со стенами, расписанными магическими знаками. В центре
стояли гадальный столик и несколько стульев с высокими резными спинками. Вскоре
появилась изящная дама в элегантном сером костюме.
– Куда запропастился,
Павлуша? Сколько воды утекло с нашей последней встречи! Нехорошо, милый,
забывать старых друзей, – дружелюбно журила хозяйка. – По-прежнему
холост? Я слышала краем уха, что ты занялся частным сыском?
– Не стану отрицать. Потому-то нам и
хотелось бы побеседовать с неким кремлевским призраком.
– Не с одним ли из тех, что бродили
по Европе и, не обретя себя там, прибрали к рукам
Кремль? Интерес к ним в последнее время спал до нулевой отметки. Правда,
недавно ко мне заглядывал… Увы, не имею права
разглашать имена клиентов. Не позволяет профессиональная этика.
– Нас интересуют не те, что
превратили Красную площадь в братскую могилу, а те, что достались ей от славных
царских времен, – в тон ей ответил Павел.
– В благодарность за услугу, которую
ты мне однажды оказал, я готова тебе помочь. Но, дорогой, увы, не в моей власти
вызывать призраков, облеченных высокой властью.
– А не доводилось ли тебе во время
спиритуальных сеансов что-либо слышать о призраке Софьи Палеолог? – не отступал
Павел.
– Не ищи, Павлуша, встреч с
женщинами-привидениями. Скучно им, изнывают они от постоянного пребывания во мгле.
Так что лучше уж оставить их там, не выкликать оттуда. Не дай бог, отзовутся –
управы не найдешь. Кстати, у меня на примете есть интересная, весьма
состоятельная вдова. Пора тебе остепениться,
обзавестись семьей. И не плутать по ночам по подземельям. Добром это, Павлуша,
не обернется… Советую тебе и твоему клиенту, пока еще не поздно, выбросить из
памяти призрак Софьи, – наставляла Павла прорицательница.
– Да нас интересует, собственно
говоря, не она. Нужна информация о содержании кое-каких запрятанных ею книг.
Потому и обратился к тебе. Но на нет и суда нет, извини, что потревожили
на ночь глядя. Спасибо, как говорится, за приятельское участие…
– Не обижайся, дорогой. Отойди ты от
этой истории, как от нее мудро увильнул твой, царствие ему небесное, бывший
шеф. Не по силам она ни мне, ни тебе. С ней не смог совладать даже Гришка
Распутин, а он с очень мощными темными силами общался… Переходи
лучше ко мне в охрану, работой, обещаю, останешься доволен.
Этими примирительными словами и
завершилась встреча с гадалкой.
Спускаясь на лифте, Павел сетовал на
неудачу и сожалел, что врачи пока не научились хотя бы на несколько секунд
возвращать память умалишенным. Не осталось ни единой ниточки, которая выводила
бы на след исчезнувших книг.
– Почему бы вновь не обратиться к
тому самому экстрасенсу, который помог отыскать Алексея Андреевича? – перебил
Павла американец.
– Того самого экстрасенса ты только
что лицезрел, – угрюмо ответствовал русский.
На улице Павел несколько оживился:
– Пойдем ко мне, перекусим. Я голоден.
А потом можем разыграть партию в шахматы. Меня приобщил к ним бывший шеф. Я
вообще многому у него научился…
– А меня мой нынешний шеф пристрастил
к гольфу. Прекрасное увлечение для мужчины. Шахматы – архаичны. Сидишь не двигаясь и напряженно размышляешь часами. Будто
мне без шахмат подумать не о чем! – позевывая, прервал
его Ричард.
СОМНЕНИЯ И ТРЕВОГИ
Ирвин не первый уже день пребывал в
цейтноте. Компьютерные и клинические исследования «вируса» Мерлин затянулись,
отчего она раздражалась или хандрила. Беспомощно жаловалась, что проще было
вырастить детище, чем разобраться в его капризах.
А он действительно выкидывал одну
загадку за другой. В одних случаях сулил устранение анемии, в других – грозил
диабетом, был падок на инсулин. Проявляя симпатии к иммунной системе, порой от
нее же резко отворачивался либо покушался на отдельные ее звенья. Иногда по
совершенно непонятным причинам и без всяких на то оснований изменял резус или
группу крови.
Вот и у Мерлин группа крови
неожиданно, опровергая все известные законы, превратилась из
А в В. К этой группе «вирус молодости» тяготел особенно, словно разделял
мнение, согласно которому ее носители произошли от инопланетян. Но не это
удручало Мерлин. Она не была уверена, что новая группа крови опять не сделает
невообразимый скачок, модифицируясь в нулевую, за
которой числится дурная слава родства либо сходства с обезьянами.
– Но это, – поверяла свои тревоги
жениху измученная непредсказуемым поведением «вируса»
Мерлин, – лишь полбеды. Кто знает, что отчебучит неуживчивый и спесивый «вирус» с нулевой группой? Я чувствую, он как-то
прицепился ко мне. И смирительную рубашку на него не накинешь.
Подбадривая невесту, Ирвин старался
внушить, что ее волнения беспочвенны. Они – плод временно затянувшихся неудач и
сомнений. Не исключено, что в исходную базу компьютерных программ вкрались
кое-какие неточности, которые позже трансформировались в ошибки. Подобное
происходит нередко. Нужно все кропотливо перепроверить.
– Мы, дорогая, на пороге великих
открытий, – уверял он, любуясь женственными формами Мерлин. – У твоего питомца,
судя по всему, больше перспектив, чем предполагалось раньше. Обретя с его
помощью вечную молодость, люди непременно потянутся к ментальному совершенству,
которого простым обучением не добиться. Потребуется вмешательство в
биохимические процессы, регулирующие интеллектуальную деятельность…
Не противясь ласкам жениха, Мерлин
слабо возражала, что пока неизвестно, каким образом влияет выпестованная ею
новация на нервную систему и психику человека. Вдруг ослабнут базисные
инстинкты, приглушатся, в частности, интимные позывы. К чему тогда молодость?
Ирвин нашептывал невесте, что им
подобное не грозит. Что-то бубнил о том, как сладок будет долгожданный успех, о
наслаждениях, сокрытых в новых научных дерзаниях.
Мерлин проникалась его объяснениями и
безропотно соглашалась. Цейтнот творческого беспокойства уступил приливу
нежности…
Гольденмеер-старший еще раз перечитал
перевод латинского отрывка, найденного Ричардом в кремлевском подземелье. В нем
подробно описывался один из необитаемых островов Океании, настоящий
флористический рай. В сезон дождей там цветет трава, настой из корней которой
снимает острые приступы радикулита. Отвар, изготовленный из лепестков другого
растения, собранных в сухой сезон, в короткий срок очищает почки от камней,
устраняет язвы желудка. Всего описано было около двадцати растений.
За сухими строками текста
мультимиллионер отчетливо различил выразительный намек. Таинственная
женщина-призрак зашифровала для него возможное место встречи, иначе листок
никогда не очутился бы на его столе.
Мистер Оскар, переборов подступившее
нежданно к горлу волнение, отдал распоряжение срочно готовить «Венеру» к
дальнему плаванию.
Через несколько дней игривая яхта
взяла курс на Океанию. Под ее розовыми парусами разгуливал эхом радостный,
детский смех Элен…
Гулким эхом отдавались и гудки
телефонной трубки в квартире Павла. Заведующая отделением Светлана свое
обещание сдержала: ксерокопия истории болезни Алексея
Андреевича была готова. Павел тут же выразил желание отправиться в
Загорск, но Светлана сообщила, что по неотложным делам собирается в Москву.
Выразив восторг по поводу столь удачного стечения обстоятельств, Павел тут же
предложил Светлане повидаться по окончании ее важных дел.
Около девяти вечера они встретились у
входа в ресторан, пристроившийся на углу Пречистенки, напротив вновь
воздвигнутого храма Христа Спасителя. Павел, подгоняя неторопливое время,
прибыл несколько раньше. Им двигал не только деловой интерес, но и желание
поскорее увидеть Светлану. Она не просто нравилась Павлу, но казалась женщиной
его мечты, которую раньше ему не посчастливилось повстречать. По такому поводу
он даже облачился в темно-синий костюм от Версаче. На слегка припоздавшей
Светлане была недорогая шелковая блузка в
красно-черную полоску, заправленная в коротенькую, незатейливого покроя юбку.
Вокруг воркующей парочки крутились
вышколенные официанты. Павел ощущал себя хозяином жизни. Прежде ничего
подобного с ним не бывало: госслужба не больно-то позволяла высовывать голову.
Светлана рассказывала, что собирается провести свой очередной отпуск в Турции,
посетить Стамбул, бывший византийский Константинополь. Два года на турпоездку
копила. Павел выразил горячее, как только что поданное блюдо, желание
присоединиться к ней. Светлана улыбнулась и не стала возражать.
Перед самым закрытием они покинули
ресторан. И, словно были давно знакомы, отправились пешком по ночной Москве на
квартиру Павла. Светлана шла, нежно прильнув к попутчику, который от ее
близости не чуял под собой ног. Прекрасный вечер несколько омрачил промчавшийся
на бешеной скорости «кадиллак» с откинутой крышей. Из машины под хохот в них
полетели пустые бутылки.
– Куда только милиция смотрит! –
увертываясь от одной из них, воскликнула Светлана.
– Шалят слуги воров
в законе, милиция их боится, не трогает, предпочитает с ними не связываться, –
прикрывая собой спутницу, выдавил Павел, наливаясь негодованием.
Через несколько минут они забыли о
злополучном эпизоде. И Павел вновь шел, будто не касаясь земли ногами. Крылья,
приподнявшие его над будничной текучкой жизни, долго потом парили в ночи.
Проснулся Павел первым. Стрелки часов
лениво подбирались к десяти. Светлана, улыбаясь, о чем-то шептала во сне.
Осторожно, боясь спугнуть ее грезы, Павел, не отрываясь, смотрел на молодую
женщину, прекрасную, как сбывшаяся мечта. Он даже поймал себя
на мысли, что ревнует ее ко сну, что сейчас она принадлежит не ему, а
сладким объятиям Морфея. Но будить ее Павлу не хотелось. Светлана сказала, что
задержится на два-три дня в Москве, с сумасшедшими ничего не случится за это
время – они его, увы, потеряли.
Вспомнив о времени, Павел очнулся.
Его ждали дела. Неторопливо он раскрыл ксерокопию истории
болезни Алексея Андреевича. Взгляд быстро побежал по исписанным разными
почерками страницам. Дважды споткнулся там, где рассказывалось, что пациент
порой по ночам говорит сам с собою, обращаясь к себе как к женщине. И зацепился за пересказ одного из таких разговоров, сделанный,
отметил про себя Павел, нервной женской рукой: «…больной, будто бы в бреду,
бормотал: я прикован к танцующим под моими ногами музыкальным волнам, вязну в
них… как дивно их ощущать, но еще выше желание вальсировать с тобой, как
раньше… где ты, почему больше не навещаешь меня… ты сказала, возьми лучше
кларнет, твоя жизнь – вечно юная музыка, я обрел, что искал, а найдя,
потерял, к чему мне вечная юность, если ты не танцуешь со мной в этом раю, не
аккомпанируешь мне на флейте…»
Ничего заслуживающего внимания, кроме
этого бредового монолога, Павел, к своему сожалению, не обнаружил. Однако под
первой ксерокопией находилась вторая. Заботливая Светлана сделала ксерокс и с
истории болезни Нины Наметкиной, бывшей медсестры, которая во время ночных дежурств
заслушивалась мелодиями кларнета.
Перелистывая страницы, Павел
остановился на нескольких фразах, выведенных решительной и твердой, скорее всего мужской, рукой: «…престранный случай: к больной
временно возвращалась ясность рассудка. Пациентка трижды заявляла,
что ее снедает ревность, поскольку кларнетист порой принадлежит не ей, а
невидимой молодой женщине, ведьме, которая находится где-то здесь, совсем
рядом, и изводит ее, музицируя вместе с околдованным ею кларнетистом; стоя
передо мной на коленях и вцепившись намертво в полы халата, она умоляла найти и
изгнать эту призрачную ведьму из отделения…»
Следы остывшего времени, казалось
Павлу, петляя, вновь замыкались на психиатрическом отделении подмосковной
больницы, где он когда-то обнаружил пропавшего в зимней ночи автора служебных
записок.
Ричард с Павлом согласился и даже
счел нужным установить прослушку в палате кларнетиста.
Переданные Ричардом на «Венеру»
выдержки из историй болезни вызвали живой интерес мистера Оскара. Готовясь к
необычной встрече, он несколько утратил присущее ему хладнокровие. Ему не
терпелось как можно больше узнать о призрачной царевне Софье. Одобрив
инициативу русского, мультимиллионер отдал Ричарду распоряжение вернуться
назад, в Нью-Йорк.
«Любопытно, чего же хочет от кларнетиста
женщина-призрак?» – спросил себя Гольденмеер-старший, но ответить не успел. Его
отвлек детский крик. Элен, раскручивая обруч на талии, оступилась и подвернула
левую ногу. Вокруг нее, кудахча, уже суетилась мисс Маргарет, к которой супруга
владельца яхты взывала теперь как к матери.
«Странно, – подумал мистер Оскар, –
Элен, не пожелавшая обременять себя детьми, сама стала ребенком. Зато у
бездетной и страдающей оттого мисс Маргарет появилась “дочь”. Но о такой ли она мечтала? Да и я стал дважды “отцом”. Какой
кошмар! Неужели и за этим витком судьбы скрывается какой-то тайный смысл?»
ПРОКАЗЫ «ВИРУСА»
В работе техасской лаборатории фирмы
наметился определенный прогресс. «Вирус» Мерлин в последнее время вел себя спокойно,
не капризничал и не фокусничал. Компьютерная проверка некоторых его модификаций
подтвердила, что с его помощью возможно отодвинуть рубеж старости сначала на
двадцать, затем на двадцать пять и – при определенных исследовательских
издержках – на тридцать лет и на столько же увеличить продолжительность жизни
обладателей крови группы В, не грозя в будущем их
потомкам никакими ментальными и психическими отклонениями.
Ричард, вернувшись из Москвы,
подключился к обеспечению секретности этой программы, ибо на нее в последние
ночи кто-то покушался. Невидимка, трижды проникший в лабораторию, не
обнаруживая перед телекамерами своего видимого присутствия, оставлял странные
следы: то оброненную на пол и разбитую вдребезги пустую пробирку, то свет,
включенный там, где ранее он был выключен, то переставленные в загадочном
беспорядке предметы. В последний раз он подкинул в лабораторию, надежно
обеспеченную электронной сигнализацией, змеиное яйцо, из которого к утру
вылупился почему-то пятнистый цыпленок.
Вся эта чертовщина, которую Ирвин в
шутку называл «проказами “вируса” Мерлин», началась, когда жених и невеста
приступили к новой стадии работ, стараясь расширить диапазон действия «вируса»,
приспособить его и к другим группам крови. Они уже были близки к тому, чтобы
запатентовать открытие Мерлин.
Но тут «вирус» вновь вышел из-под
контроля. Правда, он больше не шутил инкогнито по ночам, а без всяких причин
неожиданно начал распадаться. Разработчики пытались его реанимировать и вернуть
ему устойчивость, меняя исходные установки компьютерных программ. Казалось, их
усилия не пропали даром. Но «вирус» опять мутировал. Теперь он симпатизировал
только крови группы А. Причем необычным образом. Его
действие, о чем прозорливо докладывал компьютерный интеллект, благотворно сказывалось
на людях энергичных, подверженных сильным страстям и порывам. Лица
меланхолического склада от продолжительной молодости в сторонку не
отодвигались, однако были обречены на пониженный метаболизм, одышку, постоянную
сонливость и другие осложнения. Все это резко сужало коммерческую отдачу от
изобретения Мерлин.
От головокружительных выкрутасов неуловимого «вируса» изыскателям становилось не
по себе. Мерлин вновь впала в уныние, ибо одно дело – когда о проделках
«вируса» рапортует компьютер, а другое – когда он покушается на твой
собственный организм. Теперь у нее была кровь группы АВ. Правда, как постоянно
напоминал Ирвин невесте, ни внешних, ни внутренних признаков угрозы ее здоровью
не имелось. Мерлин продолжала цвести без единого намека на отдаленное, а тем
более скорое увядание. Не наблюдалось никаких симптомов и отклонений, описанных
расторопным компьютером.
Желая отвлечь
невесту от черной полосы неудач, Ирвин предложил отложить на время дела,
отдохнуть и сменить обстановку, отправившись на две недели путешествовать.
– В круизе, дорогая, – уговаривал
жених Мерлин, опечаленную коварством своего детища, –
тебе будет сопутствовать шаловливый ветерок удачи. Он навеет свежие мысли, и по
возвращении ты внесешь поправки, которые позволят вывести новые поколения
«вируса молодости» и устранить его коммерческую двусмысленность. Твой «вирус»
бесподобен, гениален, он опрокидывает все сложившиеся представления о генетике,
на которых и строятся программы его проверки. «Вирус» их опрокидывает,
поскольку они несовершенны. – Ирвин говорил с такой убежденностью, что Мерлин
невольно проникалась его оптимизмом. – Твое открытие опережает ход науки.
Возможно, показывая зубки, твое детище хочет об этом предупредить. Нужна
совершенно иная база исходных генетических данных. Мы еще мало знаем о кладовых
эволюционных ресурсов генофондов, не умеем ответить на вопрос, почему одни
нации хиреют, а другие расцветают или же полны неувядающих, демонических сил.
Компьютерные программы нужно кардинально перестроить, очистить от наших заблуждений,
точнее от нынешних канонов науки. Для этого потребуется время и приток свежих
сил. Пока они вошли в фазу отлива. Следует переждать ее. Тогда нам удастся
надолго продлить молодость, не множа меланхоликов и не взращивая неполноценных
носителей всевозможных патологий. Мы на верном пути. Продолжительность жизни
возросла, ей недостает молодости. На этом можно сделать хороший бизнес. Я
уверен, что мы приблизимся к секретам вечной молодости значительно раньше, чем
весна, застрявшая в рождественских дебрях зимы, – сбился на лирику Ирвин.
– Возможно, ты и прав. Нужно
кардинальным образом менять методику изысканий. ДНК – это живой компьютер,
высокочувствительная вычислительная машина природы. Но мы работаем с ней на
обычном компьютере, не столь изощренном, как биология, имеющем свои физические
пределы. А что если его силиконовая основа несовместима с ДНК, если она
провоцирует виртуальные вирусы, искажающие нормальную деятельность наших
модификаций? Неудивительно, что нам не удается пока преодолеть барьер старости,
– пустилась в размышления Мерлин.
– Генетика человека – наука
совсем еще молодая, – согласился Ирвин. – И, хотя развивается быстро, не
столько дает ответы, сколько множит число тайн и секретов, хранящихся в
кладовых природы. Ключ к ним непросто подобрать. Неясна до сих пор, к примеру, роль двойной спирали ДНК. Для чего она ей
понадобилась? Непонятна и природа оказавшихся в ДНК вирусов. Они ей чужеродны,
привнесены словно извне. Однако именно они присущи ДНК человека. Без ответа на
эти вопросы трудно пока состыковать твоего «малыша» с иммунной системой. Но
главное – не вешать голову. Что без нее изыскатель? Обыватель при науке, и
только. Ты должна следовать избранному твоей интуицией пути.
– Я стараюсь, но, как видишь,
безуспешно. Выбилась из сил, – оправдывалась Мерлин. – Быть может, я
заблуждалась, сфокусировав внимание на ДНК, не придала должного значения
клеточной мембране. Забыла, что на молекулярном уровне все тесно взаимосвязано.
Упущенное непросто будет наверстать. Утрачено вдохновение. Я на грани
депрессии. К тому же меня преследует странное наваждение. Его ничем не
объяснить. Мистика какая-то…
– Усталость пройдет после
путешествия, дорогая. А мистика научным исследованиям не помеха. Природа многих
выдающихся открытий мистична, – продолжал Ирвин приободрять невесту. – Твое
создание совершит переворот в истории. Я вижу в нем реальную альтернативу
клонированию, в пользу которого начинают склонять общественное мнение. Уверен, будущее за твоим «малышом». Он вернет людям право на
бессмертие, восстановив, таким образом, первоначальный
божественный замысел. Тогда радикально изменятся социальные отношения –
человечество действительно вступит в стадию гуманистического развития. Но
прежде всего, мне кажется, ты должна изменить точку отсчета. Опыт подсказывает,
что зачастую невозможно решить сложную научную проблему, оставаясь на уровне
парадигмы, ее породившей. Требуется новая. На мой
взгляд, важно перевести твой поиск на иной уровень – не молекулярный, а
субатомный. Это откроет огромные возможности и позволит распрямить плечи твоей
чудотворной «крошке»…
Вскоре от лабораторных забот они
перешли к обсуждению маршрута предстоящего путешествия. Ирвина,
как и многих деловых американцев, тянуло поплутать по Европе, озабоченную
Мерлин – окунуться в экзотику. Ей хотелось провести отпуск не среди
европейского комфорта, до которого падки толпы бесцеремонных туристов, однако и
не среди кишащей бациллами грязи и нищеты Востока, а на каком-нибудь уединенном
тропическом острове, упиваясь первозданной тишиной и девственной, дивной
природой. Например, где-нибудь в Новой Зеландии или Океании. Конечно же,
победило отдающее знойной истомой, экзотическое желание невесты.
Приняв решение, Ирвин вдруг вспомнил,
что недавно в эти края, снявшись с якоря, направилась отцовская «Венера».
«Нужно воспользоваться совпадением», – подумал он, ласками откликаясь на порыв
благодарной невесты. Вечер медленно склонился к застенчивым откровениям любви.
На следующий день «Венера» изменила
курс. По пути следования она, сделав крюк, направилась к берегам Мадагаскара,
чтобы взять на борт Ирвина и его невесту, которые должны были прилететь в
аэропорт Антананариву. Однако на яхту поступило сообщение: «У Мерлин сильный
жар, сбить не удается, круиз откладывается».
Эта новость не огорчила мистера Оскара.
Он не жаждал обсуждать с Ирвином беду, свалившуюся на Элен. Не хотел и
случайных свидетелей назначенной на острове встречи. Возможно, прикидывал
мультимиллионер, свидетели были ни к чему и призрачной женщине, назначившей ему
свидание, и она сумела избавиться от них.
Тем же самым утром, когда «Венера»
вторично поменяла курс, старенькая машина Павла, демонстрируя необычный прилив
сил, мчалась в сторону Загорска.
Проводив Светлану в отделение, Павел
под пустяковым предлогом задержался на несколько минут.
Их хватило, чтобы установить жучки в палатах кларнетиста и бывшей медсестры.
В течение первых двух томительных
дней миниатюрное устройство прислушивалось к Алексею Андреевичу. Тот выводил
одну мелодию за другой, не изъявляя никакого желания прикоснуться ни к следам
остывшего времени, ни к его незримым теням. Да и тени не торопились заглянуть в
отделение ради подтверждения нескольких странных строчек в истории болезни Нины
Наметкиной.
Лишь на третий день прослушка
поделилась с Павлом скупой информацией. Она воспроизвела соло кларнета,
открывающее каватину из оперы «Жизнь за царя», к которому немного спустя подключилась арфа. Затем полились другие,
перепрыгивающие друг через друга различного жанра мелодии, и все это
завершилось незнакомой Павлу музыкальной импровизацией на скрипке. Чуть позже
она затихла, звучал только одинокий, словно охрипший от тоски кларнет. В палате
Нины Наметкиной жучок зафиксировал в этот момент рыдание.
«Профессиональный нюх меня не подвел
– заключил Павел. – Арфа, а потом скрипка – это улика серьезная, неопровержимо
подтверждающая мои догадки. Я иду по верному следу. Тайна книг запрятана где-то
здесь».
Павел, заходя за Светланой, стал
исподволь расспрашивать попривыкший к нему персонал отделения. Люди были не
прочь поболтать с фаворитом заведующей. Выяснилось, что дуэтом в палате
кларнетиста музицировали и раньше.
– По-разному бывало…
Когда вместе с кларнетом клавесин звучал, когда фортепьяно. Значения
никто не придавал. Чего только с психами не бывает.
Есть тут один любитель собак, так он лает по ночам на луну. Аж
мороз по коже подирает, всю душу выворачивает. Помогает только первач хорошей,
ну, скажем, тройной, очистки, – доверительно поведал Павлу Матвеич, пожилой
санитар, часто дежуривший по ночам.
Разоткровенничавшись, он также не замедлил довести до
сведения Павла, что к его пассии весьма неравнодушен хирург из соседнего
отделения.
– Высокий такой, худой… Захаживает словцом перекинуться. А Светлана Николаевна, –
добавил разящий свежим, огнедышащим самогонным перегаром Матвеич, – на его
заигрывания смотрит благосклонно, хотя хирург и женат.
Это несколько озадачило Павла,
невольно поймавшего себя на неприятно щекочущей нервы ревности. Подавляя ее
слепой приступ и связанное с ним раздражение, Павел в этот день не остался на
ночь в домике, половину которого снимала Светлана. Возвращаясь в Москву, по
дороге он рассуждал так: «Она – женщина свободная, никакие узы нас не
связывают, я не имею никакого права ее осуждать. Служебный роман – история
обычная. Порой женщина не отвергает проявленных к ней чувств, чтобы не заводить
недругов среди сослуживцев… Да, мы близки. Но что с
того? Я сейчас ищу расположения другой женщины, незримой, но реально
существующей, с которой разыгрывает дуэты автор служебных записок. А о ней что я знаю? Практически ничего, как и о затерявшейся в
веках Византии… Для своего времени она была весьма образованна, владела
многими музыкальными инструментами, ей не было равных
по части игры в шашки и шахматы ни при византийском, ни при русском дворе.
Спятивший Алексей Андреевич, чтобы вызвать ее, давит на жалость. Но я –
нормальный. Какую струнку души призрачной царевны должен задеть я?»
Под тяжестью вопросов без ответов он
доехал домой, где на автоответчике его поджидало неожиданное сообщение от его
приятельницы-гадалки: «Паша, не могу застать тебя дома. Выброси эту историю из
своей бедной головы, над которой собираются – чую сердцем – мрачные тучи. Лучше
склони ее, Паша, на приглянувшуюся тебе недавно грудь. Пойми, та женщина тебе
не по зубам. Не тебе тягаться с призраком. Вспомни отца Епифания, печальную
участь кларнетиста. Отступись. Равняйся умом на своего бывшего шефа. Он это
дело прикрыл, а ты его разворошил. Якшаешься с
пьяницей. Не слушаешь дельных советов. Одумайся!»
«Но я почти у цели. Почему я должен
отказаться от крупного вознаграждения? Кто не рискует – прозябает. Мне выпал
шанс, и я не собираюсь поворачиваться к нему спиной. Убить в себе склонность к
авантюрам – то же самое, что добровольно себя оскопить. Может, кастрация и
продлевает жизнь, но для чего она нужна, такая тихая и серая житуха?»
– отмел Павел совет провидицы и отправился спать.
Сон не шел к нему. Он отдавал себе
отчет, что кто-то незримо покровительствует ему, предупреждает его устами
давней приятельницы о грозящей опасности и делает даже больше, иначе он не
выбрался бы так легко из склепа мертвого города. Но особенно бесило Павла, не
давая ему спать, бессилие его мысли. Ни одной стоящей идеи, как вызвать на
откровенность эфемериду, музицирующую по ночам с кларнетистом.
«Что если бросить ей вызов –
сразиться в шахматы на желание?! – внезапно пришло ему в голову. – Может не
принять: давно не играла, не в курсе новинок шахматной теории – предлогов для
отказа предостаточно. Да и как с ней связаться, как вынудить откликнуться на
приглашение?»
Так ничего и
не придумав, он незаметно уснул.
Чего так и не удалось сделать
измотанному тревогой Ирвину. Горячка не отступала от Мерлин. Жаропонижающие
средства не действовали, ее поташнивало, мучили сильные головокружения. Затем
она впала в беспамятство. Врачи беспомощно разводили руками, тем более что
анализы, вопреки очевидному, утверждали: Мерлин совершенно здорова.
Неизвестная напасть сжала
челюсти мертвой хваткой. Мерлин таяла на глазах. Иногда Ирвину казалось, что
невеста в полубреду лепечет о неувядающих красотах далекого затерянного
острова.
ПРИЗНАНИЯ НОЧИ
«Венера», расслабив паруса, не первый
час млела под боком у островка в редко посещаемом уголке Океании. Мистер Оскар
успел за это время посетить пологую бухточку, на рейде которой лениво
покачивалась яхта, вцепившись трехпалым якорем в песок.
День клонился к вечеру.
Мультимиллионер готовился к свиданию с женщиной, рожденной неизвестностью.
Приглашение он получил в послеобеденном сне. К нему явилась призрачная фея,
одетая в зеленое кимоно, расшитое райскими птицами. Одуряюще пахли
необыкновенные цветы, заколотые в ее пышные волосы. Их аромат волновал
проснувшееся во сне воображение. Фея шептала: «Не бойтесь, приходите один. В
прежние времена люди частенько обращались за советом к таким созданиям, как я,
однако потом им стали мешать предрассудки. Оставьте их за бортом. В полночь в
бухточке они будут вам помехой. Не сторонитесь темноты, она многословна и
молчалива. Будет дивная лунная ночь. Доверимся ей и навеянным ею фантазиям…»
Проснувшись, мистер Оскар понял, что
немыслимый аромат все еще витает в каюте. Итак, ожидаемое, но не очень желанное
свидание неумолимо близится. Мультимиллионер чувствовал растерянность. Нет, он
не страшился необычной встречи, просто плохо представлял, о чем пойдет речь и
как ему держаться с женщиной-загадкой.
«Плохо, – размышлял мистер Оскар. – К
свиданию я на сей раз не готов. Меня к нему будто бы преждевременно
подталкивают, принуждают. И Павел молчит, словно язык
проглотил…»
Целую неделю грустил по ночам в
подмосковной больнице кларнетист, выводя щемящие душу мелодии. После полуночи к
ночной серенаде присоединялся рвущий душу протяжный собачий вой. И вдруг на
него откликнулся жучок, установленный в палате Нины Наметкиной. Среди
причитаний были четко слышны слова: «Ненавижу ее… все беды от этой мерзавки…
страдает кларнет… зачем эта блудница привечает… а ведь
какой казалась невинной, когда он только поступил сюда… для чего к нам начал
шастать ее московский сожитель, совать во все свой нос?.. Не могу
больше слушать рыдающий кларнет… задушу ее хахаля своими руками!..»
Павел прокрутил запись несколько раз.
В его сознании лихорадочно отстукивало: «Вот оно что! Если исходить из
показаний Наметкиной, виновник смертельной тоски кларнетиста – я… Светлана,
видимо, проходила практику или работала в отделении медсестрой, когда я в
первый раз попал туда, разыскивая пропавшего без вести Алексея Андреевича.
Тогда-то я и заприметил ее, а позже принял за женщину моей мечты… Неужели она – та самая незнакомка, с которой Алексей
Андреевич встретился в кафе на Старом Арбате?.. Светлана как-то обмолвилась,
что в детстве училась музыке. Так. Возможно, в ту ночь у него на дому они
музицировали вместе. Предположим, у него помутился рассудок – не выдержал
нагрузок по службе, музыкальных страстей… И она из
жалости либо заметая следы препроводила его в загорскую больницу, а теперь
держит под своим контролем… То есть все куда банальнее, чем мы предполагали.
Версия о причастности к делу призрака Софьи Палеолог, который ловко водит меня за нос у самой цели, не подпуская к ней,
провалилась. Вокруг пальца водит меня Светлана. Подкидывает ложную информацию,
почерпнутую-де из историй болезни… Постой… Почему же
тогда меня хотела оградить от беды гадалка? Неужели Светлана заодно с
привидением? Никак не вяжется она с призраком царицы… Что-то
сходится, а что-то не стыкуется… Нужно в который раз перепроверить», –
заключил Павел, направляя машину к Светланиному дому.
Вспыхнули тормозные огни.
Тем временем огни «Венеры», упав на
воду, медленно катились по волнам до бухточки, потревоженной непривычным в это
позднее время светом. В его бликах мистер Оскар спустил на воду лодку. Присел
на скамью и нерешительно взялся за весла. До неизбежной полуночи оставалось
ровно столько, сколько требовалось, чтобы доплыть до берега. На берегу мультимиллионер заприметил грациозно идущую ему
навстречу женщину в костюме для гольфа. Лицо пришелицы не отличалось
правильностью черт, но словно впечатывалось в память. На вид ей было лет
тридцать. С левого плеча свисала сумка, из которой миролюбиво торчали головки
клюшек.
«Ночной мираж или гипноз! – сразу же
решил удивленный Гольденмеер. – Нужно держаться начеку».
– Отбросьте пустые тревоги, – властно
заговорила незнакомка. – Я слышала, вы неплохо играете в гольф. Сразимся, по
ходу поговорим. Прескверно играть в одиночку, это занятие для начинающих и
разминающихся… Раз уж вы здесь, соберитесь, пока не истекло отведенное вам
звездное время. Употребите его с пользой, – любезно протягивая клюшку, предложила
женщина, рожденная ночью…
Под другим концом покрывала ночи
Павла поджидал холодный прием. Светлана открыла не сразу. Павел топтался возле
двери, чувствуя, как грызет и изводит его ревность. Он бы и ушел, но ревность
проявила настойчивость, барабаня в дверь, дабы выяснить правду. Наконец дверь,
скрипя старыми петлями, приоткрылась. Светлана была еще одета в этот поздний
час, но встретила его неприветливо:
– Почему ты не позвонил? Может, я тут
не одна.
– Я неоднократно пытался дозвониться.
Работы было невпроворот, – попробовал выкрутиться он.
– Неправда, – одернула его Светлана.
– Ложь тебе не к лицу. Все эти годы я мечтала о тебе и придумала тебя не таким.
Да-да, не удивляйся, я знаю тебя давно. Когда ты впервые появился в больнице,
ты был неотразим. Встретив тебя теперь, я решила, что это воля судьбы. Выходит,
ошиблась. Не за того приняла. Тобой движет не любовь, а какие-то иные чувства и
помыслы.
– Мне незачем тебе лгать. Ты мне
дорога и близка, как никто…
– Ты думаешь, я слепая? Что связывает
тебя с пьянчугой Матвеичем? Почему твою машину дважды ночью видели у стен
клиники, а не у моего дома? Не хватает острых ощущений или ты кого-то
выслеживаешь? Тебе ли не знать, городишко этот
маленький. Все у всех на виду, все обо всем всё знают… Я тебя, дорогой, около
своей юбки силком не держу. Переживу уж как-нибудь потерю…
– Не горячись, Светлана. Ты права,
кое-что я утаивал от тебя. Но это не касается наших отношений. Мне нужно
довести до конца одно странное, запутанное дело. Это вопрос не только денег, но
и чести…
– Хорошо, когда распутаешь свое дело,
тогда и поговорим. А сейчас прощай. И не пытайся меня уговаривать. Веди себя как подобает мужчине, иначе расстанемся окончательно.
Не станем опошлять свое чувство. Возвращайся, когда я действительно буду тебе
нужна, – выпроваживая пристыженного Павла,
напутствовала Светлана.
С трудом улыбнувшись на прощание, он ретировался. Сел, постепенно приходя в себя, за руль. Да,
окатили его холодным душем! Проверка не задалась. Не он раскусил Светлану, а
она его поставила на место, не разрешив его прежних сомнений. «Поистине
необычная женщина. Но женщина – а вовсе не призрак царевны Софьи, что оберегает
заповедные византийские сокровища. Или я ошибаюсь?» – напряженно размышлял
Павел.
У мистера Оскара времени на
размышления не оставалось. Оно летело, как пролетает в единое мгновение ночь в
казино. Первый удар по мячу был сделан незнакомкой. Мяч, описав плавную дугу,
покатился по лунной дорожке, стелившейся по глади вод, омывавших бухточку. Тихо
прошелестел ее голос:
– Лунка – там, где кончается лунная
дорожка, за ночным горизонтом. Теперь наступил ваш черед, сударь. Старайтесь
послать мяч так, чтобы он не упал в воду и не утонул, скатившись с дорожки.
Мистер Оскар, нервно вцепившийся в
клюшку, не сразу вышел из оцепенения. Потом, мысленно проклиная свою старческую
медлительность, неповоротливость и уязвленное самолюбие, сильно нанес удар по
мячу. Однако удар не задался. Мяч мягко шлепнулся в
песок, не долетев до лунной дорожки. На нее, отдаляясь от соперника, вступала
призрачная красавица…
«При всей своей призрачности, –
рассуждал Павел, – она достойный противник. Почему бы мне не поучиться у нее? И
как это я раньше не догадался!» – корил он себя.
Машина неслась из Загорска в Москву.
Павел обдумывал моментально созревший план и сетовал: «Напрасно говорят, что
утро вечера мудренее. В намеках ночи таится глубокий смысл. Может, оттого что
темнота сродни неизвестности. Перешептывается с нею. Вот к чему надо
прислушаться, принимая ответственное решение».
Быстро состряпанный Павлом план был
дерзок, но весьма прост: пойти по стопам похитительницы Алексея Андреевича. То
есть, бросая ей вызов, совершить перепохищение и вынудить призрачную незнакомку
явиться на встречу, заставить ее торговаться за освобождение кларнетиста,
который, по сути, был у нее в заложниках.
Через сутки на ночное дежурство в
отделении заступит Матвеич. К полночи он уже надерется. К этому времени нужно
подготовить машину и подобрать надежное место для содержания автора записок.
Подъезжая к Москве, Павел с удовлетворением расставлял последние точки в
задуманной им опасной игре…
«Играть с вами ночью в гольф ужасно
тоскливо, – выговаривала мистеру Оскару с лунной дорожки женщина-призрак. – Ну
же, ступайте на лунный покров смелее, не бойтесь промочить ноги неизвестностью.
Пройдитесь по мистическому свету остывшей, но вечно верной спутницы Земли.
Подзарядитесь, пропитайтесь, проникнитесь им. Иначе наш разговор не состоится.
Итак, ваш второй удар…»
Мистер Оскар занес ногу над лунной
дорожкой. Его неудержимо тянуло спасти скатившийся с нее в воду мяч. Но другая
нога ему не подчинилась – она будто вросла в песчаный
берег. От его усилий ногу свела судорога, окончательно лишив его возможности
двигаться.
Призрачная женщина нанесла свой удар
– и исчезла в ночи, там, где обрывалась вытканная луной на воде тропинка.
Как он добрался до яхты, как очутился
в каюте, натянул на себя ночную пижаму, когда заснул – этого владелец «Венеры»,
проснувшись поздно утром, как ни пытался, вспомнить не смог. Он лишь отчетливо
сознавал, что упустил звездную удачу, что второго свидания не будет. Его больше
не волновали конкуренты, не тревожила судьба фирмы. Перед ним неотступно маячил
образ призрачной женщины, принадлежащей игре лунного света. Мистеру Оскару
хотелось остаться там, рядом с ней, в прошедшей ночи. Там, где в отблесках
ледяных звездных лучей можно было прозреть. На мультимиллионера навалилась
невероятная тоска. Впервые он ощущал безысходную пустоту души, отверженной от
подлинных ценностей жизни – ценностей неизведанного.
Жизнь опостылела
ему. Из-под его ног сбежала заманчивая тропинка, уводящая в просторы
неизвестности. Он понял, что не выдержал экзамен и отныне отстранен от
невероятного разнообразия таинств природы. Остался
один лишь давно знакомый ему мирок. И в нем прежним
повелительным тоном отдавала распоряжения Элен.
Мистер Оскар просто ушам своим не поверил. Он поднялся на пустынную палубу. То
прыгающий вверх, то срывавшийся вниз голос, который, судя по обрывкам фраз, распекал мисс Маргарет, доносился из спальни-каюты супруги.
Гольденмеер-старший заглянул в нее. Элен продолжала что-то выговаривать
недоумевающему корабельному медику. При виде неожиданно вошедшего мужа она
приумолкла. Он тоже обомлел. Паутина загадочных
посланий-трещинок на зеркале, что находилось за спиной Элен, затянулась. Их
будто и в помине не было.
– Доброе утро, дорогой, как спалось?
Я тебя не узнаю. Ты перенимаешь мои привычки. Твои,
видимо, переходят с годами ко мне. Еще только десять, а я давно на ногах. Как
видишь, не нежусь с биомаской на лице в постели. Отдаю вместо тебя, коль уж ты
заспался, кое-какие распоряжения мисс Маргарет. Как говорят, муж и жена – одна
сатана, – шутливо приветствовала ошеломленного мужа Элен.
– Искал во сне места, где можно было
бы расстаться без жалости с десятком-другим лет. Но, увы, не нашел, – приходя в
себя, в тон жене отвечал супруг.
– Не понимаю твоего пессимизма и его
подружки-иронии. Еще вчера ты собирался подобрать ключ к сведениям, сокрытым в
клетках. Когда успел разочароваться? В чем загвоздка?
– Дело не столько в клетках, сколько
в разуме. Он за них отвечает. И никто не знает, что у него на уме, как им не
раскидывай. Более того, что он сам из себя представляет? Зачем избрал нас?
Избрав, чего добивается? Что на нас тестирует? Короче, каково его
предназначение вообще?.. Извини, дорогая, вопрос непростой. Без ответов.
Договорим позже. Я еще не почистил зубы, – покидая каюту супруги, выдавил
мультимиллионер, понимая, что история призрака Казановы, как и таинственных царапин на зеркале, стерта с карты памяти Элен напрочь.
Несколько позже он связался с
Ричардом и попросил его немедленно прекратить поиски так и не найденных в
России византийских манускриптов, а также предоставить счет за проделанную
Павлом работу.
Русский возражать не стал. Телефонный
звонок американца он воспринял как намек на недовольство его работой и
нежелание без толку тратить деньги. Но от избранного
после размолвки со Светланой плана Павел решил не отказываться: «Отчитаюсь
потом. До изъятия кларнетиста из клиники остались считаные часы. Американцы
практичны. Не устроит, так на такой товар всегда найдется покупатель, в том
числе и отечественного разлива».
Ровно в полночь Павел припарковал
недалеко от клиники, в глухом переулке, угнанный чуть ранее небольшой пикапчик.
В отделении стояла гробовая ночная тишина, которую изредка нарушал методичный
храп. Его издавал Матвеич, сложивший голову у пустого стакана. Павел прошмыгнул мимо пьяницы, направляясь к палате Алексея
Андреевича. Словно поджидая его, на пути возникла невзрачная фигура Нины
Наметкиной. Сверкая безумным взором и протягивая к нему сухие руки, она сквозь гниловатые зубы зловеще цедила:
– Зачем он тебе? Обними лучше меня… Как я истосковалась по мужским ласкам!.. Откажешь –
подниму на все отделение такой истошный крик, что даже пьяный Матвеич очухается… А хуже, если проснется бывший боксер. Он меня в обиду не
даст. Не мешкай… Будь дерзким, коль ты – мужчина…
Дабы предотвратить нежелательный
поворот событий, молниеносно вычислил Павел, старуху нужно нейтрализовать,
связав и заткнув ей рот кляпом. Он, не мешкая, преодолев омерзение к запаху,
исходившему из Нининого рта, инстинктивно потянулся ее схватить. Но его руки
тут же канули в пустоту. Павел не успел сообразить что
к чему. Сзади его шею обвили изящные, легкие, нежные, пахнущие Светланой руки.
Обескураженный, он машинально повернул голову. Ему обворожительно улыбалось
хорошо знакомое лицо – лицо той самой незнакомки, с которой в вечер
исчезновения видели Алексея Андреевича в кафе на Старом Арбате. Память Павла
набросала ее портрет по описаниям различных свидетелей для производимых
когда-то розысков. Ни малейших сомнений, это была она, та самая участвовавшая в
похищении Алексея Андреевича таинственная незнакомка.
Сейчас, не снимая невесомых, как
пушинка, рук с плеч Павла, она плавно двигалась в такт разбуженному кларнету. И
ноги Павла, которого привело в отделение совершенно иное желание, невольно
подчинились неведомому зову и ритму медленных движений ее прижавшегося к нему
гибкого тела. То ли от его близости, то ли от неожиданности он потерял голову.
Мистическая женщина, закружив его в
вихре венского вальса, нашептывала:
– Видишь, ты меня искал и я
откликнулась. Я иду тебе навстречу не впервые… мечтая
увидеть меня, ты попал в ловушку кремлевского подземелья, но я вытащила тебя из
склепа смерти… ты опять возжелал отыскать меня – и я вновь отозвалась… Тебе
хочется добиться моего расположения – ну что ж, я и на этот раз не против.
Попробуй, выиграй у меня хотя бы одну партию в шахматы. Выиграешь – исполню
твое желание. Но предупреждаю: играть со мною безрассудно, я не раз тебе это
давала понять. Но если ты дерзок – первый ход за тобой, Павел, я играю черными… Еще не поздно и отказаться…»
ПРИЗРАК МЕЧТЫ
Дышавшей на ладан Мерлин внезапно стало
легче. Жар спал. И хотя она еще не пришла в сознание, но выиграла схватку со
смертью.
Ирвин безмолвно возблагодарил Бога.
На следующий день иссушенная горячкой
невеста открыла глаза и слабым голосом заговорила. Ей казалось, что она
находится в одной из кают «Венеры», огибающей вечно юные экзотические острова
Океании. Жених ее не перебивал. Держа в своей крупной ладони ее воздушную, чуть
влажную руку, он молча выслушивал длиннющие вымыслы об
изумительном круизе.
Через неделю Мерлин невозможно было
узнать. Она почти полностью пришла в себя, наливаясь соками жизни. Вернулись
силы и присущая ей неуемная жажда работы. Пытаясь остановить ее порыв, Ирвин
убеждал не спешить, окончательно избавиться от странного недомогания. Пугал
возможным рецидивом болезни. Говорил шутя, что ее
проказливый питомец не рассохнется, подождет, а сейчас самое время передохнуть
на лоне природы. Провести без забот, легкомысленно расслабившись,
недельку-другую.
– Помилуй, дорогой, сейчас не время.
Я до сих пор чувствую, что этот «вирус» сидит у меня в крови. Вероятно,
необъяснимая вспышка горячки была вызвана именно его неприятием особенностей
моего организма… Но беспокоит меня не только это. Мне
кажется, я забеременела. Возможно, я ошибаюсь и вследствие болезни просто
сбился, нарушился цикл. Но я почти уверена… Так вот,
взращенный мною «вирус» мог приревновать меня к будущему ребенку. Нагнал жар…
Короче, дорогой, мне пока не до развлечений, – несвойственным ей
раздраженно-приказным тоном одернула жениха невеста. – Во мне заговорил – я
слышу – защитный материнский инстинкт. Нужно срочно форсировать разработки. Я
не желаю, чтобы из-за нашей халатности «вирус» поразил плод или же нанес ему
вред! – сорвавшись, почти выкрикнула Мерлин.
Ирвин на нее за срыв не обиделся. Он
тоже предполагал, что болезнь Мерлин связана с попытками довести до
коммерческой кондиции модификации «вируса молодости». Но каким образом связана – вот в чем вопрос.
«Может, все дело в том, что мы
посягнули на обкатанные природой, наезженные эволюцией биоциклы? И те
сопротивляются, мстят. Однако исследования проводились опосредованно, на компьютере.
При чем тут горячка Мерлин? Но что если, – осенило
Гольденмеера-сына, – открытый ею «вирус» имеет какое-то отношение к секретам,
сокрытым в византийских манускриптах царевны Софьи?! Что если они не легенда,
не выдумка, не красивая мечта? Мы подобрались к ним слишком близко, а тот, кто
их охраняет, не хочет позволить Мерлин их разгласить. Считает, что давным-давно
сделанное открытие принадлежит не ей, более того, что выпускать его в мир
преждевременно. Потому-то, как только намечается определенный прогресс в
изысканиях, страж и вставляет нам палки в колеса! Незримо внушает, что «вирус»
ведет себя неуправляемо, как беспечная юность. Вот в чем причина болезни
Мерлин! – догадался наконец Ирвин. – Страж сглазил ее
или же навел на нее порчу. Чем еще объяснить растерянность и недоумение
лечивших Мерлин врачей? Наговор по анализам не диагностируется… – В голове
Ирвина теснились все новые и новые вопросы. – А почему отец, вернувшись из
плавания по Океании, вдруг резко охладел к розыскам книги? Он всегда доводил начатое до конца. Увидел бесперспективность поиска? Или же
кто-то его отпугнул?.. Пожалуй, об этом должен что-нибудь знать побывавший
недавно в Москве Ричард».
К разговору с Ричардом Ирвина
подтолкнула очередная неприятность с Мерлин. Не успела она приступить к работе,
как у нее, будто оправдывая предположения Ирвина, резко упал пульс – до сорока
трех ударов в минуту, а температура понизилась, застыв на
отметке тридцать пять и семь. Подчиняясь новому биоритму, как бы
смиряясь с ним, невеста, слабея и заговариваясь, оказалась на грани комы.
«Наговор силу не утратил, – пришел к
заключению Ирвин, – лишь изменил форму воздействия».
Беседа с Ричардом окончательно
развеяла сомнения. Шеф службы безопасности сообщил, что, завершая по поручению мистера
Оскара дело о поиске книг, он был вынужден разыскивать внезапно пропавшего
Павла. Обнаружил его в психиатрическом отделении подмосковной больницы
благодаря местной газетной хронике. В статейке под
броским заголовком «Доброволец психушки» рассказывалось, как некий частный
детектив инкогнито ночью проник в психиатрическое отделение, где утром его и
обнаружили беспрестанно играющим на компьютере в шахматы белыми фигурами.
Играет бесподобно, хоть на первенство мира выставляй. Однако, кроме шахматных ходов
и пасьянсов, ничего не помнит. Возможно, детектив свихнулся
до появления в психушке – и сам себя туда доставил. Дорогу он знал, ибо
ухаживал за заведующей отделением. Женщина с горя тут же уволилась. Таким
образом, отделение, лишившись врача, одновременно пополнилось пациентом. О
случившемся корреспонденту газеты поведал дежуривший в ту ночь санитар. Деталей
происшествия он не припомнит, поскольку заслушался мелодиями рока в исполнении
кларнета и саксофона…
– Павел, с которым я побывал в
кремлевском подземелье, продолжал самостоятельно, на свой страх и риск вести
поиски исчезнувших из тайника книг, – пояснил Ричард. – Выводы делайте сами. Я
лично считаю, что мистер Оскар правильно поступил, поставив точку на этой
темной кремлевской истории.
И Гольденмеер-младший не замедлил
сделать выводы.
Во-первых, тот, кто охраняет секреты
вечной молодости, недвусмысленно дает понять, что человечество еще не готово
ими пользоваться. Мир с точки зрения познания – прав отец – состоит из двух
частей: известного и неизведанного. Последняя – огромна.
В сравнении с нею то, что мы знаем, ничтожно. И с помощью этой ничтожной
частицы мы пытаемся отыскать отмычку к неизвестному. Проникнуть в его тайны.
Овладеть ими. Безумство! Ослепленных страстью к
познанию либо ждет умопомешательство, либо, как в случае с Мерлин, подстерегают
загадочные, не поддающиеся лечению болезни.
Во-вторых, наговор с Мерлин снять
будет непросто. Бесспорно, он произведен личностью сильной, владеющей редчайшим
природным или божественным даром, то есть имеющей доступ к неизведанному.
И только равные ей по силе способны порчу отвести.
К кому же обратиться за помощью? Тут
Ирвин невольно вспомнил рыжеволосого Ирландца.
На следующий день вечером
Гольденмеер-младший быстро шагал по знакомой тропинке от
небольшого поселка на берегу озера Мичиган к дому медиума. Ленивое лето
кончилось. Но до зимней спячки природы было еще далеко. Водную гладь озера
расцветила красками ранняя осень. Засматриваясь на отражение багряных и золотых
листьев, Ирвин и не заметил, как подошел к стоящему на отшибе жилищу Ирландца.
Дверь была настежь открыта. Воспользовавшись ее гостеприимством, Ирвин поднялся
по ступенькам крылечка, пересек веранду и вошел в дом. Внутри все оставалось
неизменным и так же, как и в прошлый раз, в небольшой гостиной приветливо
отдавал тепло камин.
– Присаживайся, коль откликнулся на
мое приглашение. Однако ты мог бы проявить любезность и раньше, как только у
Мерлин появился жар. Хорошо, что хоть на сей раз сообразил. Нет, не думай, что
я причастен к ее недугам. Болезнь, или, образно говоря, порчу, навел на нее ты,
– с ухмылкой сообщил огненно-кучерявый Ирландец.
– Невероятно!.. – выпалил, плюхнувшись на дубовый стул, Ирвин. – Но что я такого
сделал?..
– Ты сделал ей опрометчивое, скоропалительное
предложение. Мерлин суждена не тебе. Она обречена на
брак со своим открытием, с этим «вирусом молодости». Не отдавая себе отчета, ты
перешел им, словно черная кошка, дорогу. Не разглядел, что Мерлин поглощена не тобой. Она пленена своим детищем. Она им
одержима. И «вирус», отвечая ей взаимностью, крепко держит Мерлин в объятиях.
Либо водит по кругу, как ведьма, охраняющая свои лесные владения.
– Но… – попытался вставить
обескураженный сенсационными заявлениями медиума гость.
– На этой почве она заговаривается,
проникается бредовыми идеями. Отсюда же ее ложная беременность, низкий пульс… Правда, я вот который уж век живу с температурой
тридцать три и на здоровье не жалуюсь. Жду, когда зубы мудрости прорежутся. И
группа крови часто меняется – без этого нет обновления. Порой смотрю, а кровь у
меня группы еще неизвестной. Чудо, да и только.
Поэтому я назвал эту группу – Ч… Одним словом,
наговор снять просто. Помолвку с Мерлин нужно немедля расторгнуть, ты ей не
пара.
– Но… – пристыл к стулу ошалевший
Ирвин.
– За ее суженого не беспокойся. Он
весьма неплох против некоторых патологий и как средство для защиты иммунной
системы от опасных вирусов будущего. У каждого времени есть свои неприятели.
Жизнь, развиваясь, их множит. Увеличение ее продолжительности, дорогой, так
просто не дается – жизни нужна защита. К тому же ей недостает новых
жизнеобеспечивающих эмоций, точнее, их основы – шестого чувства. Его старость
не дарует. У нее своих забот предостаточно… Но Мерлин
над ее детищем еще предстоит поработать. Сделаны только первые шажки… Ну, что ты совсем притих? Таковы уж проделки
неизвестности. Ищешь одно, а наталкиваешься на другое. Думаешь, найдено что-то
хорошее, а оно частенько оборачивается кромешным кошмаром. Обретая, не ведаешь,
что потеряешь. Эта заповедь касается и тебя.
– Но…
– Также советую тебе приобрести, пока
цены еще приемлемы и не скакнули резко вверх, небольшой участок на Луне…
– Неужели работы над секретами вечной
молодости следует развернуть в космосе? – подхватил гость мысль Ирландца.
– Не торопись. Не думай, что именно
там передний край неизведанного. Луна – всего лишь
очередная ступенька. К тому же магические тайны вечной молодости постоянно
дрейфуют и кочуют. Меняют свои симпатии и сами меняются. Они – как вечный
странник, призрак неувядающей мечты. Иногда она заманчиво улыбается,
кокетничает. А чаще, как ей и подобает, посулит да исчезнет, пряча виртуальную
усмешку в параллельных мирах, сюрирреальных реальностях… Обходясь
без лирических отступлений, добавлю: познавая, пытаясь проникнуть под покров
неизвестности, разум часто ведет себя агрессивно. Нет, ей он не может нанести
ущерб. В слепой страсти открытий он может погубить сам себя. А она ему сделать
этого не позволяет, оберегает от безумных шагов. Он ей дорог как чадо. Ясно? Дитя-разум
пытлив, но что можно выпытать у матери-неизвестности?
Она состоит из сплошных чудес. Разобраться в их беспрестанной игре – первый шаг
на нелегком пути к бесконечной юности. Непросто обскакать дарованную ею
надежду…
Ну а теперь отдыхай. Тебе еще брести
и брести. Там, куда ты нацелился, кончается история и начинается постистория.
Идти туда следует на свежую голову… Мне же завтра,
рано поутру, одну редкую местную травку нужно собрать. Пришло ее время. От
тромбов хорошо предохраняет… Места здесь дивные, красивые. Неслучайно их мой
дед еще до Всемирного потопа облюбовал. Сравнивал с норвежскими фиордами. Его
вкусам я доверяю. Не в пример мне он – личность незаурядная, исключительных
эмоций. Обладает девятым чувством. Бывал в зонах неизвестности, лежащих далеко
за возможностями разума. Общался со стражами областей, проникнуть в которые
предназначено жизни, ставшей вечной… Я этих мест, правда, еще не видел.
Может, они меньше, чем атом. Или больше, чем сотни вместе взятых созвездий. Дар
перемещаться быстрее скорости света, увы, не наследуется… Я, конечно,
заглядываю иногда в неизвестность, но предпочитаю принадлежать этому миру. Не
отрывайся и ты от него пуповиной. Слаб ты еще, чтобы парить над неизвестностью.
Вот что тебе хотела пожелать оттуда, из-за ее покрова, царевна Софья… Увидимся через десять лет. Это время я проведу там, куда
тебе путь заказан…
– Ты уйдешь туда, чтобы подзарядиться
молодостью, обновить ее ресурсы? – полюбопытствовал Ирвин.
– О тех местах не рассказывают, на
них стоит табу неизвестности.
– Ну тогда,
будь добр, скажи: а не подсказывает ли твое пророческое чутье какое-нибудь
чудодейственное местечко поближе Луны? – поинтересовался Ирвин.
– Видишь ли, неожиданное
порой находится рядом. Но его часто невозможно разглядеть, пощупать. Тайны, что
ходят бок о бок с нами, практически не поддаются разгадкам, они словно призраки… Не думаю, что твоим конкурентам удастся в скором времени
подобраться к тому, над чем ты бьешься. Но и время даром не стоит терять. Оно
скоротечно. Так что научись заглядывать вперед. Участок на Луне можешь назвать
«Мир неизвестности», или «Шестое измерение», или шутливо в мою честь «Рыжий
Медиум»… И не забудь при пробуждении пожелать спокойной ночи Луне, – попрощался
Ирландец.
Как и в прошлый раз, Ирвин проснулся
рано. Как и в прошлый раз, присутствия хозяина в доме не ощущалось, а на
небольшом столике стоял недопитый им тогда стакан с парным, подогретым лунным
светом молоком, а нос будоражил запах свежего, недавно поджаренного хлеба.
Ирвин точно знал, что по дороге назад,
в приозерный поселок, тяжелые, набухшие от ночного осеннего дождя ветви
деревьев будут хлестать его по лицу. И он, промокший до нитки,
доберется до места, где его будет поджидать отправляющийся в сторону частного
аэродрома грузовичок, заспанный водитель которого, постепенно приходя в себя,
по пути мимоходом скажет: «Разное болтают в округе об
Ирландце. Одни считает его нелюдимом, другие – наводящим порчу колдуном, а
третьи находят весьма тонким остряком-балагуром, но я
доверяю только прекрасным рассказам моей незабвенной бабушки. Никто из местных
жителей, кому доводилось воочию видеть Ирландца, не может вспомнить, какого
цвета у него глаза. Только моя бабушка, окунаясь в них с головой, находила, что
они изумительного изумрудно-василькового оттенка…»
Быстро шагая по извилистой тропе,
Ирвин не мог избавиться от мысли, что он-то никогда не сумеет верно назвать дивный цвет этих глаз. Он только на всю жизнь
запомнит, что над их непроницаемостью возвышается чело, не тронутое резцом
времени.
«Непросто читать следы, оставленные
этим резцом, – напряженно размышлял Ирвин, – но еще сложнее следовать путем, не
отмеченным им, ловить образ вечно меняющейся, закутанной в одеяния лунной ночи
неизвестности, жить помыслами мистической спутницы Земли. Кто только не горел безрассудно
этим желанием? Им жизнь пронизана испокон веков».
Оставив раздумья, путник вдруг
загорелся желанием откликнуться на предложение той странной незнакомки завязать
знакомство по интернету. «Интересно, что думает эта взбалмошная любительница
необычных запахов подводных цветов по поводу лечебных свойств лунного света?»
Правда, он непозволительно долго
молчал. Как теперь обратиться к ней, дабы не получить отказ? Этого Ирвин пока
не знал. Ответ брезжил где-то рядом, словно окутанный пеленой неизвестности, в
ее невиданных измерениях.
А без этих загадочных далей, отдавал
себе отчет Ирвин, он уже не сможет жить. Он нуждается в общении с теми, кто
причастен таинственному образу неизвестности, ее чудесам и хранимым ею тайнам…
Тем временем к острову Монтекристо,
крася свои белоснежные паруса в алом закате, приближалась красавица яхта под
экзотическим названием «Афродита». Яхта принадлежала совладельцу швейцарского
частного исследовательского фонда. Он добился известных успехов на поприще
омоложения дряхлых мышей. И, дабы отодвинуть на десятилетия порог старости,
делал первые шаги, чтобы подобраться к загадочным ресурсам стволовых клеток
человека.
Кто знает, возможно, «Афродита»
продолжила путешествие, начатое в незапамятные времена эпическим шумерским
героем Гильгамешем?..