Миниатюры
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2014
Наталья
Мелёхина – журналист и прозаик. Родилась в Вологодской области. Окончила
факультет филологии, теории и истории изобразительного искусства Вологодского
педагогического университета. Лауреат конкурсов «Северная звезда-2012»,
Всероссийского конкурса святочных рассказов «Земля как решето» (2013),
литературного конкурса Горного фонда России (2013). Печаталась в журналах
«Знамя», «Север».
Первый снег
В каждой осени наступает момент, когда ожидание первого снега становится невыносимым. Так подростки ждут первой любви, еще не зная, что это такое. Осенью молодость выглядит вызывающе, как граффити скабрезного содержания на стене филармонии.
Я любуюсь молодой шпаной, той самой, что тусуется на площади Революции. Над ними свинцовое мрачное небо, как строгий отец, всегда занятый проблемами на работе. Вокруг голые деревья, не стыдящиеся своей старческой наготы. Под подошвами кроссовок и каблучков – уже почерневшие листья, их прожилки выпирают, как ребра распятого на кресте, и листья принимают удары ногами с христианским смирением.
Парни и девушки назначают встречи между «маленьким Лениным» и храмом Иоанна Предтечи в Рощенье. Так «забивается стрелка» на пересечении из трех точек: от 1710-х до 1917-го и легким прыжком через лужу на асфальте прямо в 2013-й. Ленин – маленький кумир рядом с истинным храмом, и молодежь получила от других поколений это противостояние, это обременительное наследство вместе с вопросами, не только не получившими ответа, но еще даже и не заданными.
Мне нравится смотреть на разнообразие красок в молодежной одежде: они отвлекают меня от всех вопросов и за это я благословляю создателей модных коллекций. Как хорошо, что они придумали все эти цвета – от кислотно-лимонного до благородно-серого. Цвета и краски. Учат же и сейчас на физике: каждый охотник желает знать…
Я тот самый охотник. Моя память делает пыльные чучела из красок вечно убегающего от меня времени. И есть только один день в году, когда я не охочусь. В этот день выпадает первый снег, и я вспоминаю, как мы впервые встретились во дворе нашего дома. На двоих нам было тридцать шесть лет. Небо, как и я, сочло твой вид оскорбительно прекрасным и с напускным презрением плевалось белыми хлопьями на асфальт. Наш сосед, бывший зэк дядя Паша плевался так же через дырку в зубах, когда курил. Именно он за полтинник дал нам на два часа ключ от своей комнаты. Так мы обокрали бывалого вора: купили два часа, а пробыли вечность. Время тогда остановилось и краски померкли, утонув в белом-белом свете.
Дорогие вещи
Фланелевая рубашка моего отца полощется на бельевой веревке, как тряпка. В общем-то, она и есть тряпка тряпкой. Девяностые годы, мы строим дом, денег не хватает на самые элементарные вещи, даже на новые рубашки и платья, но мой отец – ветврач и должен приходить на ферму в безупречно чистой одежде. Поэтому единственную отцовскую рубашку мама стирает по вечерам каждый день. Отец ни на что не жалуется. С его выправкой морского офицера даже в такой рубашке он настоящий красавец, и дом через пару лет он построил – большой, двухэтажный, а у дома – деревья: вот эту березу мой прадед посадил, этот клен – мой дед, эту березу – отец, эти рябины – мои братья, а вот эту яблоню – мой племянник.
Красный платок моей бабушки. Каждое летнее утро я выходила на крыльцо и видела, как красный платок низко склоняется над грядами в огороде. Я кричала громко: «Бабушка!», и она, не разгибаясь, отвечала: «Э-э-эй!» И в этот момент я знала: она смеется от радости, что и в это новорожденное утро мы будем вместе. С тех пор и навсегда красный цвет – это цвет солнца, красоты и родной крови, чьи законы сильнее логики и времени.
Пустые гильзы от охотничьего ружья. Они пахнут порохом и лесом. Такие гильзы дарил мне старший брат. Приносил их из леса вместе со сказками. Вот в его руках большой боровик, а у шляпки пузатого гриба, на тонкой полоске грибной кожицы, как на слезе, повис малюсенький боровичонок. Брат рассказывал: «Жил-был на свете гриб-боровик, один-одинешенек, не было у него ни сестры, ни брата, ни отца, ни матери. И заплакал боровик от горя. Плакал-плакал и выплакал себе сыночка».
Старый кожаный ошейник. Его носила моя собака Каштанка, огромная псина ростом в холке выше десятилетнего ребенка. К восьми утра она провожала меня на остановку школьного автобуса, а потом возвращалась обратно домой. Ровно в семнадцать часов она уже вновь стояла на остановке и ждала. Каждый раз Каштанка бросалась ко мне со всех лап, но в шаге останавливалась и деликатно тыкалась мокрым носом в ладонь: нельзя же при всех так бурно ласкаться, хозяйка-то взрослая стала, в школу ходит…. И все равно дразнили Каштанку «нянькой».
Ветхая фланель, платок, гильзы, ошейник – такие простые вещи, а не купишь ни в одном магазине, и цена слишком высока, и больно кусается…
Друзья
детства
Друзей моего детства не встретишь ни на «Одноклассниках», ни «ВКонтакте». Друзья моего детства – это девять старушек и три старика из отдаленной маленькой деревушки, где я выросла. Кроме меня, детей в деревне больше не было, так что я была внучкой пусть не полка и не взвода, а, скажем, отделения пенсионеров.
Каждый из них вел постоянную борьбу за жизнь. Ветеран войны дядя Саша страдал от частых сердечных приступов из-за контузии, полученной при обороне Ленинграда. Каждый раз ему вызывали «скорую» из райцентра, но медики так долго добирались до нашей деревни, что приступ к их приезду сам по себе ослабевал. Бригада ругалась из-за «ложного» вызова, но все же дяде Саше делали какие-то уколы. Однажды старику не поверили и не приехали… Вместе с дядей Сашей не стало веселых наигрышей гармони, под которую на посиделках летом плясали и пели частушки все мои девять бабушек.
Веселее всех частушки получались у тети Ени. У нее был огромный нос кривым огурцом, она опиралась на суковатую палку и по виду напоминала чабана с гор, особенно когда пасла овец. Ее единственный сын без вести пропал на службе в армии. Как и все доярки, выйдя на пенсию, тетя Еня так и не научилась просыпаться позднее четырех утра. Ее навещали дальние родственники: увозили сумками овощи с ее огорода, а взамен оставляли чай и карамель с вышедшим сроком годности. Тетя Еня всегда радовалась гостям.
Друзья моего детства, как и я, жили в ожидании каникул, особенно летних и новогодних, только я ждала отдыха, а они – детей и внуков. Друзья моего детства никогда не жаловались на скуку. Наоборот, весной и летом им вечно не хватало времени, чтобы закончить со всеми делами на грядках. А зима – это пора рукоделия и сказок, и каждая из моих девяти бабушек легко сдала бы экзамен на почетную Арину Родионовну высшего разряда. Сейчас друзья моего детства переселились в другую деревню – в ту, что отражается в прозрачных лужах после дождя, но я-то знаю, как и где их найти.
Дедушка
«Вот, тятя, пирожков тебе принесла… Немного тебе при жизни белого хлебца-то довелось поесть», – мама бережно выкладывает на зеленый мох могилы, как на скатерть, куски пирога. Я не знала своего дедушку. Он умер после войны. Его судьба сложилась, как у тысячи тысяч крестьян того времени. Родился в многодетной семье. Работал столько, сколько не работают даже каторжане в каменоломнях. Влюбился в свою двоюродную сестру и, несмотря на протесты родных и священника, женился на ней. Говорил покаянно: «Пусть это будет мой грех, я за него и отстрадаю». По рассказам бабушки, сколько бы ни приходилось страдать, никогда не унывал: «А как улыбнется, на щеках появятся ямочки! Как у твоей сестры Марины, точно такие же! А ловкий был, как твой брат Женя, и рыбак заядлый. Раз щуку поймал, домой несет – голова рыбины на плече лежит, а хвост по земле волочится».
Иногда выпивал и, выпив, становился еще более кротким, только пел веселые песни. Стал отцом пяти дочерей и трех сыновей, двое из которых умерли малышами. Иногда хлеба в такой большой семье ему не доставалось – ни черного, ни белого. Зато у него были дети и песни, песни и дети. Воевал он под Ленинградом. В это время бабушка сбежала от голодной смерти из родной деревни в Мурманск, там жила ее сестра. Ехала на поезде с детьми больше недели: состав часто надолго останавливали. Когда все доставали свертки и начинали есть, старшая, пятилетняя Нина, отворачивалась к стене. Младенец Валентин повисал на пустой груди. Но дети молчали. На третий день Нину спросил кто-то из пассажиров: «Девочка, почему вы никогда не кушаете?» «А мы из колхоза. У нас нечего», – ответил ребенок. Со всего вагона им понесли продукты, у кого что было. Так доехали до Мурманска. Выжили и вернулись. И дед тоже выжил и вернулся. Получил ранение – из спины вырвало лопатку, заболел раком желудка. И остался таким же веселым и кротким.
На единственной сохранившейся послевоенной фотографии он одет в костюм. На самом деле у дедушки костюма никогда не было. Он фотографировался в такой ветхой одежде, что пиджак и галстук фотохудожнику пришлось нарисовать. На этом снимке дедушка улыбается. Его улыбка отражается в улыбках восемнадцати внуков и полсотни правнуков. И у некоторых из нас на щеках появляются ямочки.
Яблоки
и картофель
«Любимые блюда сельских жителей – яблоки (небо) и картофель (земля). Нарезанные яблоки варятся с сахаром или медом. Картошка варится в кожуре. Оба блюда ставятся на стол, и каждый по желанию может отведать плоды неба и земли», – писала великая актриса Марлен Дитрих.
Сейчас осень – пора картофеля и яблок, земли и неба, но нам кажется, что это время, когда до пятнадцатого сентября надо заплатить налог на квартиру, вывезти мешки с урожаем с дачи, отправить сына в школу. Мы думаем, что яблоки и картофель – это такой товар в супермаркетах. Иногда мы даже помним цену за килограмм. Нам кажется реальным узкий круг хлопот, где центром становятся попеременно то дом, то работа. Все остальное отвлекает, мешает, а значит, не нужно и, значит, неважно. Если вечером остается время почитать книгу или посмотреть телевизор – хорошо, а выходные – тот же круг, в котором каждый сантиметр много раз пройден.
…Если поехать по новомосковской трассе в сторону Ярославля и свернуть направо в бескрайние пустынные поля, бывшие когда-то десятком густонаселенных деревень, можно наткнуться на странное зрелище. Посреди поля, заросшего спутанной дикой травой, стоит около десятка яблонь. Ветви гнутся до самой земли под тяжестью яблок, листьев не видно за красными и желтыми пятнами. Плоды неба некому собрать. Они того и гляди попросят, как в сказке «Гуси-лебеди»: съешь нашего яблочка, тяжко мне, деточка. Чуть поодаль, если приглядеться, в спутанных стеблях травы можно увидеть картофельную ветку.
Когда-то здесь жили люди. В таком же замкнутом круге из времен года, из работы и дома. Теперь яблоки и картофель остались неубранными. Изб нет, людей нет, а плоды неба и плоды земли ждут, что кто-то придет за ними. И, если найдется тот, кто этой осенью захочет сварить яблоки с медом, а картофель в кожуре, поставить на стол и собрать за ним всю семью, значит, предназначение выполнено. Урожай жизни собран. Корни живы, просто заснули до весны. При условии, что ты помнишь, что яблоки и картофель – это не просто еда из супермаркета.