(Валерий Печейкин. Люцифер)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2014
Николай
Берман родился и живет в Москве. Окончил театроведческий факультет Российского университета
театрального искусства – ГИТИС. Театральный критик, публикуется на портале «Газета.ру», работает в
«Гоголь-центре».
ВАЛЕРИЙ ПЕЧЕЙКИН. ЛЮЦИФЕР. – М.: «KOLONNAPUBLICATIONS», 2013.
Книга Валерия Печейкина, молодого московского драматурга родом из Ташкента, повествует о вселенском зле, апокалипсисе и том хаосе безумия и абсурда, в котором давно уже пребывает современный человек.
Всего в книгу вошли четыре пьесы – написанные в разное время, и ни одна пока не была поставлена, кроме маленького драматического отрывка «День», созданного специально для открытия «Гоголь-центра». Почему у этих пьес пока не складывается сценическая судьба? Ответ очевиден: они слишком резки и радикальны даже для тех российских театров, которые готовы вроде бы на любые рискованные опыты. Сегодня, когда одни за другими принимаются законы о запрете на оскорбление религиозных чувств и пропаганду гомосексуализма, постановка каждой из пьес Печейкина способна вызвать скандал и обернуться для театра последствиями гораздо более серьезными, чем просто снятие спектакля с репертуара. Печейкин не стыдится и не стесняется больных для нашего общества тем, а, напротив, фокусирует на них внимание, пытаясь разобраться, почему они так ранят сознание россиян, как работают стереотипы нашего мышления и что ждет наш мир, если он продолжит движение в том направлении, куда стремится сейчас.
Возможно, лучше всего это получается у Печейкина в пьесе, которая открывает сборник – «Моей Москве». Здесь он собирает все приметы современной российской жизни, нагнетая каждое обстоятельство до безумного предела – и получает адский коктейль из язвительных шуток, фантастических эпизодов и острых социальных высказываний в духе американского мультсериала «SouthPark», где реальность самой развитой страны мира предстает в таком же искаженном и гипертрофированном обличье.
Список действующих лиц вроде бы ничего экстраординарного не предвещает. Молодой мужчина Петр, его мать, отец, жена, брат – неподготовленный зритель или читатель вполне может ожидать обычную семейную драму. Но внезапные повороты начинаются сразу. Члены обычной московской семьи почему-то, без всяких на то причин, изъясняются ломаным языком, лишенным грамматических связок: слов в их лексиконе, кажется, еще меньше, чем у самого необразованного мигранта или у незабвенной Эллочки Людоедки. Все глаголы – в неопределенной форме. О падежах можно забыть.
Герои Печейкина – жертвы общества потребления, «зомбированные» пропагандой из «ящика» и рекламными слоганами, не прочитавшие в своей жизни ни одной книги и не знающие ничего о моральных нормах. Они – современные первобытные люди, которые окружены всеми благами цивилизации, но живут и строят отношения так, как это было принято в каменном веке. Все их потребности и действия – сугубо физиологические. Дадим им слово, они вполне внятно и недвусмысленно озвучивают свои желания: «Мое оливье – жрать», «Филипп Романович … сосать», «Есть, желудок, кишка, срать, жить».
Секс и жратва – вот и все их интересы. Они просто не знают, что существует что-то еще – а если и знают, то вряд ли способны понять подлинный смысл каких-либо других явлений. Они все творят жуткие непотребства. Жена занимается сексом с папой мужа, муж со своей мамой, «друг семьи» с мужем. Слова «любовь» никто не произносит, о каком-то осмысленном влечении речи тоже не идет. Все эти действия происходят у Печейкина спонтанно и внезапно, как сбои в программе, как необъяснимые глюки, которые ничто не может остановить. Это мир, в котором все перевернулось, и все бесповоротно сошли с ума. Когда свекровь говорит своей невестке Светлане, что та предназначена мужу, и не должна брать в рот половой орган его отца, она в слезах отвечает: «Простить. Память вываливаться», и это совсем не фигура речи, а очевидный факт. Они просто все забыли, чувства сменились инстинктами, мысли – физическими действиями, для которых думать не надо.
Если пытаться определить жанр «Моей Москвы», то вернее всего ее будет назвать антиутопией. Печейкин создает вымышленное общество, отдаленно похожее на наше, и, когда мы уже готовы забыть об этом сходстве, вдруг вводит в действие предельно конкретные реалии, окончательно сбивая зрителей с толку и заставляя их задуматься, не живут ли они в самом деле в этом придуманном мире. Когда герои включают телевизор, на экране появляются, сменяя друг друга, Ксения Собчак и патриарх Кирилл. Оба не произносят ни слова, но вызывают у героев острую эмоциональную реакцию: «Ненавижу! Ненавижу!» (про Собчак) и «Это – Бог» (про патриарха). Как маленькие дети, они мыслят только образами, причем любое изображение вызывает в них реакцию, которая была заранее запрограммирована, как бы на бессознательном уровне. Они живут в мире, где все истины доносятся директивно, как аксиомы, чтобы каждый точно знал, что такое «хорошо» и что такое «плохо».
Окончательно запутывая зрителей и читателей, наравне с образами масскульта Печейкин вносит в пьесу и элементы «высокого искусства» – так, картинки в телевизоре сменяются под Девятую симфонию Бетховена, одна из героинь вдруг называет имя композитора Штокхаузена, а в кульминационный момент начинает звучать струнный квартет Моцарта. Печейкин делает классику фоном для творящихся на сцене непотребств, как бы издеваясь над очень часто у нас встречающимися «учителями нравственности», которые проповедуют высокую мораль, но сами ей отнюдь не следуют.
В ровном движении пьесы наступает внезапный перелом, когда в стене обнаруживается отверстие, из которого вдруг сама собой начинает течь каша. И – как по мановению волшебной палочки – в этот миг герои вдруг перестают говорить ломаным языком. Превращение никак не объясняется и не комментируется – да и сами герои, похоже, не обратили на него внимания. Как и все остальные эпизоды в пьесе, эта перемена случается спонтанно и непроизвольно. В «Моей Москве» бессмысленно удивляться чему бы то ни было – даже ворону, который уносит одного из персонажей с балкона, а другого со всей силы ударяет по голове гигантским клювом. Здесь речи не может быть ни о каких логических связях, которые давно уже не работают и в общественном сознании.
Так же неожиданно происходит перемена обстоятельств: новая квартира превращается в полуразрушенную и разбомбленную, и герои оказываются в разгаре войны. Современные дикари вырваны из комфорта цивилизации, став жертвами блокады. Воды и света нет, «Сникерс» становится недосягаемым деликатесом, соседи промышляют людоедством. Война, о которой говорит Печейкин, очевидно – третья мировая. Для свихнувшегося мира она делается последним испытанием, но даже она не в силах вправить ему сустав, и длящаяся с самого начала пьесы оргия продолжается с новой силой: война еще сильнее высвобождает первобытные инстинкты. Только желание секса теперь вытесняется голодом, и герои готовы съесть друг друга уже в прямом смысле.
Но не тут-то было: война кончается так же внезапно, как началась. Только начинает жена Петра Светлана целиться вилкой в ногу мертвого отца семейства Кирилла Петровича – как Петр сообщает ей, что «Война кончиться!». Все сразу возвращается на круги своя, и герои снова коверкают слова, как это было вначале. Перед лицом катастрофы они как бы слегка приподняли маски, стали чуть более настоящими – а пережив опасность, вернулись к прежнему состоянию. Первым делом они включают телевизор, который показывает передачу «Они пережить блокада», выпивают «За спасение Москва» бокалы шампанского, закусывая его тарталетками. Война для них уже в прошлом и воспринимается просто как еще одна старая байка.
Кажется, что придуманный Печейкиным мир уже ничто не в силах пошатнуть – если даже бомбардировкам это не под силу. И все же в финале драматург находит способ расправы со своими героями. Война оказывается мнимым апокалипсисом, вслед за которым наступает настоящий. «Огненный шар» является перед героями и убивает одного за другим. Победить ханжество, тупость, лицемерие, жестокость и все смертные грехи, по Печейкину, может только конец света. Он расправляется с миром так же беспощадно, как это сделал Ларс фон Триер в своей «Меланхолии» – но только, в отличие от Триера, у Печейкина этот мир совсем не жалко. Потому что он слишком сильно похож на наш.
Среди пьес, опубликованных в сборнике, «Моя Москва» – самая цельная и оригинальная. Здесь его убийственная ирония сочетается с идеально точно и глубоко высказанными смыслами, с острой болью за современного человека и состояние мира. Пьесы «NET» и «Люцифер» кажутся после «Моей Москвы» немного вторичными – и все же в них есть, что обдумать.
Пьеса «NET» – драма в письмах, и довольно долго герои просто читают вслух свои послания. Письма – электронные. 20-летняя Саша Вайс пишет Диме Билану. 30-летний Сергей Иванов – Владимиру Путину. 50-летняя Ирина Обухова – своему сыну Петеньке. Что у них общего? Только то, что ни один из адресатов письма не читает. Поразительно, как тонко Печейкин выстраивает линию писем к Пете Обухову – для родной матери он оказывается таким же мифическим и недосягаемым, боготворимым персонажем, как для других Билан или Путин.
Вообще среди всех пьес Печейкина «NET» стоит особняком – ни разу он не был таким человечным и нежным (хотя, конечно, по-своему), ни разу не сопереживал так своим героям. Над персонажами «Моей Москвы» можно только смеяться и издеваться – а вот героев «NET», при всей их недалекости, неизбежно начинаешь жалеть. Пусть это прозвучит смешно и пафосно, но они оказываются у Печейкина едва ли не последними на планете людьми, которые умеют любить. Они одиноки, патологически несчастны и брошены объектами своего внимания – но в их истовой безответной страсти есть что-то неуловимо прекрасное, донкихотовски героическое.
Три героя «NET» – реальные люди, попавшие в виртуальный мир, чтобы быть им раздавленными. Все они безумны. Саша Вайс полагает, что Дима Билан разделяет ее чувства. Сергей Иванов верит, что Путин прислушается к его советам. Ирина Обухова рассказывает сыну свою жизнь в мельчайших деталях, не сомневаясь, что он прочтет эти записи, больше похожие на дневниковые. Это безумие от предельного одиночества. Саша Вайс мечтает о любви – а встречает только МЧ с сайта знакомств, который, то и дело появляясь на сцене, пугает ее словами из лексикона самых агрессивных эротоманов. Обуховой не с кем поговорить, кроме младшего сына Саши, и потому она уже готова смириться с тем, что он гей. Иванов и вовсе общаться может только с мухой, летающей по квартире – и в письмах Путину ему не о ком больше написать.
На самом деле каждый из них пишет не конкретным людям, к которым они обращаются, а своего рода богу – тому единственному, кто всегда услышит, поймет, утешит и спасет. Они знают, что останутся без ответа, но надеются вопреки всему. Только бога этого – не существует.
Вместо него здесь тот, кто знаком любому человеку, хоть однажды отправившему e—mail по неправильному адресу. MailerDaemon – имя отправителя, которое всегда стоит под отчетом о недоставленном письме. У Печейкина демон оживает, обретая плоть и кровь, и встречает героев в виртуальном интернет-кафе – зале ожидания для недошедших писем.
Конечно, Печейкин не был бы собой, если бы даже эту историю, которая начинается, в общем-то, вполне реально, не превратил в фантасмагорию. Ближе к концу пьесы все больше появляется ремарок вроде «Мимо пролетает гомункул в реторте» или «Проходит мимо голый человек, замотанный в удава». Но они остаются только фоном для истории, иллюстрацией того, как все три героя окончательно теряют разум от своих неразделенных чувств, как проваливаются в виртуальную реальность.
Обухова попадает в компьютерную игру-«стрелялку», где подвергается нападению трех геймеров, принимающих ее за персонажа. Иванов превращается в Марио из легендарной игры и обсуждает Путина с черепахой, которая умоляет, чтобы ее прикончили. Абсурд нагнетается, от элементов бытоподобия не остается и следа. В этом мороке личности героев растворяются, точнее, безвозвратно повреждаются, как жесткий диск от воздействия вируса.
В интернет-кафе они встречаются все вместе – и как бы меняются местами. Если твои мольбы не услышаны – надо, чтобы за тебя попросил кто-то другой. Теперь Вайс пишет Путину, Иванов – Пете, Обухова – Билану. Но ничто им не поможет. Явившись наконец, все три кумира попросили больше им не писать – и оказались только фикцией, виртуальными двойниками.
Пьеса создает впечатление, что ее герои остались единственными реальными существами в этом мире. Если адресаты не отвечают, разве не значит это, что они – просто бред воспаленного сознания людей, которым некого любить? Если в «Моей Москве» апокалипсис происходит буквально, то здесь он случается для трех конкретных людей, исчезающих в виртуальном небытии вслед за кумирами их воображения.
В противоположность пьесе «NET», которую можно назвать самой лиричной из драм Печейкина, последняя в сборнике «полнометражная» пьеса, «Люцифер» – пожалуй, наиболее ерническая и, в каком-то смысле, циничная. Она говорит о конце света еще бескомпромиссней, чем даже «Моя Москва».
Безобидная сценка из отдыха русской семьи на пляже турецкого отеля постепенно обрастает все более невероятными подробностями. Противный мальчик Никитка, все время капризничающий и терроризующий маму, в итоге умирает от ее рук – она закапывает его на пляже. Но он сразу же восстает из мертвых и оказывается Люцифером. А еще через некоторое время его папа вдруг рождает Антихриста. Потом происходит вспышка, и все герои вроде бы остаются на том же самом пляже, однако, похоже, уже мертвы. Весело и просто они рассказывают о свершившемся конце света – о том, как взорвалось солнце и схлопнулась вселенная, «как будто и не было ничего миллиарды лет».
В этой истории за нескончаемым потоком абсурда порой теряются конкретность смысла и ясность посыла. «Люцифер» превращается в фантасмагорию безо всяких, даже опосредованных, связей с реальностью. И пьеса воспринимается как ловкий трюк язвительного драматурга, интересный для чтения, но ничего принципиально нового для читателя книги не открывающий.
Если пытаться сделать из сборника пьес Печейкина какой-то вывод, то он будет неутешительным: ничто не остановит мир от падения в небытие, человечество разучилось говорить, думать и чувствовать. Что остается в такой ситуации делать? Только смеяться. А это Печейкин умеет, может быть, лучше всех.