Записки путешественника
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2014
Станислав Иванов – постоянный автор журнала «Октябрь». Окончил геофак
МПГУ. Прозаик, путешественник, пианист группы «макулатура». Автор
книги «Расширенная версия Вселенной» под псевдонимом Зоран
Питич; публиковался в «НГ — Ex
Libris», в журналах «Урал», «Всемирный следопыт»,
«Медведь», «Playboy»; в научно-популярных изданиях
«Машины и механизмы», «Популярная механика», «Знание — сила, фантастика».
Финалист премии «Дебют» (2004), премии Ю. Казакова (2006).
В пяти минутах езды от центральных кварталов Найроби по неосвещенным улицам гуляют зебу – горбатые коровы, завезенные из Индии; аптеки, куда вы заходите, чтобы купить профилактические лекарства от малярии, напоминают укрепленные пункты с железными решетками; по всему городу на заборах натянута колючая проволока, а чтобы зайти в туалет, расположенный в торговом центре, надо подвергнуться тщательному досмотру вооруженных охранников. Впрочем, недавние события показали, что это мало помогает, и в торговые центры вообще лучше не заглядывать, чтобы не стать жертвой безумных сомалийских пиратов или исламистов с гранатами.
Однако нам повезло: даже местные футбольные болельщики с вувузелами и флагом, торчащим из окна, лишь прокричали что-то дерзкое и устрашающее из своей машины, возможно числящейся в угоне, и поехали на стадион. А может, на ограбление банка. Остальные прохожие не делали большого события из того, что повстречали двух белых людей, прогуливающихся по Найроби. Кроме разве что двух крепких парней в городском парке – от неожиданности они сказали: «Джамбо, мзунгу!» – и пожали руки. Очевидно, за смелость. За два дня, проведенных в кенийской столице, я видел представителей белой расы только в ресторане «Карнивор», где они поедали страусиные тефтели, крокодилятину и бычьи яйца. Остальные отсиживались по хорошо охраняемым отелям, ибо в Восточную Африку в основном прилетают не для ознакомления с урбанистической культурой. Не для того явились и мы с моим давним другом с геофака Александром Беляевым. Конечно, главной нашей целью были бескрайние равнины Серенгети, Масаи-Мара, Нгоронгоро… топонимы, которые с детства не давали покоя, а теперь до них оставалось несколько дней пути.
Мы были единственными белыми и в отеле «Кипепео». Но у нас не возникло никаких проблем, однажды мы даже вышли после захода солнца в близлежащую аптеку за малароном и нас никто не ограбил. Старт экспедиции по национальным паркам Кении и Танзании должен был состояться в более респектабельном, с бронированными стеклами отеле «Бульвар» близ Национального музея, куда мы прибыли за три минуты до начала официального сбора. Первыми, кто нам встретился в холле, были седовласый джентльмен с супругой, не знавшие, куда идти дальше. Затем в поле нашей гравитации притянулась высокая стройная блондинка в очках. Она почему-то сразу же прониклась к нам доверием и симпатией, несмотря на наличие молодого человека, который, едва подав руку, произнес на ломаном русском слово «дружба». Я перевел на ломаный немецкий – «фройндшафт», заверив его в нашей полной лояльности, и попросил моего безумного попутчика Александра больше не повторять в разговоре «Гитлер капут!» и не петь песню «Артиллеристы, Сталин дал приказ!», ведь у нас уже нет обид за сорок первый. Тем более что Йенс оказался неплохим парнем, а про Карин я вообще молчу. Она получала второе высшее образование где-то под Берлином, хотела стать педиатром, двадцать девять лет, рост сто восемьдесят шесть сантиметров, обожала произносить русские слова и просила научить еще… Мы все время старались вести себя с ней поделикатней и не смотреть в ее сторону слишком часто. Но как-то так получалась, что Карин все время оказывалась рядом с нами, а на вопрос, что поделывает Йенс, просила не переживать: они уже полмесяца колесят по Южной Африке и наобщались вдоволь.
Саня выяснил, что надо идти в конференц-зал на втором этаже, и все пошли за нами. Мнение о том, что в Африку нельзя тащить с собой женщин, особенно предлагая ночлег в палатках, разбилось о непредставимый мной ранее состав участников автопробега по африканскому бездорожью на суперзаряженном грузовике «Скания», приспособленном для перевозки двадцати человек, их багажа, продуктов и полевой кухни по ферралитным грунтовым дорогам.
В нашем отряде собрались три австралийские пары в достаточно зрелом, если не сказать пожилом возрасте, парочка китайцев из Шанхая с новозеландскими паспортами, канадец Санджив с анаболически раскачанными бицепсами, раза в два больше моих, и его молодая спутница, имя которой я даже не запомнил, белокурая фея Карин, будущий детский доктор, с хорошим парнем Йенсом, а также пышногрудая и круглозадая Катарина («барышня-крестьянка», как окрестил ее Александр), откуда-то из Тироля, в сопровождении своего меланхоличного мужа, который постоянно пил пиво – и за обедом, и за ужином.
Помимо этих парочек в сборной мира присутствовали: гражданин Канады иранского происхождения Сид, веселый парень лет сорока пяти, по его словам – миллионер. При этом ни разу не угостил пивом или водкой, хотя сам имел слабость к алкоголю и русской культуре. Знал не только фамилии Толстой и Достоевский, а еще и Гончарова с Горьким, что заслуживало уважения. Недавно совершил восхождение на Килиманджаро, уверял, что на вершине минус двадцать. Вообще-то там должно быть потеплее, да и путь к вершине несложный, особенно когда весь твой багаж несут портеры. Мы сразу поняли, с кем имеем дело, хотя он был веселый и начитанный хитрый перс.
Абдул Мохаммед, полукровка из Сингапура, наполовину малаец, наполовину индус. Видимо, в путешествиях он больше всего любил выходить из-под контроля традиций и родителей. Не соблюдал предписания ислама, за ужином пьянел с двух маленьких бутылок пива «Серенгети» и, входя в раж, раз пять подряд спрашивал у нас про русские зимы.
Был еще один парень лет двадцати трех, обычно тихо сидевший в углу, которого Саня (сам – тот еще персонаж) называл «убогонькой». В Масаи-Мара парень оказался с нами в одном минивэне и я предложил поинтересоваться, откуда он и как его зовут, хотя бы ради приличия.
– Да он и по-английски-то ни бельмеса! – авторитетно заявил Саня, махнув рукой.
Оказалось, что это Эд из Лондона.
Имя китайца лет сорока передать русскими фонемами достаточно сложно. Оно звучал примерно как «Ссс». Его благоверную звали попроще – «Тин» (произносится очень коротко).
Едва завидев даже самое банальное животное вроде зебры или какой-нибудь антилопы, Ссс моментально вскакивал с места, максимально расширяя глаза, насколько позволял эпикантус, и указывая супруге и всем остальным рукой: «О! Топи! Тин, топи! О!», «Тин, хаинас, Тин!» Он был глазастый, этот Ссс, часто замечал животных прежде остальных.
Он знал кучу русских песен на китайском и постоянно стремился исполнять их с нами на свой мяукающий манер, прося жену зафиксировать этот исторический момент на камеру. Я даже подпел в паре композиций, чтобы составить трио теноров. Тин исподволь одергивала мужа за рукав – женщины почему-то всегда стесняются таких моментов, – но Ссс не унимался и заводил «Подмосковные вечера», а мы ему отвечали «Интернационалом», чтоб капиталисты боялись. Надо сказать, было видно, что, несмотря на все свои экономические успехи, китайцы относятся к русским как к старшим братьям. По крайней мере в бытовом общении. А австралийцы и канадцы – слегка настороженно и даже с опаской, особенно в тот вечер, когда мой безумный друг после ужина во время мытья посуды спел «Полюшко-поле», а выпив пару бутылок пива, начал вспоминать славное советское прошлое и потом в шутку заявил, что «мы вас еще всех уничтожим». Все нервно посмеялись, лишь седовласый джентльмен Джим, который родился в Будапеште, продолжал спокойно записывать в свой блокнот, а его супруга – бойкая старушка, знавшая несколько русских слов, – недовольно качала головой.
С нами также ехали два отличных чернокожих парня – повар и водитель, которые с уважением говорили о русских вертолетах, ракетах и автоматах, а также наш предводитель Френсис, который получал явное удовольствие от того, что он назначен «начальником экспедиции», состоящей из белых людей. Я и так не собирался давать никаких чаевых по окончании поездки, а теперь окончательно утвердился в своем решении.
Во время краткого знакомства я сообщил всем присутствующим, что почти не говорю по-английски, но все понимаю, если что – по всем вопросам обращаться к моему личному фотографу и переводчику Александру. Таким образом я был избавлен от излишних расспросов и избыточного общения, отвлекающего от созерцания дикой природы. Однако иногда я вспоминал школьные наставления мамы: «Учи немецкий – пригодится». Сидя рядом с Карин, я понимал, что мамины слова имели некоторый смысл.
В восемь утра мы погрузились в мощный оверлендер и покатили к озеру Накуру.
Накуру
Через несколько миллионов лет здесь будет плескаться океан, а пока мы ехали на грузовике вдоль Великой рифтовой долины к озеру Накуру.
Останавливаемся на смотровой площадке. В беседке сидит какая-то мощная фигура. Здоровенный бабуин вызывающе смотрит на нас, метит территорию и с важным видом удаляется. Настоящий мужик, альфа-самец. Рядом на камнях замечаем несколько самок с детенышами. Нет сомнения, что в их глазах он стал еще более крутым, опустив несколько более разумных приматов по полной программе.
На озере Накуру можно встретить тысячи, десятки тысяч розовых фламинго, полыхающим облаком одновременно взлетающих в небо. Это настоящее царство птиц, но не в конце сентября. Видимо, фламинго в это время отдыхают где-то на соляном озере Натрон. Конечно, мы видели нескольких, а также больших белых пеликанов, различных ибисов, цапель и египетских гусей. Вдоль берега цепочкой стояли марабу и высматривали, кем бы поживиться.
Национальный парк Накуру известен популяцией белых носорогов. По большому счету цвет их шкуры зависит от той лужи с грязью, в которой они валялись. А отличить белого носорога от черного можно по форме нижней губы. У белого она плоская, да и сам он крупнее. И африканские особи были уж точно внушительней своих азиатских сородичей, которых мы наблюдали в непальском парке Читван. Встречаем одинокого охотника с метровым объективом, терпеливо выслеживающего добычу из джипа. Полная безопасность для людей и носорогов. Все равно лицензию на их отстрел не дали бы сейчас даже лауреатам Нобелевской премии по литературе. А с браконьерством пытаются бороться такими странными методами, как спиливание рогов. Хотя мне куда более странными кажутся люди, уверовавшие в их чудодейственные свойства.
День был солнечный, но после обеда, как бывает на экваторе, вдруг сразу собрались кумулятивные облака и полили конвективные осадки. Правда, нам сказали, что это первый дождь за полгода, и он довольно быстро закончился, выступив предвестником наступающего влажного сезона. К месту разбивки лагеря мы приехали уже затемно, и дождь полил снова.
В предыдущий раз я ночевал в палатке, будучи еще студентом геофака. Это как с горами: побывав в своей жизни лишь на высоте озера Рица на Кавказе, я сразу забросил себя в Гималаи. А теперь, после, можно сказать, детских походов по Центральной России, решил пожить в палаточных лагерях в африканской саванне.
Честно сказать, я мало хлебнул походной жизни, в отличие от моего друга Александра, который, по его словам, исходил с двадцатикилограммовым рюкзаком Хибины, Приполярный Урал, Памир, Тянь-Шань, брал Ключевскую Сопку. Как он ее «брал», я понял еще в Гималаях, когда он, высунув язык, еле передвигал ноги на высоте всего четыре километра. А теперь, в темноте и под дождем, наш крутой походник не знал, как справиться с палаткой. Естественно, мы поставили ее последними, даже старички из Австралии уже втаскивали внутрь вещи, а мы только сооружали каркас. На помощь пришли их соотечественник Стивен – геолог, как выяснилось, и канадский перс Сид, который быстрее всех поставил палатку вообще в одиночку.
– Конечно, он только что с Килиманджаро, наловчился с этой конструкцией, – сказал Саня. И обещал, что «завтра еще всем покажет!»
Утро после привала
Выпить после ужина пару бутылок с Сидом и австралийской парочкой была не самая лучшая идея. Вот и Карин косо взглянула на Йенса, когда тот поддался нашим увещеваниям выпить за дружбу между народами. У нее, конечно, были свои причины: сама она отказалась под предлогом употребления доксициклина от малярии, но вообще-то предпочитала ромовые коктейли, что спровоцировало меня на лекцию о «Флоридите» с «Бодегитой» и Хемингуэем в придачу.
Не самая лучшая идея это была потому, что ночью пришлось идти в темноте с фонариком к туалету, где по стенкам ползали огромные жуки, а в раковине жил здоровенный паук. И мое болезненное воображение уже нарисовало, как за несколько секунд в нашу палатку успел залететь рой малярийных москитов. Хотя это оказалось сильным преувеличением, и на третий день я уже преодолел все глупые фобии.
Утром мы собрали палатку предпоследними – это был заметный прогресс. К неописуемой радости «мистера Алекса» проблемы возникли у геолога Стивена, который помогал нам ставить ее накануне.
– Не такой уж он крутой, этот геолог! – заявил Саня. – Не то что мы: геофак – всем факам фак!
Правда, он так и не смог объяснить, почему австралийские пенсионеры, китайцы и немцы все равно нас опередили, хотя встали одновременно с нами.
После завтрака Алекс принялся разгонять марабу, прохаживающихся между палатками. Он носился за ними по всему лагерю, веселя буржуазную публику. Марабу почему-то испугались и улетели, хотя спокойно могли долбануть его крепкими клювами, на их месте я бы так и сделал. Торжествуя, он встал на одной ноге и расставил руки, словно крылья, подражая изгнанным птицам.
По дороге заехали за продуктами в город Накуру – четвертый по величине в Кении. Близ супермаркета с вооруженными охранниками все очень чисто, цивилизованно и красиво. Мы с Саней погуляли минут сорок по окрестностям, где уже не было асфальта и полицейских, однако солнечным утром не вызвали у местных жителей излишнего внимания, всего пару раз я краем уха услышал «мзунгу», уж не знаю в каком контексте.
Около оверлендера дружелюбный негр четверть часа что-то ненавязчиво болтал о своем и попутно пытался продать нам панамки. Я показал ему свою, цвета хаки, прошедшую Непал, но он был твердо уверен, что мне нужен головной убор с изображением «большой пятерки». «Биг файф!» – с воодушевлением показывает негр. Да, знаем, конечно, киваем мы, залезаем в грузовик и держим путь на озеро Найваша.
Найваша
К обеду приехали в лагерь близ озера Найваша. Палатки разбили сразу. Нас попросили закрывать их во избежание воровства и погромов со стороны верветовых мартышек. Днем раньше нас предупреждали о буйствах колобусов, но они вели себя смирно и на территории лагеря почти не появлялись, вероятно насмотревшись, как мой друг гоняется за марабу.
Снова резко набежали облака, засверкали молнии на горизонте. А у нас намечался небольшой пеший поход. Здесь, в отличие от других нацпарков Кении, можно было прогуляться пешком по дикой природе, не рискуя, что вас сожрут представители семейства кошачьих или затопчут слоны с носорогами. Правда, существовала возможность встретиться с буйволом или гиппопотамом, что тоже не напоминает веселый пикник за городом.
Пока раздолбанная японская легковушка неслась по шоссе, мы то попадали в сплошные потоки дождя, то выбирались в солнечные просветы. Свернув с дороги, но даже не въехав еще на территорию парка, мы буквально через пару минут увидели справа по борту в непосредственной близости от себя жирафов, бродящих среди желтокорых акаций. Кстати, в давние времена аборигены винили эти деревья – из-за цвета их коры – в распространении желтой лихорадки. Сейчас эта болезнь в Кении почти не встречается, сертификат о прививках в аэропорту у нас не требовали.
Внутри парка мы передвигались плотной группой на довольно близком расстоянии от травоядных животных, и они мирно паслись, изредка поглядывая на нас и соблюдая нужную дистанцию. Ходить плотной группой следует потому, что помимо безобидных зебр, жирафов, импал, газелей, гну, водяных козлов (которых наш гид забавно называл «вотобак», тут же, естественно, став объектом звуковых пародий со стороны моего невоспитанного товарища), можно наткнуться на самца буйвола, которому вторжение гоминидов на его территорию не доставляет много радости. Буйвол заметил нас и настороженно глядел в нашу сторону. Мы обошли его стороной и приблизились к озеру.
На озере мы встретили больших белых пеликанов, ибисов и цапель, а из воды за нами наблюдал бегемот. Днем ему нечего делать на суше, эти животные любят кушать траву по ночам, а в остальное время бесцельно торчат в воде. Однако погода была пасмурная, и за сохранность своей нежной кожи ему не приходилось беспокоиться. Кто знает, что могло прийти в голову этому созданию, по вине которого в Африке гибнет больше людей, чем от всех хищников. Ближайшее дерево стояло прямо в озере, а укрыться от возможного нападения удалось бы разве что в полуразрушенной хибаре на берегу. Но проводник успокоил нашу тревогу. В отличие от носорога, которому без всяких видимых причин могут не понравиться ваша походка, манера одеваться или просто ваша видовая принадлежность, отчего он немедленно впадает в слепую ярость и бежит на вас сломя голову, бегемота больше всего бесит, когда вы стоите между ним и водоемом. Если вы не будете так делать (или лезть в этот водоем купаться), у вас хорошие шансы не стать объектом его агрессии.
На обратном пути нам показали в траве строй муравьев на марше. Если бы они шли в наш лагерь, надо было бы проводить немедленную эвакуацию.
Перед выходом из парка мой неуемный друг пошел фотографировать жирафа и хотел приблизиться на минимальное расстояние. Жираф тоже от него сбежал, как и все остальные звери и птицы.
Возвращаемся в лагерь, огороженный колючей проволокой. После захода солнца по ней пускают ток. Рядом в озере живут бегемоты и по ночам выходят пастись на лужайке. В одном месте проход открыт. Мы идем на берег выпить по бутылочке пивка, к нам присоединяется персидский канадец Сид. Около пристани с привязанными лодками в мусорном баке роются марабу. При появлении Александра эти падальщики предпочитают прекратить свои изыскания в помойке и ретируются. Через пять минут появляется негр в каком-то чересчур пестром мундире, чуть ли не с орденами на груди, и вежливо намекает, что для безопасности нам лучше пойти обратно, пока не пришли гиппопотамы из озера. Сид берет под козырек и соглашается: «Да, мой генерал!», негр смеется и закрывает за нами ворота с колючей проволокой.
В лагере висит волейбольная сетка, поэтому за ужином я спрашиваю Карин, не играет ли она в волейбол. Было бы странно, если бы не играла, при ее-то ста восьмидесяти шести сантиметрах. Мы в шутку договариваемся встретиться у сетки в полпятого утра. Ее друг Йенс при этом не повел и бровью. Он был славным парнем, я ему по-хорошему завидовал.
Ночью я проснулся от каких-то хрюкающих звуков. Где-то поблизости явно ходили бегемоты. К этому добавлялся ужасающий храп моего друга. Я уже привык к этим концертам тувинского горлового пения, но за завтраком Карин (их палатка была рядом с нашей) спросила меня, как я это выдерживаю и почему не пришел играть в волейбол, ведь она ждала ровно в полпятого утра у сетки. Мне пришлось извиниться за столь неподобающее поведение, сославшись на несработавший будильник.
Все последующие дни наша палатка стояла на отшибе. Саня уже не мог свалить все на бегемотов, поскольку мы ночевали вне ареала их обитания. Наши попутчики просекли, что нельзя ставить палатку по соседству, поскольку мистер Алекс храпит, «лайк хиппо».
Следующая остановка – Масаи-Мара.
Масаи-Мара
В Масаи-Мара пересаживаемся с грузовика на минивэны. Перед воротами в заповедник, где снимается множество научно-популярных фильмов типа «Дневник большой кошки», почти наголо стриженные масайские женщины в своих пестрых одеяниях пытаются продать белым сувенирную атрибутику – маски, ожерелья, браслеты и прочую этническую экзотику. У некоторых женщин не хватает зубов, возможно, они плохо торговали и их строгие мужья с копьями были недовольны.
Но мы-то ехали сюда отнюдь не за сувенирной продукцией. Проезжаем ворота и попадаем в то самое научно-популярное кино о дикой природе африканской саванны, которое с детства видели на экранах ТВ.
Почти сразу же мы натолкнулись на гиеновидных собак, с аппетитом разделывавших импалу, прекрасно обходясь без ножа и вилки. Это очень выносливые и умные животные, которые довели тактику коллективной охоты до совершенства. С их сворой даже львы предпочитают не связываться.
Надо сразу оговориться, что никаких сцен охоты хищников вживую мы не видели, при нас не было убито ни единого живого существа. Лично для меня это был большой плюс: я не настолько жаден до кровавых зрелищ, чтобы нанимать, к примеру, собственного водителя и несколько суток подряд ждать в джипе с камерой наизготовку, пока львицы не завалят зебру или даже буйвола где-нибудь у водопоя. Хотя на забег гепарда посмотрел бы с удовольствием (правда, он и неспешным шагом идет так, что его в хороший кадр не поймаешь). Но хищники не бегают по парку рядом с туристами и не охотятся прямо на обочине дороги – и правильно делают.
В первый же день мы увидели буйволов, зебр, гну, газелей Томсона, Гранта, антилоп топи, африканских страусов, слонов. Попалась даже крупная антилопа канна, которая никак не хотела красиво позировать: то ныряла головой в траву, то поворачивалась задом. Но на то они и дикие звери, а не фотомодели на подиуме. Зато мы рассмотрели в зарослях милую зверушку – антилопу дик-дик, одну из самых маленьких антилоп в мире.
Поначалу любое встреченное животное приводит в бешеный восторг, все сразу же начинают доставать фотоаппараты и делать десятки снимков. Я предпочитал наблюдать все непосредственно в движении, вооружившись биноклем. Огромное спасибо за него моему другу Сергею Бусарову. Без бинокля восприятие сафари сильно обедняется, особенно с моим-то плохим зрением.
Мой товарищ «мистер Алекс» сильно возмущался, почему он вот прямо сейчас не может выйти и погулять в поле. Лишь аргумент в виде двух спящих львов немного привел его в себя. Правда, при взгляде на них казалось, что они наелись до отвала и проспят еще часов пятнадцать, как у них и принято, а потому мой бестактный друг стал громко просить водителя побибикать, но нарушать покой диких зверей строжайше запрещено – его самого попросили говорить потише.
Вместе с грифами, сидящими на акации, любуемся предзакатным часом и отправляемся в лагерь, где единственный раз будем спать не на земле, а на жестком подобии кровати в большой стационарной палатке. Наши соседи из Канады, которые не могут отодвинуться подальше от Саниного храпа, стоически улыбаются.
Утро в палаточном лагере около Масаи-Мара. Проснуться в палатке, которую не надо собирать за собой, пусть в спальнике, но не на земле, уже кажется слишком комфортным. За три дня полностью привыкаешь к походным условиям.
Почистив зубы после завтрака, встречаю персидского канадца Сида. Сверкая очками, он приветствует меня: «Доброе утро, мой коммунистический товарищ!» «Доброе утро, Заратустра!» – шучу в ответ, и мы обмениваемся репликами по поводу Джойса, Кафки и Маркеса около умывальника в африканской саванне. Мне сразу вспоминаются «Зеленые холмы Африки» – в начале книги старина Хем встречает какого-то австрийца, и они говорят примерно о том же, если исключить Маркеса.
Продолжая эту аллюзию, можно сказать, что с тех пор в этих местах мало что изменилось, разве что редких зверей стало еще меньше. Только раньше Хемингуэй и ему подобные «мужественные и честные» охотники самоутверждались за счет убийства животных, а теперь на их место заступили дружелюбные обыватели с «экологическим» сознанием из благополучных стран «золотого миллиарда», которые предпочитают охотиться на милых зверушек из передач телеканала «Дискавери» лишь с помощью фотокамер, привозя домой в качестве трофеев не бивни и шкуры, а тысячи снимков для соцсетей, доказывающих, что им хватило мужества поехать в «эту дикую Африку». И я думаю, что так более правильно и для людей, и для фауны.
Но мне показалось не очень корректным, что сотрудники парка на потеху туристам подстрелили гну и для привлечения хищников подложили тушу чуть ли не прямо возле въезда в парк. Накануне почти здесь же лежала импала, разделываемая гиеновидными собаками, и я поверил, что это их законная добыча. Но когда около дороги валяется почти целая туша гну, а вокруг нее снуют шакалы, а в сторонке своей очереди дожидаются грифы, то сразу задаешься вопросом: а где львы, ибо не шакалы же завалили гну? При всем моем уважении к этим красивым и умным животным шакалам с гну не справиться. Неужели львы были настолько сытые, что оставили большую часть нетронутой? И вообще, вряд ли их прайд живет около ворот в парк и здесь же охотится.
Поэтому, увидев на дереве над речушкой бездыханную газель, я начал подозревать, что это тоже дело рук рейнджеров, которые развесили на ветвях добычу леопарда, лишь бы этот скрытный хищник с комфортом поел и попозировал для людей с полуметровыми объективами. Роща около речушки действительно служила прибежищем самки с детенышами, но нам не повезло, мы не застали их дома, или они хорошо прятались. А вот наши немецкие друзья Карин и Йенс, подъехавшие на другой машине немного позже, смогли сфотографировать самку, сидящую у дерева.
В Масаи-Мара есть взлетная полоса для маленьких винтокрылых самолетов. Один такой приземлился, из него вышла парочка благообразных зажиточных пенсионеров, масай в традиционной красной накидке помогал им с багажом. У нас был там пит-стоп, мы вышли размять ноги. По импровизированному аэропорту ходили крепкие рейнджеры с ружьями, однако мой друг, возмущавшийся ранее, почему он не может пройтись пешком, теперь, глядя на саванну, стал задавать риторические вопросы: а что, собственно, мешает львице сейчас выскочить из травы и перегрызть ему горло?
Этот же вопрос он задал мне за обедом, который происходил под деревом на небольшой возвышенности. В принципе, я мог понять его озабоченность, поскольку между нами и саванной не было ни заборов, ни колючей проволоки, ни рейнджеров с ружьями. Видимо, хищники, слоны и буйволы сюда почему-то не забредали, наши гиды знали, что делали.
В национальных парках водителям джипов и минивэнов строго воспрещается съезжать с колеи. Когда нам повстречалась самка гепарда с четырьмя (это большая редкость!) детенышами, наш водитель-гид Патрик совершил лихой маневр, чтобы у нас был лучший обзор, ибо за гепардами наблюдали уже из нескольких машин. При этом он немного проехался по траве. Рейнджеры заметили это, нашу машину тормознули, и вскорости приехал какой-то важный толстый негр в сопровождении молодой женщины. Патрика попросили выйти и увели разбираться. Наверное, его бы прямо на месте расстреляли суровые чернокожие ребята в форме защитников дикой природы, если бы не вмешательство руководителя нашей экспедиции Френсиса и, как я подозреваю, некоторое количество кенийских шиллингов, сгладивших ситуацию.
Мне было немного жаль, что я не увидел леопарда в естественных условиях. Но если бы я не встретил в Африке гепардов, то был бы весьма огорчен. Так что спасибо Патрику (работающему по совместительству учителем биологии в школе), который слегка нарушил закон, чтобы я лицезрел своих быстроногих любимцев из мира кошачьих! Кстати, гепарды из всех больших кошек – самые неагрессивно настроенные к людям. Не зря же персидские цари их приручали и использовали на охоте – какая гончая сравнится с ними в скорости! Гепард вряд ли первым нападет на вас, если только вы не будете представлять реальной угрозы его потомству.
Наверняка многие видели по ТВ кадры охоты крокодилов на реке Мара, когда через нее переправляются бесчисленные стада травоядных. Подобно медведям на Аляске, поджидающим лосося во время нереста, крокодилы ждут зебр и антилоп гну на свое пиршество. Но это происходит лишь во время Великой миграции. Если приезжаешь к берегам Мары в обычный день, складывается впечатление, будто объевшиеся зебрятины рептилии залегли на дно и впали в анабиоз, терпеливо дожидаясь, когда бесчисленные стада пойдут обратно из Серенгети.
Несколько пресмыкающихся, впрочем, лежали на берегу, открыв пасти, но в остальном – это царство бегемотов. Крокодилы во всех африканских водных экосистемах стоят на ступеньку ниже гиппопотамов. Издалека скопления их массивных туш кажутся каменными островами. Если даже какому-то совсем недалекому крокодилу захочется сунуться в компанию отдыхающих бегемотов, ему крупно не поздоровится.
Поворачиваем обратно к лагерю. После захода солнца туристам оставаться в национальных парках запрещено. Проезжаем семьи слонов во главе с мудрыми матриархами, бородавочников с выводками маленьких хрюш, жирафов, лакомящихся листьями акаций, конгони, африканских страусов, стадо буйволов, которые тревожно посматривают на двух львиц в отдалении. Но львиц интересуют не буйволы, им незачем охотиться на такой сплоченный коллектив далеко не самых слабых животных, которые, вообще-то, вместе с ними входят в «большую пятерку». Они явно сконцентрированы на ком-то еще, я пытаюсь проследить их взгляд, но никого не вижу даже в бинокль.
Мимо проносятся импалы, газели Томсона, зебры, антилопы топи, однако на второй день в Масаи-Мара никто уже не просит остановить машину и не держит наготове фотокамеру, чтобы запечатлеть подобные банальности. Подняться с места нас заставит разве что леопард, затаскивающий добычу на дерево. Мы снова подъезжаем к его жилищу. Ужин висит на ветвях, хозяина нет дома. Что ж, он не обязан подстраиваться под наше расписание.
Целый день мы катались по грунтовым дорогам и «зеленым холмам Африки», под вечер моя светлая рубашка приобрела красноватый оттенок ферралитных почв. Я видел все, что показывали в детстве по ТВ про дикую природу, своими глазами. Сбылась еще она мечта идиота, а ведь мы пока даже не въехали в Танзанию.
Кисии
Пересаживаемся в наш суперзаряженный оверлендер и едем по землям масаев в город Кисии, известный расположенными вокруг него чайными и кофейными плантациями. Кто не в курсе, Кения – третий в мире экспортер чая после Индии и Шри-Ланки, а кофе меня не интересует, я его не пью. После двух суток в почти девственной саванне парка Масаи-Мара вновь возвращаемся к некоему урбанизму с африканским колоритом.
Въезжаем в чайную столицу по асфальтовой дороге. Издалека городок производит приятное впечатление – уж точно не хуже некоторых райцентров в российской глубинке. Хотя, возможно, здесь просто много зелени и хорошей погоды или призма восприятия слишком оптимистично настроена в режиме безопасных приключений.
Середина дня. При виде грузовика с белыми дети на обочинах останавливаются и приветливо машут руками. Пока мы ехали по сельской местности, так делали и многие взрослые.
Днем достаточно жарко, но температура точно не выше тридцати. Какой-то негр безмятежно лежит на автомобильной шине в тени акации. Полная акуна матата. Причем лежит в шапке, которую он забыл снять с утра, когда по местным меркам немного прохладно. Плюс семнадцать. Негры в Африке, гуляющие по утрам в чудных шапках, – это весьма забавное зрелище. Особенно если видишь, как «мистер Алекс» в это время вытирает пот со лба.
Наш палаточный лагерь находится на территории христианской миссии с воскресной школой или чем-то в этом роде. Естественно, за воротами с колючей проволокой. Наши попутчики выходят за пределы безопасной зоны до ближайшего супермаркета и быстро возвращаются на базу, успев поменять деньги, – банки закрываются в 16.00. Даже в Африке ублюдочные банкиры умудряются работать меньше всех!
Мы с Саней углубляемся в город, но не отходя далеко от главной улицы. По сравнению с центром Найроби здесь, конечно, грязнее, и однажды какие-то прокаженные подростки слишком уж навязчиво просят денег. Мы просто перешли на другую сторону, и они не последовали за нами. Видимо, там была территория другой банды малолетних преступников, которые почему-то не обратили на нас пристального внимания.
В супермаркете с вооруженной охраной нас проверили на предмет оружия и взрывчатки, несмотря на наш цвет кожи. Я купил два сорта чая, очень крепкого и ароматного. Пью до сих пор, вспоминая Кению.
На следующий день с утра нас привезли к полуразрушенному зданию, в которое будто бы попала авиабомба, причем еще лет сорок назад. Около него была навалена груда кирпичей. Они выглядели новыми, наверно, валялись здесь всего года три. Не иначе как здание скоро отреставрируют.
Оказалось, что это фабрика по производству всемирно известной продукции из обсидиана. Вернее – мануфактура. Здесь используется лишь ручной труд, нам показали все стадии производственного цикла. Мужчины обтачивают и шлифуют камни, женщины наносят изображения, придают изделию товарный вид и продают.
Выдвинулись к границе с Танзанией. Не знаю, зачем граница вообще нужна, своими глазами убедился, что масаи беспрепятственно ходят туда-сюда, как у себя в саванне, и никто у них не спрашивает документы, если они у них вообще есть.
Пройдя процедуры, увидели, как наш оверлендер атакуют продавщицы сувениров и разной снеди. Мне очень понравилась грациозная черненькая девушка с игривым взглядом и огромным блюдом бананов на голове. Мне даже стало неловко оттого, что я не был голоден. Мы расселись по местам, но водитель еще не пришел; девушка с бананами никуда не торопилась и стояла под окнами, словно скульптура в этнографическом музее. Только она еще и двигалась. Видели бы вы – как.
Но кое-кто не видел, сидя в этом же грузовике справа от меня. Мои друзья в путешествиях страдают какой-то странной патологией: вместо того чтобы смотреть по сторонам, они читают с мониторов КПК или мобильных. Саня Беляев, находясь на границе Кении и Танзании, читал путеводитель по Тунису, куда он собрался лететь после. Самое интересное, что уже в Тунисе он читал путеводитель по Мьянме, а в Мьянме, уверен, будет знакомиться с книгой об Ирландии. Выходило, что Саня знает мир только по книгам, потому что в Непале он всю дорогу созерцал справочник о Прибалтике. Только вместо нее оказался в южном полушарии.
Так вот, пока этот великий путешественник и книжный червь листал путеводитель, бодрая старушка из Австралии, сидящая впереди, приоткрыла окно и спросила очаровательную продавщицу бананов, можно ли ее сфотографировать. Это был риторический вопрос! Похоже, девушка только этого и ждала. Когда я растолкал моего любознательного друга, она уже вовсю позировала на обочине, улыбаясь и пританцовывая, выпячивая грудь и покачивая бедрами! Такого не увидишь ни в каких путеводителях. Мой друг был полностью со мной согласен.
Мусома
Проехав границу с Танзанией, почему-то сразу ощущаешь, что находишься в другой стране. То ли изменились формы хижин, то ли пальмы стройнее и выше. Но пиво стало точно вкуснее. Лучший кенийский сорт «Tusker» и в подметки не годится местным «Килиманджаро» и «Серенгети».
Мы приехали в очень красивый город Мусома на берегу озера Виктория – самого большого в Африке. Палатки в кемпинге разбили прямо на песке метрах в тридцати от воды. Все это напоминало расслабленный курортный отдых, только в озере нельзя было плавать из-за опасности подцепить шистосоматоз. Зато можно было гулять по Мусоме.
Город очень красивый, много пальм, зелени, везде достаточно чисто, хоть заасфальтирована лишь одна центральная улица. Люди на первый взгляд ненавязчивые и дружелюбные. Компания школьников, увидев нас издали, приходит в восторг: «Мзунгу!» Но это, скорее, обычное детское любопытство, они ничего не просят и не предлагают купить.
Около дороги стоит целая стая марабу – они здесь привычны, как у нас вороны и голуби.
Заходим в магазин приобрести освежающих напитков. Хозяин – индус. На витрине замечаю водку «Пушкин» с характерным профилем поэта на этикетке. Вот что я называю настоящим взаимопроникновением культур!
Садимся в тени пальмы попить воды на лавочке. Старая чернокожая дама останавливается, интересуется, откуда мы, говорит «добро пожаловать» и еще несколько ломаных английских слов, которые ей удается вспомнить. Мы благодарим ее за гостеприимство и обмениваемся пожеланиями хорошего вечера.
В магазин заходит высокий подтянутый белый мужчина с длинными светлыми волосами. В первый раз в Африке вижу белого человека, который один ходит по улицам. Я сразу решил, что он из Австралии. Так оно и оказалось, когда он подсел рядом с бутылкой колы и мы перекинулись парой слов.
В принципе, австралийцы – это англичане, которые живут в хорошем климате. Может, как раз оттого они все такие подтянутые, позитивные и открытые. Не знаю… Если бы у нас была колония где-нибудь в Полинезии, вероятнее всего, там все равно ходили бы толпы мрачных мужиков. Хотя я не вижу ничего плохого в том, что русские любят задумываться о космических проблемах, отчего часто приобретают вид одичавших отшельников.
Заходим в кафе, просим исключительно танзанийские сорта пива. Официантка не знает ни слова по-английски, я знаю несколько на суахили, чем она очень удивлена. Кстати, на суахили «чай» так и будет – «чай». Но нам нужно что-нибудь повеселей, несмотря на то, что после обеда мы уже приняли маланил: близ озера москитов оказалось больше всего за время путешествия. Она удаляется, и мы с восхищением смотрим ей вслед. Остаться к ней равнодушным можно лишь в том случае, если заключить сознание в микросхемы или стать разумным кристаллом, не имеющим ничего общего с биологической природой и физиологией. Это какое-то глубоко архаичное инстинктивное притяжение к женщине с формами буйволицы и грацией газели Томсона, которое не хочется в себе преодолевать, скажу я вам откровенно.
Она принесла нам бутылки и села за соседний столик. Теперь ей было что обсудить со второй официанткой – в обычные кафе в Африке редко заходят белые. Затем пришел какой-то негр, явно хорошо ей знакомый, она подошла к нему, облокотилась о столик, изогнув спину и выставив зад, и стояла так минуты три, принимая заказ, изредка посматривая в нашу сторону. Я поблагодарил судьбу, что мой друг сидел к ней спиной, иначе он точно подавился бы «Килиманджаро». Пиво, усугубленное жарой, и так уже придало его лицу свекольный оттенок, поэтому я пожалел его здоровье и не стал акцентировать внимания на увиденном.
Вообще-то мы приехали в Африку наблюдать за фауной в естественных условиях и жить в палатках. Обсуждая с товарищем местный колорит, мы в шутку спрашивали друг друга, согласилась бы эта официантка пойти не в номер отеля, а в спальный мешок. Судя по всему – да. Конечно, это не приветствовалось в экспедиции. Более того – запрещалось. На словах. Мой друг заказал еще по два пива, и я подумал, что на этом стоит остановиться – от греха подальше. К тому же в кафе заглянули еще трое крепких черных парней, которых приветствовали как хороших знакомых. Вряд ли бы им понравились наши гипотетические планы.
После «Килиманджаро» Мусома – и Танзания в целом – стали казаться еще прекраснее. Выдвинувшись из кафе, мы по грунтовой дороге вышли к берегу озера и зарослям каких-то полуводяных растений, рядом с которыми паслись коровы. Мы пребывали в полной уверенности, что это абсолютно безопасный город! Подумаешь, на мусорном баке нарисован портрет бен Ладена. Ну и что! Улыбающийся негр в черно-белой рубашке отошел от компании рыбаков у лодок, встал около помойки с бен Ладеном и, продолжая улыбаться, замахал рукой: давайте, мол, фотографируйте! Саня не мог ему отказать, уже высчитывая в уме сумму, с которой должен расстаться. Но нет, деньги здесь никого не интересовали. Да мы и сами являлись диковинкой разве что для совсем маленьких детей, которые никогда не видели белого человека (хотя мой друг походил, скорее, на вождя краснокожих). Мне хорошо запомнились широко раскрытые глаза мальчика лет четырех, который стоял на пороге хижины, приткнувшейся совсем уж на окраине города, и с изумлением и ужасом смотрел на нас, будто на бледных духов из озера, которые пришли за ним, чтобы утащить на дно.
В Мусоме очень приятно засыпать под шум прибоя на мягком песочке под спальником. Но совсем некомфортно пробуждаться ранним утром от истошного крика муэдзина: «Аллах акбар!» Я проснулся от диких воплей, когда было еще темно. Возникало ощущение, будто кто-то неистово стенает, стуча головой об пол. Прогуливаясь по Мусоме, я не заметил ни одного минарета, но призывы муэдзина на утреннюю молитву словно бы окружали меня со всех сторон. Возможно, он ездил на машине с громкоговорителем.
Я сразу же вспомнил официантку из кафе, да и вообще всех статных и красивых танзанийских женщин в нарядных платьях, встреченных на улицах. Они никак не сочетались с исламом. Такую не запихнешь в мешок с прорезями для глаз и не заставишь сидеть дома в чулане. Она выцарапала бы глаза тому несчастному, кто попытался бы ограничить и подавить ее природную сущность. Нет, этот муэдзин, аллах акбар и бен Ладен на помойке были здесь явно не к месту.
После легкого завтрака мы сели в грузовик и отправились на бескрайние равнины Серенгети.
Серенгети
Полдень в Серенгети в сухой сезон напоминает сиесту где-нибудь в Сьенфуэгосе или Тринидаде: лениво спящие львы, одинокие гиены, жирафы, бородавочники, ищущие тени, стая павианов, медленно бредущих по саванне. Никто никуда не торопится, кроме банды мангустов, спешащих скрыться в сухой траве, но у этих ребят просто такой стиль жизни. Кое-где растительность совсем выжжена солнцем и пожарами, но еще сохраняются зеленые оазисы. Особенно у реки Гурумети. У бегемотов там сиеста не прекращается круглый год, как и на реке Мара. И крокодилы так же лениво лежат в сторонке, открыв пасти, терпеливо ожидая начала Великой миграции гну, после которой можно еще полгода не спеша переваривать рога и копыта. Разрозненные стада гну еще не собрались в одно великое целое и бродят где-то по Масаи-Мара и Серенгети.
К акациям в мире флоры добавляются молочаевые. У нас они стоят в горшках на подоконнике, а здесь эти суккуленты вырастают чуть ли не восьми метров высотой. В этом огромном национальном парке должны водиться трубкозубы, медоеды, дикобразы, питоны, но мы их не встречаем. Оно и понятно, кто будет разгуливать по саванне в такую жару. Зато много новых птиц: большая африканская дрофа, сорочьи сорокопуты, птица-секретарь, кафрский рогатый ворон. Последний – из семейства птиц-носорогов, но тоже большой интеллектуал, как и сородичи из врановых.
На этот раз ночуем прямо в буше, лагерь не огорожен. Единственно – по периметру на деревьях висят куски синей материи. Это ловушки для мухи цеце. Их почему-то привлекает джинсовая ткань и синий цвет. Когда мой друг собрался ехать в Танзанию в джинсах, а я отговаривал его от этого, он лишь смеялся в ответ на мои предупреждения, что будет самым лакомым куском для мухи цеце и привезет в своей голове целую колонию трипаносом.
Сидим после ужина на раскладных стульях около костра. Саня показывает пальцем на землю: «Смотрите, какой большой паук, как быстро бежит!» Персидский канадец Сид встает и давит его каблуком. Оказалось – скорпион. Геолог Стивен сомневается, правильно ли так поступать с точки зрения экологического сознания. Саня хочет поймать еще одного скорпиона и запустить ему в палатку, вспоминая эпизод, когда Стив мешал ему кормить вьюрков крошками хлеба.
Френсис говорит, чтобы мы не оставляли ботинки снаружи, а то могут прийти гиены. Не знаю, что они любят делать с ботинками, а также кто еще мог прийти ночью, но руководитель экспедиции, повар и шофер улеглись спать на крыше грузовика.
Гиены, вместе со всей «большой пятеркой», так и не вломились в нашу палатку. Скорпионы и мухи цеце тоже ее не атаковали. Я даже как-то позабыл о малярийных комарах в связи с угрозой сонной болезни, которую излечить гораздо сложнее, чем лихорадку.
В Серенгети с первыми лучами солнца включаются все птицы одновременно, будто кто-то нажал на кнопку или завел механизм. Пение птиц уж точно приятнее завываний муэдзина, от которого я проснулся накануне у озера Виктория.
После обеда выезжаем из национального парка Серенгети и держим курс на кратер Нгоронгоро. Во время остановки около островка цивилизации с кафе и туалетом знакомлюсь с близким родственником слона, который похож на сурка или вомбата. Даман совсем меня не боялся, я сфотографировал его на расстоянии вытянутой руки. По-моему, он был почти ручной и его можно было погладить.
Наш друг Дима в шутку полагает, что мы арендуем в зоопарках марабу и слонов и снимаем их в ближнем Подмосковье. На этот раз мы разложили вокруг себя бутафорские буйволиные черепа из папье-маше, сколотили специальную табличку с надписью: «Добро пожаловать в Серенгети!» – и сфотографировались под ней. Я сижу в «позе мыслителя», рядом со мной – буйный ботаник в очках, легендарный потомок князей Бельских с геофака и мой большой друг «мистер Алекс» Беляев.
Нгоронгоро
Многие ошибочно называют Нгоронгоро кратером. Но где на Земле вы видели кратеры вулканов двадцати километров в диаметре? Это типичная кальдера, образовавшаяся при взрыве Нгоронгоро примерно два с половиной миллиона лет назад. Хомо хабилисы, жившие поблизости, явно должны были это заметить. Не знаю, как это событие повлияло на наших «умелых» предков, но спустя полмиллиона лет они стали создавать каменные орудия, найденные совсем недалеко отсюда в знаменитом Олдувайском ущелье.
Мы взобрались на высоту почти три километра и смотрели на огромную чашу, дно которой лежало ниже метров на шестьсот. В кальдере сформировалась достаточно закрытая экосистема, почти с теми же видами, что и в Серенгети. Мы должны были спуститься туда утром на джипах, а пока разбили лагерь неподалеку. Поляну усеивали навозные кучи каких-то травоядных, я еще подумал, что масаи могли бы пасти свой скот в другом месте. Лагерь снова не имел ограды от диких зверей, но на этой высоте не водились даже мухи цеце и малярийные москиты – для них было слишком холодно, ночью всего плюс десять–тринадцать. Как и для наших чернокожих друзей, которые в шапках и куртках мерзли у костра. А мы по традиции похвалялись русской зимой и морозами, которые нам нипочем, правда, свитера пришлось надеть, как ни дико это выглядело почти на экваторе.
Саня пошел с фонариком куда-то во тьму, а я пытался сфотографировать ночное небо и полную Луну. Рядом присела Карин, начала о чем-то мило болтать и попробовала разобраться с ночным режимом съемки. Я, как обычно, половину ее слов не понимал и лишь улыбался в ответ. Пока эта очаровательная немка фотографировала мне звезды, прибежал мой раскрасневшийся товарищ и повлек за собой, обещая показать нечто невообразимое. «Может, возьмем с собой Карин, тем более у нее мой фотоаппарат?» – предложил я. Мы так и сделали, хотя на месте ее друга Йенса я бы поинтересовался, зачем ей надо идти ночью в африканскую саванну с двумя безумными русскими. Но она почему-то не поставила его в известность.
Короче, дерьмо на поляне было отнюдь не коровье. Когда Саня справил нужду, то натолкнулся на стадо зебр, пасшееся буквально в двух метрах от него. Очевидно, не мы первые становились тут лагерем и зебры привыкли к человеку и совсем нас не боялись. Когда мы подошли к ним вплотную, было ощущение, что можно протянуть руку и погладить их, как дамана в Серенгети. Но этого делать все же не стоило, ибо зебры ударом копыта могут покалечить даже львицу, совершившую неудачный маневр на охоте. Все-таки диких животных не стоит лишний раз нервировать.
У меня сохранилось наше фото с зебрами близ Нгоронгоро. Оно напоминает «Черный квадрат»: с режимом ночной съемки на моем примитивном фотоаппарате мы так и не разобрались.
В общем, ботинки снова пришлось убирать на ночь в палатку. Зебры паслись всю ночь рядом, фыркая почти как лошади. Конечно, это не гиены из Серенгети, но с ботинками они явно могли провернуть то же самое, что и со всем полем.
Ранним утром поехали в кальдеру. В начале спуска запечатлели сюрреалистический кадр «Жираф в тумане». Норштейну бы он точно понравился. Возможно, он создал бы еще один замечательный мультфильм.
Нгоронгоро напоминает огромный Колизей, где проходят гладиаторские бои между хищниками и травоядными. Куда ни посмотришь, тебя окружают величественные трибуны – ты же внутри двадцатикилометрового цирка. И облака, нависшие прямо над головой, – словно раздвижная крыша современных стадионов.
Впрочем, хищники и между собой устраивают разборки на этой колоссальной арене. Я наблюдал в бинокль такую картину: за величаво выступающим львом шла его подруга, а в некотором отдалении за ними брели три гиены. Причем достаточно близко гуляли бородавочники, видимо изучившие повадки своих врагов досконально, – сейчас им ничего не угрожало, покуда конкурирующие виды не выяснят отношения между собой.
Когда лев останавливался, гиены тоже прекращали движение. В конце концов он резко повернулся и немного пробежался вразвалку им навстречу. Гиены так же небрежно отступили. Потом они почти синхронно остановились, льву это надоело, и он пошел в другую сторону, оставив львицу в одиночестве. Чем кончился этот акт холодной войны, не знаю: мы поехали дальше.
По моему глубокому убеждению, гиены пали жертвой черного пиара. На самом деле они – прекрасные охотники и заботливые родители. А отбирать добычу у других и питаться падалью не гнушаются те же самые львы или леопарды, которыми все так восхищаются. Я уж не говорю про давний львиный обычай убивать детенышей предыдущего альфа-самца, изгнанного из прайда.
Видели бабуинов, антилопу канна, импал, буйволов, газелей Томсона, зебр, гну, дроф и птицу-секретаря и даже бегемотов, купающихся в озере, – они тоже забрели в эту резервацию каким-то странным образом. В первый раз удалось заметить дикобраза, а также двух черных носорогов (до этого в Накуру встречались более крупные белые). Но они были слишком далеко, чтобы сделать хорошие снимки. В очередной раз мысленно поблагодарил Серегу Бусарова за бинокль.
Одно любопытное наблюдение: зебры и гну часто пасутся вместе. Но на водопой идут двумя разными группами, хотя и в одно и то же время. Причем в каждой соблюдается некая очередь.
Это был, можно сказать, день прощания с дикой природой Восточной Африки. Нам предстояла лишь ночевка в Аруше и обратный переезд в Найроби.
Снега Килиманджаро
Из Нгоронгоро едем в Арушу. По пути посещаем террариум с крокодилами разных возрастов и змеями, с которыми в саванне, слава богу, не столкнулись. Нам показали и знаменитую черную мамбу, и огромного питона, к которому подселили красивого петуха. Отнюдь не для декорации – змеи едят лишь живую добычу. Зато – редко. Петух в клетке за стеклом хотя и нервничал, с опаской поглядывая на расслабленно лежащего в углу питона, который тихо переваривал его предшественника, но было заметно, что уже не первый день живет со своим хладнокровным соседом.
А во дворе прямо на деревьях, огороженных маленьким заборчиком, грелись на солнышке симпатичные зеленовато-желтые змейки – экскурсовод снимал их с ветвей и давал погладить. Они были теплыми и приятными на ощупь.
Выходим из парка змей. На кусте сидит какой-то кузнечик размером с ладонь и поедает лист.
Далее заезжаем в «масайскую деревню». Конечно, это туристический аттракцион – прилизанная реальность. Мы проезжали мимо настоящих поселений в Масаи-Мара, Серенгети и Нгоронгоро – они выглядели достаточно убого. Хотя при этом у масаев очень красивая одежда; мне весьма импонирует, что в своей повседневности они носят красные накидки, отдыхают на обочинах дорог, стоя на одной ноге (явно подсмотрели у марабу), опираясь на копье, и не следуют западной моде. А пытаясь ей следовать, выглядят нелепо, когда, например, демонстрируют постановочную свадьбу, сопровождаемую музыкой из магнитофона. Негры в цивильных костюмах с красными и синими рубашками около верблюдов смотрелись комично, скажу вам без всякой политкорректности.
Только я не очень понимал, почему в памятках для туристов пишут, что в саванне лучше ходить в одежде цвета хаки или неброских зеленых и бежевых расцветок, а масаи без всяких комплексов наряжаются ярче, чем ребята с золотыми зубами из цыганского табора, и, похоже, совсем не боятся укусов насекомых. А у женщин в платьях вообще часто присутствовали голубые тона, которые обожает муха цеце. Или же она неравнодушна только к джинсам, не знаю…
Так называемый «музей масаев» напоминал подземелье с чучелами. Гид рассказывал о быте и традициях, об обряде инициации юношей, о крови с молоком (в общем, известные вещи) и о том, что масаи никогда не охотятся ради удовольствия – вот это они молодцы, в отличие от белых, к которым «экологическое сознание» пришло совсем недавно. Хотя у нас до сих пор некоторые жирные ублюдки почитают за доблесть пострелять архаров с вертолетов.
Но то, что гордое племя охотников ныне торгует сувенирами и устраивает постановочные свадьбы, навевало некоторую грусть. Еще грустнее стало после того, как нас привели в «больницу», где лечили людей, укушенных змеями, и рассказали про мальчика, который лежит здесь несколько недель. Конечно, наша сердобольная Карин как будущий педиатр и девушка с ангельским сердцем тут же добровольно рассталась с некоторой суммой танзанийских шиллингов, чем вызвала во мне еще больший прилив восхищения.
Однако я подумал, что Россия скоро будет похожа на Танзанию, ибо наше государство наплевало на общедоступную и качественную медицину, а больным детям вынуждены собирать деньги всем миром, клянча у банкиров и ушлых дельцов, которые могут один раз пообедать на сумму, эквивалентную месячному бюджету министерства здравоохранения какой-нибудь Читинской области. Да и условия во многих наших больницах не сильно отличаются от африканских. Россия уже лет двадцать представляет собой жалкую страну, не предлагающую миру никаких новых мировоззренческих парадигм, технологических прорывов и культурных смыслов, где общегуманистические идеи – разве что предмет осмеяния в глупых ток-шоу и их заменил извращенный фетиш «успешности», когда самым уважаемым человеком является тот, у кого длиннее яхта, а не ученый, делающий революционные открытия. Но мериться длиной яхт или счетами в ресторанах, кто больше сожрал трюфелей и выпил шампанского по десять тысяч евро бутылка – это просто аморально, когда сотни миллионов людей на планете элементарно недоедают, а в их собственной стране по улицам бродят сотни тысяч беспризорных.
Хорошо еще, что вместо памятников Пушкину или Ленину у нас не устанавливают на центральных площадях огромные банки колы, какие мы видели в Кисии или Мусоме, когда заезжали в эти городки из саванны с ее львами и жирафами. Это была совершенно идиотская иллюстрация процессов глобализации, хотя мой друг очень радовался, что может купить в африканской деревне те же самые продукты, что у себя на Первомайской. В целом глобализация способствует прогрессу, и я вижу в ней немало плюсов, но эта гигантская банка выглядела совершенно абсурдно, словно Уланова в балетной пачке, исполняющая ритуальный охотничий танец вокруг костра с голыми бушменами, или будто Денис Мацуев, играющий Гершвина в сопровождении оркестра вувузел.
По дороге к границе с Кенией проезжаем ареал произрастания баобабов, тормозим у одного такого гиганта. Как ни странно, это первый встреченный за двенадцать дней в Африке баобаб.
По пути в Кению видим на горизонте вулканы Меру и Килиманджаро, чьи снега в ближайшие два десятилетия могут растаять, и рассказ Хемингуэя потребует пояснительной сноски. В начальных кадрах фильма «Снега Килиманджаро», когда умирающий герой Грегори Пека смотрит на грифов и просит слугу дать бутылку виски, вид на гору был живописнее. Мы проехали не с того ракурса.
Но Хемингуэй тоже не взбирался на Кили и не видел замерзшего леопарда на вершине, а пролетал мимо на самолете, когда дизентерия, которую он подхватил еще на корабле до Момбасы, вынудила его окончить охоту раньше времени.
Но ностальгировать по временам, когда можно было купить лицензии на отстрел хоть всей «большой пятерки», так же глупо, как сожалеть, что на месте Великой рифтовой долины через несколько миллионов лет появится океан. И вообще – все происходит один раз в Вечность, и нам посчастливилось стать свидетелями не самых худших ее моментов.
Бремя белого человека
Десять дней мы колесили по Кении и Танзании на грузовике и джипах. Нас никто не сожрал и не укусил, и мы благополучно возвратились в Найроби в отель «Бульвар», откуда и стартовала экспедиция. До самолета оставалось несколько часов, и мы решили, что глупо проводить их в отеле, как наши осторожные белые друзья, сидя на обнесенной колючей проволокой территории с вооруженной охранной.
Отдав совершенно бесплатно вещи на хранение, мы пошли в сторону центра мимо университетских кампусов, побродили по знакомым уже улицам, заполненным молодежью и вышедшими из офисов серьезными дамами и господами в приличных костюмах, и, завидев за забором навесы с хорошо узнаваемым брендом «Tusker», зашли пропустить по паре кружек за хорошее окончание путешествия. Мы решили, что нашей печени это нисколько не повредит, хотя еще неделю должны были пить маларон, чтобы малярийные плазмодии, если вдруг они плавают в нашей крови, уж точно издохли.
В отель, где не были постояльцами, мы вернулись в опасных кенийских сумерках, охранники безмолвно отворили засовы и пропустили нас внутрь, не спрашивая документов и пропусков, – ныне это единственное преимущество белокожести в этой части Африки. Бледный цвет лица скорее имеет свои маленькие недостатки – он притягивает различного рода проходимцев и просто любопытных. Но чаще всего мы были приманкой для детишек, которые впервые видели белого человека. Один трехлетний малыш махал нам ручкой и улыбался: «Хэлло!», пока его мама ласково не намекнула ему, что к белым дядям воспитанные мальчики не пристают. Никто из местных больше не говорит белым людям подобострастное «бвана» (хозяин), между собой называя нас просто «мзунгу» (белый). И это правильно. Пусть кто-то до сих пор еще мнит себя «высшей расой», такие перемены – к лучшему.
Всем тупоголовым нацистам и фашиствующим элементам я бы посоветовал очутиться на улицах Африки, Азии или Латинской Америки, дабы прочувствовать на себе, что значит быть человеком с иным цветом кожи и отличаться от всех в толпе. Во-первых, путешествие в любом случае расширило бы их узкий кругозор, а во-вторых, возможно, до их жалкого умишка дошла бы несомненная истина, что при всех фенотипических различиях мы мало друг от друга отличаемся.
Наши попутчики из стран «золотого миллиарда» закатили прощальный ужин в респектабельном ресторане отеля, в то время как мы попивали пивко с простыми черными ребятами в обычной кафешке в центре Найроби. Все эти канадцы, австралийцы и англичане были очень довольны своими приключениями и тем, что все так хорошо закончилось. Они дружелюбно попрощались с нами, а китаец Ссс аж привстал и наверняка бы затянул добрую русскую песню, если б не одернувшая его жена.
Я собирался, как обычно, добраться до самолета на рейсовом автобусе, однако мой друг не хотел рисковать, и мы вызвали такси. В другой машине поехали Эд, Йенс и Карин – у них мыслей об автобусе попросту не возникло. Водитель, лихо объезжая пробки, поведал нам, что это лет двадцать назад вас могли ограбить прямо в центре на выходе из отеля, а теперь старое прозвище города – Найроббери – шутливый анахронизм, если не соваться в трущобы Киберы. На подъезде к аэропорту машину остановил автоматчик в камуфляже, посветил в салон фонариком и осмотрел багажник. Такие меры безопасности показались нам несколько надуманными, ведь за две недели в Восточной Африке с нами не случилось ничего страшного.
– Хорошо, что у нас не появилось повода становиться злобными расистами. Не правда ли, товарищ мзунгу?
– Вы абсолютно правы, доктор Алекс, я полагаю!