Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2014
* * *
Рожать, и хоронить, и умирать,
И возрождаться на кругу гончарном
В руках творца. И простыни марать
Птенцом крикливым, стариком янтарным,
Невестой ли, свидетельствующей
Кровавой ночью о безгрешном теле.
Устраивать порядок из вещей
Разрозненных. Приветствовать метели
И ливни. Этот глиняный сосуд
Наполнить манной, из которой, может,
Взойдет росток и дальше жизнь продолжит
И веру даст на то, что вознесут.
Источником надежды и тепла
Пронзительно жалеть умалишенный
Наш век, но рваться в прошлый, потрошеный,
Гитарный, выжигающий дотла.
Любить того, кого любить ни-ни,
Бессмысленности прибавляя цену.
Читать стихи на всю господню сцену:
Услышь меня! Пойми меня! Взгляни!
Жизнь научила – странные дела –
Всему, что снова может пригодиться.
Страною править – надо подучиться,
А остальное – все бы я смогла.
* * *
Ну что ты, моя хорошая, ну что ты?
Уедем от этих варваров на болоты.
Там, за болотами, белая гладь морская,
Посадишь дерево – вырастает свая.
От варваров, милый, от варваров – к идеалам.
Возлежать под расшитым бисером одеялом,
Гулять над каналами вдоль золотых мозаик,
Качаться в лодочке, глядеть на чаек.
Ну что ты, моя хорошая, ну что ты?
Забудь о прошлом, время ушло в пустоты,
Виски мои, крепость корней обнаружив,
Стали белее венецианских кружев.
Милый, ты будешь дож, а я буду дождь, дрожанье,
Глубин морских древесное дребезжанье,
Лиственницей, окрепшей в соленой плазме.
Разве хотела я быть всемогущей, разве?
Ну что ты, моя хорошая, ну что ты?
День-то какой прозрачный, чище работы
Я еще не видел у местных ангелов-стеклодувов,
Разве что ты да первый томик Катуллов.
Спроси у святого Марка, милый, или у Льва Толстого,
Как рождается сложное из простого?
Сколько еще нам жить на наших болотах,
Пока весь мир утопает в рабах и готах?
Ну что ты, моя хорошая, ну что ты?
Краток век красоты, но вечны высоты.
Мы бежали сюда нагими, как Маркус из Гефсимана,
А уйдем отсюда и вовсе волной тумана.
Говори еще, я слов твоих воплощенье.
Рим разрушен молчанием. Изреченье
О Божьем Граде не поняли эти вандалы, гунны,
Скопившиеся по берегам лагуны.
* * *
Крепостною родиться бы! Гейшей!
Клеопатрой, продувшей войну!
Я люблю, когда любит сильнейший,
А на слабого и не взгляну.
Скольких, слабая, я покорила,
Завоевывающих в пути
Города! Ведь любовь – это сила
Совпадения, как ни крути.
Мне такой вот и нужен –
опасный!
Сильный, к слабости ты не привык,
Но силлабо-тонический страстный
Заработает вдруг маховик.
Стану раной твоей полостною,
Стану силой твоей, не поймешь:
Ты с актрисой своей крепостною
Или с жемчугом чистым живешь.
Этой слабостью я побеждаю,
Даже если под ноги стелюсь.
Совпадаю с тобой, совпадаю
И всесильной, как ты, становлюсь.
* * *
Вся жизнь, о которой не помню уже ничего,
Прошла. О которой не знаю ни
капли –
Еще не пришла. В настоящем лишь дня одного
С небес ритуальные капли.
Всё – в прошлом и в будущем. А в настоящем лишь день,
Который открылся пахучей страницей
Трехтомника. Вмятая в камне ступень.
Дожди над столицей.
Спуститься в метро. У платформы качается пол
Вагона. Открыты его распашные
Тяжелые двери. Ступай же с гондолы на мол,
Где маски смешные.
Где вроде и некому петь, а музыка мнится. Где, если над книгой корпеть,
сотрется граница меж прошлым и будущим. Что, заложник гражданства, беги уже
через плато в соседнее ханство. Любитель весь день созерцать, как медленно
длятся минуты, не все же бряцать клинком на палаццо. Не все же плести словеса.
Давай покороче. Ложись и гляди в небеса на фресках в Сант-Кроче.
* * *
Я представляю: ты объявишься.
Я выйду ночью в путь-дорогу,
А ты объявишься, прибавишься
К картине мира понемногу.
А ты со мной столкнешься в транспорте,
Везущем нас в чужие страны.
А я тебе такая: – Здравствуйте!
Какие люди без охраны!
А ты пройдешь, подобно парусу –
Девятый балл, – ко мне на сушу.
Намеренно затянешь паузу,
И я молчанья не нарушу.
Сойдемся в лифте, в парке, в отпуске,
В пустыне, в небе, в преисподней,
В сиянье лунном, в звездном отблеске,
Сиречь в стальной горсти господней
Мы встретимся. Пошло движение.
И ни при чем тут божья сила:
Меня вообще воображение
Еще нигде не подводило.
* * *
Неаполь, не надо меня догонять!
Иди сторожи разноперую знать
В застроенном тесном предместье.
В тебе, как в убийце, блестящем на вид,
Везувий невидимый глазу горит,
Что сердце, ведомое местью.
Неаполь, не надо меня провожать,
Иди попытайся того удержать,
Кто царскому равен сословью.
Он вымотан бегством и болен тоской.
Его зазывает в Россию Толстой
Смертельной отцовской любовью.
Неаполь, не надо мне душу терзать
Заливом искрящимся; правду сказать,
Твои валуны у прибоя,
Опята хибарок по склонам горы,
Селенья, что скрыты в земле до поры,
Апокалиптичны собою.
Не надо, Неаполь, с шаландой в руке
Проситься в пейзажи к Альберу Марке –
Любимые с детства картинки.
Московское утро размыто в окне,
А тут проявляется на полотне
Вулкан, затаившийся в дымке.
Снятие с креста. Пьетро Перуджино.
Дворец Питти. Флоренция
– Я же знаю: ты притворяешься спящим
С детской лукавостью, от которой обрящем.
Веки твои прозрачны. Зрачки твои горячи.
Есть только миг между будущим и настоящим.
Но надо иметь ключи.
Взгляд ее тонок, словно такая струнка.
На руках ребенок, из подреберья – струйка.
Миг между смертью и воскрешением – это она.
Шепчет: – Мне обещали… Не озоруй-ка,
Вставай, земля еще холодна…
– Я же знаю: ты притворяешься мертвым,
Плывущим уже по небесным аортам.
Но мне обещали: ты не умрешь никогда.
Где вы, ангелы, где вы, люди, сюда, сюда!
Спасения? Вот вам!
Сейчас-сейчас он встанет, уже розовеют щечки.
Мальчишка, что с него взять, это не то, что дочки.
Кто же так притворяется? Вот же улыбка, вот
Кровь сочится к Адаму, вот над губою пот,
Изморось на платочке.
Мария ждет. Не велит нести, бьет по рукам нам.
Иоанн того гляди рванет по лекарням.
У Никодима смирна тает в горсти. Вскоре, помню,
Снесли его в каменоломню
И завалили камнем.
* * *
Клянусь сожженной рептильной
Шкуркой своей дырявой:
Я стала настолько сильной,
Что кажется, стала старой.
Смотри на меня, фиксируй,
Кивай благодушной мордой:
Я стала настолько сирой,
Что кажется, стала мертвой.
Живая вода, любимый,
Спасет от тоски картечной.
Я стала тобой хранимой,
И кажется, стала вечной.
Осенней зову строкою,
Смущаясь, делюсь секретом:
Я стала такой! Такою!
Мне все говорят об этом!