Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2014
Ирина Арзамасцева – доктор филологических наук, профессор Московского
педагогического государственного университета, член Совета по детской книге
России, член Союза писателей России (Московское отделение).
В последнее десятилетие вышло множество книг
о детстве и отрочестве, учителях и родителях для взрослого читателя. Трудно
назвать современных писателей, кто еще не дал своего образного определения
детства. Рядом с вымыслами – романами, такими как «Арина»
Анатолия Кима, «Время женщин» Елены Чижовой, главами из «Письмовника» Михаила
Шишкина, рассказами, например, Анны Матвеевой «Обстоятельство времени» и еще
многими сходными по теме вещами – ложатся год за годом книги, выросшие из
автобиографий, причем художественный уровень их очень высок, сравним с
классикой русской прозы. «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова, «Крещенные Крестами» Эдуарда Кочергина, его же
рассказы из сборника «Ангелова кукла» – пожалуй,
главное, что сказано современным читателям о детстве. Многие главы из этих книг
достойны и школьных хрестоматий. Горьковский вопрос «А был ли мальчик?» будто
бы разрешен в наше время: был, еще как был, оттого и живем так. Панораму современной
войны Иван Наумов в повести «Мальчик с саблей» сфокусировал предельно точно.
Без сомнения, детство стало ведущей темой
современной русской литературы. Произошло это вне видимой связи с текущими
событиями, видимо, источник движения залегает глубже новостных лент.
Мощная, постоянная разработка темы во
взрослой литературе поддерживается писателями, которых по традиции называют
«детскими», хотя все чаще они претендуют на изменение границы между «детским» и
«недетским». Органичным соединением двух пластов литературы с разной возрастной
адресацией представляются произведения пограничного жанра, ретроспективные, о
советском детстве. Это в основном рассказы, собранные в книги: «Детство Левы» Бориса
Минаева, «Книга Фурмана. История одного присутствия»
Александра Фурмана, «Заблуждение велосипеда» Ксении Драгунской, «Мой отец –
начальник связи» Юрия Нечипоренко, «Веретено» Александра Дорофеева, «Двор
прадеда Гриши» Владислава Отрошенко, «Детство-1949»
Людмилы Улицкой. Дети, подростки в них изображены погруженными в уклад,
быт ушедшего времени, и вместе с тем в их образах проступает упрямо
прорастающее будущее – наши современники, новые-старые
люди.
Но самое интересное, действительно новое
происходит в литературе, обращенной к юным читателям и свободной от власти
личной памяти. Один за другим появляются персонажи-подростки – царевичи, вернувшиеся
из изгнания, герои эпох, восставшие из забвения.
«Строгий юноша», или «безупречный юноша», –
латинский тип героя, возникший на заре европейских литератур, это не по годам ответственный
подросток, идеальный гражданин, его жизнь – история борьбы и победы. Это юные
римляне, лорды фаунтлерои, тимуры
гараевы и васьки трубачевы. Однако современный тип, каким он видится нам,
сильно отличается от своих предшественников. Прежде всего, идеальность его
далека от полноты, напротив, она осложнена тем, что этот новый герой взрослее
взрослых в признании противоречий, которые взрослые предпочитают замалчивать,
не видеть, не решать. Его духовное существо всё в язвах и шрамах, он плоть от
плоти болеющего, воюющего общества.
Первые эскизы нового портрета «строгого
юноши» начали набрасывать с конца 1990-х годов (и успешно продолжают) детские
писатели старшего поколения, признанные мастера подростковой повести: Владислав
Крапивин – «Бронзовый мальчик» и «Взрыв Генерального штаба», Альберт Лиханов – «Слётки», Валерий Воскобойников – «Все будет в
порядке». К ним неожиданно для многих примкнула Мариэтта
Чудакова, прежде занимавшаяся вопросами детской литературы
как филолог, – она выступила с «гайдаровской» по духу трилогией повестей о Жене
Осинкиной. Здесь реалистичные герои берут власть в
свои руки и начинают наводить порядок в стране, семье, подменяя собой чуть ли
не государственные структуры и уверенно замещая взрослых в их обычных социальных
функциях. Это тип активного гражданина, в чем-то этот герой наследует традициям
Гайдара, Кассиля, Осеевой, но утопичность идей и художественных построений
здесь обнаруживается едва ли не с большей определенностью, чем в произведениях
советской детской классики.
К эскизам можно отнести и
художественно-документальную повесть М. Чудаковой о
Егоре Гайдаре, адресованную молодому поколению как пример «делать жизнь с
кого». В этих и других произведениях, сильных и не слишком удачных, наметилась
та линия, которую гораздо резче, а главное по-своему, продолжили писатели,
представляющие поколение тридцати- и сорокалетних, чье иначе сформированное
мышление и собственный опыт дает им право говорить новую правду нынешним юным
читателям.
Искусство вымысла достигло, кажется, апогея.
«Убыр» Наиля Измайлова,
«Школьный надзор» Сергея Лукьяненко и Аркадия Шушпанова,
«Горожане Солнца» Ильи Боровикова – примеры здоровой, интеллектуальной,
социально острой фантастики для старших подростков.
Однако, на наш взгляд, новое поколение
писателей стремится прочь от вымысла, ближе к нон-фикшн. Яркий пример –
небольшая и притом очень сильная, емкая повесть «Фотографии на память» Марии Мартиросовой об армяно-азербайджанском конфликте. Именно в
этой области стоит ждать чего-то интересного. Недаром издательство «КомпасГид» дало название серии «Гражданин мира», имея в
виду известную многозначность слова «мир».
Эдуард Веркин,
зарекомендовавший себя как автор фэнтези, вдруг ушел от «хлебного» по издательским
меркам жанра в сторону сурового, я бы сказала, «фотографического» реализма, в
котором, впрочем, остались следы фэнтези. Он создал два крупных портрета юных
героев времени: роман о нашем современнике «Друг-Апрель» и роман о пионере-партизане
«Облачный полк». Несмотря на разницу эпох и сюжетов, в
этих портретах заметно сходство: оба героя, по особой позиции писателя, ничуть
не стараются понравиться педагогически благонамеренному читателю-взрослому. Веркин беспощадно ломает канон изображения положительного
героя-подростка в детско-подростковой литературе. Как если бы Мишка Квакин,
согласно замыслу Гайдара, ушел на войну и стал настоящим героем, сохранив все
свои прежние повадки и обретя новые, отнюдь не лучшие. Гайдаровский Тимур,
всего-то взявший без спросу дядин мотоцикл, – просто маменькин сынок рядом с веркинскими мальчиками. Они борются не за справедливость,
что отвечало бы канону подростковой повести, а за жизнь – и неважно, мир или
война на свете, – борются уперто, жестко, даже в проявлении любви. Так, Аксен, мальчик из неблагополучной, мягко скажем, семьи, еще
в детском саду лупит девочку, в которую влюбился,
чтобы она не грызла ногти, а то ведь невеста ему нужна без дурных привычек. В
«Друге-Апреле» писатель будто бросает вызов самому Горькому, живописцу
«свинцовых мерзостей жизни», доказывая, что обычный мальчишка, благодаря собственным
силам и здоровым инстинктам, способен и сам не пропасть, и не дать пропасть
младшему брату. С такой откровенностью, беспощадностью еще не заговаривал писатель
с читателем-подростком.
«Друг-Апрель» составляет пару еще одному
известному роману, написанному для взрослых или для «всех», – «Географ глобус
пропил» Алексея Иванова. Один и тот же утонувший в депрессии «угол» нашей
российской жизни дан в одном произведении глазами подростка-маргинала, в другом
– учителя-лузера, носителя остатков культурного
сознания. Вообще, это характерная для современной сюжетики расстановка героев и линий: подросток, учитель,
разрушенная семья. Так же выстроена повесть омских соавторов Светланы и Николая
Пономаревых «Фото на развалинах».
Неожиданно и ярко выступила писательница из
поколения тридцатилетних Тамара Михеева в повести
«Когда мы остаемся одни». Повесть вышла прежде, чем начался украинский кризис и
произошел поворот в истории Крыма, но уже тогда произвела сильное впечатление
своей честностью.
Крымский текст русской детской литературы
сложился в основном в ХХ веке, началом его, пожалуй, стал хрестоматийный теперь
рассказ Александра Куприна «Белый пудель» 1904 года. Среди
повестей и рассказов на крымскую тему, адресованных подросткам в советский период,
выделяются такие, в которых заметно устойчивое построение, отчасти сходное с купринским произведением: скрытая или открытая драма (или
даже трагедия) разворачивается на фоне курорта, живописной природы,
сентиментально-романтический сюжет развивается в плотном реалистическом
описании социума и быта крымчан, главные герои –
непременно приезжие, им-то и открывается «настоящий» Крым. Так выстроены
повести Корнея Чуковского «Солнечная» (1932–1933), Аркадия Гайдара «Военная
тайна» (1935) – о детском санатории и лагере – с ведущим мотивом смертельной
угрозы.
В дальнейшем конфликт в «крымских»
произведениях для детей и подростков смягчился, зато проступила древнеисторическая основа, как в повести-детективе Анатолия
Мошковского «Дельфиний мыс» (1968). Писатель
напомнил, что Черное море, называвшееся когда-то Понт
Эвксинский, связывает крымское побережье, древний
Херсонес с Афинами, то есть с греческим Средиземноморьем – родиной европейской
цивилизации и культуры. Он подчеркнул, что современный Крым остается точкой
пересечения многих путей, местом встречи жителей огромной страны. В этой
повести о советских шестидесятых годах четко сказано о «серой» экономике
курорта, его криминализации, настоящих хозяевах пляжей и санаториев, о расслоении
советского общества. Детективно-приключенческий сюжет построен на конфликте
между детьми, местными и приезжими, и взрослыми – ворами и коррупционерами.
Подросткам помогает учитель истории, бывший фронтовик, неслучайно названный
Федором Михайловичем. Заметим попутно, что в советской детской литературе это
далеко не единственный пример того, как писателю удавалось сказать правду
сквозь цензурные препоны.
Действие повести Тамары Михеевой происходит
под Феодосией, в одном из приморских поселков. Автору всегда были интересны социальные
противоречия, которые влияют на современную семью, на становление нового
поколения, рожденного уже не в СССР. Одной из первых она заговорила с юными читателями
о бедности, безработице, коррупции, сиротстве и многих других общественных
проблемах. В повести «Когда мы остаемся одни» позитивные решения найдены
практически для всех проблемных коллизий. Вместе с тем не возникает и ощущения
благодушной, искусственной легкости, с которой в массовой литературе
разрешаются любые конфликты.
Женщина с двумя детьми в порыве семейной бури
разводится, меняет гражданство и переезжает к своим родителям в Крым, где семья
проводила каждое лето. Пятнадцатилетняя Янка и
девятилетний Ростик вдруг оказываются не гостями, а
жителями побережья, они видят Крым трудовой, безработный, балансирующий между
бедностью и нищетой, кроме того, их ждут соблазны и опасности, какие бывают
только в курортной зоне разоренной страны.
Так, Янка влюбляется в московского фотографа,
подходит к провоцирующей грани в отношениях с ним. Эта сюжетная линия более всего
сближает повесть с известным рассказом Р. Погодина «Дубравка»
(1955). Михеева будто примеряет погодинскую историю о
пробуждении взрослых чувств к нашей современности, подчеркивая, как изменились
люди, нравы, как посуровела реальность, но как при этом неизменно, вечно
желание подростка любить. Этот резкий контраст между высокими чувствами
подростков, с которыми они еще не научились справляться, и необходимостью
решать запутанные проблемы социума, взрослеть намного раньше, принимать полную
ответственность за семью и друзей составляет наиболее сильную сторону повести.
В отличие от «Дубравки»,
здесь не так много романтических описаний, море и горы изображены в двух
измерениях. С одной стороны, красота природы действует на подростков так же,
как и на всех, кто стремится летом в Крым, с другой – и море, и горы коварны и
безжалостны. В море утонул потерявший работу отец Таля,
оставив многодетную семью без средств к существованию.
В горах подросток вроде бы может заработать на сборе лекарственных и душистых
трав, а на самом деле горными тропами мальчишке легко уйти в наркопромысел. Однако есть люди, преданные уникальной
природе полуострова, рискующие жизнью ради спасения реликтовых растений, –
таков дядя Янки, который ведет группу российских школьников в поход и дает
первую честную работу Талю.
Российские сверстники Янки переживают
похожие проблемы: столь же скуден их выбор развлечений, столь же
доступно спиртное и сигареты, столь же бестолково и опасно проходят их первые
полувзрослые вечеринки. Только эти проблемы не обострены до предела разрушениями
экономики и социума, как в Крыму.
Межнациональные проблемы также нашли
отражение в повести, причем писательница показывает и единство людей,
представляющих разные народы, и сильные и слабые стороны того или иного уклада,
и разногласия между этносами, порожденные внешними причинами, давними
политическими просчетами.
Школьные педагоги в художественном мире
повести – вовсе не та сила, которая может коренным образом изменить к лучшему
жизнь детей и подростков. Вообще, на государственные институты и ресурсы герои
повести – и дети, и взрослые – не возлагают никаких надежд.
В то же время в Крыму героям открывается, что
в жизни есть невозвратимое, например былое единство семьи, и неодолимое – любовь
и что единственно верный выбор в жизни делать приходится уже сейчас, на пороге
взрослой жизни.
В девяностые годы писатели на встречах в
московском Доме детской книги горячо обсуждали вопрос о новом герое детской
литературы. Им хотелось создать, условно говоря, какого-то необыкновенного «чебурашку» – символ нового времени. Но до сих пор это не
удалось сделать никому. Со временем писатели оставили саму эту затею. Не в
герое они ищут ответ на главный вопрос о путях детской литературы. Я пытаюсь
понять – почему? Может быть, литературным героям стало слишком тесно: наши
старые герои еще вполне хорошо себя чувствуют, к ним прибавились сильные
зарубежные персонажи. Видимо, литературная система выдерживает определенное
количество «членов команды». Так, герои «Простоквашино»
остались нашими современниками, хотя и действуют они теперь в другом формате –
коммерческом – как торговые марки. Литературное начало ослабевает в знакомых
образах. С ними происходит нечто напоминающее судьбу античных преданий о богах
и героях: полные тексты исчезли, археологам остались предметы повседневной материальной
культуры, «мусор истории». Это первая тенденция. Другая,
противоположная ей, состоит в демифологизации и новой
мифологизации героев. В уже названном романе
«Облачный полк» Эдуард Веркин проделал именно это,
художественно воссоздав жизнь и подвиги Лени Голикова.
Автор меняет свою позицию, выходит из роли
ментора и демиурга, передает свои полномочия в осмыслении текста читателю.
Чтение все чаще переживается как форма творческого самовыражения и деятельность
аристократическая. Читающий подросток – юный аристократ духа, возможно, он ждет
героя, равного себе по этому самоощущению, – непризнанного царевича-королевича.
Не нуворишизм, а духовный аристократизм положен в
основу характера героя, типичного для своего поколения гордеца и тайного романтика.
Может быть, этот тип героя есть лучшее, что может предложить юному поколению
наша культура, стремящаяся поскорее перейти от стадии формирования среднего класса
с его все же приземленными, ограниченными ценностями куда-то дальше, к мечтаемой духовной свободе. Но писатели могут, как всегда,
создать нечто совсем неожиданное, нас не слушая.