Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2014
Елена Ленковская – искусствовед, арт-критик,
автор историко-приключенческих и познавательных книг для детей. Лауреат
литературной премии «Рукопись года» (2011), дипломант Международной
литературной премии им. В.П. Крапивина (2011), победитель Всероссийского конкурса
литературных произведений для детей и юношества «Книгуру»
(2013). Живет в Екатеринбурге.
От топота копыт трясется земля. Саве слышен залихватский, прям-таки разбойничий посвист. Всадник на серой кобыле держится уверенно, по-хозяйски. Чуть откинувшись в седле, он съезжает с косогора прямо в реку. Это здешний пастух Женька.
Встрепанный мокрый Савка сидит на берегу, кутаясь в большое махровое полотенце. Он с любопытством глядит на крепкого загорелого мужика в застиранной майке, на его серую в яблоках лошадь, на двух лохматых, едва поспевающих за лошадью собак.
Кобыла, взорвав воду брызгами, входит в каменистый стремительный Чарыш. Она мерно, с видимым усилием переставляет ноги. Сава, только что набулькавшийся в реке до посинения, перестает стучать зубами и разевает рот от изумления.
Мощно! Тараном идет, как на приступ!
Савка знает, течение тут такое, что человека с ног сбивает. Детям одним в воду лезть не разрешают, только со старшими. Да и взрослые купаются по-смешному: зайдут на быстринку по пояс, лягут на воду и река сама их вниз несет, быстро-быстро, даже грести не надо. Проплывут полсотни метров, а то и меньше – как уж получится, – и скорее к берегу. Главное во время такого заплыва – коленки беречь и живот, чтоб о камни не ободрать. А на глубину никто и не лезет: страшно.
Но лошадь, она сильная! В ней же целая лошадиная сила, а в некоторых даже чуть больше. Сава с восхищением смотрит, как, рассекая воду, серая кобыла уверенно движется вперед.
Там, через протоку, – остров. На острове – палатка. Это, наверное, приехали на рыбалку Женькины «кореша» или просто знакомые. И пастуху Женьке срочно туда надо.
Всадник уже на острове, а обе Женькины собаки еще здесь, на берегу.
Сава видит их вываленные языки, слышит частое, сиплое пыхтение. С острова доносится призывный, пронзительный посвист.
Услышав хозяина, Черная не раздумывая бросается в воду. А Белая – нет. Помедлив, она трусит вдоль берега, мимо Савы. Там, левее – тинистая протока и неглубокая заводь, из которой торчат побеги болотной травы. Сообразительная Белая пробегает немного вброд, быстро переплывает глубокие для нее места, минута – и Сава видит, как она азартно отряхивается у ног хозяина.
А Черная? Она все еще в реке! Плывет и плывет. Против течения. Почти на месте. Савка не замечает, как поднялся, наступая на свалившееся с плеч полотенце, как спустился с обрыва… Он уже стоит на камнях, у самой воды, и не отрывает глаз от Черной.
Все, кто есть на этом берегу, тоже смотрят на нее. Только пастуха не видать. «Похоже, ему вообще все равно, утонет она или выплывет», – сердито думает Савка.
Наконец Черную сносит к берегу. Далеко-далеко, туда, где обычно выбираются на камни после «дальнего плавания» взрослые, а Илюшка с Савой бегут к ним поверху, услужливо тащат скинутые перед «заплывом» резиновые тапки.
Покачиваясь от усталости, собака вылезает из воды. Мокрую ее не узнать: шерсть липнет к поджарому туловищу, черная острая морда и лапы стали тощими, хвост сузился в длинный мокрый хлыст. Псина встряхивается, пропадая на мгновение в облаке мелких серебристых брызг, торопливо рысит к месту, откуда начала свой заплыв, и вновь отважно бросается в воду.
– Ай, дурная, – слышит Сава рядом чей-то низкий насмешливый голос, кажется, бабы Зины.
– Куда же ты?! – шепчет мальчик и отходит подальше от бабы Зины, чтоб не услышала, что он говорит с собакой.
Все начинается сначала. Черная плывет толчками. Ее острая, устремленная вперед морда напоминает Саве вздрагивающую стрелку навигатора – есть такая штуковина в папиной машине. Но собака – не машина, у нее нет мотора во много лошадиных сил. Даже одной лошадиной силы у нее нет!
Закусив губу, Сава смотрит, как измотанную собаку неуклонно сносит туда, где, сделав поворот у высокого глинистого обрыва, река устремляется в неведомую даль. Даль, в которую еще вчера насовсем унесло Илюшкин кораблик со швертом.
Черная держится из последних сил. Сава боится, что и ее унесет насовсем. Он закрывает глаза руками.
Через пару минут, все еще сквозь пальцы, мальчик видит: собака, шатаясь, все же выбралась из воды. Снова на правый, на их берег.
Прихрамывая, она взбирается на крутояр и там замирает, вскинув черную острую морду. С острова на нее глядит Белая, тоже задрав нос, белым изваянием застыв у самой воды. Так они и стоят какое-то время.
Саве очень хочется, чтоб Белая объяснила наконец недогадливой Черной, что делать. Пусть она гавкнет ей на своем собачьем языке всего одно слово:
– Левее!
Однако собаки стоят молча. Люди вокруг тоже молчат, словно ждут чего-то.
Сава машинально вытирает о голый живот вспотевшие ладони. Ему и страшно, и жалко, и досадно. Он боится, что эта глупая псина опять полезет на стремнину. Он злится на всех. На собаку – за ее слепую, бездумную преданность. На бабу Зину, которая говорит про нее «дурная». На маму, которая только молчит и смотрит, смотрит и молчит, теребя в руках Савкины, давно уже выжатые плавки. А пуще всех он негодует на пастуха Женьку, который как сквозь землю провалился! Словно это и не Женькина собака рискует жизнью, чтоб прийти на его разудалый презрительный посвист…
– Ты, балда! – орет Сава Черной, уже не обращая внимания на взрослых. – Не вздумай опять! Не вздумай прямо тут лезь в воду! Левее! Левее нужно!
Черная словно и не слышит. Она нюхает землю.
Наконец семенит влево и входит в темную, почти неподвижную протоку.
– Сообразила! Теперь доплывет.
На правом берегу все вздыхают с облегчением.
Савка вдруг понимает, что устал ужасно. У него дрожат коленки, словно он сам трижды пытался переплыть Чарыш и это его сносило туда, куда навсегда уплыл Илюшкин кораблик. Оступаясь на скользкой прибрежной гальке, мальчик медленно ковыляет обратно к полотенцу и без сил падает на него животом.
– Вот где настоящая преданность и готовность идти до конца! – бормочет мама. Потом добавляет со вздохом: – Только Женька вряд ли это ценит…
– Не ценит, точно, – смеется кто-то. – Зачем пастуху глупая собака…
Баба Зина согласно кивает, как ни в чем не бывало поправляет платок на голове. Потом роняет вроде как с усмешкой, коротко:
– То-то! Не след ломиться напропалую!
Но Сава чувствует в ее голосе неподдельное облегчение и оттого прощает ей и усмешки, и ворчание, и «дурную» собаку…
Все как-то разом – словно на радостях, что обошлось, – идут купаться.
Сава остается на берегу. Он лежит, подперев голову руками, и все смотрит на воду. Серебристый от яркого солнца Чарыш до слез слепит глаза. Савке снова и снова мерещится там, на быстрине, черная собачья морда с торчащими вверх ушами. Острая, устремленная вперед, как стрелка в навигаторе.
Верная Стрела! Если б она стала его собакой, Савка дал бы ей такое имя.