Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2014
Алена Бондарева родилась в поселке Саянск Зиминского района
Иркутской области, живет в Москве. Окончила Литературный институт имени А.М.
Горького. Печатается в журналах «Читаем вместе», «Октябрь», в «Независимой
газете».
Давайте признаем: новый Дядя Федор, современные
Том Сойер или Пеппи Длинныйчулок за последнее десятилетие так и не появились.
При всем внешнем проблемном и тематическом многообразии современной русской
литературы поражает отсутствие большого характера. Сегодня достаточно сложно
найти персонажа с четко выраженными чертами, запоминающейся внешностью,
определенными поступками и уже сложившимся (пусть и по-детски наивным) взглядом
на мир.
Большинство русских писателей почему-то предпочитают
не акцентировать внимание на образе главного героя. В лучшем случае в их книгах
речь идет о некоем событии, повлиявшем на жизнь ребенка, его взрослении и
преображении, в худшем – персонажи остаются статичными.
Например, для писательницы Ирины
Краевой важно не столько создать особый детский характер, сколько столкнуть
своих героев с неизбежным, поэтому и концентрируется она в основном на
моделировании сложной для ребенка ситуации. Персонаж ее повести «Баба Яга пишет»
(«Лимбус Пресс», ООО «Издательство К. Тублина», 2014) – Аджей, сын
русской эмигрантки и американца (автор умело имитирует речь ребенка, постепенно
отвыкающего от русского языка) посылает трогательные письма бабушке в
Петербург. Мальчик огорчен тем, что папа, непонятно почему, недолюбливает
старушку и совсем не расположен принимать ее у себя. Пока Аджей
разбирается в том, что же происходит, бабушка умирает. А вот герой рассказа
«Соловьиный сад» (опубликован вместе с повестью «И попрыгать на воле» в книге
«Баба Яга пишет») тягостно переживает болезнь любимого деда, повлекшую
необратимые изменения в жизни обоих. Да и девочка («И попрыгать на воле»)
погружается в полудетские размышления о смерти (жаль, что по сравнению с предыдущими текстамиэто сочинение
во многом обрывочное, нелогичное и не вызывает читательского доверия).
Не исключено, что подобный подход заимствован. Пять-семь лет назад у нас было не принято писать напрямую о разводах, смерти, алкоголизме родителей, детях-сиротах и прочем социальном неблагополучии. Но на русский рынок пришло много «проблемных» датских, шведских, французских и итальянских книг. Выходили они, как правило, по грантам в прогрессивных маленьких издательствах: «Самокате», «Розовом жирафе», «КомпасГиде», задавшихся целью не просто воспитать ребенка, но вырастить ответственного и думающего гражданина, способного справиться с любой проблемой. Не будем сейчас обсуждать плюсы и минусы такого подхода. Дело в другом. Книги вроде журналистского сочинения Мари Бурро «Маленькая торговка спичками из Кабула» («КомпасГид», 2011) – в основе история реальной девочки Дианы Мохаммади, живущей в бедной многодетной семье, – или «Волны» Тода Штрассера («Самокат», 2013), описывающей знаменитый эксперимент американского педагога Рона Джонса «Третья волна», пояснившего ученикам, как зарождается нацизм в маленьком сообществе, – лишь следствие многолетнего разговора зарубежных авторов о проблемах толерантности, социального, гендерного и политического равенства в Европе и за ее пределами.
В русской литературе подобные беседы всегда выглядели слегка искусственно. Потому как лежат в стороне от привычных нам «детств, отрочеств и юностей». Появление же остросоциальных, злободневных книг в последние пять лет у нас связано скорее со стремлением писателей соответствовать требованиям рынка и только потом – с их намерением говорить о трудностях современных детей.
Поэтому полуподростковое сочинение Дины Сабитовой «Где нет зимы» («Самокат», 2013) скорее проект, нежели полноценное художественное произведение. Речь не о том, насколько искренен был интерес автора к проблеме детей, внезапно оказавшихся в приюте (зная личную историю Сабитовой, сомнений в том, что говорит она о сиротах от чистого сердца, нет). Но при всем своем сопереживании героям автор слегка дистанцируется от них, зачем-то вводит сказочные элементы (говорящую куклу и домового), из-за чего нарушается ход повествования, смещается акцент, а персонажи обретают смазанные черты. Поэтому и сказать, что Сабитова создала два полноценных образа, нельзя. Взрослеющий, гиперответственный Павел чуть выделяется на фоне своей сестры (такими милыми благоразумными девочками, как Гуль, наполнено множество книг), но до большого характера и он недотягивает. Да и сам роман рассказывает не о взрослении как таковом, а о конкретной проблеме адаптации к принципиально иной жизни (после потери ребенком семьи и усыновления).
Иное дело – персонаж книги «Мандариновые острова» Николая Назаркина («Издательский Дом Мещерякова», 2013). Коля Кашкин привык жить в больницах – правда, автор почти не упоминает диагнозов, потому что скудные стационарные будни его не интересуют. Для Назаркина главное показать, что даже тяжелобольной ребенок – прежде всего ребенок. Поэтому и Коля старается жить, как все нормальные дети. Он много рисует, фантазирует, спорит, однако и от мальчишеских проказ не отказывается. То и дело с друзьями участвует в гонках на инвалидных колясках, а иногда и вовсе ввязывается в школьные драки. Интересней всего в книге то, что Коля Кашкин не вызывает у читателя сентиментального сочувствия, как герои Сабитовой. Наоборот, он может потягаться в силе и упрямстве с любым здоровым ребенком.
Крайним в ряду подобных проблемных произведений стало сочинение Дарьи Вильке «Шутовской колпак» («Самокат», 2013), вышедшее в пору обсуждения и принятия закона против «пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних». Книга сразу вызвала много споров, так как затронула не столько проблему ориентации, сколько внутреннее ощущение своей инаковости. Обращена она к подросткам 16–18 лет и является, скорее, сочинением субкультурным, потому что рассчитана на определенную сочувствующую аудиторию.
Гриня – мальчик проблемный, учителя с ним
не справляются, одноклассники для него лишь объект насмешек. Однако он искренне
привязан к своим театральным друзьям (родители – работники сцены, поэтому
Гришка с детства вхож за кулисы). Лучшие люди для него – девочка Сашок, презирающая все девчачье, самый обаятельный актер
труппы Сэм, гениальный кукольный мастер Лёлик. Весь
роман построен то на противопоставлении героя окружающим, то на его сравнении с
ними. «Раньше все было просто. Раньше я был просто я – теперь этого почему-то
мало. Нужно быть как все – и не быть собой. Потому что ты все время чувствуешь,
ты – другой, а другим быть плохо и стыдно». Книга Вильке
неоднозначна, и вряд ли ее стоит читать всем детям подряд, однако хорошо, что
она появилась. Ведь ее главный герой – обычный мальчик, смутно подозревающий
свою принадлежность к людям, далеко не почитаемым в нашем обществе. Он смел,
честен, понимает, что такое настоящая дружба и преданность. И, вопреки
общественному мнению, не готов отказаться ни от себя, ни от своих друзей.
О мальчиках пишет и Наталья Евдокимова. Так, героями ее последней книги «Конец света» («Самокат», 2014) стали Фет и Нострадамус (переклички с реальными историческими личностями нет). Оба существуют в вымышленной компьютерной реальности, зарабатывая необходимые для перехода на следующий уровень бонусы. В этой книге неплохо продуман фантастический мир, хорошо описана детская логика (в частности, ребенка, играющего в компьютерные игры), но что до самих персонажей, то они ничем не примечательные мальчишки – в меру хулиганистые, в меру ответственные. Таков же и герой Аси Кравченко, простой школьник, попадающий в невероятные обстоятельства. Ее сказка «Перелетные дети» («Б.С.Г.-Пресс», 2014) доходчиво поясняет читателям 8–10 лет, что такое настоящая любовь, семья и почему связь человека с прошлым необходима.
И все же один по-настоящему героичный персонаж есть – характерно то, что он не наш современник. Леня Голиков, подросток-партизан из романа Эдуарда Веркина «Облачный полк» («КомпасГид», 2012), – отважный, смелый, пусть иногда и неоправданно жестокий, но принципиальный юноша, вырванный из нормальной жизни войной. Сам Веркин на мой вопрос: «Неужели сегодня нет человека, способного стать примером для современного ребенка?» – ответил весьма уклончиво. «Писатели с 2000-х годов об этом думают и как-то героя не придумали. Ну, что-то придумали, конечно, но не тянет. Герой – он ведь всегда с большой буквы Герой. Что самое парадоксальное, в жизни-то герои есть. Их много. Но как-то их переманить на страницы книг не очень получается. Что-то мешает им стать такими героями, как Чапаев или хотя бы даже Гарри Поттер. Наверное, время такое» («Читаем вместе», 2013, апрель).
Кстати, о времени. Сегодня много переизданий. Например, внимания заслуживают книжные серии «Родная речь» и «Как это было» издательства «Самокат». Здесь выходили такие замечательные повести и романы, как «Туся» (2013) – биографическая история Александра Крестинского, «Мы с Костиком» (2013) Инги Петкевич – трогательные рассказы о маленьком мальчике и его рассеянном папе Костике, и более «взрослые» тексты – «Сестра Печали» (2014) Вадима Шефнера, повествующая о друзьях-ленинградцах в годы войны, и уж совсем неожиданная военная проза Виктора Драгунского «Он упал на траву» (2013). Суть подобных книг сводится примерно к одному: это либо биографическая проза, рассказывающая о детстве, взрослении и жизни в семье (а также попытках ее сохранить, будь то сталинское время или война), либо просто история ребенка, сталкивающегося со всей неприглядностью современной ему действительности. Положительно здесь еще и то, что издательство «Самокат» вновь открывает для многих своих читателей забытые имена хороших детских авторов.
Интерес к такой своеобразной классике обусловлен и тем, что сегодня очень много книг переосмысливают наше прошлое. И возвращение забытого, заострение внимания на пропущенном сейчас особенно актуально. Естественно, что современные подростковые писатели по примеру старших коллег тоже сочиняют книги с историческим уклоном.
Например, Евгений Ельчин написал «Сталинский Нос» («Розовый жираф», 2013). Если бы в нашей литературе все еще был соцреализм, то Ельчин вполне мог бы прославиться на его ниве. Так как в своем тексте поддерживает чуть ли не все его заветы, особенно напирая на пропаганду (пусть антисталинскую) и шаблонность. Речь в повести идет о репрессиях 1937-го. Главный герой Саша Зайчик (несмотря на юный возраст персонажа, сочинение рассчитано на ребят постарше), сын «настоящего коммуниста» и «железной метлы, выметающей гниль из наших рядов», вдруг оказывается сыном врага народа. Его папу взяли при ночном обыске прямо из дома. Ребенок растерян, ближайшие родственники от него отвернулись, в школе началась травля. И еще незадача: заигравшись в актовом зале, мальчик-Зайчик отколол нос у бюста вождя. Стоит ли рассказывать о том, какие ужасы переживает и без того запуганный ребенок. Однако проблема этого произведения в том, что автор нарочито прямо транслирует свою мысль. И все в его тексте работает на нее. Как мантру, Саша повторяет слова о том, что товарищ Сталин справедлив, но безжалостен к своим недругам и шпионам, и никак не может поверить в то, что к последним они с папой нынче приравнены. Образ Саши Зайчика абсолютно ходулен. А атмосфера намеренно гнетуща. Окружающие почти все неприглядны: учителя – дураки, верящие режиму, соседи – стукачи, родственники – подлецы. Потому и само сочинение Ельчина, пусть исторически и правдоподобное, в литературном отношении выглядит надуманным.
Чего не скажешь о полудокументальном произведении Ольги Громовой «Сахарный ребенок» («КомпасГид», 2014). В основе сюжета – биография Стеллы Нудольской (домашнее имя Эля), в пять лет узнавшей о том, что они с мамой – члены семьи изменника Родины и социально опасные элементы. После ареста отца девочка и ее мать отправляются в киргизский лагерь – лепить саманные кирпичи и доказывать свое право на жизнь. Это суровая повесть о вынужденном взрослении. Нацелена она опять же на то, чтобы рассказать современным детям о сталинском времени. И характер Эли, бесспорно сильный, тут не на первом месте. Ведь она одна из многих, кому пришлось разделить с родителями незаслуженное наказание. Куда важнее яркий образ матери, несмотря на чудовищность ситуации оптимистичной, воодушевляющей и доброжелательной.
Что же касается современных героинь, приходится признать, нынче мало хороших девичьих книг. Например, последняя повесть начинающей писательницы Аси Петровой «Чувства, у которых болят зубы» («Премудрый Сверчок», 2013) полна недоработанных образов и стилистических перлов, вроде: «Мир казался мне собакой с тремя головами, которая ходит на ушах и лает задницей». И в целом напоминает дамский роман. Несколько иная ситуация с поэтичным сборником Натальи Евдокимовой «Лето пахнет солью» («Самокат», 2013). Рассказы напитаны воздухом, морем, летом, первыми влюбленностями. Впрочем, пишет Евдокимова и о мальчиках, с охотой вылавливающих рапанов, обтрясающих соседские деревья, бронзовеющих на солнце и плавающих до одури в прохладной солоноватой воде. В книжке много удачно подмеченных типажей: мальчишка, готовый признаваться в любви всем красавицам своего возраста, нелюдимая девчонка, игроман и любитель японского аниме, неспособный даже на море оставить свои пристрастия, и, конечно, пацанка.
Образ девочки-пацанки окончательно прижился в нашей литературе. Возможно, связано это еще с тем, что про такую героиню с удовольствием читают все дети. Конечно, у нас пока нет своей Тони Глиммердал (см. Мария Парр. «Тоня Глиммердал», «Самокат», 2011), катающейся на санках со всех окрестных горок ради «скорости и самоуважения». Но, например, непосредственная Лена Шишкина, вечно попадающая в разные передряги, персонаж сборника Марины Москвиной «Загогулина» («Лайвбук», 2013), вместе с по-хармсовски странноватыми героинями Марии Ботевой («Мороженное в вафельных стаканчиках», «КомпасГид», 2013) в галерее девичьих образов вполне могут занять достойное место.
Особенно хотелось бы отметить персонажей повестей «Эй,
рыбка» и «Школа через дорогу» Илги Понорицкой («Самокат», 2011). В центре повествования
девочка 8-10 лет из хорошей семьи, но с рабочей окраины. Достаточно
самостоятельная, хотя внутренне незрелая, отчего часто попадающая в
неприятности. Понорицкой, несмотря на особенность
тематики, удается избежать бытовухи.
Да, ее персонажей окружают дети из неблагополучных семей, родители девочек, как
правило, работают на заводах и в лучшем случае принадлежат к трудовой
интеллигенции. Но ее героинь это не волнует. Потому что есть школа со своими
проблемами, двор, где куча друзей, и жизнь, полная загадок и тайн. Героиням Понорицкой важно разобраться, почему некоторые учителя
ведут себя некрасиво, а одноклассники – подло.
Однако гимн истинной самостоятельности спел Станислав Востоков, его «настоящая деревенская баба» и ученица второго класса Фрося Коровина («Фрося Коровина», «Клевер-Медиа-Групп», 2014) – эдакий современный Дядя Федор в юбке. Живет Фрося в деревне с бабушкой, в жилом доме зажиточного крестьянина Коровина, в школу ездит в соседнюю деревню на велосипеде. А когда бабушка попадает в больницу, Фрося и с хозяйством самостоятельно управляется (благо дальний родственник посылает ей в помощники ученого медведя). Образ Фроси – настоящая писательская удача. Востоков не просто придумал звучное имя, но создал запоминающийся характер решительной маленькой девочки (книга рассчитана на детей 6–10 лет). Однако Фрося – персонаж особый именно потому, что современная деревня (как и все ее обитатели) для большинства городских жителей в диковинку.
Если же говорить о девочке постарше, то нельзя не упомянуть Лизу Макарову – тринадцатилетнего подростка из книжки Юлии Кузнецовой «Где папа?» («Издательский Дом Мещерякова», 2013). В семье Лизы случилось несчастье: ее папу обвинили в экономическом преступлении (которого он не совершал) и отправили в тюрьму на пять лет. А он для необщительной и толстой Лизы был самым близким другом. Но в книге Кузнецовой семейные тяготы, как и больница в повести Назаркина, оттеснены на второй план. Главное здесь – чувства, мечты, жизнь героини. Оказавшись в тяжелой ситуации, неожиданно для самой себя девочка учится быть ответственной, не прятаться от проблем, не бояться правды. Постепенно Лиза понимает: она не только не хуже других, но в чем-то даже и лучше, ведь она очень симпатичный, отзывчивый и добрый человек.
Уже из приведенных выше примеров видно, что современные писатели наконец-то начали говорить с детьми на их языке. Именно этим продиктован спад интереса к сугубо проблемным и остросоциальным книгам, а также попытки (пусть не всегда удачные) создать образ нынешнего мальчика или девочки. Но основная сложность по-прежнему в том, что большинство авторов своего героя видят как среднестатистического ребенка с рядом трудностей, сопутствующих его возрасту. Писатели не стремятся подмечать особые черты персонажей, наоборот, делают упор на том, что таких детей много и сложности их всем известны. Подобное не совсем верно. Ведь как только речь заходит о какой-то экстраординарной ситуации или особенности ребенка, с образом начинают происходить интересные изменения. И тогда появляется Фрося Коровина, Лиза Макарова или Коля Кашкин.
Попытки реанимировать героя из прошлого или создать полуреального персонажа свидетельствуют о том, что нынешним авторам подстроиться под современных детей все-таки сложно. Поэтому они пробуют поговорить о том, что такое свобода, семья, гуманность и так далее иным способом. Обращение к истории в подобном контексте традиционно. Война, репрессии, путч, перестройка – неотъемлемая часть нашей жизни, почти каждая семья затронута этими событиями. Но не стоит забывать и про новое время.
Нельзя не отметить стремление современных писателей слить воедино «взрослую» проблему и детский мир. Изображение ребенка в семье (а также его столкновение с жизнью) обусловлено русской классикой. Поэтому образы старших, зачастую более яркие, нежели сами герои-дети (встречаются у Краевой, Громовой, Москвиной, Ботевой и других), играют важную роль. Юному читателю как бы подсказывают, на кого в этой жизни стоит или не стоит равняться. Но попытки оттеснить зрелых персонажей и их проблемы (при этом рассказать историю через призму их трудностей) для наших авторов в новинку. И не исключено, что, пойдя по эту пути, они создадут нечто очень любопытное.
Что же до большого характера, то его действительно нет ни в детской, ни во взрослой литературе. Возможно, Эдуард Веркин прав в том, что подобное – примета эпохи. Согласитесь, удаль и героизм не проявляются каждый день, для поступка с большой буквы всегда нужны подобающие условия… Что вовсе не значит, будто новый характер сегодня обречен. Конечно, эра Гарри Поттера сбила многих с толку, в русской и зарубежной литературе появилась масса эпигонов. Однако успех Поттера большей частью продиктован тем, что на книгах Роулинг выросло целое поколение «поттернутых» (то есть читатели взрослели вместе с героем). Младшие дети историю про мальчика-волшебника читают быстро и с меньшим энтузиазмом. И это наводит на мысль о том, что им нужен свой герой, не столь важно – сказочный или реальный… А, как известно, спрос рождает предложение…