Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2014
Фрол
родился в октябре и умер там же. В крематорий ходит сто тридцать восьмой.
Кондуктор серьезен, как в театре, его маршрут похоронный. Все с гвоздиками,
завернутыми в газету. Сто тридцать восьмой – для тех, кому не хватает на такси,
на могилу, на цветы нормальные.
там над лесом туча мух
это умер винни-пух
видно меду перебрал
дознячка не рассчитал
Фрол
был поэт. На колонне висел прейскурант ритуальных услуг и расписание. Жгли
человека со смешной фамилией Хабло. И всяких других.
Хозяйничала тетка из крематория – они цветочками, говорят, приторговывают.
Уважаемые родные и близкие безвременно усопшего (пауза, по бумажке) Фрола
Жукова. Пожалуйста, пройдите в зал для прощания.
теперь он просто тушка
он больше ни медведь
его больную душку
подлечит доктор смерть
Кто-то
грустный, яростный, усатый, из лесопарков и подворотен, где мы орали от боли и
красоты и не умирали в общем и целом. Какой-то такой
человек. Разве я ему родной и близкий? Кто я, чтобы прощаться? Вместе пили
разок, пели чуток. Я его и не помню толком, усопшего-то.
ду-ду-ду ду-ду-ду горшок
пустой ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой
ду-ду-ду ду-ду-ду горшок пустой ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой
Ту,
которая его любила, я встретил через пять лет. Расскажи, говорю, о Фроле. А
она:
– Черноволосый, черноглазый, с отпечатком черной ладони на
спине. Нянечка в роддоме крестилась и убегала, отказываясь взять его на руки. В
семье его потом была легенда, что это мама беременная едва не упала с лестницы,
а папа ее поддержал. Покончил с собой на исходе октября. Не знаю точной даты,
мы послезавтра наутро узнали. Вскрыл вены, вышел на лестничную клетку и звонил
соседям. А они ему не открыли. Из-за того что передумал и пытался, самоубийцей
не считается.
Спасибо,
говорю. Расскажи еще что-нибудь. А она:
– А
еще он был весел, безумен, бесстрашен и бесстыден, в юности аскал
и трахался на площади: «Бросьте монетку молодым,
которым некуда пойти!»
Спасибо,
говорю. Но я так и не понял, почему я просыпался с его именем. И почему той
осенью все пытался его разглядеть. Но из третьего ряда видел только черные блестящие
острые туфли, которые он вообще-то не носил, потому что черные блестящие острые
туфли носят подонки. Из гроба торчали эти туфли и нос горбом.
громко плачет пятачок
что ж ты винни дурачок
ни ворчалок
ни сопилок
только ком гнилых опилок
Закончили
прощание. Мужчины, крышечку давайте. Завинчиваем, так. Фрола бросили в
прямоугольную дыру, все подошли и туда заглянули. Тетке с бумажкой сунули денег,
она подняла брови.
отброшены копыта
откинуты коньки
печально смотрят в небо
стеклянные зрачки
Труба
плюнула черным облаком – Фрол полетел. А я все хотел прибить полку, на которой
не стояла неизданная книга его стихов, а полка все не прибивалась. Я воздел молоток
в одном городе и ударил по пальцу в другом. Все как-то скукожилось и
безвременно усопло, ага-ага. Вот, например, раньше был зуб снизу слева. А
теперь там снизу слева пустота, и в нее влезает палец – болит, если
промахнуться молотком. Вот так и Фрол.
ду-ду-ду ду-ду-ду горшок
пустой ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой
ду-ду-ду ду-ду-ду горшок пустой ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой
Осень
– это когда другие. А ты сидишь с пальцем во рту. И вспоминаешь нос горбом,
отпечаток ладони.
винни умер в эфире только зуммер…
винни умер в эфире только зуммер…
Сто
тридцать восьмой обратно – не то, что сто тридцать восьмой туда. Обратно все
уже выпили за здоровье своих мертвецов. Всем бы уже тепла и дальше жить. Один
все кричал, что вот она, судьба, и обнимал чужую бабу, у которой умер кто-то не
очень важный. Целовал ее в шапку, в пальто и просил у меня карандаш, записать телефончик. Но в карманах был только бумажный мусор и
немного мелочи. 19 октября 1971 – 29 октября 2009. Бросьте монетку молодым,
которым некуда пойти.