(Александр Генис. Уроки чтения: камасутра книжника)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2014
Ольга Степанянц
родилась в Мурманске, живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ имени
М.В. Ломоносова. Печаталась в «Книжном обозрении», «Знамени» и «Октябре».
АЛЕКСАНДР ГЕНИС. УРОКИ ЧТЕНИЯ: КАМАСУТРА КНИЖНИКА. – М.: АСТ, 2013.
Страстная любовь или острая неприязнь к чтению во многом зависят от того, какими были школьные уроки литературы. Недолгая учительская карьера Александра Гениса привела его к выводу о том, что «школа берет насилием то, что мы бы отдали ей по любви». И все же его вывод можно назвать отчаянным: не все учителя сводят литературу к знакомству с идейным содержанием или «человековедению». Хороший учитель не «учит любить» книги, а показывает, что это возможно. Педагогические убеждения Гениса основаны на том, что чтение – прежде всего удовольствие: «Будь я школой, первым предметом в ней бы был читательский гедонизм».
В свое время Генис – тогда еще в соавторстве с Петром Вайлем – уже обращался к школьной теме. Из того эксперимента вышла «Родная речь» – своеобразная пародия на классический учебник литературы. Тогда, правда, соавторы приняли более жесткие правила игры: нужно было соблюсти привычную форму школьного учебника, разделенного на параграфы, и канонический комплект писателей и произведений. Эссе, собранные в книге «Уроки чтения» (ранее они выходили под одноименной рубрикой в «Новой газете»), уроками можно назвать с известной долей условности. С «Родной речью» их сближает отсутствие абсолютного (и оттого бесплодного) почтения к авторитетам: «Гоголь писал по-своему и был гениален только тогда, когда его несло»; «Торопясь отделаться от пейзажа, Достоевский списывает его из бульварного романа».
В этой импровизированной учебной программе находятся места для античных авторов, приключенческих романов, мемуаров, переводов, книг толстых и тонких, простых и сложных, детских и документальных. Автор будто бы ходит вдоль книжных полок, берет книги, на которые упал взгляд, сопоставляет их, находит неожиданные параллели. Чтобы ученики не уставали, Генис прерывается на забавные истории из жизни: «Последний раз я чувствовал себя мушкетером в пятом классе, когда назначенные по ошибке дежурными мы с двоечником Колей Левиным расшвыряли ораву четвероклассников, не желавших выходить на перемену, как им велел школьный устав». Или: «Однажды, бурно отмечая Новый год, я попал себе пальцем в глаз, да так, что поцарапал роговицу». Иногда, отвлекаясь, смотрит в окно, где его взгляд падает, например, на башенный кран, и подробно описывает этот механизм, чтобы в конце концов прийти к выводу, что и он – метафора литературы: всё похоже на всё, как сказал когда-то Юрий Олеша. Ассоциации и развернутые метафоры становятся главным двигателем сюжета. Генис показывает, как процесс обучения становится всеобщим: в него включаются не только ученики, но и сам учитель, и объекты изучения, и каждый может научить каждого. Достоевский учился писать у Диккенса, а сам Генис понял, как правильно читать Чехова, познакомившись с повестями Сэлинджера. Главное в этом процессе – сотворчество и готовность читателя побыть немного писателем.
Впрочем, уроки не сводятся только к рассуждениям о тех или иных литературных произведениях. Автор дает конкретные рекомендации: «Как же читать классиков? Толстого – порциями, Достоевского – залпом»; «Если хотите понять писателя, подражайте его персонажу – мимике, жесту, дыханию»; «Купите карандаш!» В его «школе» есть место и практическим занятиям: например, говоря о проблеме перевода поэзии, Генис сам делает подстрочник стихотворения Роберта Фроста и анализирует его. С одинаковой увлеченностью и азартом первопроходца он разбирает библейские притчи и «Колыбельную Трескового мыса», при этом не настаивает на результатах своих изысканий – любой ученик может повторить опыт самостоятельно и сделать совершенно новое открытие.
Впрочем, своими находками автор дорожит, и многие из них, кочующие из эссе в эссе и из сборника в сборник, уже знакомы его постоянным читателям. Помимо этого, на страницах то и дело возникают памятные персонажи: кот Геродот и антагонист Пахомов, и в который раз нам «заводят пластинку» с байками про будни пожарной охраны и историей семейной библиотеки.
Борис Акунин отмечает, что теперь, когда Генису шестьдесят, он пишет зрело. Пожалуй, это действительно так: стиль его письма стал менее залихватским, более выдержанным, но, к счастью, новые процессы в искусстве, которые разворачиваются у нас на глазах, по-прежнему вызывают у него живой интерес. Еще в 1980-х Вайль и Генис приветствовали русский постмодернизм, и вот теперь настало время наблюдать последствия этой революции, породившей в числе прочего книги, которые «возникают на экране и исчезают неизвестно куда». Говорите, книги стали электронными? Хорошо, разберемся, как это работает и какие таит в себе возможности. Никакого менторства, лишь жгучая любознательность: а что будет дальше? И этим он подтверждает, что готов не только учить, но и учиться. Генису чуждо традиционное противопоставление «телевизор vs искусство». Живя в США, где телевизор занимает важнейшее место в массовой культуре, он не питает презрения к сериалам, находя их предшественников то в древнегреческом эпосе, то в викторианском романе.
«Если плохие филологи – несостоявшиеся писатели, то хорошие – состоявшиеся», – констатирует хороший филолог Генис. Когда писатель говорит о литературе, ему не избежать автокритики – сознательной или случайной. Генис сравнивает нон-фикшн с театром одного актера и со стихами и признается, что всегда мечтал попасть в «нишу между нон-фикшн и вымыслом» (туда же, где сочинения античных историков). Он предостерегает от злоупотребления метафорами – живым мясом поэзии, по выражению Мандельштама, – однако не сразу вспомнишь писателя, у которого этих самых метафор и сравнений было бы больше: «В романе Толстого нарядное слово, как яйцо Фаберже в курятнике. Его язык – гужевой транспорт. Перевозя читателя из одной сцены в другую, он выполняет крестьянскую работу мысли»; «Текст с юмором, как чай с полонием, действует не сразу, но наверняка». Из-за обилия и чрезвычайно высокой плотности метафор читать книгу подряд вообще довольно тяжело: каждый из этих парадоксальных образов хочется не спеша обдумать.
Критики давно заметили, что, оставаясь верным жанру эссе, Генис создал несколько поджанров: кулинарная проза, лирическая культурология и автобиография и другие. «Уроки чтения» – продолжение его экспериментов в области прозы филологической, к которым относятся эссе-манифест «Каботажное плавание», роман «Довлатов и окрестности», сборники «Иван Петрович умер» и «Частный случай». Кстати, в сжатом (почти как Вселенная до Большого взрыва) виде книга «Уроки чтения» помещалась в эссе «Синяя борода» и «1001 ночь». Примечательно, что сам Генис называет эту книгу итоговой, но в это трудно поверить: литература ведь не закончилась, а разве может быть итог у созерцания непрерывного потока?..
Каждая прочитанная книга становится фактом жизни. Одни дают материал для размышлений, другие переворачивают жизнь, а от некоторых мы отталкиваемся, действуя от противного, но всех все равно не прочитать. Поэтому и учебная программа, которая охватила бы всю литературу и объяснила все ее закономерности, просто не может быть создана. Остается медленное чтение – метод, прекрасный в своей универсальности. И этот путь не обязательно проходить в одиночестве, иногда полезно взять в спутники наставника, который укажет на то, чего мы раньше не замечали. Генис-учитель – не зануда с указкой, а бодхисатва с притчами. Он не докучает строгой моралью и водит гулять в сад земных наслаждений, важнейшим из которых для нас является литература.