Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2013
В одном из «инновационных» учебников, которыми Министерство образования облагодетельствовало юных россиян, зафиксирована такая примета времени: «постмодернизм – основное направление современной философии, искусства и науки» (Гуревич П.С. Культурология. – М.: Омега-Л, 2009).
Конечно, хотелось бы знать о конкретных достижениях постмодернистской биохимии или, например, геологии. Но для начала займемся арифметикой. Или вы считаете, что постмодернистской арифметики не бывает и при любом строе тоталитарное дважды два неизбежно равняется совковым четырем? Нет. В том прекрасном новом мире, в который мы все стремимся, дважды два может быть и четыре с половиной, и минус восемнадцать, и стеариновая свечка…
На рубеже столетий автор этих строк выпустил в свет книгу «Либерастия». Свет оказался неяркий, от компьютерного экрана, зато сама книга размножилась в Сети преизрядным количеством копий, обрела собственную жизнь, порою весьма далекую от авторского замысла, а неологизм, вынесенный в заголовок, вошел в обиход, пополнив и без того солидный запас ругательных слов в великом и могучем русском языке. Оно даже объявилось в «Википедии» как термин, снабженный самостоятельной статьей, которая позже была удалена несуществующей цензурой.
Тринадцать лет – хороший срок, а в нашем контексте даже символический. За это время явление, контуры которого были намечены в книге, окрепло, распространилось на новые территории и сферы деятельности. И весьма преуспело в навязывании всему крещеному (и некрещеному) миру своих идеологических установок как через хаотичные процессы гниения и распада, так и методами прямого и жесткого государственного принуждения. Иногда в одном флаконе: принуждение к хаосу. Методика, которую испытали на себе жители Ирака, Ливии, Сирии – список открыт для пополнения.
Литературное олицетворение нового порядка – не унтер Пришибеев, а скорее клоун Пеннивайз из романа Стивена Кинга. Исторические источники вдохновения – не Гитлер и Сталин, а Калигула и Нерон.
Вездесущее ОНО выступает под разными именами: «глобализация», «постмодернизм», «открытое общество». И еще по отдельной кличке для каждого дома, который нужно развалить изнутри: «актуальное искусство» вместо живописи и скульптуры; «постдраматический театр» вместо спектаклей; «свободная школа» вместо среднего образования; «болонская реформа» вместо высшего образования; «толерантность» вместо морали… и т.д. и т.п.
Художник – это человек, который не умеет рисовать. Дословно: «А Йозеф Бойс умел рисовать? А Энди Уорхол? Но они-то в отличие от многочисленных выпускников наших художественных училищ как раз и были художниками» (Давыдова М., главный редактор журнала «Театр»).
Искусство – это экскременты. В самом прямом, сантехническом значении слова.
«”Дерьмо художника” является произведением искусства, а не дерьмом художника, поскольку в него вложены значительные интеллектуальные силы самого автора и тех сотен искусствоведов и философов, которые об этом писали и пишут. Не читав этого, понять это произведение (как и вообще современное искусство) невозможно» (Деготь Е. Что такое современное искусство и кто идет ему на смену?).
Художественная литература – это такие тексты, где нет характеров и сюжета, зато много мата. Кино снимается не для людей, которые покупают билеты, а для бесплатного показа профессиональным тусовщикам на фестивалях. Причем о качестве его надо судить по «скандальности» и «провокативности», то есть по концентрации извращений на квадратный сантиметр экрана.
Школа – место, где ничему не учат, чтобы ненароком не испортить лишними знаниями «идентичность» учеников. И вообще, «современная наука отказалась от концепции эмпирического факта ХIХ в., в рамках которой факт определялся как нечто, “объективно” существующее…»(Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. – СПб.: Алетейя, ГУ-ВШЭ, 2008).
Нормальная ткань вытесняется и подменяется непонятно чем. Но патологическое непонятно что продолжает находиться на общественном (т.е. бюджетном) довольствии. Причем носители и апологеты социальной инфекции моментально опознают своих далеко за пределами конкретной отрасли, на которой паразитируют, демонстрируют замечательную координацию и организованность в достижении общей цели и подавлении общих врагов.
Антихристианские кампании последнего времени – яркий пример. Кто-то может возразить, что клирики РПЦ давали для них массу реальных поводов. Но в том-то и дело, что:
1) еще большее беснование наблюдается в странах, где нет никакой РПЦ, а местные священники стараются быть тише воды, ниже травы – в ответ от них уже прямо требуют совершения в храмах кощунственных пародий на религиозные обряды, до чего, кажется, не додумались даже воинствующие безбожники при Сталине;
2) наряду с реальными прегрешениями церкви ставятся в вину сугубо вымышленные, в широком спектре от «священников-педофилов», разоблаченных по заявлениям «пострадавших» старичков и старушек, которые вдруг вспомнили, что перед Столетней войной к ним кто-то вроде бы приставал, и до обвинений протоиерея Всеволода Чаплина в том, что тот якобы намерен запретить Маркеса и Набокова (на всякий случай уточняю: автор этих строк вовсе не является единомышленником В.А. Чаплина);
3) те же самые люди, которые сейчас клеймят в СМИ и социальных сетях попов-мракобесов, совсем недавно с энтузиазмом поддерживали, например, канонизацию Николая Второго и даже черносотенцев и сами по любому поводу ссылались (и продолжают ссылаться) на высокий авторитет таких персонажей, как В.В. Розанов или М. Элиаде. Что вдруг изменилось? Какой тумблер переключили?
За неимением иных адекватных версий могу предложить к обсуждению такую: клерикальная реакция в России выполнила миссию, которая была ей отведена (по «деконструкции» советских ценностей и архаизации общественного сознания), и стала препятствием на пути дальнейшего регрессанса. Например, именно Церковь воспротивилась введению в школах «полового просвещения» по рецептам И.С. Кона. За что ей большое общечеловеческое спасибо. Конечно, «духовное возрождение» до уровня XIII-ХIV века – заманчивая для правоверного постмодерниста цель. Но христианство не сводится к своей средневековой интерпретации, и подлинный евангельский источник все время пробивается сквозь обрядоверие и политическую конъюнктуру. Между тем проблема хомо сапиенс может быть решена намного более радикально, через сползание не в Средние века, а прямо в животный мир. «Мы не произошли от обезьян. Мы – обезьяны» (Марков А.В. Эволюция человека. – М.: Астрель, 2011), наши качества (вплоть до политических взглядов) передаются по наследству с «генами», а общественными отношениями должна заниматься этология – наука о поведении животных. Но поборники биологизаторских взглядов, увы, настроены резко враждебно не только к церковникам, но и ко всякой религии вообще – кроме той специфической, которую сами исповедуют и пропагандируют под вывеской науки.
Простите это теологическое отступление, оно необходимо, чтобы правильно понимать, с чем (и с кем) мы имеем дело.
На самом деле вопиющий абсурд того сценария, который разработала для человечества глобальная олигархия, должен быть совершенно очевиден любому нормальному человеку. Фекалии не являются произведением искусства, это просто фекалии и ничего больше, хоть выстави их в Пантеоне, хоть продай за миллион долларов, хоть закажи сотню теоретических статей типа той, которую мы цитировали. Чтобы люди не воспринимали реальности, их нужно подвергать обработке. Методы могут быть самые разные, начиная от простых первобытных, когда бредятина вколачивается в мозги тупым повторением, как сваи в грунт (характерно не только для коммерческой рекламы, но и для идеологического агитпропа).
Сникерс – лучшее средство утолить голод!
Извращение – разновидность нормы!
Но есть и более изощренные методики. Пеннивайз не может не понимать, что сознание современного человека в очень большой степени сформировано Просвещением и научно-технической революцией. Поэтому в работе с населением он охотно использует муляжи и миражи научного знания. Если в самых точных дисциплинах истина устанавливается математически, то и клоун наш отчитается об успехах цифрами, процентами и графиками, издали почти неотличимыми от настоящих.
Вот так у нас в 2012 году посчитали «эффективность» высшего образования.
С 1991 года в России разыгрывается шоу «образовательные реформы». Основные дебютные идеи: освобождение новых поколений от лишних знаний; борьба со сциентизмом (на жаргоне реформаторов – ругательство, образованное от слова «наука») и, наконец, гуманитаризация. Поясняю. Точнее, перевожу с реформаторского на человеческий. Смысл вовсе не в том, чтобы углубленно изучать историю или, например, лингвистику вместо физики. Просто подменить естественные науки словоблудием довольно трудно. За двадцать лет реформ удалось изготовить только один псевдоучебник биологии (школьный), да и тот не получил официального грифа. (См. рецензию: Македонский Авесхан. Школа юного неандертальца. – http://vivovoco.rsl.ru/VV/NEWS/PRIRODA/2006/AVE.HTM) Зато под гуманитарными вывесками быстро выстроилась целая отрасль по изучению непонятно чего.
«Целью обучения бакалавров по направлению “Менеджмент” является подготовка профессионалов, обладающих всеми необходимыми знаниями, умениями и навыками в области практической деятельности по разработке целей организации и формированию ее конкурентных преимуществ, планированию различных видов деятельности, организационному аудиту, построению организационных структур, подготовке управленческих решений, разработке систем мотивации и контроля деятельности, налаживанию коммуникаций, формированию ценностей и культуры организации… По окончании обучения бакалавр менеджмента будет обладать различными компетенциями, позволяющими эффективно работать в различных организациях на должностях организационно-управленческого и экономического профиля. К числу важнейших компетенций относятся: знание основных подходов к организовыванию любых видов деятельности в организациях».
И т.д. и т.п.
Итак, гуманитарий – тот, кто не может членораздельно изъясняться на родном языке. Это качественный показатель. А вот и количественный.
«22 ноября гуляют психологи: этот загадочный народ отмечает свой профессиональный праздник. Никто не знает, сколько вообще психологов в нашей стране. Раньше три факультета в Москве, Ленинграде и Ярославле выпускали 75 специалистов в год. А теперь их готовят более чем в 600 государственных и частных вузах» (Лосото А. // Вечерняя Москва, 22.11.2012).
Аналогичная статистика по юристам, экономистам, а также по профессиям, вовсе не существующим, вроде «инновационного менеджера», «шоумена» (вумена) или специалиста по «организовыванию любых видов деятельности».
В отрасли задействована целая армия как бы преподавателей и студентов («студент» теперь – популярнейший герой криминальной хроники, причем по таким делам, которые раньше были характерны для последних гопников), а также разнообразного обслуживающего персонала. Метастазы «гуманитаризации» распространились и в нормальные вузы, разлагая их изнутри и резко снижая реальное обеспечение выдаваемых дипломов (см. список новых факультетов на сайте МГУ).
Наверное, здесь правомерны аналогии с игорным бизнесом. Но есть и важное отличие. Фальшиводипломники кормятся не только глупостью частных лиц (родителей, которые верят, что их отпрыск станет и впрямь культурнее, если купить ему корочку «культурного антрополога»), но в значительной степени – за счет бюджета. Ситуация выходит далеко за рамки не только социальной справедливости, но и психической нормы. Понятно желание навести в отрасли порядок. И совершенно очевидно – даже для человека без диплома, – что для этого следовало бы сделать.
1) Количество бюджетников должно быть увязано с реальными потребностями в специалистах соответствующего профиля. Что сверх того, помимо того и вообще неизвестно зачем – в порядке культурного досуга за собственный счет.
2) Получение бесплатного диплома должно налагать на выпускника определенные обязательства. Люди оплачивают подготовку врача, чтобы тот потом лечил их детей. Если выпускник медицинского вуза решил, что выгоднее работать биржевым шулером, карточным брокером или наоборот – его право, но пусть тогда вернет деньги, израсходованные на него налогоплательщиками.
Вот основные позиции, с которых можно было бы начать движение к восстановлению нормального высшего образования. Но руководители Минобрнауки не могли пойти по простому и естественному пути, потому что тогда пришлось бы отказаться от важнейших принципов постмодернистской идеологии и официально признать, что между наукой и словоблудием, между полезным трудом и «креативом», между профессионалом и покупателем диплома несуществующей специальности все-таки есть разница, и разница принципиальная.
Чтобы избежать этого признания и по-прежнему не называть вещи своими именами, пришлось разработать целую программу, ну очень сложную математически, своего рода ЕГЭ, только не для отдельного юного гражданина, а для целых учреждений, которые «прошли оценку по единым и понятным критериям». Министерские компьютеры скрупулезно (и хочется верить, честно) подсчитали достижения по следующим параметрам:
1) Средний балл ЕГЭ у студентов перед поступлением.
2) Объем НИОКР (научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ) на одного сотрудника.
3) Процент иностранных студентов.
4) Доходы в пересчете на одного сотрудника.
5) Недвижимость в пересчете на одного студента.
В творческие вузы спустили сверху несколько иной вариант супер-ЕГЭ.
«Теперь театральные школы, которые на бюрократическом жаргоне надо будет именовать “образовательной организацией высшего образования” (ООВО), должны соответствовать неким “критериям эффективности”. Первый – наличие в штате докторов и кандидатов наук. Получается, что если Константин Райкин или Владимир Андреев не удосужились приобрести себе “ученые” звания, как некоторые наши депутаты, то они портят показатель эффективности.
Ректор Высшего театрального училища имени Щепкина Борис Любимов комментирует:
– Лихое племя, не изменившееся со времен “Ябеды” Капниста, создает препятствия, которые нам потом приходится преодолевать. Так было и с ЕГЭ: на основании школьного аттестата мы должны были принимать людей, не имеющих ни малейших актерских способностей. Тогда мы добились разрешения на дополнительные экзамены. Теперь придется обходить новый закон, по которому главным критерием становится число докторов. Возможно, в 1943 году можно было заставить Качалова и Тарханова писать диссертации, но Соломин и Захаров этого делать не станут.
Второй признак эффективности – количество денег, израсходованных на научную работу. Интересно, что должен делать, например, художник сцены, дабы ему соответствовать? Составлять каждый вечер графики расстановки стульев?
Третий признак – число студентов. Если где-то числится 1700 человек, обучающихся на мерчендайзера по франчайзингу, а в Щепке или Щуке – всего по 25 будущих актеров на курсе, то выходит, что эффективность их работы в 68 раз ниже» (Тимашева М.А. Минобрнауки хочет реформировать театральное образование // Известия,20.10.2012).
В результате применения столь «объективных» методик были сделаны выводы о неэффективности РГГУ, МАРХИ и ЛГИТМиК.
Смешно и нелепо не то, что чиновники вдруг усомнились в почтенных вузах с долгой и славной историей, – некоторые факультеты РГГУ и даже МГУ я бы, наверное, и сам закрыл. Смешны и нелепы критерии оценки – среди них, как справедливо заметил математик С.Е. Рукшин,«нет ни одного, который оценивал бы качество выпускников». Только один (из пяти параметров) имеет отношение к науке, но и он измеряется почему-то в рублях. С таким же успехом можно оценивать работу поликлиники по среднему росту медсестер.
Вот очень важный момент. К «эффективности» само собой приклеивается прилагательное «экономическая», и Пеннивайз предстает суровым реалистом. Мол, звездочки-стишки-цветочки – все это очень благородно, но в основе-то лежит экономика. И ее мы вам как раз и посчитаем. Как физиолог исследует обмен веществ в организме, а биолог – трофические цепи в живой природе, так и мы исследуем и объективно оценим отношения между людьми. Действительно, чтобы заниматься науками и искусствами, нужно обеспечить себя едой, одеждой, отоплением. То есть наладить хозяйство. Экономика в изначальном (древнегреческом) значении – это и есть хозяйство (домохозяйство). Но дальше происходит шулерское передергивание карт. Экономический расчет подменяется финансовым. О том, что это совсем не одно и то же, предупреждал еще Аристотель. Но поскольку многие читатели получали уже реформированное образование, придется объяснять секрет фокуса с самого начала.
Советскую статистику упрекали в том, что она оперировала валом простого продукта. Например, в отчете фигурируют 100 000 пар обуви безотносительно к тому, были они куплены или остались на складе, потому что немодные, неудобные, люди не хотят носить. Миллион тонн картошки – при том, что значительная часть просто сгнила на базе в ожидании студентов и научных работников, которые придут ее разбирать по пакетам. Получается, по статье «картошка» у нас проходит мусор. Альтернатива: учитывать только ту продукцию, которая использована по назначению, то есть дошла до потребителя и была им оплачена. И считать не в штуках, парах и погонных метрах, а в универсальных единицах – денежных.
К сожалению, «оплачено» тоже не предполагает обязательного использования по назначению. «В Великобритании до 30% выращенного урожая не попадает на тарелки, потому что потребителям не нравится, как это выглядит, и магазины просто не принимают “некрасивые” фрукты и овощи. Более того, в Европе и США не съедается примерно половина уже купленной еды. Между тем на выращивание культур, которые никогда не будут использованы по назначению, уходит около 550 млрд м³ воды. С животноводством дело обстоит еще хуже: чтобы получить килограмм мяса, надо в 20-50 раз больше воды, чем на такое же количество овощей» (http://science.compulenta.ru/730763/).
И откуда мы вообще взяли, что деньги могут служить универсальным мерилом для оценки разных видов человеческой деятельности? Конечно, бухгалтер – уважаемый специалист. Но ведь не единственный. И в большинстве учреждений не главный. Больничная бухгалтерия должна работать как следует, чтобы персонал вовремя получал заработанные деньги, а лекарства и питание для пациентов были правильно оплачены. Но если о медицине начинают судить по финансовым показателям, она просто разваливается. То же самое в искусстве, в образовании и во многих других отраслях, даже, казалось бы, сугубо материальных. Они не укладываются в бухгалтерскую ведомость именно потому, что материальны. Сельское хозяйство производит не цифры, а хлеб, мясо и молоко. ЖКХ призвано обеспечивать нормальную жизнь в городах: воду, отопление, канализацию. Конечно, хотелось бы, чтобы издержки при этом были минимальны, а доходы максимальны, но только в той мере, в какой это не мешает выполнять главную задачу. Как отмечал тот же Аристотель, «военное и врачебное искусства имеют в виду не наживу, но первое – одержание победы, второе – доставление здоровья. Однако эти люди обращают все свои способности на наживу денег, будто это является целью…»
Финансовая эффективность всегда была очень сомнительным критерием истины, и уж вовсе невозможно принимать ее всерьез сегодня, после того как рухнула Бреттон-Вудская система, деньги окончательно оторвались от какого-либо реального обеспечения, а самые богатые страны присвоили себе звание постиндустриальных. Опять же, если вернуться к исходному значению слов, то «индустрия» означает «усердие», соответственно, «постиндустриальное общество» – то, которое больше не намерено себя утруждать. Но при этом хочет жить все лучше и лучше.
Современные финансы – это даже не «конкуренция мировых печатных станков» (С.Ю. Глазьев), а мельтешение цифр на экране компьютера. Точно так же они мельтешат в окошке игрального автомата. Ценность и объективность примерно одинаковая. Как и что можно измерять в единицах, которые сами не значат ничего определенного?
Некоторые левые упорно не желают воспринимать и осознавать того, что глобальное «открытое общество» – никакой не капитализм в классическом понимании, а принципиально новый общественный строй. В связи с изменившейся функцией денег они напоминают, что монету портили всегда и необеспеченные деньги печатали. Дескать, ничто не ново под луною. Да, и на рынке всегда обвешивали. Но представьте себе рынок, на котором вам официально объявляют, что в килограмме сегодня будет столько граммов, на сколько с утра договорятся особо авторитетные продавцы. А если вы не пожелаете расплачиваться по таким калькуляциям, то охрана просто выбьет силой ваши «долги»…
Итак, человеческая деятельность выгодна (или невыгодна) не сама по себе, а в заданных обстоятельствах, которые формируются людьми в соответствии с их представлениями о добре и зле. Если несколько лет назад игорный бизнес был настолько эффективен, что у каждого метро открывалось по десятку соответствующих притонов, то теперь все законы экономики вдруг перестроились. Почему? В результате конкретного решения, продиктованного не калькуляциями, а совестью и здравым смыслом. И если кто-то опять начнет приводить нам математические расчеты, доказывающие, что игральные автоматы эффективнее детского садика, это будет говорить только об одном: о системе ценностей самого «эксперта». Лично ему больше нравятся игральные автоматы. А приводимая в обоснование цифирь – рационализация этого влечения задним числом.
Не только прикормленные социологи, но и само телевизионное начальство прекрасно знает, чего стоят так называемые рейтинги телепрограмм. Механизм их получения подробно описан в статье Александра Минкина «Под властью маньяков». Никаких реальных данных о том, сколько людей посмотрело ту или иную программу, не существует. Но на рейтинги все равно будут ссылаться, потому что в противном случае нужно признать, что экран отражает лицо своего начальника. Если там чавкает тупая пошлятина, значит, гендиректор канала негигиеничный пошляк. Хуже того: лохотрон принимают всерьез и люди, недовольные телевизионным меню. Отсюда – распространенная формулировка «в угоду рейтингам». На самом деле доходы телевизионных боссов зависят не от цифр, взятых с потолка, и не от нас с вами, посмотревших (или не посмотревших) ту или иную передачу, а прежде всего от занимаемой должности. Но с помощью нехитрой мантры (как бы критической) стрелки успешно переводятся с реальных виновников в никуда. Дескать, не виноватая я, он (зритель) сам пришел, а я только обслуживаю его примитивные вкусы.
Увы, в значительной степени фиктивным является и такой популярный показатель, как ВВП – валовой внутренний продукт, посредством которого наш друг Пеннивайз берется сравнивать достижения разных стран.
Вот что говорит профессор Д.В. Валовой: «Сорок лет я боролся против советского вала – когда все показатели завышались. Вал накручивали, зарплату давали, а товар не производили. Свергли вал. Но ВВП в нынешней либеральной трактовке искажает экономические процессы в гораздо большей степени, чем советский вал… Существует веками проверенный классический метод. Включать в ВВП только доходы реального сектора экономики. Но, чтобы скрыть отток капитала из реальной экономики в спекулятивную сферу, американский экономист Саймон Кузнец предложил включать в ВВП повторный счет доходов и объемы непроизводственных услуг. Как видим, в 1990 году в реальной экономике создавалось 78 процентов ВВП, а в 2010-м – 46,9 процента, то есть липовый объем возрос в 2,5 раза… В итоге такого измерения с 1950 года реальный ВВП США уменьшился в 3 раза, но за счет доходов юристов, дизайнеров, шоу-бизнеса он как бы вырос. Это, однако же, маскировка. Когда она рухнет, все прежние дефолты покажутся детской шалостью. Поэтому можно четко сказать, что ныне в экономической науке господствует мошенничество!»
Наверное, рост ВВП таких стран, как Китай или Таиланд может свидетельствовать о том, что примерно в такой же пропорции выросло производство полезных вещей или оказание реальных услуг, например по обслуживанию приезжих господ из «золотого миллиарда». Но при переходе к так называемому «постиндустриальному обществу» связи с реальностью резко обрываются.
И начинается вот что: «Снос вполне живого здания (“Военторг”, гостиница “Москва”) и воздвижение на его месте муляжной копии по статистике давали выдающееся умножение национального богатства. Если бы дали отреставрировать Кремль, т.е. снести до основания и воздвигнуть копию стен, дворцов и соборов из современного материала неслыханной турецкой красоты, то на кремлевской реставрации национальный ВВП мог бы удвоиться» (Соколов М.Ю. Борьба стихий).
Примерно о том же – политэкономический ликбез на веселом сайте «Самотека».
«Неукоснительный прирост нашего ВВП обеспечивается за счет информационных технологий.
Пример.
Художник-концептуалист проинформировал население своей голой задницей на 50 тысяч евро. Вдохновившись зрелищем, философ-постмодернист сочинил на ту же сумму гендерных дискурсов. Итого общий прирост ВВП = 100 тысяч евро. Спрашивается, сколько телевизоров должны собрать отсталые китайцы, чтобы внести в экономику сопоставимый вклад?
Современная экономическая наука учит, что “в структуре издержек стремительно возрастает удельный вес невещественных элементов” и “снижается роль материального производства”.
Примеры.
1 геймер = 500 каменщиков, 1 блогер = 10 физиков (поскольку физики, какими бы умными они ни прикидывались, все равно имеют дело с вещественными элементами, до настоящего информационного общества они еще не доросли).
Час мастурбации перед компьютером в стоимостном выражении равноценен 2 центнерам пшеницы твердых сортов».
По-вашему, это шутка? И не стоит при обсуждении научных проблем ссылаться на юмористические сайты? Что ж, давайте всерьез.
«Бюро национальной статистики Венгрии на сегодняшней пресс-конференции объявило о 31 изменении в методологии расчета ВВП. В частности, статистики включили данные об услугах жриц любви(проституция в Венгрии – законный вид деятельности) и незаконной торговле наркотиками.
С учетом поправок ВВП за прошлые годы был пересчитан, сообщает Bloomberg: оказалось, что на эти два вида деятельности пришелся 1% ВВП, сказал представитель бюро Петер Сабо, и они “существенно” повысили показатель роста экономики за период с 1995 года.
По данным Eurostat, большинство из 27 стран Евросоюза уже включают данные о проституции и незаконной торговле наркотиками в расчет ВВП. Если проституция в стране узаконена, данные о ней учитываются по статье “услуги”. В следующем году Eurostat планирует ввести единые нормы учета этой деятельности» (Оверченко Михаил. http://www.vedomosti.ru/politics/news/2009/09/30/849777).
Фиктивная экономическая статистика выдается в свет не от невежества, а с прямым умыслом, чтобы замаскировать реальные механизмы неэквивалентного обмена, эксплуатации, паразитизма (который в странах «золотого миллиарда» стал уже не элитарным, а массовым) и т.д., вплоть до прямого вооруженного грабежа.
Вот наш друг Пеннивайз берется за бюджет Москвы. И у него получается ЧУДО. Чем меньше город производит, тем лучше он потребляет. То есть умножение в этой арифметике возникает из вычитания. Буквально: жизнь москвичей улучшается с каждым очередным закрытым предприятием и передачей освободившихся площадей… Подо что? Под офис по торговле фьючерсами на деривативы, под факультет несуществующих наук, под актуальный Свинзавод или еще под что-нибудь, столь же полезное.
Как такое возможно?
Вообще-то участники фуршета знают – как. Во-первых, за счет бюрократической ренты со всей страны, как в прямой, так и в завуалированной форме (когда чиновник, которому удалось что-то эффективно навор… сорри, освоить в провинции, немедленно вкладывается в столичную недвижимость). Во-вторых, благодаря по сути рабовладельческой эксплуатации труда бесправных гастарбайтеров, которые массово завозятся в Москву.
Но студентам на лекции по экономике про это не скажут. А будут и дальше навешивать на уши «постиндустриальную» лапшу про «экономику деловых и финансовых услуг» в «культурном контенте».
1 геймер = 500 каменщикам.
Очень похожая креативная арифметика применяется в социологии. Чтобы не утомлять читателя подсчетами формальных ответов на некорректные, а зачастую и просто бессмысленные вопросы типа «что вы больше любите, свободу или порядок» воспроизведем несколько песен о главном – о социальной структуре современного российского общества.
«Внутри нашей все еще огромной державы есть другая страна. Пять или, может быть, десять процентов населения – это нормальные люди с нормальными ценностями» (Владимир Мирзоев).
«Российский креативный класс, работодатели, элита – это всего 2-3 млн человек. И это очень важные люди – они кормят нашу страну» (Даниил Дондурей).
«Протестное движение никогда не претендовало на выражение различных социальных протестов, связанных с интересами самых разных групп населения. Это не значит, что ему чужды жизненные тяготы населения. Просто у оппозиции другая политическая логика. По этой логике в России есть 10-15% населения, которые разделяют основные европейские ценности… Ключевое требование – комплексная политическая реформа. Для того чтобы эти 10-15% русских европейцев могли получить свое представительство в органах власти» (Владимир Рыжков).
Последний, как видите, добрее остальных. Вряд ли есть смысл интересоваться, откуда эти трое европейских гуманистов взяли свои проценты и какие масштабные исследования каждый из них проводил, прежде чем пришел к выводу, что «нормальных» в России только десять процентов, а не одиннадцать с половиной и что именно «креативный» тусовщик кормит крестьянина и шахтера, а не наоборот. Цифры все оттуда же, с высокоурожайного потолка. Важнее общая установка. И она, увы, вызывает не самые приятные исторические ассоциации. Подобные сравнения считаются дурным тоном, но, простите, сортировка людей на горстку первосортных и подавляющее большинство неполноценных имеет вполне определенный источник вдохновения. А если добавить биологизаторство, весьма популярное среди оппозиционненькой олигархии и прицельно ею спонсируемое, получается примерно то, с чем пришли к нам в 1941 году тогдашние борцы за «европейские ценности» против «азиатско-большевистских орд».
Обе эти идеологии – постмодернистская философия мусорной кучи и заблудившийся инстинкт расового псевдовидообразования – относятся к пустым, то есть не несут с собой никакого позитивного содержания; никаких ценностей (интеллектуальных, нравственных или художественных); никакой, даже частной и фрагментарной, правды, ничего такого, чем образованный и мало-мальски порядочный человек мог бы искренне обмануться.
Соответственно, их апологеты вынуждены заниматься шулерством.
Других аргументов просто нет.