Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2013
Владимир Кочнев родился в городе Чайковский Пермского края, живет в Перми. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Лауреат премии «Дебют» в номинации «Поэзия» (2007), участник Форумов молодых писателей в Липках. Публиковался в журналах «Арион», «Урал», «Сибирские огни». Автор книги стихов.
Пересмотрел недавно один из фильмов моей юности – «ДМБ» – и сделал вдруг удивительное открытие: главный герой (Пуля или Гена Бобков), казавшийся таким крутым, примером для подражания, смотрится теперь как полный отброс, ничтожество, ушлепок и абсолютное ничто.
Что могло привлекать в нем? То есть «что», понятно, но теперь это «что» уже совсем не привлекает, и дело не в том, что я повзрослел, а в том, что изменилось само время, «социальная мода» стала другой.
Что пришло на смену, обозначить еще довольно трудно, но ясно одно – маргинал умирает. Однозначно.
Это хорошо видно и в литературном пространстве, и во всех других сферах культуры… Посмотрите клипы – куда делись яркие маргинальные типажи? Из пафосных они выродились в самопародийные… Куда делся панк, гранж и т.п.? Даже рэп стал самоироничный… А самопародия, как мы знаем, – это симптом кризиса. Когда вся страна пародирует Брежнева – это значит каюк ценностям, которые он озвучивает.
Маргиналии отходят, а раз так, выходит, процесс завершился или завершается, и их уже можно изучать как артефакт. Тенденция этого отхода, этой смерти наметилась уже давно, однако стрелка еще не показывала так решительно абсолютный ноль: на сцену пока лишь вышли новые герои – глянцевые, серьезные, те, кто «делает бизнес» и ездит на очень хороших машинах. (Маргинальному герою тоже не возбраняется ездить на хороших машинах, но делать это он должен как бы исподволь, как бы бросая вызов остальным, как бы ухватывая эти радости жизни благодаря удачному стечению обстоятельств.)
На сцену пришли новые герои, хотя казалось, что определенная ниточка андеграундных персонажей останется навсегда, пусть не в мейнстриме, но где-то сбоку припекой. На смену революционной неопределенности, андеграундности приходят стабильность, детерминированность, традиционные ценности…
Но попытаемся для начала обозначить рамки понятия «маргинал». Под этим названием, скажем, в российской культуре понимается так называемое поколение «дворников и сторожей» и иже с ними. Недавно, например, в Екатеринбурге вышла антология поэзии, составленная Виталием Кальпиди, который любит бросаться словом «маргинал» (культуртрегер Кальпиди всегда был чуток к моде). Маргинальный тип хорошо проявлен в произведениях Эдуарда Лимонова, Венедикта Ерофеева («Москва-Петушки»), у Владимира Маканина и Чарльза Буковски (привожу этого иностранного автора потому, что он сверхпопулярен в современной России).
Итак, маргинал в искусстве – это человек, стоящий где-то на краю общества, непризнанный, отверженный. Человек за гранью социальных норм, человек на обочине, тем не менее, не теряющий связи с обществом, живущий в нем. Очень часто маргинал и сам писатель, и часто (умышленно или неумышленно) он сливается с самим автором, выступая его альтер эго. Другими словами, маргинал – человек творческий, и тут-то все более или менее понятно, ибо творческий человек всегда в конфликте с реальностью.
Размножившиеся последнее время произведения писателей самого разного уровня о самих себе и вялые осуждающие возгласы критиков (см. статью Романа Сенчина «Бумажные люди плодят бумажных героев») – свидетельство того, что подобный тип «исповеди» давно уже прошел стадию новизны и расцвета и стал чем-то вроде клише, штампа, устоявшейся схемы, опираясь на которую можно ваять новые и новые произведения…
Откуда же взялся маргинальный тип?.. Вероятно, все пошло с романтиков, с Байрона, Шелли, Бодлера… Выдающиеся маргинальные типы создали в двадцатом веке Генри Миллер, Жан Жене и другие. Молодежная контркультура, ярко заявившая о себе во второй половине ХХ века, создала их множество.
Маргинал, как правило, молод или же «вечно молод». Скажем лучше так – он вечно наивен, у него нет среднего возраста, нет старости, нет периода взросления. Он вечно юн. Разумеется, имеется в виду возраст, прежде всего, психологический. Маргинал застревает на стадии юношеского романтизма, на стадии подростка.
В России, в силу специфики исторического развития и менталитета, маргинал был чрезвычайно популярен. Стоит вспомнить хотя бы XIX век с его галереей «лишних людей», потом период советской власти (с уходом в подполье части интеллигенции) – и, следовательно, богатой почвы для маргинализации, потом – перестройку с ее рок-культурой и переоценкой всех ценностей, и, наконец, 90-е…
Особенно ярко маргинальный тип был явлен в российской рок-культуре. Апофеозом, наверное, следует считать фильм «Брат», созданный режиссером Александром Балабановым с его рок-культурным героем – киллером, влюбленным в музыку «Наутилиус Помпилиус». Я почти уверен, что Балабанов задался целью (без скидок и комплексов) слепить «героя нашего времени», идеальный образ человека, воспитанного на рок-культуре. Получился такой вот убийца, с одной стороны, абсолютно аморальный, с другой – честный и прямой, с какой-то своей правдой…
Из этого следует, что маргинальный герой – скорее романтический, он находится в глубоком конфликте с обществом, которое, с одной стороны, отрицает, а с другой – жаждет его внимания, успеха, славы и т.п., а также, несмотря на отрицание, пользуется плодами этого общества. Общество – то, чему он противостоит, и то, чему он пытается себя навязать, над чем пытается одержать верх… Отсюда парадокс – отрицая общество, провозглашая себя чуть ли не сумасшедшим, маргинал может состояться лишь в том случае, если добьется у этого общества успеха.
Для маргинала характерна неопределенность, противоречивость, противопоставление себя остальным. Это человек, который еще не определился с социальной ролью, анархический элемент, потенциальный рекрут банд, революционных кружков, ночлежек, сумасшедших домов… (Поэтому, кстати, этот тип больше всего востребован среди молодежи – людей, еще не вполне определившихся с собственным социальный статусом.) Во времена 90-х – во времена реформ и разрухи, всеобщего хаоса – маргиналы были на пике. Вся страна переживала тяжелый кризис, и маргинал служил чем-то вроде его символического выражения.
И вдруг столь долго существовавший тип стал прямо на глазах заваливаться набок, он наскучил, надоел и вызывает теперь зевоту.
Россия уверенно встала на путь капиталистического развития. Появились новые классы, установился отчетливый приоритет западных ценностей… Те, кто раньше дергал струны, мечтая стать рок-звездой, теперь либо работают на заводах оборонных предприятий, либо открыли собственное дело и ездят на иномарках, либо играют в кабаках для тех, кто ездит на иномарках… Все стало более определенно и структурировано. Даже среди студентов прошло резкое разделение. На тех, кто тщательно кует себе успех (по западному образцу), и на тех, кто готов оградить себя от общества – хотя бы через наркоманию и явную деградацию…
Иными словами, в последние десять лет проявилось более-менее устойчивое расслоение общества, и каждый слой пытается поддерживать собственную систему отношений – как и внутри самого себя, так и снаружи (между слоями), а значит, требуется выработать новый кодекс и стиль поведения, да и тип культуры в целом. Новое общество с новыми классами требует новой культуры с новым типом социальной стратификации. В моде у современного поколения определенно деньги и глянец, жизненный успех.
Приход новых героев, скажем, в литературе ознаменовался появлением таких авторов (называемых новыми реалистами), как Герман Садулаев, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов.
И Прилепин, и Садулаев создают героев тяжелого хемингуэевского типа, крепких, суровых и преданных делу мужчин. И хотя их героям не чужды и авантюристские замашки (как же настоящему мужику без этого!), но провозглашают они ценности отнюдь не маргинальные (как персонажи Эдуарда Лимонова), а вполне буржуазные – семья, долг, общество и т.п. У Прилепина мы видим много произведений, где затрагиваются темы семьи, отцовства, материнства… Садулаев трепетно пишет о малой родине (взять хотя бы его дебют в «Знамени» – «Одна ласточка еще не делает весны»), о матери, сестре и т.п.
Любопытен в этом контексте и Роман Сенчин, дебютировавший в литературе гораздо раньше, как раз в то время, когда маргинальный тип был еще востребован. Творчество Сенчина представляет интересное поле для исследований. Ранний и зрелый Сенчин – это торжество маргинального типа. Вторая половина зрелости и поздний – это уже попытка вписаться в новую систему ценностей. Чтобы про него ни говорили, Сенчин – писатель, тонко чувствующий современность, текущий момент, и при всей однотипности тем и персонажей не мог не ощутить смену социальной моды и не попытаться по-своему вписаться в нее. «Елтышевы» имели успех. Даже такой известный критик как Сергей Беляков, резко высказывавшийся о сенчинском творчестве на протяжении последних лет, одобрительно отозвался о романе.
Во многом, как мы предполагаем Сенчин, списывает персонажей с себя (упомянутое выше альтер эго автора). Герой его ранних произведений – молодой или уже не совсем молодой человек, не знающий куда приткнуться… Постепенно, однако, он все же находит место в жизни, как-то определяется.
Любопытна в этом смысле повесть «Лед под ногами», в которой герой, бывший рок-музыкант, теперь успешный московский менеджер, встречается со старым другом, приехавшим в Москву по старинке – стопом. Встреча не очень приятна бывшему рокеру и скорее пугает его… То есть происходит встреча как бы с самим собой, только прошлым… Вот оно! Контрапункт – и замена одного типажа другим. Яркая иллюстрация смены социальной моды в литературном пространстве…
Что же мешает, скажем, Захару Прилепину полновесно представлять маргинального героя? Он ведь революционер, и на войне был, и «Пацанские рассказы» написал… Однако от Прилепина за версту несет глянцем, и человек он крайне успешный, даже к президенту ездит… Не тянет на эту роль и не менее успешный Сергей Шаргунов, молодой политик и писатель. Мы лишь видим у них лишь попытки неосознанно подражать, ибо маргинальный образ по старой привычке все еще кажется очень выгоден…
Даже писатель из совсем молодого поколения Евгений Алехин, при всей своей заявленной любви к Чарльзу Буковски, не тянет на старого доброго Генри Чинаски, ибо маргинал действительно отвержен обществом, он все-таки настоящий мученик, страдалец и бунтарь… А как может чувствовать себя отверженным двадцатилетний признанный автор – загадка. И герой Алехина, несмотря на все свои закидоны (алкоголизм, свободный секс, наркотики), жаждет прежде всего одного – состояться и быть успешным, и работу он выбирает не грузчиком, а журналистом, да при том не где-нибудь, а в глянце… Возможно, в скором времени у этого бесспорно талантливого автора возникнут проблемы (это и сейчас уже ощущается – исчерпанность темы), возможно, его ждет серьезный творческий кризис.
Маргиналом можно назвать и лирического героя Ильи Кочергина, бегущего из столицы на Алтай, противопоставляющего жизнь московскую, жизни в Сибири.
Рассмотрим распределение ценностей у персонажей нескольких современных авторов.
О героях не маргинального типа пишут Герман Садулаев и Захар Прилепин. Для таких героев характерны отчетливые семейные ценности, тяга к дому, к малой родине, воспоминания о детстве, теплое отношение к родителям. Их окружают друзья и братья по оружию. Они патриотичны, высоко ценят семью и социальный статус, утверждают свое «я» и придерживаются устойчивых позиций по общественным вопросам.
Напротив, о маргиналах пишут Роман Сенчин (во всяком случае ранний) и Илья Кочергин, показывая людей бессемейных или угнетенных семейными буднями, с неудовлетворенной потребностью в дружбе или сознательно одиноких, избегающих высказывать определенную социальную позицию, ускользающих от патриотических настроений и главную ценность видящих в постоянном бегстве к свободе или по крайней мере в ситуации, когда общество их не побеспокоит.
В современном обществе мы видим отчетливое обуржуаживание. Модно быть богатым, модно быть успешным. Бедным, неуспешным – соответственно, плохо. И – вот любопытный факт! – бедность и неуспешность, кажется, уже ничем нельзя оправдать. Быть бедным становится просто аморально! Это свидетельствует о том, что капитализм насадил у нас чисто протестантскую этику, базирующуюся на постулате о материальном преуспеянии как признаке богоизбранности.
Итак, маргинал уходит, разумно спросить, что же приходит на смену?
У меня три варианта ответа:
1) человек эпохи глянца;
2) человек хемингуевского типа или хомо сапиенс борющийся;
3) человек социальный.
Конечно, иногда эти три типа пересекаются.
Выразителем первой тенденции можно назвать, скажем, Сергея Минаева. «Повесть о ненастоящем человеке» ярко иллюстрирует положение этого нового класса. Герой – вполне успешный молодой человек, отнюдь не на обочине и отнюдь не противостоит остальным. Он циничен и сентиментален одновременно.
У него, правда, нет семьи, да и со смыслом жизни тоже проблемы, зато он вполне комфортно вписан в реальность. Это человек, проводящий молодость по клубам, занимающийся бизнесом и развлечениями, по принципу: жизнь – тусовка. Существование (не считая легкой рефлексии на тему смысла оного) дается ему достаточно легко. Однако симптоматично уже само название этой вещи. «Ненастоящий человек» с тоской смотрит на определенный срез общества, на свое поколение, даже на самого себя. Впрочем, очевидно, что у «ненастоящего человека» не может быть и «настоящей жизни» – другое дело, остается вопрос, подает ли это автор как некий диагноз современному миру, или сам этот роман очередной «фейк» в общей череде «фейков».
«Повесть о ненастоящем человеке», наверное, все-таки не большая литература. Но с точки зрения социологической, с точки зрения новых литературных тенденций – это несомненный литературный факт. Известен огромный тираж этой книги, довольно быстро распроданный.
Хемингуэевский тип уже был описан выше – это персонажи Прилепина и Садулаева, крепкие мужчины тридцати-сорока лет, успешные борцы в жизни, крепко стоящие на ногах и не собирающиеся отступать. Хомо сапиенс борющиеся…
Для иллюстрации третьего пункта можно привлечь прозу Александра Кузнецова-Тулялина, пишущего про курильских рыбаков… Его суровые огромные полотна романов повествуют про дикую природу и про вымирающих или не вымирающих людей в ней.
Ну вот, скажет кто-то, какой же он маргинал? Пишет про вымирающие деревеньки на Курилах!..
Да, не маргинал, во всяком случае, в заданных мною координатах. Мы не можем назвать маргинальным, скажем, целый город Н, живущий на краю вулкана, город в бедственном положении, в котором отключили свет, газ и воду. Маргиналы – это одиночки. Все маргиальными быть не могут, это абсурд! Это просто люди в экстремальных обстоятельствах.
Какие бы рыбаки там ни были, и на каком бы краю ни находились – проза Кузнецова-Тулянина про общество, про людей, про семью, а не про самоутверждение отдельного маргинализованного индивида.
Герой Кузнецова-Тулянина не одиночка, противостоящий всем, он самоутверждается внутри себя и не противостоит другим. Вектор направлен внутрь, а если наружу – то уже не на общество, а на природную стихию. Взаимоотношения природы и человека позволяют под другим углом взглянуть на личность и на человеческое общество вообще.
Третий путь прозы позволяет нам вспомнить слово «соцреализм». Соцреализм на новой волне.
Все три пути, кажется, имеют сейчас огромный потенциал, возможно, особое распространение (да еще и на фоне ностальгии по советской эпохе) получит третий.
Маргинал же отмирает. Время одиночек прошло.