(Алиса Ганиева. Праздничная гора)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2013
Сергей Беляков родился и живет в Екатеринбурге. Кандидат исторических наук. Заместитель главного редактора журнала «Урал». Критик, литературовед, историк, автор многочисленных публикаций в литературных журналах, на сайтах «Взгляд» и «Частный корреспондент», а также монографии «Усташи: между фашизмом и этническим национализмом» (2009). В этом году с книгой «Гумилев сын Гумилева» стал финалистом премии «Большая книга».
АЛИСА ГАНИЕВА. ПРАЗДНИЧНАЯ ГОРА. – М.: АСТРЕЛЬ, 2012.
От молодого дагестанца Шамиля ушла невеста. Ушла к фанатику-салафиту, который сменил собственное имя Оцок на новое – аль-Джаббар. Мадина, так зовут сбежавшую невесту, кажется, вовсе не влюблена в аль-Джаббара. Новая вера увлекла ее больше мужчины. Вот сюжет для романа – да еще какого! Мужчина и женщина, разделенные верой, политикой, клановой или классовой враждой. Вечная тема, любимая писателями, сценаристами, режиссерами. Если даже не тревожить тень Шекспира, то вспоминаются мадемуазель де Верней и маркиз де Монторан из романа Бальзака, или Марютка и поручик из рассказа Лавренёва, Лука и Сабаха из фильма Кустурицы.
К тому же Алиса Ганиева сразу усложняет конфликт, добавляя к религиозной вражде «старых» и «новых» мусульман любовный треугольник. В Шамиля влюблена троюродная сестра, Ася.
Какое же разочарование ждет читателя. Шамиль изредка думает о бросившей его невесте, Ася надолго пропадает со страниц книги, Мадина оказывается вообще эпизодическим персонажем.
Почему же Алиса Ганиева отказалась от такого естественного и заведомо выигрышного любовного романа? Испугалась великих предшественников? Решила, что скользкий путь любовной интриги скорее приведет не к высокой трагедии, а к мыльной опере? Все та же боязнь пошлости, что вытравила из современной русской литературы всякое подобие живого чувства? Нет, здесь все иначе. Любовная история выполняет в романе Алисы Ганиевой служебную роль. Перед нами книга о политике, обществе, религии, наконец, об уходящей цивилизации Дагестана, а вовсе не о любви.
Вокруг Дагестана русские возводят стену, точнее – вал. Или даже так: Вал, с прописной буквы – как имя собственное. И это строительство стало детонатором для взрыва. Откуда ни возьмись, появились кумыкские и лезгинские националисты. Они не побеждают, но вносят свой вклад в разрушение старого порядка. Салафиты-фундаменталисты постепенно берут власть в свои руки. Молодежь стремительно перетекает на их сторону. Политическая и экономическая элита республики захвачена врасплох на свадьбе одной из VIP-персон и, видимо, уничтожена. Победители жгут библиотеки, уничтожают музеи, крушат статуи – от памятника Ленину до «палеолитических венер».
О книге Ганиевой пишут много, но российские (не дагестанские) критики не понимают смысла происходящего в Дагестане, равно как и вообще на Кавказе. Для Максима Артемьева все это только «реархаизация сознания – гротескное возрождение патриархальных обычаев». По мнению Галины Юзефович, «новообращенные мусульмане пытаются воссоздать дедовские религиозные обычаи, нередко зависая на полпути от веселого абсурда к мрачному фанатизму».
На самом же деле – все иначе. Дедовский мир, мир старого, дореволюционного еще Дагестана как раз и разрушают бородатые салафиты.
Мировые религии как будто не оставили места для языческих племенных культов, уничтоженных пламенными миссионерами и фанатичными неофитами. Но старые племенные боги всегда брали реванш, исподволь проникая если не в богослужебную практику, то в бытовое исповедание. В христианстве «национализация» религии хорошо известна. Но даже ислам, строгое единобожие, оказывается, идет на уступки этническим богам.
Ислам проник в Дагестан еще с войсками Мервана II, последнего из Омейядов. Но исламизация страны затянулась почти на тысячу лет. И в Дагестане, описанном Алисой Ганиевой, вполне правоверные мусульмане не только празднуют день рождения пророка, посещают святые места, уважают суфийских шейхов из тариката Накшбандия, что в глазах салафитов уже свидетельство куфра – неверия. Они совершают поступки и похуже. Еще совсем недавно мужчины резали ягненка в честь святого Георгия (трогательное сочетание позабытого дагестанского христианства с не совсем забытым язычеством), а женщины просили дождь у языческих богов. Салафиты не возрождают «дедовские» обычаи, они их уничтожают. Это не реархаизация, а самая настоящая исламская реформация. Именно против этой реформации и направлена книга Алисы Ганиевой. Она защищает именно старый Дагестан, уходящий Дагестан.
Деление людей на «своих» и «чужих» свойственно человеческой природе, поэтому даже самый либеральный и «прогрессивный» писатель не в силах его избежать. Не случайно же персонажи Ганиевой, этнические аварцы, посмеиваются над соседями – лезгинами и, особенно, тюрками-кумыками: «Кирилл и Мефодий были нашими кровными братьями, которые переделали древние тюркские руны в европейские буквы <…> Русские правители и дворяне были тюрками и говорили на своем родном языке. “Баня” – знаете, что такое? “Бу-ана!”, “парная”. “Щи да каша – пища наша” – это кто так говорил? Степняки».
Но это невинные шутки над националистическими причудами своих, дагестанских народов. А вот «бородатые» (салафиты) здесь не только враждебная, но и подчеркнуто чужеродная сила. Среди салафитов могут быть и симпатичные люди – охмуренные, обманутые дагестанцы, но сам по себе салафизм – абсолютно чужой Дагестану, его привезли «оливковокожие» арабы, «темнолицые, вооруженные до зубов иностранцы». Именно они придираются к женщинам, не надевшим хиджаб или просто оказавшимся на улице без сопровождения мужчины – родственника или мужа. Салафиты несут с собой невежество и фанатизм, которых не знал Дагестан даже во времена Гамзат-бека и Магомеда Ярагского.
Победа салафитов не приносит ни процветания, ни мира. Недовольные мусульмане сплачиваются вокруг суфийских шейхов, националисты, либералы, коммунисты – все готовятся дать бой «бородатым». Впереди гражданская война, а возможно, и нечто худшее – в финале Махачкалу обстреливают, хорошо, если не ядерными зарядами.
Итак, перед нами антиутопия, роман-предупреждение, больше напоминающий не «2017», а уж скорее «Мечеть Парижской Богоматери». Но в романе Елены Чудиновой все ясно и просто. Мусульмане – абсолютное зло, христиане – силы добра. Рано или поздно добро победит. Пусть герои-макисары погибнут в осажденном мусульманами храме, но нерушимым крестоносным фронтом стоят католическая Польша и православная Россия, а святую гору Афон оберегает сам Господь.
«Праздничная гора» мрачнее, безысходнее, сложнее. Арсен, который отправляется воевать против «бородатых», как-то совсем не походит на «воина добра». Певичка Сабина Гаджиева – воплощение современного, полуевропейского, полукавказского Дагестана, убитая салафитами, никак не тянет на мученицу. Салафитка Мадина и даже ее муж выглядят симпатичнее. Да и того идеального традиционного Дагестана давно уж нет, он остался в воспоминаниях, в рассказах о предках, в фантазиях, в художественной литературе. Не случайно Алиса Ганиева, чтобы поведать читателю о нравах настоящего, старого Дагестана, прибегает к одному и тому же приему: герой читает книгу о старой жизни. Сначала Шамиль читает соцреалистический роман о том, как счастливо меняется жизнь «отсталого» аула в советском обществе. Ближе к финалу ему в руки попадает рукопись покойного ученого и несостоявшегося писателя Махмуда Тагировича. Из рукописи Шамиль и узнает о Праздничной горе – куда попадают души умерших и где очень скоро и ему предстоит оказаться.
Этот образ перекликается с финалом «чеченского» романа Александра Проханова «Идущие в ночи». Не знаю, читала ли его Алиса Ганиева, или нет. Скорее всего, нет: этот роман за пределами круга «Нашего современника» почти не известен. Но сходство очевидно. В книге Проханова русские и чеченцы убивают друг друга, чтобы после смерти оказаться за одним пиршественным столом в раю. На Праздничной горе Алисы Ганиевой так же пируют Мадина и Мага, убитый как раз салафитами, Анвар, взорвавший себя, чтобы не сдаваться спецназу, и Махмуд Тагирович, нарвавшийся на случайную пулю. Свадьба Шамиля и Аси в светлом и радостном царстве мертвых – финал трагедии, но не любовной (у них и не было любви), а национальной, культурной, религиозной.
Антиутопии редко становятся шедеврами литературы. Сам этот жанр слишком идеологизирован и рационалистичен. И Алиса Ганиева даже не пытается сделать сюжет увлекательным, придать повествованию напряжение, создать интригу. В «Праздничной горе» сюжет распадается на калейдоскоп эпизодов, а Шамиль остается героем-функцией, без характера и без судьбы. Его задача – соединять эпизоды, склеивать повествование.
Для романа в «Праздничной горе» слишком много прерванных сюжетных линий, героев, брошенных автором на полпути. Они возникают откуда ни возьмись и исчезают, едва отыграв один-два эпизода. Красавица Камилла появилась ради сцены в маршрутке и той самой роковой для дагестанского начальства свадьбы. Еще раз мелькнет ее прелестная фигурка в подъезде, «пахнущем хлоркой и мокрыми тряпками», махнет ручкой Шамилю, а заодно и читателю, а затем исчезнет навсегда за дерматиновой дверью.
К сожалению, в «Праздничной горе» информация преобладает над художественностью. Недаром прозу Ганиевой сравнивают с новым реализмом Романа Сенчина. Вероятно, для литературы Дагестана – это выдающийся прорыв. Насколько я могу судить, в Дагестане вообще не было принято откровенно и честно описывать грустную реальность. По крайней мере, описывать так, чтобы об этом стало известно иноплеменникам. Вот известный поэт Магомед Ахмедов, аварец, как и Алиса Ганиева, рассказывает корреспонденту интернет-издания «Свободная пресса»: «Дагестанцы по своей природе целомудрены. У нас интимные отношения мужчины и женщины – тайна, которую нельзя выставлять напоказ. У нас по-прежнему сильны семейные, родовые традиции» (http://svpressa.ru/politic/article/66422/). А вот как говорят о целомудренных дагестанских девушках целомудренные дагестанские парни, герои Алисы Ганиевой:
— Да я за нее волоку, пацаны говорили. Она же с Газиком сейчас.
— Шевелится? – спросил Шамиль без особого интереса.
— Еще как! Газик уже целый сериал для взрослых на трубку заснял.
Об этой новой моде – снимать обнаженную подружку на телефон, а потом показывать друзьям, хвастаться и/или шантажировать саму девушку, Ганиева писала еще в «Дагестанских очерках».
Но если натурализм и по-сенчински честное описание реальности и открытие для литературы Дагестана, то в России этим уж никак не удивить – нашей традиции критического реализма полтора века. И все достоинства и недостатки такого письма нам хорошо известны. Да, это лучшее средство против литературной лжи, против убивающей правду политкорректности. Но писатель все-таки создает другую реальность, преображает мир своей фантазией, создает художественное пространство, которое интересней и сложнее окружающей нас действительности. Возможно, и сама Алиса Ганиева рано или поздно пройдет «новореалистический» этап в своем творчестве, как пройдет его и литература Дагестана.
Когда Николай Васильевич Гоголь взялся за свои «Вечера на хуторе близ Диканьки», то должен был принять решение: на каком языке писать? Малороссийское наречие было бы для московского и петербургского читателя не понятным, а правильный русский литературный язык не мог передать всех красок Украины. И тогда он начал писать по-русски, добавляя множество украинизмов. Результат всем известен. И Алиса Ганиева, между прочим, избирает как раз гоголевский путь. Ее герои говорят на русском, иногда относительно правильном, иногда – на приближенном к блатному жаргоне, при этом Ганиева добавляет множество аварских, арабских, реже – лезгинских, кумыкских, даргинских слов. Конечно, чуда не произошло. У гения есть тайна, которая не открылась Алисе. Поэтому и ее язык, и весь художественный мир ее дагестанской прозы лишен того сказочного очарования. Но, быть может, дело не только в тайне гения. Есть ведь и непреодолимые обстоятельства, которые от автора не зависят. Малороссия XIX века нам и теперь несравненно ближе и понятнее, чем современный Дагестан.
Елена Погорелая в рецензии на повесть Ганиевой «Салам теме, Далгат» замечает, что ее Дагестан почти не отличается от обычной среднерусской провинции: «Та же гопота на улицах, те же “четкие тачки”, дешевые забегаловки, ларьки, магазинчики, наскоро переделанные в “бутики”, те же девичьи толки о шмотках и брендах…»
В «Праздничной горе» представлена та же реальность, что и в «Салам тебе, Далгат». Так вот, мир, описанный Ганиевой, походит на русский мир только внешне. Да, маршрутки с надписью над входной дверью «Для удара головой» можно найти почти в каждом городе, и ночной клуб «Падишах» в Махачкале походит на сотни таких же ночных клубов в европейской России, на Урале или в Сибири. Но есть все-таки и отличия.
Во-первых, в России не хранят оружие в женских сумочках и вообще не относятся к оружию, как к непременному атрибуту взрослого человека.
Во-вторых, в России даже молодые, как правило, работают. Чтобы дарить своей невесте дорогие подарки, а бывшую любовницу на свадьбе осыпать купюрами, надо довольно много трудиться. А герои Алисы только слоняются по Махачкале, ходят в гости к родственникам, и бесконечно качают мышцы. Даже госслужащие ведут себя на работе, как в доме отдыха. Никто не встает в семь утра, чтобы в половине девятого уже занять свое место в офисе. Шамиль вроде как «служил» в каком-то «комитете» у дяди Алихана, но совершенно невозможно понять, в чем эта служба заключалась. Потом он писал очерк о кубачинских мастерах, но, кажется, так и не дописал. Вечер он проводит в ночном клубе, а с утра отправляется на пляж. При этом в роскоши не купается, но и не страдает от безденежья.
Ну и, в-третьих, в России живет очень много русских. В Дагестане Алисы Ганиевой их почти нет.
Если не считать собутыльников Махмуда Тагировича, которые остались только на страницах его советского дневника, то в романе только двое русских: оба герои эпизодические.
Прежде всего, это «дебелая Марья Васильевна», русская учительница. Ничего интересного в ней нет, но все-таки мимо нее пройти нельзя – уж очень характерные выбраны краски: «Марья Васильевна тяжело соскочила с тахты», «Марья Васильевна отчего-то громко расхохоталась, сотрясаясь всем своим тучным телом». Ее последнее появление в романе – бегство из захваченного салафитами Дагестана: «Марья Васильевна тряслась в кузове большегруза меж дубовых тумбочек и тяжелых <…> чемоданов, полных дареного богатства». В бюстгальтере она везет деньги, прилипшие «к мягким грудям». Что же, примечательный образ.
Не лучше и давний знакомый Арипа, друга Шамиля, Сережа (Сераж). Сережа – русский фашист, ни больше, ни меньше. Он порицает соплеменников за пьянство и советует брать пример с дагестанцев: «Они не пьют и качаются, а наши только бухают».
Я полагаю, что Алиса Ганиева ничего дурного не хотела сказать о русских. Но не случайно один из ее читателей, блогер Marat Shah (очевидно, спортсмен и поэт Марат Шахманов) заметил по поводу, правда, не «Праздничной горы», но близкого к ней «Салам тебе, Далгат»: «…это не русская литература <…> и никогда ею не будет. Просто это написано РУССКИМИ БУКВАМИ». Скорее всего, писатель с этим не согласится, но что-то есть в этих словах. По крайней мере, Алисе Ганиевой, видимо, удалось честно и совсем неполиткорректно выразить отношение многих своих земляков к «русне». Вероятно, выразить даже помимо собственной воли.
Впрочем, ни один из российских критиков не обратил внимания ни на Сережу-Сеража, ни на Марью Васильевну. Не обратили внимание и на, быть может, одну из ключевых фраз этой книги, связанную опять же с русскими.
Итак, победа салафитов в Дагестане спровоцирована строительством вала. Но вот по недомыслию ли русские построили этот вал? На странице 210 есть интересная фраза: «Я знаю, – сказал Арип, – это просто тактика. Вот увидите, там к власти фашисты пришли. И они теперь с полным правом пошлют сюда авиацию и сбросят бомбы. Как на гнездо бандитизма».
Арип – умница, математик, учится в Москве, хорошо знает и русских, и родной Дагестан, такой герой не станет заниматься пустословием. А ведь слова Арипа сбудутся. Книга заканчивается то ли бомбардировкой, то ли ракетным обстрелом махачкалинского порта. Во время обстрела погибают и Мадина, и Шамиль, и. видимо, Ася. Значит, строительство вала, победа салафитов, обстрел – не случайности, а звенья одной цепи, пункты одного плана, придуманного – кем? Если верить Арипу, «русскими фашистами».
Но «Праздничная гора» не литературная версия «России 88». Русские здесь – тема малозначительная. Российского (не кавказского) читателя Алиса Ганиева может и заинтересовать живыми картинами дагестанской жизни (полуевропейской, полувосточной), и несколько напугать перспективой войны на Кавказе. Но к дагестанцам обращено совсем другое послание: смотрите, салафиты не только не имеют ничего общего с традициями, историей, культурой Дагестана. Они не только не знают дагестанских языков. Хуже: они сами – всего лишь орудие в чужих, даже немусульманских руках!
Но роман, пусть даже такой идеологический и публицистический, как «Праздничная гора», все-таки не газетная статья, не аналитическая записка. Кроме политической идеи есть там и художественная правда. Даже победа над исламской реформацией не вернет прежний Дагестан. Он останется на страницах рукописи Махмуда Тагировича, в мечтах и воспоминаниях и в том мире, куда ушли почти все герои этой книги – от погибшего на первых страницах Анвара до Шамиля и Аси.
Алиса Ганиева – человек на границе культур. Она живет в Москве, но сохраняет связи с родным Дагестаном, читает классиков западной литературы и знает стихи дагестанских поэтов. Своей ее считают и аварцы, и русские, ее книги обсуждают исламисты и либералы. Такая судьба открывает перед ней блестящие перспективы. Другое дело, что Алисе Ганиевой пока не хватает жизненного и литературного опыта, чтобы осмыслить такую грандиозную тему и написать книгу, отразившую всю невероятную реальность современного Кавказа.