Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2013
Галина
Сергеевна Заходер
– вдова Бориса Заходера, один из составителей
двухтомника «Борис Заходер. Неопубликованное наследие
в 2 тт.», автор предисловия к первому тому
Что может слету вспомнить молодой, а возможно, и
зрелый читатель, услы-шав
имя – Борис Заходер? Почему-то думаю, стишок, который
он «проходил» в на-чальной
школе:
Плачет Киска в
коридоре.
У нее большое горе:
Злые люди бедной Киске…
Сам Борис Заходер обычно
этим, незамысловатым с виду стихотворением начинал встречу с юным читателем, и
после лукавой паузы поэта дети дружно под-хватывали
продолжение:
Не
дают украсть сосиски!
И вот уже внуки первых читателей Бориса Заходера, а может, правнуки, да-же праправнуки, слушая или читая о горе бедной
Киски, улыбаясь, сочувствуют ей, постигая первые принципы морали из стишка,
похожего на считалочку.
Чтобы вспомнить, кто же такой Борис Заходер, обратимься к самому
поэту, к его шутливому стихотворению «Заходеры», где
в поисках однофамильца и тезки герой изучил все телефонные книги, но не нашел
ни одного и даже испытал неко-торую
гордость за свою уникальную фамилию, но…
И вдруг оказалось
(какая жалость!),
Что все это мне, увы, показалось:
В литературе сверх всякой меры
Буквально кишмя кишат Заходеры!
Смотрите сами, вот
есть, например,
Детский писатель Борис Заходер.
Ну, как же, знаем, читали его веселые книжки: «На задней парте», «Школа для птенцов», «На горизонтских
островах», «В моей Вообразилии», «Мартышкин дом»,
«Мохнатая азбука», «Считалия», «Буква Я» да и другие.
Да, чуть не забыли – «Почему деревья не ходят» (кстати, самая любимая сказка
автора).
Без труда вспомнится Борис Заходер,
подаривший нам Винни-Пуха, Мэри Поппинс,
Питера Пэна, удивительную в его пересказе «Алису в
Стране Чудес», сказки Карела Чапека и братьев Гримм, стихи Бжехвы…
Возможно, не все знают, но им написано и несколько сценариев, по которым сняты
киносказки, где играют живые звери: «Как рыбка чуть не утонула», «Юрка-Мурка»,
«Вот тебе и заяц», «Про всех на свете». А сколько мультфильмов – «Винни-Пух», «Матари-Кари»,
«Фантик», «Страна Считалия»…
Одним словом, выясняется, что все обнаружившиеся Заходеры – это один и тот же человек, просто многоликий: он
и переводчик, и сценарист, и поэт…
О поэзии разговор особый, ибо только к концу жизни,
точнее, в 1996 году, Борис Заходер выпустил в свет
свои сонеты под грустным, даже трагическим на-званием «Почти посмертное», некоторые из них
позволяют понять философские взгляды поэта, а также объясняют его творческое и
жизненное кредо. («Сказать ли правду? Памятников нет…», «Сотворение мира», «Назови-ка гением –
гения…», «О границах поэтического творчества» и пр.).
И «Листки» или «Горячка рифм в семи главах,
семидесяти стихотворениях», как назвал в подзаголовке этот сборник лирики сам
поэт. В нем мы найдем замеча-тельные
и трогательные стихи о любви, такие, как «Шел и встретил женщину…», «Чужая ли
ты, моя ли…», «Четырехугольный треугольник», «На ваших окнах – глу-хие шторы…», «Не бывает любви несчастной»…
Через пару
лет вышел (последнее, что успел поэт) – сборник «Заходерзо-сти»,
в него он включил то, что предполагал опубликовать в других изданиях.
«Предполагал, предполагал и вдруг почувствовал, что ждать некогда. Нет време-ни», – это из предисловия к
нему. В нем же поэт сетует, что осталось много неиз-данного…
Кое-что из неизданного –
перед вами.
Среди путевых географических карт отыскалась
затрепанная тетрадка, кото-рую
я (иногда и Борис) заполняли дорожными впечатлениями в поездках на авто-мобиле. Помнится, она всегда лежала в перчаточном
ящике, и мы вписывали в нее сведения самого разного свойства…
Здесь километры, литры и рубли, поломки, аварии и
ремонт в пути и – самое замечательное – дорожные
экспромты Заходера, возникающие по совершенно
неожиданным поводам. Все поездки сопровождались его репликами или стихами – он
сам не скучал за рулем и мне не давал.
Остается уведомить, что курсивом выделен текст
самого Бориса Заходера.
ДОРОЖНАЯ
ПЕСНЯ ДЛЯ ГАЛИ
Вдруг ни с того, ни с сего вспомнилась «боевая
песня» – одна из множества сочиненных экспромтом в
старину. Увы, смело могу так сказать – спелась она лет 30 назад по странному
поводу: Галя никак не могла (или как Наташа Ростова, «не удостаивала»)
запомнить, что ближе к Москве по нашей дороге – Тайнинка
или Перловка.
Можно предположить, что я хотел сочинить нечто
«мнемоническое», но вместо этого сочинил вот что:
– Это станция Тайнинка?
Здесь живет одна блондинка?
– Это станция Перловка!
– Ах, простите, как неловко!
– Отчего же вам
неловко?
– Здесь живет ее золовка,
Свекор,
Деверь,
Сват и Кум,
Лысый дедушка Наум…
И все,
Кто вам придет на ум…
1999
Тогда я упорно «не удостаивала», когда надо петь эту
«боевую песню» – едучи в Москву или обратно.
В конце 60-х ездили получать гонорар в Рязанский
ТЮЗ.
Мирно дремлет город
Бронницы,
Спят колокола на звоннице.
Кто страдает от бессонницы,
Пусть уедет в город Бронницы.
Уютное название «Зеленинские Дворики», –
Не знают их географы, не знают их историки, –
А мне они понравились – зелененькие домики,
И вот живут и здравствуют – Зеленинские дворики.
С
ЭРДЕЛЕМ БАРРИ НА ЗАДНЕМ СИДЕНЬЕ
(1972 год. 22 апреля – 28 мая)
Выехали только в шесть вечера. Первая, утренняя,
попытка не увенчалась успехом. Перегревались колодки, и клинило
коробку передач, пришлось вернуться и устранять неполадки.
Перед нами город Битца –
Невозможно ошибитца.
В Мценске проторчали несколько часов – чинили левое
заднее крыло, кото-рое задел
перегонявший нас самосвал. Обедали. Барри всех
чарует. Люди собира-ются
посмотреть на него. Все интересуются породой, какая польза от него, много ли он
ест, чем кормим. А в кафе девушки-поварихи закормили Барричку
печенкой, языком и колбасой.
Перед Орлом, обгоняя нас, очередной «орловский
рысак» (и, надо же, снова самосвал!) зацепил переднее левое крыло своим
подкрылком. Это уж чересчур! Мы гнались за ним километров шесть, настигли и
повели к посту ГАИ. Оставили его наедине с постовым получать возмездие, сами,
поцарапанные, но удовлетворенные и веселые, поехали дальше.
Ремонт дороги
Они ченють,
они ченють,
Они ченють нашу путь,
А когда они поченють,
То сначала все начнуть.
Ченють,
ченють путь-дорогу,
Ремонтировают путь,
А когда отремонтирують
Опять чинить начнуть.
Запорожье все уставлено знаками: «неровная дорога»,
«плохая обочина», «объезд», «гора».
«Реклама запорожских аттракционов», – отреагировал
Боря.
На спуск мы шли с большим подъемом.
Столько колес, а так тихо едет. (У трейлера было 14
колес!)
Ночевали под Мелитополем в чистом поле. Дождь. Еле
унесли ноги в четыре часа утра, Боря даже не надел брюк, так боялись завязнуть
в глине.
В Коктебеле, в доме творчества писателей, я
познакомилась и частенько бе-седовала
на пляже с Борисом Слуцким и его женой Таней. Был Окуджава с женой Ольгой,
Евтушенко с Галей и сыном Петей. Познакомились и подружились с парой
молодоженов. После завтрака мы втроем, захватив Барри,
часто отправлялись на прогулку в горы. Боря не любил такие походы.
Разве столько килограмм
Может лазить по горам?
Что ты, море, зашумело,
Что ты волны вспенило?
Все на свете надоело,
Все осто…нило!
В парке – весенняя уборка: золотят бюст вождя. На
газоне его же портрет из цветов. Однако Борис сразу заметил, что за портретом
нет должного ухода.
Дорогой, дорогой,
Ты дороже золота!
Отчего у дорогого
Рыло не прополото?
Едем обратно. На дороге плакат: «Водитель! 1 т. 100
км 1 рубль – возьми попутный груз». Боря отреагировал: «Груз сгружают
подъемными кранами, а уж если груз неподъемный – руками»
Снова «запорожские аттракционы». На постаменте макет
«Запорожца». Ав-томобелиск.
Новомосковск. Река Самарчук.
Речка с мужской фамилией.
Отель «Заря». Река Самара. На деревянной церкви
вывешен плакат: «Прове-дем
решения съезда в жизнь!» Вот живут!
Очень приятный город Новомосковск!
Проводят решения съезда в жизнь.
Кругом виллы. Рабочий класс живет в виллах.
Кругом вилы. Вилы в бок!
Красноград. Река Берестовая. Имени Вали [1].
Ах, маленькая речонка
Речка Берестовая,
Но даже такая речка
Течет не переставая.
Курск. За Курском село Курица. Дорога – сплошной
серпантин, а на знаке «Москва» – стрела, направленная вперед. Это у них
называется «Москва прямо!»
Деревня Мышонки, река
Лисица, деревня Курица.
Есть всякие дорожные
знаки,
Но нет еще знака:
«Осторожно, собаки!»
НА
МАШИНЕ В ГДР
(1978 год. 15 июля – 16 августа)
На 90-м километре от Москвы заяц перебежал дорогу.
Как он чесал! Хоро-шо, что
не перед нами. Я долго причитала: «Он, бедненький, мог попасть под ма-шину…» Боря не выдержал и
сказал: «Как я хотела пить!».
Это у нас ходячая фраза, означающая, что следует
перестать толочь воду в ступе. Она произошла из рассказа или из анекдота об
одной даме, которая, войдя в дом, попросила поскорее воды. Напившись, с
облегчением произнесла: «Как я хо-тела
пить!» Затем, все время визита периодически с радостным изумлением повто-ряла: «Как же я хотела пить!
Боже, как я хотела пить…»
Населенный пункт «Отяково».
Времен Отяковских…
Село Хорошонки. Боря
спросил: «Хорошонки – существа?» – и, не дожида-ясь ответа, запел:
Хорошонки
в распашонке
Не могли забыть воронки!
На моей родной сторонке
Поселились Хорошонки.
Тихо, тихо, как мышонок
Вышел в поле хорошонок.
И сказал он звонко-звонко:
– Вы видали Хорошонка?
За Сафоново река Вопец.
Недалеко река Вопь.
(Как полагают) Вполне
возможно,
Речка Вопь
Давно бы превратилась
В топь.
Когда бы не ее
Самец,
Веселый маленький Вопец.
– Что-то меня обгоняют, а я никого. Пускай меня все
обгоняют, но некото-рых я
тоже должен обгонять, – сказал Боря. И, словно по заказу, Дипломат, как мы его
обозвали за иностранные номера и зеленый багажник (подобного наши машины еще не
нашивали), уже два раза догоняя нас, наблюдает такую картину: сначала Боря пьет
из бутылки с надписью «Коньяк», потом передает мне. Я тоже хлопаю, и,
надравшись, мы уходим от него со скоростью звука. (Первый раз вышло случайно, а
второй – мы нарочно все повторили.)
Лошадь везет спящего в телеге хозяина. Лучше всякой
электроники.
Населенный пункт Малявка, а
в Малявке есть заправка.
А Вопь превратилась в
Вопль.
Населенный пункт Костино,
Сосновый бор.
«Никогда не ехали так долго до Костино,
еще дольше – до Соснового бора. Как убог человеческий словарь», – записал
Борис. (Мы живем возле Соснового бо-ра,
рядом с Костино.)
Населенный пункт Барки. «Может быть, из Василия
Теркина?»
В Бресте пограничники выпросили у Бори его книжку и
пропустили очень быстро. Алексей, первый из пограничников, понукал остальных.
«Досмотровый» спросил:
– А чем этот гражданин отличается от остальных? У
меня таких много.
Алексей ответил:
– Нет, такой один! – и торопил пропустить.
Возвращались через месяц. Населенный пункт Гривда. Гривна плюс Кривда.
Частушки, сочиненные Борисом в пути и записанные
мною:
Ой, спасибо гармонисту
За приятную игру,
А за черную икру
Скажу спасибо осетру.
Голубь белый, голубь
сизый
Голубь темно-голубой
Никто так не приголубит,
Как миленок дорогой!
Ох, моя милка
– Износилась,
Ох, – передам ее
На силос.
Никак с милым
Не полажу:
Только встанет,
А я ляжу!
Ох, как паршивую собаку
Я убила бы его:
Обещался сделать бяку
И не сделал ничего.
Посредине озера
Плыли два бульдозера.
Очевидно, это озеро
Совхозеро-колхозеро.
ВО
ФРАНЦИЮ
(1976 год.
Конец апреля. Записано Борисом.)
Туристическая,
галопом – замки Луары и чуть-чуть Парижа. Первый выезд за границу –
«настоящую». Масса впечатлений. О них я написал стихи:
…Значит отличное
(Заметки туриста)
Нас удивить
Нетрудно –
Как детей.
Ни выдумок не нужно,
Ни затей:
Нас удивляет клей,
Который клеит.
И врач,
Который хворого жалеет.
Ошеломляет
Чистый тротуар
И магазин,
В котором есть товар.
Любезная улыбка
Продавца
БуквальноРазрывает нам сердца…
Но больше всего этого поразили меня
– услышанные на ходу, от нашей «ги-дючки» – темы
сочинений французских школьников на выпускных экзаменах 1976 года.
Я записал их:
1. Разумно
ли уметь рассуждать?
2. Гюго.
Искусство должно облагораживать людей. Бодлер:
Искусство – для искусства. Их диалог и ваше мнение.
3. Как
совместить право (каждого) на свободу – и равенство прав?
4. Изолирует
или объединяет нас, людей, воображение?
Июнь 1976 года.
Когда мы, постоянно хвастающиеся своей
«духовностью», доживем до таких тем?
ПО
АВСТРИИ
(1982 год. 20 мая – 20 июня)
День Вознесения. Мы в Австрии. «Надо бы бросить пить
по пословице – от Вознесения до поднесения», – записал Борис.
Adalbert
Stifter Strasse-34/2. Пригласившая нас Маруся Лескошек, вдова из-вестного
австрийского художника, восемьдесят семь лет. Ее родители – выходцы из России.
Хорошо говорит по-русски. Живет одна. Нас встретили на вокзале две ее подруги,
с одной из которых – Тони Леер – мы подружились. Она отвезла нас на своей
машине к Марусе.
Маруся:
– Будьте как дома.
Боря:
– Нет, это я прошу вас быть, как дома.
Маруся помнит, что девочкой жила с родителями в
Швейцарии (кажется, в Цюрихе), и Ленин, когда уезжал, всегда оставлял у них
свою собачку «Жюльку».
Нас знакомят с большой семьей, в которой дамы имеют
русские корни: их родители – выходцы из России. Аля и Пауль
Шольц.
Пауль
– владелец фабрики. Ему семьдесят лет. Он первый начал выпускать
антикоррозийное покрытие для автомобилей. Миллионер, однако
предупреждает, что австрийский миллион – это не американский. Пауль понимает русский язык, хотя говорить не решается. Ему
очень нравятся Борины стихи, и он просит его чи-тать их.
Беата
и Хайне Шпитц.
Беата,
или Атя, как ее зовут дома, – младшая сестра Али. Она
и ее муж Хай-не – владельцы медицинского
диагностического учреждения, в котором двадцать два сотрудника. Они объясняют,
что держат избыточное количество работников для того, чтобы больные не тратили
время на ожидание.
Шпитцы
предложили Борису пройти в их лаборатории полную диагностику и сделать ему все
анализы. Нас встретили две регистраторши, которые сразу забра-ли от меня мужа и увели в стерильные покои
кабинетов. Мне ничего другого не оставалось, как пойти в ближайшие магазины,
где я купила себе туфли с огромной скидкой. Довольно скоро мы воссоединились с
Борисом. У него в руках была неви-данная
для нас таблица со всеми данными анализов его организма! Она так и хра-нится у нас, как раритет, и ни
разу никто из наших врачей не смог даже воспользо-ваться
этими данными – нам это не требуется!
Записано Борисом:
Наш консерватизм. (Чай
«как вчера»).
Были у Шольцев. Чай.
Тони говорит с Галей – «какой чай сделать?».
Галя сказала: «Как вчера».
(Вчера был чай с «Мальвой», и Аля Шольц
очень удивилась: «Malve ist "Как вчера"?»)
Мы с Борей зашли в маленькую лавочку купить
батарейку для фотоаппарата. Две милые старушки-продавщицы пытаются подобрать подходящую. Одна батарейка подошла по вольтажу, но оказалась
большего диаметра, чем надо.
– Она слишком толстая, почти как я, – сказал
по-немецки Боря.
– Ничего, это даже очень уютно, – улыбнулась одна из
продавщиц.
Тони Леер неплохо говорит по-русски. Здорова,
жизнерадостна, очень энер-гична.
Она и ее одинокие подруги, которые тоже прекрасно выглядят, заняли оче-редь в доме для престарелых (на
всякий случай). А Маруся, которая старше Тони на двенадцать лет, даже слышать
об этом не желает.
Тони превосходно водит машину. Только что вернулась
из путешествия по Испании. Ее доход – две пенсии, каждая по 10 000 шиллингов.
Одна от Австрии, другая от Франции. Она воевала во Франции, была узницей в
концлагере Равенсб-рюк. Как
ветеран Франции имеет право на оплату всех медицинских расходов. Зато бесплатно
работает в правлении союза бывших узников и в журнале этого союза, так как
журнал очень бедный и не в состоянии ей платить. По всему миру они разыскивают
узников нацистских лагерей и помогают: отправляют на отдых или в путешествие.
Записано Борисом:
Как Тони сдавала на права. Дрожала, делала ошибки –
экзаменатор даже тормозил за нее, она была уверена, что провалилась, и вдруг он
оказался членом союза лагерников, где Тони была в правлении…
Воскресенье, Троица? Движение! «Свободное время».
Группа ребят, уби-рающих
мусор в лесу с пластиковыми мешками.
Мы в Зальцбурге на озерах уже пять дней. Я обгорела,
гуляя в альпийских лугах, ветер и солнце – совсем незаметно. Боря стал
бронзовый – у него хороший загар и прекрасное самочувствие. Вообще, он заметил,
что стоит ему выехать в Ве-ну,
Париж или Берлин, как он сразу же забывает, что у него давление и сердце, ко-торое обычно дает о себе знать.
Модный курорт в горах, где раньше отдыхала
королевская семья. Записано Борисом:
Памятник живому – но, увы, безвестному – для нас и
всего мира, кроме его земляков, поэту.
Он писал на диалекте…
В сущности, все мы пишем на диалектах – и они наши
могилы…
Несчастные поэты. И еще более несчастные народы!
Когда же, наконец, придет поэт, который запоет на человеческом языке – без
диалектов?..
Записано Борисом:
Передача для детей «Am, dam, des». Тема передачи:
маленькие животные, улитки. Стишок (экспромт перевод):
Я, улитка, не боюсь
Ни дождя, ни грома.
Я, гуляя, остаюсь
Постоянно дома…
Передача для детей. «Движение – все»: прекрасная
балерина и актриса Susanna Kirnbauer
вводит детей в мир танца (например, даже чарльстон и танго).
Helmi
– мульт. персонаж, кукольный. Мультврезка
– детям об опасностях – уличного движения, езды на велосипеде, купанья. Она в
шлеме, отсюда и имя. (Helm – шлем, каска).
Из Америки прилетел наш друг Александр Моисеевич Некрич – известный историк и постоянный комментатор на
радио «Свобода» главных политических событий мира, «младший брат» или «братец»,
как называет его Борис. Саша «достался в наследство» Борису после гибели в
войну своего старшего брата Володи, с которым Борис дружил и учился в одном
классе.
Мы втроем на арендованной машине поехали «куда глаза
глядят». На сто двадцать седьмом километре от Вены увидели надпись: «Stubenberg zum See», свернули туда и сняли в домашнем отеле две комнаты с
завтраком. Тишина и чис-тота.
Озеро теплое. Купаемся. Ездим по горам, обедаем в разных харчевнях. Боря
сочинил на ходу:
Два братца
До Gratz-а
Не могут
Добраться.
Посетили частный зоопарк графа Харденберга.
Борис и Саша бродили по зоопарку, а я ничего, кроме «города» сусликов, смотреть
не захотела. Суслики-часовые в дозоре – стоят столбиком, приложив «ладошку» ко
лбу, словно бы за-щищаясь от
солнца. Суслики-няньки стерегут малышей, играющих на полянке без-заботно, как в детском саду.
Няньки сидят в норе, положив сложенные «ручки» на края ямы, словно на
подоконник, и, опустив на них подбородок, зорко следят за игрой детей.
Остальные суслики заняты беготней по своим делам, каким, не поняла.
Коммунистическая мечта?
Вечером втроем выходим прогуляться вдоль шоссе,
почти пустынного. Кру-гом
горы. Светлячки, кваканье лягушек по ночам, летящие лебеди и утки – просто
сказка.
Реки не текут в горах
Они летят на всех парах!
Горы по сторонам будто в
тумане, а в середине – резко и ясно. Небо сопер-ничает
по красоте с горами. Галя прекрасно сказала: они выглядят так, будто нача-ли снимать переводную
картинку.
В гостях у Пауля и Али Шольц. Помимо нас были Шпитцы – Атя и Хайне.
Трехэтажная вилла, бассейн и пруд с рыбками. Сестры
Аля и Атя в детстве считали себя кошками. Смотрели,
растут ли у них уши, хвост, шерсть. Все кошки назывались именами царей: Петр I,
Екатерина и т.д. А потом, когда у них появи-лись
свои дети, называли детей по имени кошек. И теперь все они при встрече мяу-кают.
Пока шла беседа на немецком (Боря просто «купается»
в языке), я занялась рукодельем. Накануне купила себе белые брюки из шерстяной
рогожки и решила соорудить к ним топ, чтобы уж сразу и надеть, для чего
реквизировала у мужа бе-лую
майку. Я знала, что доставлю ему двойное удовольствие – он любит мои об-новки и радуется, когда я
надеваю его вещи. Отрезала от майки бретельки, край обшила золотой тесьмой.
Примостившись уютно в глубоком кожаном кресле, нача-ла вышивать золотой нитью незамысловатый
узорчик. Женщина с иголкой в руках чуть не довела Пауля
и Хайне до слез умиления. Зрелище, которого они
лишены совершенно…
Все Шпитцы и Шольцы уехали на какую-то семейную встречу. Нам с Борей
предложили пожить эту неделю на вилле Шольцев.
Прислуга будет приносить нам продукты и даже готовить, если мы пожелаем.
Не помню, что делал на вилле первый день Боря, –
кажется, как и все прочие дни, читал немецкую литературу, – а я, вырядившись в
бирюзовое бикини, улеглась возле бассейна с рыбками, вообразив себя
голливудской звездой. Надо мной свисали вишни каких-то небывалых размеров. К
вечеру начался ветер, который срывал листья с деревьев. На следующее утро весь
сад был завален листвой…
Впоследствии Пауль и Аля
навестили нас в Комаровке. Я подарила им свою лоскутную картину, Боря – книги.
МАЛЕНЬКАЯ
СТРАНА
(1983 год. 1 июня – 1августа)
У нас в гостях был француз. Я подала пирог с
капустой – во весь противень. Гость сказал, что у них таких больших пирогов не
пекут, да и маленькие недешевы.
Боря объяснил:
– Конечно, это потому, что Франция маленькая страна…
«Царапаю в записной книжке кой-какие
мыслишки…» – записал Борис, как только мы погрузились в поезд.
Верит на слово
Шавка шавке.
Верит на слово
Травка травке.
Только люди, <несчастные > люди
Друг у друга требуют справки.
Как хорошо побыть
одному,
Не приноравливаться ни к кому.
Польский таможенник спросил, куда мы направляемся.
– В Париж, к сожалению, – ответил Борис на хорошем
польском языке, на что таможенник улыбнулся.
Сами того не заметили, как попали в Бельгию.
Прочитали название – Welven Redt,
удивились, что не очень немецкое слово. Кстати, за несколько минут до этого
местечка появился типично фламандский пейзаж. Хоть в окно увидеть! Холмы,
коровы, ярко-желтые кусты – видимо, облепиха.
«Облепиха… Даже странно,
что такое русское деревенское название прихо-дится
произносить в Бельгии…» – записал Борис.
Накануне совершенно не выспались, проезжали
бесконечные границы ГДР (то один Берлин, то другой Берлин), и пограничники
штемпелевали паспорта.
Въехали в ФРГ. Забыли о границах: паспорт у
проводника – и нас никто не тревожил…
Льеж – поехали в обратную сторону. Цвет одежды
рабочих – лимонный, а не оранжевый, как у нас.
Где же мы, где же?
Мы, ребята, в Льеже!
Ах – ах – Ахен позади!
Наш проводник ни разу не зажигал свет в туннелях.
Сначала вагон: Solvay.
Цистерны желто-белые. Потом проезжаем завод: Solvay.
Ну, как же! Школа, 8 класс, производство соды по “Сольвею”! Вот оно!
А фирма, похоже, в упадке. Здания обветшали…
Вообще много знакомых названий. Льеж, Намюр, Шарлеруа… Станционное радио после объявления
отправки поездов транслирует современную музыку.
Париж.
Вечером в Saint Germain des Pres. Кафе du Minervois. На
крошечной площадке перед столиками – выступают акробаты, клоуны,
жонглер…Особенно запомнилась пара танцоров. Он – мускулистый, усатый, в
зеленоватом пиджаке, – робот-кукла. Она – очень хорошенькая. Высокая
длинноволосая девчонка, живая, как ртуть. Она носится вокруг него –
соблазнительная, очаровательная. Он, разуме-ется,
долго, долго ничего не чувствует, не замечает. Постепенно в нем что-то про-сыпается. Он неуверенно, деревянно, как механическая игрушка – идет по кругу. И
вдруг – я не уследил, она посылает ему воздушный поцелуй. Так именно – проис-ходит чудо. Он хватается за
сердце: видит ее, ощущает ее прелесть и – пробуждает-ся…
Но, увы, лишь для того, чтобы трупом разрозненных
частей – да, да! – рух-нуть
к ее ногам.
11 июня, суббота. Звонил Эмка. Приедет в
понедельник. 366-90-08.
Едем на встречу с Наумом Коржавиным. 13 число, да
еще понедельник! Как тут не быть суеверными. Будто бы случайно возле нас
останавливается машина, в которой сидят два господина респектабельной
внешности. На ломаном француз-ском
объясняют, что они итальянцы, заблудились, спрашивают дорогу. Боря добро-совестно, на французском,
объяснил им. Они сокрушаются: такая беда, бензин на исходе, даже до заправки не
дотянуть, деньги тоже на исходе, не купим ли мы у них недорого две (их
собственных!) куртки. Нам они не нужны. Ни мне, ни Боре они не подойдут,
но ведь люди в беде. Размышлять некогда – Эмка ждет нас в назначенном месте.
Боря дает мне понять, что мы должны уходить. Но при этом ему кажется, что мне
хочется купить эти куртки. (И он, увы, прав!) Ему не хочется меня огорчать. До
сих пор сгораю от стыда за собственную глупость и жадность. Деньги пустяковые,
но стыдно клюнуть на такую элементарную наживку. Какой-то гипноз! Я поняла это,
как только итальянцы скрылись. Да, куртки у нас в руках. Все честно. Но зачем
нам изделия из искусственной кожи не нашего размера? Боря даже не стал обращать
внимания на эту ерунду, а у меня испортилось настроение, и когда мы встретились
у метро с Коржавиным, а потом сидели в кафе, вместо того, чтобы запомнить, о
чем говорили поэты в Париже, я думала только о своей глупости. Мне кажется, Эмочка помнит эту встречу и мой промах.
Потом где-то в учете расходов, которые ведет Боря,
мелькнет запись: «итальянские дела – 50».
18.00-19.00. Симон Маркиш.
Симон
Перецович Маркиш – автор
переводов античных классиков (Плутар-ха,
Платона, Лукиана). С Маркишем Заходер
знаком давно. Так совпало, что в эти дни, в Париже, Маркиш
защитил докторскую диссертацию на тему «Русско-еврейская литература». По этому случаю он устроил банкет в небольшом рестора-не,
расположенном в подвальчике. Мы были приглашены. Там же оказался и еще один
хороший знакомый Бориса – Ефим Григорьевич Эткинд, филолог, историк литературы,
переводчик. С Фимой (так называл его Боря) Бориса связывала давняя дружба,
основанная на общности интересов и судеб – оба занимались переводами немецкой
поэзии, были ровесниками, оба фронтовики.
Прожив в Париже недели три, кочуя от одних
малознакомых к другим, еще менее знакомым людям, испытывая естественную
зависимость от любезных хозяев, Боря принял решение: через контору по найму на
оставшиеся пять недель снять квартиру. Откуда у нас появились средства?
(Возможно, кто-то еще помнит време-на,
когда советским людям обменивали на валюту, кажется, по семь или восемь рублей
в день, и приходилось, как нищим, трястись над каждым шиллингом или франком.)
Деньги же появились так: в Париже добрые люди дали нам франки, а мы, возвратясь, вернули долг их родственникам нашими
полновесными рублями.
У нас появилась двухкомнатная квартира на Place d’Italie – в районе хоть и
не престижном, но зато удобном и дешевом. Началась вольготная жизнь. Я почув-ствовала себя парижанкой. Не
могу утаить один случай. Однажды, когда я спешила в булочную,
не успев причесаться после мытья головы – влажные волосы у меня завиваются в
кудри, и это, вероятно, меня молодило, – ко мне подошел господин и сделал (я
надеюсь, что поняла правильно) легкомысленное предложение, от кото-рого я гордо отказалась, но осталась польщенной – надо
же, я еще имею цену в Па-риже! Вернувшись,
похвасталась мужу.
Был и еще один случай: мы с Борей гуляли по ночному
Парижу и раздели-лись,
остановившись каждый у своей витрины: он смотрел технику, а я – наряды. И тут
снова прозвучало нескромное предложение (ночью все кошки серы!). В Париже
женщина остается женщиной в любом возрасте…
Александр Некрич живет в
США, в Бостоне. Но раз в три месяца он приле-тает
в Париж. Здесь Некрич издает журнал для эмиграции.
Наши визиты, по сча-стью,
совпали.
Мы много времени проводим вместе. Как-то Боря зашел
в контору по найму, чтобы заплатить за квартиру. Мы с Некричем
прогуливались, поджидая его.
– Галя, – сказал Саша, указывая на витрину, – мне
кажется, тебе очень по-шло
бы это платье.
Мы оба только вздохнули. Но его, видимо, не оставила
мысль сделать мне подарок, и он предложил пойти в Галери
Лафайет и выбрать духи.
Мы вошли – двое великолепных мужчин, Некрич и Заходер, и между ними я,
держа их под руки.
Большой зал, напичканный маленькими
прилавками, представляющими раз-ные парфюмерные
фирмы, был совершенно пуст, если не считать скучающих про-давщиц.
Мы оказались единственными ранними посетителями. Взоры красавиц, надушенных и
накрашенных лучшей парфюмерией и косметикой Парижа, устре-мились на нас. Моя смелость мгновенно
улетучилась. К которой обратиться? Что выбрать? Саша вопросительно посмотрел на
меня. Спасительная Шанель!
– Хочу «Шанель», – сказала
я нарочито уверенным голосом.
Что ж, начало положено. Продавщица выложила перед
нами образцы всех духов «Шанель». Я остановилась на №
19. Флакончик в четверть унции стоит… (Продавщица назвала сумму, допустим, в
100 франков). Пол-унции – уже не 200, а 160. Ну, а уж если унция, совсем
дешево! «Каких-то» 258 франков! Я осмелела:
– Берем самые дешевые.
Некрич
не понял. «Ну, разумеется, большой!» – разъяснила я. У Саши на ли-це мелькнул мгновенный испуг,
но, овладев собой, он выложил деньги. В награду за крупную покупку в фирменную
белую сумочку (потом она хранилась у меня много лет) накидали пробных кремов и
духов. Вот так, вошли трое и сразу же без колебаний купили дорогие духи!
Преисполненная важности, я прошествовала по залу, сопровождаемая взглядами всех
продавщиц, лица которых выражали самые разные чувства.
Были в мастерской у замечательного и модного
художника Бориса Заборова. Познакомились с его
картинами, очень большого формата, написанными в манере старых фотографий,
подернутых патиной времени, с людьми из прошлого, вещами, вызывающими в памяти давно ушедшие времена. С Заборовым
и его женой Ириной гуляли по Парижу. Через них и вместе с ними получили
приглашение на вареники с вишнями к даме, имеющей русские корни, – художнице и
модельеру – на виллу под Парижем.
В ожидании пиршества мы в то утро позавтракали экономно.
Знаю по себе, что если приглашаю, то готовлю заранее, чтобы не томить гостей
ожиданием. Не могу сказать, что мы приехали очень рано, однако застали хозяйку
в постели – был выходной. В саду на деревьях висели спелые вишни, а под ними
резвились дети – кажется, сын хозяйки и, возможно, его друзья. Нам предложили
выпить чаю с хле-бом и
вареньем, хотя время приближалось к обеду. Через некоторое время хозяйка
послала сына в лавочку за мукой, а детей попросила собрать вишни. Ребята поста-вили стремянку и начали сбор
ягод. По их темпам и усердию я поняла, что мы едва ли дождемся не только
вареников, но даже ягод. Тогда мы с Ириной взялись за ра-боту сами. Хорошо, что она надела в тот день
красное платье – пятен от ягод было почти не видно, но мои белые австрийские
брюки сильно пострадали. Мальчик принес муку, но тут выяснилось, что нет яиц.
Мальчика снова отправили в лавку. Солнце начало клониться к закату, а на кухне
даже тесто не замесили…
Тут я окончательно поняла, что должна взять дело в
свои руки. (Мой муж не любит ходить голодным.) Хозяйка не возражала. Вокруг
меня стали собираться из-голодавшиеся
зрители…
Но не успели мы насладиться плодами наших трудов,
как появились новые, нежданные гости, конечно, тоже голодные…
В Париже над нами взял шефство Миша Розанов, сын
актрисы Елизаветы Ауэрбах и литератора Всеволода
Розанова (близкого друга Бориса Заходера и Александра
Некрича). У него была подруга-француженка. С ними, на
ее маленькой машине, вроде «жука», мы выезжали в их загородный домик под
Парижем. Там, в этом домике, мы узнали, что когда-то он принадлежал
врачу-венерологу, который лечил Ленина от его недуга. Там же, бродя с
аппаратом, я наткнулась на симпатич-ную
виллу, которую сфотографировала, а она оказалась домом французского кино-актера Филиппа Нуаре.
В обувном отделе Галери
Лафайет у меня от изобилия разбежались глаза. Безуспешно я пыталась привлечь
внимание продавщицы. У меня даже слезы пока-зались
на глазах. Спас меня, как всегда, мой муж. Он сказал: «Ты не бегай, а сядь в
кресло». И сразу же ко мне подошла продавщица.
Но Боря искал себе нечто особенное – альпаргаты. Насколько я помню, это летняя полотняная обувь
на подошве, сплетенной из дрока или пеньки. Одной этой экзотики ему было
недостаточно – он хотел, чтобы они не были на шнуровке и
чтобы поверх веревочной была еще и настоящая подошва. В магазинах
подобной обуви мы не увидели, поэтому зашли в какой-то невероятно модный
маленький салон, в котором не было на виду ни одной пары обуви. В зале стояли
лишь кожаные кресла. Я даже не поняла, как Боря догадался, что это обувной!
К нам вышел элегантный продавец, похожий скорее на
кинозвезду. И спро-сил у
Бори (магазин мужской обуви!), что тот желает. Мы сели в кресла – и словно
утонули, настолько они оказались мягкими. Продавец опустился перед клиентом на
одно колено, бережно снял с него ботинок и, распрямившись, начал изучать его,
держа как драгоценность на ладони. Он поворачивал ботинок, смотрел размер, изу-чал, где и как он стоптан.
После этого священнодействия продавец удалился в та-инственные недра склада и вернулся, неся на
вытянутых руках, словно охапку дров, не менее дюжины коробок. Открывая одну за
другой, он показывал их содержимое. Первая пара не подошла, так как не было
веревочной прослойки на подошве. Вторая была с веревкой, но у нее оказалась
шнуровка. Третья была без шнуровки, но верх не из ткани. Четвертая что надо, но
жмет. Пятая великовата. Ее забраковал сам продавец, хотя Боря готов был на ней
остановиться. Первая дюжина коробок отправилась обратно – и на сцену явилась
новая партия. Боря начал слегка нервничать.
«Месье, – успокоил его продавец, – не волнуйтесь, мы
перемеряем весь ма-газин, но
без покупки вы не уйдете».
Все началось сызнова. Я
чувствовала себя зрителем на увлекательном спек-такле, финал которого предсказать затруднялась.
Герой пьесы заявил, что должен выпить что-нибудь,
хотя бы пива, чтобы продолжать. В антракте мы вышли, выпили что-то и снова
вернулись. Уж не пом-ню, на
какой перемене коробок нашлось то, что оказалось того самого цвета, раз-мера, без шнуровки, на веревочной подошве,– словом,
полный успех. Продавец сиял. Здесь бы удачной кульминацией и закончить
представление. Но продавец решил развить финал: он сказал, что теперь не
отпустит покупателя, пока не подберет для него ремень в тон к альпаргатам. Тут просиял Боря и заверил, что если он
перемеряет весь магазин и даже соседний, все равно подходящего размера не
найдется. Поняв, что покупатель сглотнул наживку, продавец вновь нырнул
куда-то. Денег на вторую покупку у нас не было, но Боря был уверен в своих
словах, поэтому смело ринулся в эту авантюру. Теперь уже продавец захотел пить.
Он не мог успокоиться, не мог поверить, что у них нет ремня нужного размера!
Спектакль закончился нашим триумфом.
Познакомились с г-ном Курно,
или Корно (Корноух – такую фамилию носил его отец,
выходец из Молдавии), владельцем какого-то химического предприятия, на котором
мы побывали. Борис Аркадьевич Курно любит русскую
литературу, поэзию. У них с Заходером нашлись точки
соприкосновения в поэзии, и они очень сдружились.
Запомнилось, что г-н Курно
в каком-то виде употреблял кремний (надеюсь, не ошиблась) – это одно из его
открытий, которое, как он считал, продлит ему жизнь. Во всяком случае, будучи
человеком почтенного возраста, он бойко пере-прыгивал
несколько ступенек в метро! Борис Курно занимает
целый этаж в феше-небельном
доме. В его огромной квартире с анфиладой комнат с огромными зерка-лами в вычурных рамах,
бесчисленными балконами, выходящими на Avenue de La Bourdonnais,
помимо самого хозяина живут: студент-негр, который стряпает обеды и убирает в
доме, политический беженец – турок, приговоренный на родине к смертной казни,
здесь он живет тайно и не покидает квартиру; друг – Александр Эммануилович, или
просто Саша. Периодически приезжает жена Бориса Курно
(но, кажется, они в разводе) – у нее свои апартаменты в квартире. Г-н Курно регулярно приглашает нас к себе обедать. В записной
книжке так и мелькает: «обед у Бориса Аркадьевича».
«Вот в этом кресле сиживал Хемингуэй, а на этом –
Модильяни и еще …» (забыла, кто). Студент накрывает длинный деревянный стол,
вокруг которого стоят обыкновенные лавки. Усаживаемся: мы, турецкий подданный,
студент, Саша, сам хозяин. На одном из таких обедов была подана домашняя
баклажанная икра, по-пробовав
которую, Боря просиял и потребовал, чтобы мне сейчас же сообщили ре-цепт. Именно такую икру готовили в их семье. Именно
такой он все эти годы без-успешно
добивался от меня – «как в детстве у мамы». Оказалось, совсем просто: испечь
баклажаны, изрубить, добавить мелко нарезанный лук, масло, соль и перец. Так
готовили мамы того и другого Бориса – обе из Молдавии…
На следующий год принимали Бориса Аркадьевича у нас
в Комаровке…
ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
С особой горечью Борис Заходер
говорил о своем главном труде: «Среди моих неизданных сочинений есть рукопись
под названием "Мой Тайный Совет-ник".
Это книга Гете и о Гете».
Пять лет назад, к девяностолетию Бориса Заходера, стараниями переводчика и режиссера Вадима
Климовского и издательницы Галины Крутовой, а также и
моими вышел двухтомник «Борис Заходер.
Неопубликованное наследие».
Созданию двухтомника предшествовали нелегкие
размышления. С первым томом «Но есть один Поэт…» было относительно ясно: стихи
написал Гете, а Захо-дер переводил. Но над вторым
томом, так и озаглавленным – «Мой Тайный Совет-ник»,
пришлось поломать голову: у нас в руках были великолепные эссе Заходера, которые хотелось публиковать все подряд… Однако незавершенность материала и обилие вариантов сеяли
сомнения: как воссоздать то, чего хотел сам автор?..
В предисловии к второму
тому Вадим Климовский написал:
«При жизни поэта… его замечательные переводы Гете
публиковались чрез-вычайно
скупо. Но то, что открылось в его компьютерном архиве, произвело впе-чатление счастливо найденного
клада. Настоящий сундук с сокровищами. Читая Гете по-русски в передаче Заходера, начинаешь понимать, почему раньше гетев-ские стихи для многих проскальзывали мимо души,
оставляя впечатление "скучно-ватых"
и "тяжеловатых". За витиеватыми "стилизациями" и
"архаизмами" часто ис-чезала
не только музыка – улетучивался смысл. Исчезала поэзия. И вдруг они за-звучали, словно рожденные
сегодня, – дерзкие, энергичные, прозрачные. Естест-венные, как дыхание. И особое значение имеет
то, что на диске нашлось не не-сколько
"случайно забытых" стихотворений – как можно было ожидать, судя по
считанным публикациям, – а на добрый солидный том.
Но не менее ценна и другая составная архива: мысли Заходера о Гете – поэте и человеке, бесконечный внутренний
диалог с ним – о нем, о себе, а значит – о сти-хах, о поэзии. И, конечно, о переводе – о
"пересадке" поэзии на почву другого язы-ка. Золотые россыпи интереснейших мыслей,
догадок, ассоциаций. Яркий, вырази-тельный,
живой язык. Все прожито, пережито, пропущено через кровь и сердце…
Характерно, что в союзники – нет, скорее, в
собеседники – поэт привлекает широкий круг художников, мыслителей, – из самых
разных областей, эпох и наро-дов.
Поэты, писатели, художники, философы, ученые… Заходеровский
"клад" ор-ганично
вливается в сокровищницу мировой культуры.
И имена все достойнейшие. Наводит
на мысль (с оттенком озорства, прису-щего обоим
героям книги): при всем различии художественных "почерков" и "сти-лей", в главном, в основополагающем – в самом
подходе к Поэзии все великие ме-жду собой согласны».
Борис Заходер не
рассчитывал увидеть изданным своего любимого «Тайного Советника». Мы сберегли и
передали в руки читателя клад, который мог затеряться, мог быть погребен среди
сонма файлов в компьютере, и это делает нас, работавших над изданием,
счастливыми.
[1]Имеется в виду писатель Валентин Берестов.