Повесть
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2013
Я ехала, они стояли в своей красе, я остановилась,
пошла к ним. Когда мне цветы дарят, сразу представляю засохшие лепестки,
падающие на пол, мокрые стебли, протыкающие мусорный пакет, и склизкий ободок
внутри вазы. Но от этих люпинов уйти было нельзя. Я стала срывать их, ломая у
самой земли, наткнулась в траве на тетрадку, клеенчатая обложка свернулась в
две трубочки, а исписанные листы лежали прямо. Дома цветы заняли полкомнаты,
стали в сто раз красивее, и я готова была вымыть за них хоть сто ваз. Почерк в
дневнике был неважный.
ИЮЛЬ
14 июля. Взяли
Бастилию, и теперь каждый год они должны праздновать по жаре. Дачники разобрали
весь хлеб. На меня напала грусть.
15 июля. Собирала
зверобой, ромашку, цикорий, клевер, тысячелистник, душицу, всем этим тихо
пахнет в доме.
16 июля. Услышала по
радио песню на стихи, которые есть в маминой потрепанной книжке «Песнь любви».
Теперь хожу и пою, заканчиваю и снова начинаю, она короткая.
Среди миров, в
мерцании светил
Одной Звезды я
повторяю имя…
Не потому, чтоб
я Ее любил,
А потому, что я
томлюсь с другими.
И если мне
сомненье тяжело,
Я у Нее одной
ищу ответа,
Не потому, что
от Нее светло,
А потому, что с
Ней не надо света.
18 июля. Любовь моя пока не кончается, смотрю на тебя издалека, иногда на тебя
с женой.
19 июля. Спала после
обеда, проснулась круглая – и к холодильнику, а там
баклажаны с орехами, спать днем стыдно, но сладко.
20 июля. Гладила белье,
много пододеяльников, включила Сашкин диск, грустное чередовалось с радостным, и каждый раз рисунок на ткани совпадал с музыкой.
21 июля. Перечитала
написанное, захотелось все почиркать, не буду. «Среди миров, в мерцании…» еще
пою. Сама делала пирожки. Из одного смородина вытекла и дотекла до пирожка с
капустой, не поместившегося на первый противень, я его первым и съела, потом
был второй, третий, потом я перестала считать.
22 июля,
воскресенье.
Дачи затихли, цветы выглядывают из-за заборов, ждут или не ждут они следующую
пятницу? Не люблю, когда цветы на отдельных клумбах, люблю, когда они вперемежку
с морковкой и луком.
24
июля.
Редко кому давление впору бывает, одних – недодавливает, других – передавливает.
27 июля. Убрала весь
дом, особенно люблю выстиранную под краном на улице тряпку на забор вешать и
знать, что осталось только руки помыть, ходить по дому босиком, под ногами ни
сориночки и прохладно. Задышка моя еще не прошла,
сердце не бьется, а трепыхается, но сегодня получше. Дядя Коля умер, болел
долго.
28 июля. Сегодня
похороны были, я ходила. Когда прихожу в дом, где покойник, чувствую себя
виноватой. Была с родителями на кладбище, потом на поминках, думала, ничего есть не буду, а потом втянулась, сидела за столом и
на родителей оглядывалась, чтоб убедиться, что мои-то живы, что они есть, слава
Богу. Когда с поминок расходились, все несли в салфеточках пирожки и конфеты, а
говорили уже про огороды и слезы повысохли.
29 июля. Как легко
дается мне упование.
31 июля. Опять на
работе обсуждали засолку огурцов, к концу я пропахла укропными зонтиками и
хреном, то ли листьями, то ли кореньями. С каждым годом число засолочных школ и
сект множится.
АВГУСТ
1 августа. Сидели с
Сашкой на реке, смотрели, как молодые утки купаются. Умерли один за другим два
режиссера, Сашка говорит, великих. Сказал, что ему все время фильмы снятся, а
родственники – никогда.
2 августа. Приходила тетя
Зина, сказала, что после дяди-Колиной смерти в дом заходит
только на ночь, делает что-то во дворе или берет сумку и идет по поселку, как
будто зачем-то, а сама просто так. Плачет, а он ее бил пьяный, раньше внучки
каждое лето приезжали – есть малину и пить козье молоко, теперь только
фотографии на буфете.
3 августа. Дождь набросал
крупных бриллиантов в зеленые тарелочки настурций.
5 августа. Вечером
сегодня не нашла в сердце своем ни капли любви. Перебрала всех. Ни к кому. От
всех хочется отвернуться в раздражении или безразличии. Совсем плохо.
6 августа. Села писать,
пока дома никого нет, но сначала включила радио, чтоб услышать хорошую песню,
услышала: «Очищение кишечника, блажь или необходимость? Через него усваива…»
Выключила. Ты с женой уехал отдыхать. На море. Включила: «Зуд от грибка стопы
выбивает из привычного ритма…»
7
августа.
Папа сделал лавку моей мечты, лежала на ней наполненная огородной едой, там
огурец, тут малина с крыжовником, потом горох попался. Все такое разное, разноцветное,
все из одинаковой черной земли, не-по-сти-жи-мо.
8 августа. Мне нравится,
когда папа называет меня Манюней, сейчас крикнул с улицы: «Манюнь, скажи время!»
– боится пропустить новости.
10 августа. В ночи
взрывались огурцы.
12 августа. У Светки 1
сентября свадьба, нас пригласили.
13 августа. Приходила тетя
Люба деньги брать в долг, сказала, что оба сына запили и что она им по очереди
сигареты прикуривает, потому что у них сильно руки дрожат, и водку наливает.
15 августа. Ела, сидела на
лавке под деревом, слушала, как яблоки плюхаются на землю, даже не дозрев как
следует: большие ветки ломаются. Роди, роди, да не перераживай, говорит
бабушка.
16 августа. У Сашки горы
книг на столе, полу, и все время прибавляются. Говорили о любви, сказал, что,
если б ее не было, Земля б на хрен давно разлетелась на кусочки, и я
успокоенная пошла домой по теплым лужам.
19
августа.
Сколько же рабочие из кирпичного дома батонов покупают, бедные. Видела Саида,
который в прошлом году рыл у нас траншею, ехал на велосипеде, похоже, опять
ездит двадцать километров до работы и обратно. Шел сильный дождь, я говорила
себе, что мне до этого Саида нет дела, но настроение испортилось.
20 августа. Вечером у
телевизора родители выглядят очень постаревшими, а днем в огороде или за столом
ничуть не изменившимися.
21 августа. Говорили с
Сашкой, вернее слушала его, получается, что слова «как это не вовремя» означают
нашу разгармонизацию с жизнью, у которой «не вовремя»
не бывает, а в каждый момент происходит только действительно нужное тебе.
26 августа. Купила
пряники, Люся сказала, что у нас делают, заварные, на меду, без всяких добавок,
внутри повидло из какого-то фрукта. Или ягоды.
27 августа. Похолодало, я
тебя по-прежнему люблю, но сейчас оно не болит, а лежит тихо, небо вечером было
уже не летним.
28 августа. Папа
посбрасывал с чердака прям на траву старые «Новые миры» и «Иностранные
литературы», некоторые еще до моего рождения. Я сидела в пахучей траве,
копалась в журналах, почти в каждом обнаруживалась живая капля, а то и больше,
автобиографические заметки Т. Уильямса, речь Шагала, муравьи, которые
интеллигентные, читали вместе со мной, остальные таскали былинки туда-сюда, им
пофиг. Чудно было видеть на бледнющих страницах слова «Чайка Джонатан» и «Юра
Живаго».
30 августа. На остановке
мальчишки сладко ругались матом, пришел автобус и увез их, подошли мужики и
продолжили нехотя, надоело за всю жизнь, а я будто там и не стояла.
31 августа. Это лето
кончается. Вечером гуляли с Анькой, руки замерзли, хоть перчатки надевай. Были
видны сразу три фейерверка, огни летели прямо на нас, но не долетали. Услышала
в телевизоре: «Никто и никогда не будет любить тебя так, как я!» Откуда она
знает, кто, когда и как будет его еще любить? Хотя, конечно, понятно, о чем
она.
СЕНТЯБРЬ
1 сентября, суббота. Были на свадьбе, Светка в белом платье и
фате, я себя представила в таком наряде, и захотелось провалиться. Виктор
Петрович спросил у папы, когда меня будут замуж отдавать, папа выпил водки. Я боюсь замужества и не представляю его. Тетя Тоня выпила и
говорит: «Когда я из ванной голая на кухню захожу, Лешка голову отворачивает и
говорит: “Прикройся”, а раньше просил: “Откройся”, тебя, Лешка, не поймешь…» И
смеется. И невесело. Мужики деньги на пол бросали, когда дарили, потом их
подметали и в шапку складывали.
2 сентября. Перед входом в
магазин сидела кудрявенькая собачка, ее гладил мальчик с большими черными
глазами, ребенок рабочих, которые кирпичный дом на углу строят. Из магазина
вышла женщина с загорелыми ногами в шортах и закричала: «Не прикасайся к собаке,
чурка!» Я еле выдавила: «Зачем вы кричите?» Она и не услышала, мальчик сказал: «Собака
замерз, я его грел».
5 сентября. На улице и в
магазине все время слышу: «Быстро
иди сюда… брось сейчас же палку… положи
на место печенье… вообще домой отправлю…» Дети терпят,
как-то выкручиваются, кладут маленькой ручкой печенье обратно, а когда
становится невыносимо, начинают реветь. И тогда – «если-ты-сейчас-же-не-замолчишь-я-не-знаю-что-с-тобой-сделаю», – кричит
сверху родной человек. А
другой мамы нету. Я хожу меж полок магазина и
шепчу: «Мамы, дети – это люди».
Кажется, они не верят.
8
сентября.
Мама сказала, что моя прабабушка говорила: «Держи копеечку так, чтоб из нее сок
тек». И заматывала сэкономленные денежные бумажки в клубок шерсти, чтоб было
очень трудно достать. И жили, и умерли очень бедно. Где-то в Библии было хорошо
сказано: иной сыплет щедро, а ему еще прибавляется, а другой бережлив сверх
меры и все равно беднеет. И про «не оскудеет» еще.
11 сентября. Можно ведь
взять и выйти из этой жизни в другое место, женские монастыри действуют, но
пока не хочется обрезать себя по контурам кельи, надо у Сашки попросить хорошее
кино.
13 сентября. У ясеня
желто-зеленые космы из листьев и сережек так спутаны, что
хочется расчесать.
14 сентября. Вчера перед
сном дошло, что обидела папу. Лежала без сна с открытыми глазами, ждала утра,
чтоб загладить-исправить. Утром закидала его вежливостями и вниманиями. Он отошел,
у меня отлегло. Надо проверять слова на границе, до того, как они на язык попадут.
15 сентября. Закон кармы
бабушка вмещает в поговорочку: «Что не варят, то не едят».
16 сентября,
воскресенье.
Все ходят и пьют пиво, и, если поотнимать у них банки и бутылки, случится
страшное?
19 сентября. Началося бабье
лето. Заходила в церковь, батюшка, когда не в рясе, а в костюме, совсем не
страшный, домашний, ходит, переваливается по залитому солнцем двору, на рабочих
покрикивает.
20 сентября. Ты заходил
сегодня в магазин, и я поздоровалась. Бедное мое сердце.
24 сентября. Сашка
предложил поехать завтра на медовую ярмарку в Москву, взял у друга машину, я
согласилась. Мама сегодня купила трехлитровую банку меда.
25 сентября. Ехали долго,
ярмарка рядом с парком Царицыно. Премного меда и пасечников! Ходили, смотрели, кто откуда, пробовали без конца. Я нахватала больше, чем собиралась,
и Санька тоже, потом отнесли все в машину и пошли в
сам парк. Там зеленая трава, желтеющие и краснеющие деревья, бледный кирпич
дворца, оранжевые и бордовые цветы на клумбах, голубое небо, белая вода прыгает
под музыку, солнце, тепло. Мы бродили и бродили, размякли и даже не
разговаривали, все вокруг были такие же мягкие и медленные. Домой приехали,
когда было уже темно, я разгружала сумки и старалась не смотреть на мед, а мама
пооткрывала все банки и начала пробовать.
26 сентября. Кто-то взял и
на целый месяц продлил нам лето. Наелась нежных голубцов и напилась чаю с
липовым дальневосточным медом. Из чувственных наслаждений у меня только еда.
Вчера за рулем Сашка был такой красивый.
28 сентября. Прости меня,
Господи, за глупый и, наверное, грешный вопрос, но кто к тебе ближе – Моцарт
или Сергий Радонежский?
29 сентября. После леса
слабость страшная, лежала на лавке, приоткрывала глаза, как Андрей Болконский
(а он приоткрывал?), смотрела в голубющее небо сквозь полуголую грушу, облачка
меняли рисунок, внутри плескался густой, как кисель, белогрибной суп,
о-о-осень.
30 сентября. Листья желтеют
все сильнее, и я не могу это остановить.
ОКТЯБРЬ
1 октября. Явился тугой,
хрусткий от солнца октябрь, я открыла все окна, включила музыку и стала
танцевать, точнее, прыгать от радости, но быстро начала задыхаться, потому что
наелась яблочного пирога. Важное открытие этой осени: если открытый яблочный пирог
в полуготовом состоянии густо посыпать орехово-сахарно-масляной крошкой и поставить
допекаться, а потом если пить чай с еще теплым пирогом и поглядывать из окна на
клены, то это ой-ей-ей что такое получается.
2 октября. Не задыхаюсь,
сердечко стало хорошим, бьется потихонечку, не выпрыгивает.
5 октября. Сегодня
видела, как много людей – не знаю, как назвать, кавказско-азиатско-нерусских? –
шли к электричке, в магазине сказали, что они едут в Москву молиться, что у них
большой праздник. В магазине говорили, что кругом одна чернота, что скоро они у
нас мечеть построят, а церковь снесут. Я представила, что они нашу церковь
ломают, жгут, и подумала, что не смогла бы ее защитить и ударить бы никого не
хотела во имя Христово.
7 октября. Была в церкви,
только вошла, ко мне подошла цыганка и попросила написать записки о здравии. Я
чуть было не сказала, что мне самой надо писать, но вспомнила, где я, и
согласилась. Она начала диктовать имена, сначала медленно, потом быстрее, написала
я записки четыре, думала все, а она из карманов достает целую кучу клочочков с
именами и просит еще оттуда всех переписать. Сто пятьдесят Романов, несколько
Раис и Татьян.
8 октября. Пиво в поселке
пока есть.
10 октября. Попала под
листопад, один лист сел на голову, другой проскользил по плечу, когда же я
стала под них подставляться, они начали увертываться.
13 октября. Этот дневник –
как журнал «Лиза»: чуть философии с психологией, потом случаи-путешествия,
потом рецепты, не хватает вязанья и кроссворда.
14
октября.
Покров. Без конца падает снег. Сегодня в церкви молодой батюшка сказал, что на
90 процентов все исповеди – это жалобы на других людей. Сижу в тепле и сегодня,
кажется, уже никуда не пойду, хорошо любоваться снегом из окна с чашкой чая и
конфеткой в руке. А трудно было на колени вставать, когда все становились, а
как это сзади выглядит, ой, а вдруг какие не те знакомые
увидят, ой.
16 октября. Делала селедку
под шубой и поленилась выкладывать ее слоями, как положено, взяла и перемешала
все как винегрет, получилось еще вкуснее, чем обычно. Моя любовь к селедке под
шубой выходит за гастрономические пределы.
19 октября. Сон снился
долгий, я хожу по красивенькому, с маленькими домами ночному городу, ищу тебя и
никак не могу найти то место, и такая тоска, какой наяву не бывает, наяву она
всегда жизнью разбавлена. Вдруг навстречу большая мягкая собака, и она на меня
наваливается, было немножко приятно.
20 октября. В аквариуме
осталась одна рыбка, было семь, она редко бывает неподвижной, почти все время
плавает, когда-нибудь она умрет и всплывет наверх, как всплывали ее подруги.
Что у нее там внутри переменится, чего у нее уже не будет из того, что есть
сейчас? Я не разумею. Почему бьется сердце? Родителей пригласили на день
рождения, ушли приодетые, я брожу по дому, кажется ничего не
чувствуя. Жгла свечи, сидела в обнимку с шерстяным барашком, привезенным
Саней из Иерусалима, думала, чего я хочу.
21 октября. Это прям беда,
я не помню концы романов, даже самых расклассических, героев помню, что
говорили, что делали и ели помню, конечно, а чем дело кончилось – провал.
Почему? На последних страницах я уже где-то в другом месте? Но вкус прочитанного
остается, живет во мне даже без концов и как-то меня меняет, надеюсь.
22 октября. Привезли и
установили компьютер.
23 октября. Взять время,
как полый шар тонкого стекла, ходить с ним медленно, долго чистить зубы,
проследить, как именно кофе из чашки попадает в живот, изучить рисунок на двух
уже оторванных квадратиках туалетной бумаги, что там сегодня: розочка или
овечка? А оно все равно тает, и будет таять, и ничего не останется. Сашка
принес Луи Армстронга, Сашка говорит мне обо мне как об особенной, и мне
приятно, и не кажется незаслуженным.
25 октября. Устала на
работе, а дома радость в виде подключенного Интернета.
29 октября. Мои деньги
маленькие, но я не хочу больших, многая суета.
31 октября. Начиталась в
Интернете смешного и страшного до рези в глазах, лежала потом на спине, звала
себя шепотом: «Марусь-маруся», никто не отзывался. Грустить радостно, когда
никто не мешает, лежать и знать, что никто не придет и не разорвет грусть, но
не в смысле жалеть себя, а жалеть всех.
НОЯБРЬ
1 ноября. Теплыми губами
в теплом доме ела ледяные розовые виноградины с промозглого рынка от промозглых
продавцов.
3 ноября. Сторож из
розового дома подметал перед воротами, потом стал сильно трясти березы,
перепуганные, еще живые листья полетели вниз. Старался к приезду хозяев, неохота
ж сто раз подметать.
4 ноября. Казанская, в церковь не пошла. Сашка звал меня в Москву на
спектакль, я отвечала «да», а сама думала: как-нибудь обойдется
и не поедем. Что за неохота сидит у меня
внутри?
5 ноября,
понедельник.
Но день выходной, на земле немного снега, и свет другой. У красивого желтого
дома стояла красивая машина. Хозяин ходил перед воротами, глядел, как они сами
в сторону уползают, и говорил по телефону: «Ну, дорогая, не волнуйся, я все сделаю, чепуха, не волнуйся…» А
что надо сделать, чтоб я не волновалась? Ничто нейдет на ум, да и некому, да и
не волнуюсь я.
6 ноября. Ела калину с
голого куста, ягоды были грязненькие, вкуснотища, потом плоские косточки долго
во рту перекатывала.
10
ноября.
За окном мокрый мутняк. Думала вот о чем. А что если б
я увидела Джоконду в какой-нибудь маленькой картинной галерее или, например,
прогуливаясь по Арбату. Я бы ее увидела? Думаю, что нет.
16 ноября. Двенадцатый
год я стою в магазине среди густо написанных книг, в наполненном смыслами
пространстве, может случиться, что премудрость проникнет в меня через кожу?
20 ноября. Встретила
мужчину, который обещал все сделать, и женщина с ним. Сделал?
23 ноября. Люди ненавидят/любят не за что-то, а просто потому что в сердце
имеется ненависть/любовь, а когда она/она есть, всегда найдется, куда ее/ее
приложить. Ирина Констатиновна ненавидит зятя за то, что он не вдоль, а поперек
срезает уголок на пакете с молоком.
27 ноября. Листала-читала
в магазине книжку, наткнулась на слова, переписала их на листок, теперь
переписываю сюда. О Христе. «Здесь нет философии. Его изречения – это слова
ребенка, окруженного чуждым, дряхлым и больным миром. Никаких социальных
размышлений, никаких проблем, никакого умствования. Как тихий
остров блаженных, покоится жизнь этих рыбаков и ремесленников с Генисаретского
озера среди эпохи великого Тиберия, вдали от всяческой мировой истории, без
малейшего представления о жизненной реальности, в то время как вокруг сияют
эллинистические города со своими храмами и театрами, с утонченным западным
обществом и с шумливыми развлечениями черни, с римскими когортами и греческой
философией. Когда его друзья и спутники состарились, а
брат распятого возглавлял кружок в Иерусалиме, из рассказов и изречений,
которые ходили из уст в уста по маленьким общинам, собрался живой образ столь
потрясающей одухотворенности, что он породил собственную форму изображения, не
имевшую образцов ни в античной, ни в арабской культуре: Евангелие».
Автора напишу завтра. Хочется прочитать это Сашке, но боюсь, начнет
критиковать, а мне будет обидно.
28 ноября. Когда на небе
является солнце, в голове включается круглая золотая музыка.
29 ноября. Ездили с
Сашкой в Москву, обратно он меня проводил до
Ярославского, а сам остался. В зале поездов дальнего следования на стене жирная
линия и названия городов: Кемерово, Иркутск, Хабаровск,
Улан-Удэ, это то, что запомнила, ужас, какая страна. Еще там Пхеньян
был. Серые люди, выпавшие из этих городов, валялись под стеной на лавках и
кушали что-то серое.
30 ноября. Немолодые он и она плелись c кошелками с рынка. Он ей:
«Хорошую я тебе идею подал?» – «За што?» – «За холодец».
ДЕКАБРЬ
1 декабря. Пройдет время,
и наихудшие опять окажутся наилучшими сынами России, и с глазами,
переворачивающими душу, нарисуются в школьных учебниках, и останутся там, и
пойдут о них нести во все пределы, а про теперешних
лучших и не вспомнят или вспомнят нехорошо. Опять. Опять. Видимо, так Надо.
2 декабря. Давно не
писала про свою любовь, она ушла на глубину, я ее почти не чувствую.
3 декабря. Села писать
еще неумытая, не хочу покупать новогодние подарки, не хочу составлять список,
кому что, прошлый Новый год был совсем недавно, я еще по-о-омню,
как ломала голову, опять ломать.
Надо обустроить
праздник внутри себя.
5
декабря.
Прошлась за пряниками, промочила ноги, не завезли, глядя на землю, вспомнила
чеховский «желто-бурый кисель на мостовых». Еще вспомнила, как ездили с Сашкой
в Мелихово. Свернули, как сказали люди, увидели валяющийся в грязи на обочине
гнутый указатель: «Усадьба Чехова».
В тот год отмечали 100-летие со дня его смерти. Побывали в доме, экскурсовод
рассказывала с большой любовью. При виде его кровати и столика сжалось сердце.
Потом прошлись по двору, осень была, дождик, измельченный в пыль, который
бабушка называет мгычкой,
редкие вороны, серенькое небо. Перед домом невнятный пруд, который, как
сказали, был гордостью хозяина. Думаю, наши дачники посмеялись бы над этим
гидросооружением. На площадке перед усадьбой какой-то мальчик, садясь с
родителями в машину, говорил, что здесь как-то бедно и что лучше б он на «Ночной дозор» сходил.
После поездки долго чувствовала себя девицей
Подзатылкиной, которая замечательна тем, что ничем не замечательна.
7 декабря. Сашка
подсказал классное новое наслаждение, захожу на Youtube, и слушаю, и смотрю свое любимое сколько хочу: Пьяццоллу, Каллас, разные
кумпарситы, танго-милонги и Кустурицу. Пора ставить елку.
9 декабря,
воскресенье.
Батюшка часто говорит звонко, без души, нельзя ж каждое воскресенье быть
одинаково проникновенным, но иногда у него хорошо получается. Сегодня, когда
говорил о важности покаяния, вдруг, как строгий родитель, сказал про Иуду: «Ничего лучше не придумал, пошел и повесился,
вместо того чтоб раскаяться». Даже у него была возможность.
11 декабря. Сашка
пригласил на концерт в Москву 23 декабря на оркестр Гергиева. Когда слушаю
классическую музыку, вдруг устаю и выключаю, интересно, как я целый концерт высижу.
14 декабря. Стеменело, мы
все – картошки в сером мешке, живущие в погребе, чтоб дольше сохраниться,
где-то наверху есть крышка, открыв которую, можно увидеть солнце.
15 декабря. Зимой от
телевизора никуда не деться. Про то, как отнимают активы, уводят деньги за границу
и спят с женой шефа, с наибольшим интересом смотрят те, у кого ни активов, ни
денег, ни жены шефа сроду не было.
Как много
слоящихся ногтей, ломких волос, испорченных стиркой свитеров, жирных пятен на
одежде. На одежде, плите, коврах, в головах. Сколько болей в желудке, суставах,
целлюлита, угрей, изжоги, пота, морщин, описанных детей. И все это, как снегом,
присыпано перхотью. Выключила телевизор.
23 декабря. Сколько же я,
а сколько мама за свою жизнь перешинковала лука с морковкой! А бабушка, а прабабушка,
а в глубине веков! И сегодня мои пальцы побелели так же, как ее, ее и ее, когда
она, она и она прижимали скользкое белое тело к плоской деревяшке. И так же,
как у них, выступили слезы.
24 декабря. На концерте
было хорошо, овал потолка, бело-синие кресла, смычки взлетали, падали и прям при нас делали острую, блестящую до зажмуривания
музыку, как так можно? Потом дирижер говорил, как музыка, таким голосом. А
вечером было тошно, от контраста концерта и жизни, это не преувеличение,
правда, к горлу что-то подступало.
26
декабря.
Открылся магазин «качественной одежды из Европы на вес», взять и накупить
три-пять кило к празднику. Сегодня спрашивала себя, есть ли мне разница, живу я
в могучей стране, которую все боятся, или в не могучей, которую не боятся. Если
боятся, мне от этого неудобно, стыдно. Ведь страна со страной – все равно что человек с человеком. Что ж хорошего, если тебя
соседи боятся или другие люди.
28 декабря. Вчера перед
сном вспомнила штиблеты небритого Гергиева – черные, блестящие, на тоненькой
подошве, и настроение улучшилось. Сашка рассказывал, как весной был на его
концерте и слушал поэму «Море» или о море, я не знаю ни поэмы, ни моря толком,
я хожу и думаю про большое скопище соленой воды и нот.
31 декабря. Спала долго и
все на свете во сне перевидала, еще вчера решила, что сегодня не буду выходить,
ни к кому подключаться не хочется, родители уехали. На моем шампанском написано
«напiвсолодке», папе кто-то подарил. Сашка мне пожелал
осознанной жизни, договорились встретиться на этой неделе. Шесть вечера,
позажигала свечки, заварила чай. Вчера наткнулась на твою фотографию, лицо
обдало меня такой роднотой, что я быстренько спрятала его подальше. Петард
немного. Почти 00.00. Бой курантов неприятен, поэтому не включаю.
ЯНВАРЬ
1 января. Петардисты
угомонились не так уж и поздно, часа в четыре. После завтрака вышла погулять,
тишина особенная, снега почти нет, подмерзшие земляные дорожки в конфетти и
местами в застывшей рвоте, одни кучки свекольные – селедка под шубой, другие
желто-бежевые – оливье-крабовый-мимоза. Если у народа перед Новым годом
позабирать майонез, вот бы он растерялся. На горке несколько детей и парочка
отцов, кажется, со стиснутыми зубами, медленно проехала «скорая»,
первоянварская картинка стала полной. Когда подходила к дому, опять стали
стрелять. Смотрела концерт Венского оркестра, ждала увертюру к «Летучей мыши»,
которую слышала у Гергиева, не было, все равно засахарилась Штраусом и
растеклась в кресле. В 22.23 первого дня Нового года подкралась старая тоска
средней тяжести. Пойду допью шампанское, прикрытое
двойным листиком фольги, и уже выброшу бутылку.
3 января. На новогоднем
досуге придумались десять подзаповедей на ближайшее время. Не включай
телевизор. Не веди пустых разговоров по телефону. Вообще меньше говори. Не учи.
Больше гуляй. Делай зарядку. Не блуди по Интернету. Задвинь еду в служебное
положение. Не суди. Ходи в церковь.
5 января. Хорошо бы
просыпаться каждое утро с новыми глазами, новой головой, когда это хоть
чуть-чуть получается, какая свежесть небесная.
7 января. Так много
отовсюду Рождества, все кричат: «Халва, халва!» – сладко ли? Мороз и солнце,
ела, гуляла. Когда солнце светит на тебя, тебе неинтересно, как там у других,
когда оно уходит, вертишь головой и, если видишь, что оно где-то в другом
месте, думаешь, что это несправедливо.
Вечером шла мимо
симпатичных парня и девушки и услышала: «Я же сказал,
что люблю тебя, на х…, мне это еще доказывать?»
9 января. Нажарила
цыплят с чесноком, дух от этого в доме удивительный. Помыла голову и села. Мысль
о том, что нужно встать и сделать что-то еще, полезное или бесполезное,
вызывает тошноту. Сидела, крепко обняв барашка, от него пахло пылью, надо бы постирать
или почистить, завтра приезжают родители.
13 января. Вечером летали
редкие снежинки. Ездила с Сашкой в Москву на концерт в католический собор. Три
слоя мурашек сошло, пел хор девочек, был саксофон и орган. Музыка на тебя
сверху и сзади, я завернулась в пальто, прислонилась к колонне и глядела на
распятие, кажется, что католики знают что-то, чего не знают православные, и,
наверное, наоборот. Утром я заходила в нашу церковь, а вечером там была, мне и
там и там хорошо быть. Может, все-все-все вместе разнобогие люди что-нибудь
немножкое и знают, а когда начинают превозносить Своего перед
чужими, ниточка с небом рвется, а они не замечают и орут как дураки. Где-то
прочитала, что религиозности всегда хватает для ненависти и не всегда для
любви. Нет, в оригинале было как-то короче и выразительней, но не помню.
14 января. Вчера Сашка
оставил меня на лавочке в торговом центре, сам пошел искать банкомат. Я сидела
долго и хотела плакать горько, много чужих людей. Хуже, чем мне, было только
полосатой уборщице, приехавшей издалёка, вокруг нее все были вообще чужие, а
надо было еще шваброй по блестящему полу без конца шмаргать. Захотелось не избавиться
от одиночества, а усилить его и шагнуть в какую-нибудь совсем черноту, чтоб потом,
конечно, выйти, пришел Сашка, вышли. На спине у уборщицы было написано: «Чистый свет».
17 января. Когда я на
полсекундочки представляю, как забита вопросами и задачами голова какого-нибудь
губернатора, замминистра или президента Франции, я ужасаюсь их несвободе, и
более всего ужасаюсь тому, что они этого добровольно, да еще и с боем, добивались.
20 января. Завела вчера
будильник, чтобы пойти в церковь, а утром не встала. Когда встала, уговорила
себя не ругать себя очень. Думала-думала, что меня там отпугивает? Люди?
Необходимость стоять если не в толпе, то все равно бок о бок? Почему? Или
просто лень.
22 января. Надо попросить
Сашку снять фильм, в котором бы люди, приходя домой, сначала разувались и мыли
руки, а потом уж ругались-мирились-любились.
23 января. Правая рука у меня всегда холоднее левой, и пальцы не такие чувствительные,
как на левой, что-то неладно.
24 января. Собаки таскали
у помойки замерзшее черное пальто с большим воротником. Люди живут бессветно, в
браках вокруг счастья не видать, когда терпят, когда кусаются, а я хочу «среди
миров в мерцании светил», а по-другому нема никакущего смысла.
27 января. Батюшка на
проповеди сказал, что жизнь наша держится на «похоти плоти, похоти очей и
гордости житейской». Грусно без т.
28 января. Тесто для
вареников лучше делать на горячем молоке, оно тонко раскатывается, хорошо
лепится и очень нежное на вкус.
30 января. Мужчина из
желтого дома приезжал с другой женщиной.
ФЕВРАЛЬ
1 февраля. Я делаю много
глупостей, многие из них периодически. Пример: поставить перед собой чашку
кофе, сделать глоток, взять в рот печенье или кусочек шоколада и кому-нибудь
позвонить, а когда ответят, прошепелявить, обжигаясь: «Извини, я сейчас не могу
говорить». Или во время разговора подойти к мойке, включить кран, чтоб
наполнить водой кастрюлю, стоящую там с утра, и начать перекрикивать бьющуюся
об дно струю.
2 февраля. Смысл жизни
раза три в день подсказывает желудок, в остальное время приходится без
подсказок.
5 февраля. Мама, мама,
мамочка, ну почему я иногда бываю почти грубой с тобой, резкой уж точно. Прости
меня, сейчас на бумаге прям напишу: «Я больше так не
буду, я постараюсь, больше так не!!!» Сдерживайся, скотина!
7 февраля. Ела и
рассматривала перловку, одни зерна лежали полосочкой вверх, другие – вниз,
когда жевала, старалась размять жемчужную тугость каждого зерна. Не хочу ничего
специального на день рождения, хочу, чтоб вся жизнь была специальная.
10
февраля.
В молитве говорится: «Не уповай, душе
моя, на телесное здравие и на скоромимоходящую красоту…» Красота – скорый
поезд по платформе
13 февраля. Вчера ночью в
открытое окно шел уже весенний воздух, я вертелась на подушке, хотела нюхать
весну, от волос пахло жареным луком.
16 февраля. С днем
рождения. Сыр и колбаса – муж с женой, всегда парочкой.
18 февраля. На левом боку
долго не полежишь: сердце, остается правый, может, есть еще какие неоткрытые
бока?
19 февраля. На столбах
висят щекастые кандидаты в депутаты. Иногда, приходя на работу, не могу
разомкнуть уста, чтоб сказать «здравствуйте», приходится насильно, хотя все
хорошие.
20 февраля. Подступает 23
февраля, папа, конечно, был бы рад, если б я была Мария Шарапова или если б он
хотя бы мог сказать: «Маруся-в-Москве-на-фирме-работает-вышла-замуж-родила-ребенка».
А Маруся не в Москве, не на фирме, не вышла, не родила. Шторы отдернула, окна
грязные после зимы, долго думала, что б съесть на завтрак, ела сало с горчицей
и черным хлебом, запила кофе. Никого нет, хожу голая, искупанная в солнце,
когда на душе очень хорошо, как сейчас, та же душа начинает побаливать от хорошо.
22 февраля. Кажется, у
Сашки появилась в Москве девушка, актриса с лицом, фигурой и ногами, прислал
много фотографий, и я углядела, как он там на нее
смотрит.
24 февраля. У дружеских привязанностей есть срок, мы с
Анькой, кажется, уже прошли пик сладости общения. Почему терять друзей страшно,
Бог не приведи, а если кончилось? Часто простые скучные разговоры из-за
чего-нибудь общего, дома или работы, неправильно называют дружбой.
28 февраля. Шла по воде
лужной, благодарная старым сапогам за то, что не промокают,
облезлые снаружи, верные внутри. Шла и ждала, из-за какого поворота появится любимый,
из-за поворотов выбегали собаки, сами или с хозяевами, к концу прогулки левый
мизинец все-таки помокрел. На листовках, где просят прийти на выборы, хочется
написать «идитинахрен», место
есть.
МАРТ
1 марта. Была на
похоронах, на нашей улице много людей мрет. Кажется,
чем больше покойнику любви недодали, тем больше убиваются,
вывод простой: любить при жизни.
2 марта. Дождь. Иоанн
Кронштадтский сказал, что, когда человек долго не исповедуется и не
причащается, душа его начинает смердеть
страстями.
4 марта. Сашка принес
книгу Сергея Аверинцева, сказал, что трудная, но что нужно читать потихонечку,
а если уж совсем непонятно, можно пропускать и читать дальше. Некоторые Сашкины
книжки не могу читать: мозги не врезаются в написанное
штопором, а уходят вверх. Опять смотрела в словаре «имманентный» и «трансцендентный»,
опять запомнила, опять забуду. У меня голова большая внутри, но без полок, в
ней навалено всего без разбору. И еще она – коридор, знания приходят-проходят-уходят.
5 марта. Хожу ни красная от любви, ни голубая от мечтаний, ни желтая, ни
розовая, а серовато-сероватая. Зачем хожу?
6 марта. Самое лучшее,
что люди придумали за все свое время – музыка. Или это они не сами, с помощью?
Я в ней ничего не понимаю, но очень сильно ее чувствую. А ведь еще придумали
музыкальные инструменты, и сколько!
7 марта. Папа сказал,
наши воспоминания – как метро, по одним линиям ездим часто, по другим – редко,
а по некоторым – никогда, хотя они существуют. И у каждого есть своя кольцевая,
по которой он гоняет и гоняет.
8 марта. Утром золотые
блины и белая сметана. Сегодня на одном подоконнике видела букет из трех
гвоздик, цветы тоскливились в целлофане, и аж на улицу
было видно, что их дарили и принимали без любви, атаквосьмоемарта.
9 марта. Саша приглашал
сегодня на концерт в собор, отказалась, дома тошно и ехать никуда неохота.
12 марта. Прочитала, что
гордость так наш глаз устраивает, что мы видим недостатки в других, а добродетели
в себе, а в смирении наоборот.
13 марта. Температура
37,9, мутно за окном, пью клюкву и временами чувствую себя хорошо. Самый
мыслимый для меня житейский уют – комнатка, в которой жили Кай, Герда и бабушка
в мультике, кажется, там было много цветов в горшках и вязанье. А потом пришла
Снежная Королева.
16 марта. Все лежу, за
окном свинцовое. Пришли в голову слова «бездарность» и «бездарная жизнь».
18 марта. Мужчина из
желтого дома был опять с другой женщиной, гуляли с собачкой.
19 марта. Села прочитать
Нагорную проповедь. И, когда читала, мысли были такие: хорошо бы этой
родственнице и этой подруге дать Ее прочитать, то есть, читая, я вспоминала соринки,
а бревен было не видать. Не ново.
20 марта. Утром
выходила, шла тихонько, меня подключили к здоровью, по трубам потекла жизнь.
Три головки салаки плавали в луже у входа на рынок. Город в воде, но по бокам
черного снега еще много. Пригляделась к людям, что копошились с лопатами у храма.
Чтоб раскидать снег, христиан не хватает, а чтоб убить черного
– хватает.
24 марта. Опять
мартовская невкусность всех продуктов и всякой еды, есть хочется, брать что-то
в рот не могу.
25
марта.
О вере лучше ни с кем не говорить, не лазить туда языком. Хорошо бы верующих
узнавать не по «да вы что,
сейчас же пост», а по незлобию.
26 марта. Лежала плоско
без подушки, окна пооткрыты, воздух сладкий идет, тепло. Нельзя ж сказать, что
я без любви живу, я ж люблю мно-ога, деревья, родных,
себя, еду, музыку.
28 марта. Женщина из
желтого дома беременная. В браке вертикальное «должен
(должна)» ложится на горизонтальное «должен
(должна)», образуется сетка-клетка. В
такой-то день, в такой-то час, хочешь не хочешь, – то,
в сякой-то – сё.
29 марта. Утром опять ее
видела, за ночь у нее сильно вырос живот.
31 марта. Очень солнце и
тепло.
АПРЕЛЬ
1 апреля. Когда в
разговоре хочу что-то вставить, рассказать что-то, меня не слушают, и тогда я
начинаю тараторить, чтоб успеть, пока не перебили. А зачем?
3 апреля. Без зеркала
знаю, как мои глаза выдают злость и зависть, которые я хотела бы спрятать.
5 апреля. Читала
Сурожского о Царствии Божием, чувствовала радостную равновесность его слов и
того, что внутри. Читаю хорошее предложение, останавливаюсь, встаю и хожу,
чувствую себя легкой, и при этом всегда нахожу что-нибудь съесть, между прочим.
8 апреля. Хочется
написать здесь мое самое любимое: «Быв же спрошен
фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие
приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть».
9 апреля. Слушала
Моцарта, наверное, нельзя так много слушать Lacrymos’у, а я не могу напиться –
ненормальность. Мурашки по всему телу, а вот в низу живота тихо.
10 апреля. Почти куда ни
глянь, заблестели на солнце послезимние горы бутылок, и все говорят: «Какие
свиньи!», значит, бутылки сбрасывают с других планет или все-таки это делают
говорящие «какие свиньи», но в моменты, когда это свинством
не считается.
11 апреля. Соседей
немножко обворовали, меня вызывали в милицию, позвонили и назначили время,
пришла, прождала полтора часа, оказалось, что человека, который меня вызвал, нету, что он после ночи. Полы там не мылись тысячу лет, но
по ним все-таки ходят и ногами часть грязи разносят, а по плинтусам не ходят, и
они черноневообразимые, надо бы свидетелей вроде меня обязать ходить по
плинтусам. В отделении уголовного розыска продырявленные двери, поломанные
стулья, вспоротый диван, по стенам Родина-мать, портреты Жукова, Конева, Гимн
России, клятва, воздуха нет. У окна листок, на нем напечатано: «У окна не зал ожидания. Стойте у того
кабинета, куда пришли». Стульев в коридорах нет, из открытых кабинетов –
мат и шансон.
14 апреля. У сирени
вылезли листочки и появились манюсенькие кисточки с цветочками. У Аньки Истина
– то, что она читает в данный момент, про другое не заикайся, попробуй про
Восток, когда она про Запад, и наоборот. У меня, кажется, тоже так.
15 апреля. Разговаривали
с Ольгой Петровной, сказала ей, что в последнее время не хожу в церковь и что
мне хорошо. А она говорит спокойно: «Конечно, хорошо, крест отодвинула». Слова «радуйтеся и веселитеся» в
церкви поют так, что ни радоваться, ни веселиться не хочется. Это моя
испорченность, или, как говорят батюшки, поврежденность из-за гордыни.
Похолодало.
16 апреля. Позвонили из
милиции, просили зайти теперь в 77 комнату, на более высоком этаже, почище, на стенах Курская и Сталинградская битвы и
Родина-мать. Из Москвы с папой прибыл любимый хлеб, сыр, торт, гранаты, и
солнце выглянуло, а вчера норовил снег пойти. Обедать.
20 апреля. Сейчас уезжаю
с папой в Одоев, его сестра заболела, она одна.
24 апреля. Ездили в
монастырь не очень далеко от Одоева. Только вошли, навстречу монах: «Здравствуйте,
не можете ли помочь монастырю?» Папа полез за кошельком. А он говорит, поработать
с часок, поднести на кухню овощи и картошку почистить для братии. Папа и тетя
Нюра сказали, что с удовольствием. Повел нас на кухню, по дороге спросил,
откуда и давно ли приехали, когда узнал, что только что и в первый раз,
говорит, тогда не надо, тогда лучше здесь походите. А папа
говорит, нет, давайте мы поработаем, а потом посмотрим. Мы с тетей Нюрой
чистили картошку, папа ее носил, а потом чистил свеклу с морковкой в другом,
холодном помещении. А мы – в теплом,
было еще несколько женщин отовсюду, кто приехал на неделю, кто на три дня.
Чищеную картошку складывали в ванну с водой. Через час монах пришел за нами,
пойдемте, говорит, я вам маленько монастырь покажу и
расскажу. Я не ожидала такого внимания. Тетя Нюра говорит, а можно мы еще полчаса,
кастрюлю дочистим. Через полчаса он снова пришел, папа говорит, вы
женщин и мужчин отдельно сажаете, а монах говорит, конечно, зачем же вместе,
лишние помыслы, да еще на Страстной неделе. А я подумала, и правда, когда
чистили картошку, вошел мужчина и спрашивает: матушка, а есть еще какая-нибудь емкость для моркови? Я
глянула на его хорошие кроссовки и джинсы, выглядывающие из-под длинного
фартука, и стала думать, что ж он такого натворил, что прибыл сюда трудиться.
Женат ли? Лишние помыслы. Монах провел нас, рассказал про храмы, говорил
просто, на прощание сказал, приезжайте, благодарил, подарил иконки, даже
неловко было.
25 апреля. Мы вернулись.
Останавливались в каком-то городке купить воды. Рядом с киоском стоял ржавый
автобус без окон и колес, на руле прошлогодняя лебеда, у киоска народ за
пивосигаретами топчется, пьет-курит, в одну сторону идет улица
Салтыкова-Щедрина, в другую – Гоголя. Они б не удивились. Великий
пяток сегодня, батюшки еще в черном, но во дворе уже ставят столы для
освящения, значит, воскреснет. В слове «Пасха» нет звонких согласных.
27 апреля. Христос
воскресе. Воистину воскресе. Собираюсь на улицу, думаю, там должен ходить
благостный народ. Ой, сколько сумасшедшей красоты оконных резных наличников
видела я по дороге в Тульскую область, в основном на ветхих деревянных домах,
которые, чует сердце, скоро исчезнут. Буду надеяться, что эта красота выживет,
не будет съедена стеклопакетами.
28 апреля. Встречаются
знакомые, приехавшие домой на праздник, спрашивают: «Как дела?» А у меня все
дела внутри, что-то растет во мне ветками внутрь, показать или рассказать не
могу и талдычу «всехорошовсенормально». Когда была в
монастыре, на доске объявлений перед монастырской стеной прочитала
предупреждение верующим не брать и не читать газету «Дух христианства», которую
распространяют у монастыря, потому что в ней хулящие церковь статьи. А
неподалеку, на источнике, мужчина дал мне несколько номеров этой газеты, сейчас
их посмотрела, там про жидовствующих священников, евреев, которые нарочно
крестились, про других врагов церкви, про то, что своего врага надо любить, а
врага церкви крушить. А где какой? Еще было такое выражение – «околоцерковные экуменистически настроенные
слюнявые интеллигенты». И еще про то, что весь Запад гнилой, и только мы…
Доедала колбасу
в тишине. Завтра сделаю салат, надо расходовать многие крашеные яйца. Почитала
еще один номер «Духа христианства», во всех статьях ругаются, баптисты,
иеговисты, еще кто-то, одни говорят: Христос такой; другие: нет,
Он такой; третьи: нет, Он не такой, выясняют, ходил ли Он по нужде, и кидаются
словами из Писания.
30 апреля. К вечеру
потянулись дачники с тумбочками на крышах машин и пораздавливали на дороге все
блестящие, еще теплые козьи какашки. Люди самозабвенно муравейничают. Потом мрут. Успевая или не успевая перевезти на дачу все тумбочки,
а закатанные банки – обратно.
МАЙ
1
мая.
Солнце. Поискала, в сердце нет ненависти, нет врагов, и даже ближние мне
друзья, если только не залезают в мое маленькое личное пространство. Возлюби
любой конфессии ближнего своего.
2 мая. Вчера ночью
смотрела французский фильм, в конце, когда он ее все-таки нашел и унес на
руках, я расплакалась; никем не унесенная, сама дошла до кровати и быстро
заснула, хотя, когда шла, планировала пострадать еще.
4 мая. День незаметно
разросся, солнце в саду в девятом часу. Бывает, в груди появляется сладкая
хрустящая сила и уходит вверх, благодарность, за то, что живу?
5 мая. После того как
узнала про Катынь, почитала, как наши солдаты в Пруссии женщин насиловали,
Победа мне подотравлена, не делятся люди на русских и немцев, как в детстве. И что ни прочитаю из свежей истории России – горько и стыдно за то,
что делали со своими, с чужими; я говорю только о фактах из энциклопедий и
биографий. Если стыдно становится за кого-то – это тоже род осуждения?
6 мая. Радоница,
ездили на кладбище, когда уходили, я стала закрывать калитки в оградках,
оказывается, их надо оставлять открытыми, да, открытыми лучше.
7 мая. Гуляли с
Сашкой меж по правде
изумрудных озимых полей, собирали сухие коровьи лепешки, они легко брались на
совок и скидывались в мешок, пахли не навозом, а травой. Привезли домой, родители
были рады.
9 мая. Вечером ходили
с Сашкой на площадь, в микрофон вечно орали про вечную память, немножко
медалей, много пива.
11 мая. Здоровенными колесами взъехал джип на зеленую травку у церкви,
хлопнув дверью, из машины вышел папа с мальчиком и повел сына к причастию
святых Христовых тайн. Все-таки он взъехал, подумала я сначала и сцепила зубы; все-таки он повел, подумала потом и расцепила;
все-таки я сцепила, подумала еще потом; вверху блестел крест.
15 мая. Ты сегодня
заходил и бумагу покупал, я обслуживала, давала сдачу, и руки мои не дрожали.
Вокруг цветущие яблони цветущие груши цветущие вишни
цветущие сливы вокруг.
16 мая. Читаю
Аверинцева, некоторые предложения и после трех раз яснее не становятся,
некоторые поняла даже очень хорошо, в общем, стыдно за копание в своей самости,
за несмирение. Но там у него такой свет, который, даже осветив все мои
несовершенства и дезертирства, все равно окрашивает бедное мое бытие в Радость.
18 мая. Ходили на
шашлыки с Анютой и Сашком. Нашли хорошее место, тонкие березы кольцом и круг
однотонного неба сверху. Все делал Саня, мы помогали, у него получалось
красиво, оставили поляну чистой, только траву помяли.
19 мая. Тошнит от
вещей в доме, хотелось, чтоб их было меньше, для меня идеальный дом – почти
пустой. Хотя в моей комнате овца, плед, книги и скакалка лежат невозмущенные и несмущенные и, кажется, им хорошо здесь быть.
20 мая. Вокруг кленовые
листья с ладонь, я каждый день здесь хожу и опять просмотрела, когда они такие
лапастые развесились. Дней через сто они пожелтеют, опадут, скукожатся и будут
растоптаны. Я боюсь зимы? А ведь она приходила не раз, и я ее жила, и
радовалась, и смерти не надо бояться.
23 мая. Лежала, хотела, чтоб кто-нибудь позвонил, никто не звонил, лежала,
набирала домашний с мобильного и мобильный с домашнего, слушала сладкие звонки.
Раньше сами себе письма писали.
24 мая. Сегодня
последний звонок в школе. Ощущение, что живу давно-долго-столет. Подсчитала, во
сколько лет мне надо было родить, чтоб у моего ребенка сегодня был последний
звонок.
29 мая. Какое счастье,
что обходятся без нашего решения, что мы приходим в мир не по своей воле и не
по своей уходим, и никто ничего не знает наверняка, и Большая Тайна есть.
30 мая. Утром на
солнечной кухне раздумывала, как бы поинтересней
провести эти выходные, к концу кофе, пройдя небольшой круг возможных мест и
людей, решила остаться дома.
31 мая. Зачем я
начиталась на ночь всякой дряни, хрени и хряни в Интернете, где почти все
ошибаются с —тся и —ться.
ИЮНЬ
1 июня. Гуляли с
Сашкой, он сорвал мне пару веток сирени, растущей на улице, навстречу бабушка,
которая в церкви во время службы собирает деньги, ходит с подносом и повторяет:
«С праздником вас, здоровья вам».
Она увидела обрыв веток и стала говорить, как не стыдно, а еще приличные молодые люди, и совсем была непохожа на себя в церкви. А сирень ведь надо обрывать, чтоб
на следующий год черные головешки на кустах не торчали. Сказал, что ждет, когда
зацветут люпины, и мы к ним пойдем, и поцеловал меня за высоким кустом, и у
меня все перевернулось.
2 июня. Еще сказал: «Цветами
небо оседает на землю».
3 июня. Лето началось
с того, что смотрю я на себя в зеркало и радуюсь отчего-то. Перед сном слушаю в
Youtub’е увертюру к «Летучей мыши», оркестр с Караяном, – десять минут счастья
на ночь.
4 июня. Долго спала
под дождичек, во сне жарила черные котлеты на черной сковородке. Жду, когда
зацветут люпины, нельзя сказать, чтоб это было совсем неожиданно, но все равно
ошеломле.
5 июня. Ездила с папой
в Москву купить белые мокасины. Пробки и пробки, а над ними флаги на продажу.
Сколько разноцветной чепухи понастроили в Москве. Туфли купила скорей красивые,
чем удобные. Еще купила черные перчатки в сеточку, 770 руб. Точно знаю, что на
люди в них никогда не выйду, спрятала в шкафу, когда никого не будет, буду
надевать и руками вертеть перед зеркалом. Когда ехали вдоль кремлевской стены,
спросила у себя, что испытываю, ответила – страх и неприязнь. Почему? По
истории. Микроскопическая гражданочка, одна стомиллионная с хвостиком часть
Народа.
6 июня. Дубовые листья
в этом году с мякотью, как у столетника. В день рождения Пушкина завтракала в
перчатках. Вчера на ночь смотрела в Интернете ролик с мамой Ходорковского,
вернее, слушала ее. Потом смотрела его фотографии, все больше через решетку.
Больно, но еще и хорошо оттого, что другие люди есть. У него все более и более
становится лик. Спаси их, Господи, и помилуй.
7 июня. Когда я думаю
о самоубийстве, я ж обо всем думаю, еще и подумать не успеваю, как является
НЕЛЬЗЯ. Даже слова такие страшно писать. Нельзя притрагиваться, не мое. Как
хорошо жить в светлости, зелени, цветах. С Пасхой нам на веревочках спускают
рай, который после Троицы начинают потихоньку поднимать обратно.
11 июня. Была на рынке,
перед глазами черешни абрикосы абрикосы черешни. Опять
трудно дышать.
12 июня. Сказали, что
сначала это был День независимости, а потом День России.
Пусто-пьяно-бессмысленно. Посчитала деньги, чтоб понять, хватит ли до зарплаты,
не хватит.
13 июня. Опять все
просто. Толстой и индусы о смерти: степень страха, который мы испытываем перед
смертью, указывает на степень понимания нами жизни, полезно примеривать себя к
этому страху, чтоб судить о своем росте или умалении. Смерть неизбежна для
всего рожденного, как рождение неизбежно для смертного. Где были и куда уйдем –
не знаем, знаем, где сейчас есть. Я – на диване, солнце, побывав на левой,
дальней и правой стенах, покинуло комнату, меж стен лежу я, середина Того, про начало и конец Которого ничего не известно.
14 июня. Березы к
Троице готовы. Услышав по ТВ повторенные несколько раз
слова «любимая дочь», папа сказал, что для него это тавтоложная тавтология.
15 июня. Толстой почти
сто лет назад говорил, что в скором времени люди откажутся от убийства животных
ради мяса и сапог, как когда-то отказались от поедания людей. Пока не
получилось. Когда говорят, что в воскресенье еще можно, а с понедельника никак
нельзя, я с большим или меньшим успехом могла себя заставлять, но сейчас,
кажется, начала чувствовать или осознавать – или не знаю что – последование:
животное-живое-убийство-кровь-труп, и голова, и желудок поворачиваются в
сторону гречки, риса, тыквы, миндаля, картошки, яблочка, капусты, чечевицы… Заметила, что крупы и овощи без соседства мяса и рыбы
раскрываются полнее, становятся богаче на вкус.
17 июня. От Юли ушел
муж, она приходила к маме, рассказывала. Сегодня Максим ходит и канючит, где папа,
что отвечает Юля – не слышу. Максик очень привязан к Вадиму, думаю, что
Вадим скажет сыну, когда появится, ну, придет за зимними вещами. А Юля у него
не первая жена, а Макс не первый сын. Он скажет: «Макс, не переживай, я полюбил
другую тетю, ты вырастешь и поймешь, потому что ты тоже сначала полюбишь одну
тетю, потом другую, потом совсем другую, не переживай, Макс».
21
июня.
Открыли сезон, первый в этом году пьяный джип посшибал кусты, лавочку у
магазина и завяз в рогах старой сливы. Кажется, природа говорит дачникам: «Не
пей, насладись мною на трезвую голову», а им слышится: «Водка водка и пивас».
22 июня. Освободиться б
от дел, забиться б в угол, чтоб никто не трогал, и думать. Забилась, не
трогают, думаю о том, чтоб хоть какие, любые дела увели бы меня из угла.
23 июня. В 16–19 лет я читала Бунина, Куприна, Цветаеву, многих других
послеоктябрьских эмигрантов и все, что могла найти о них, и жадно искала, как и
где у них проявится тоска по Родине, была счастлива, найдя у Цветаевой «Но если
по дороге – куст… особенно рябина…» Теперь не понимаю, почему мне было так
важно, чтоб они тосковали.
24 июня. Ласковые ночи
без тьмы, нынче миру нечего скрывать. Сашка прислал любимую песню, теперь знаю,
что она называется «Les feuilles mortes»,
«Мертвые листья». А я учу слова: се тюн шансон кёну рассамбле
муа ки теме туа ки меме ну
вивьён… Грустно-сладко грустить о любви ушедшей, грустно-грустно – о не приходившей.
25 июня. Рвала траву
вокруг лилий, теперь она лежит на куче, вянет и думает, чем я ей помешала?
Хочется сказать «прости», мы ее дерем неистово, а она была здесь до нас и будет
после.
26
июня.
Ходила к люпинам, когда увидела их издалека, захотелось сжать сильно, а когда
подошла, трогала тихонько, пускала розовость меж пальцев. Сначала сидела параллельно
цветам, перпендикулярно земле, потом лежала параллельно земле, перпендикулярно
цветам. Когда случается какая-нибудь неприятность, первой приходит мысль о
наказании, потом об испытании, а далее любезно рисуется, что это и не
наказание, и не испытание, а просто шлепок от любящего Отца для приведения тебя
в чувство. И становится лёгко.
27 июня. Сил нет. Сплю и
сплю.
29 июня. Кажется, у Бога
были на меня планы, кажется, я их не угадала, будет ли еще попытка?
30
июня.
Мечтаю написать хотя бы один рассказ Чехова.
ИЮЛЬ
1 июля. От жары я
совсем одурела. Вот придут холода, подостынет голова, и тогда… и тогда…
будет так же, как всегда.
2 июля. Думаю по
порядку и постепенно про сотворение мира евреев Моисея скрижали
Иоанна Крестителя Иордан. Про желание Отца отдать Сына Своего Единственного,
про Гефсиманию Пилата Крест, про то, что Сыном нам показали, что есть Человек,
силюсь и вроде поднимаюсь куда-то, но… так и не
зацепившись, соскальзываю вниз, собрать воедино и постичь не могу.
4 июля. Кленовые листья
пока зелены.
5 июля. Последнее время
понравилось слушать джаз. Другая музыка меня собирала и собирает в кучу, как
единицу, а джаз растворяет, и мне это нравится.
6 июля. В открытое окно
ни быстро, ни медленно шла на меня ночная свежесть, сетка не пропускала никого
лишнего кусачего, это ли не счастье? И тишина.
7 июля. То ли утро
пришло ко мне, то ли я к утру, мы встретились, сидим, улыбаемся друг другу.
Я опять там
ехала, они уже отцвели, остановилась у магазинчика купить воды, большой женщине
долго взвешивали сахар, продавщица со сдачей сунула ей пакет пряников. Сегодня Марусе сорок дней, Господи, время
летит, Царство Небесное, Люсь, если у таких молодых сердце, что там у нас…
Тяжело подняв набитые сумки, она вышла, я расплатилась и тоже вышла, разорвала
пакет, откусила, внутри было повидло из какого-то фрукта. Или ягоды.
Татьяна Владимирова родилась на Украине, в
Донецкой области. Окончила Московский экономико-статистический институт.
Печаталась в журналах «Новый мир», «Октябрь». Живет в Москве.