Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2013
Русская словесность в мировом культурном контексте
Состоялся IV Международный симпозиум “Русская словесность в мировом культурном контексте”. Встречу литературоведов, критиков, писателей из разных регионов России, стран ближнего и дальнего зарубежья периодически проводит Фонд Достоевского во главе с известным литературоведом, профессором Игорем Волгиным. В конце минувшего года более трехсот специалистов вели заинтересованный разговор о развитии современной литературы и новом прочтении классики. Не остались без внимания вопросы русского языка и перевода, диалога культур в глобальном пространстве и религиозно-философские искания. Журнал “Октябрь” традиционно принимает активное участие в работе симпозиума, а по окончании его предоставляет свои страницы для избранных статей филологов. В этом номере с материалами симпозиума читатели могут познакомиться как в разделе литературной критики, так и в разделе публицистики.
В 1832 году Баратынский вдохновлялся решимостью немецкого поэта Виланда, готового и на необитаемом острове отделывать свои стихи так же тщательно, как в кругу любителей литературы: “Надобно нам доказать, что Виланд говорил от сердца. Россия для нас необитаема, и наш бескорыстный труд докажет высокую моральность мышления”.
Попробуем вообразить: как повели бы себя на сей раз не поэты, а профессиональные толкователи изящной словесности, если бы они оказались в роли интеллектуального Робинзона? С такой же скрупулезностью, как “на воле”, вникали ли бы они в изучаемый текст, столь же тщательно отслеживали интертекстуальные связи, так же корректно ссылались на предшественников и аккуратно оформляли свой научный аппарат? И при этом – без малейшей надежды стяжать хотя бы самые скромные лавры?
Интерпретаторов литературы изначально подозревают в задней мысли. “Жена литературоведа, сама литературовед”, – сказано не без саркастической усмешки: “ведь перед тем, как мною ведать, вам следует меня убить”.
Что ж, случалось, что критика действительно убивала. Гораздо реже – что воскрешала. Но, строго говоря, ни то ни другое – не ее дело. Дело критиков (равно как и историков литературы) – размышлять. Правда, их размышления далеко не всегда влияют на литературный процесс. Но тут важно другое: как понимали написанное наши ближайшие или более отдаленные предки и как понимаем его мы. (О потомках умолчу, ибо еще не доказано, что они будут проявлять к этому хоть какой-нибудь интерес.) Разумеется, vita brevis, ars longa, однако искусство, судя по всему, тоже становится все короче.
Впрочем, можно не напрягаться и взять за образец блестяще-остроумную формулу Некрасова, кратко и дельно описывающую содержание “Анны Карениной”:
Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует “гулять”
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.
Известно мнение на этот счет и самого Толстого: чтобы изложить идею “Анны Карениной”, следует заново сочинить тот же роман.
Так вот, зачем в начале XXI века в ближнем Подмосковье каждые два-три года сходятся призываемые Фондом Достоевского отечественные и зарубежные специалисты по русской литературе и в течение нескольких дней с ученым пылом (как правило, контрастирующим с погодой: дело обычно происходит в декабре) ведут дискуссии, казалось бы весьма далекие от “живой жизни” и уж точно не споспешествующие увеличению ВВП?
Подобные сходбища тем более подозрительны, что сама филологическая наука пребывает ныне далеко не в лучшем состоянии. В ней нет фигур равновеликих, скажем, М. Бахтину, Д. Лихачеву, Ю. Лотману, М. Гаспарову… Но зато множится количество кандидатов (и даже докторов!) наук, чьи работы, написанные “птичьим языком плаката” (да простится нам эта неуклюжая контаминация), содержат в себе легко узнаваемые детали вновь изобретаемого велосипеда. Пробуксовка, возвращение к давно освоенным сюжетам – разумеется, без ссылки на предшественников – все это видовые признаки нынешнего “здорового академизма”. Некоторые литературоведческие методологии стали походить на отрасли индустрии: производство однотипных изделий поставлено на поток. Для этой беспроигрышной лотереи не требуется ни самостоятельных идей, ни тем более научных прозрений. Но обязательна модная “инновационная” терминология: мимикрия в мертвой науке востребована не менее, чем в живой природе.
Согласимся также, что авторское величие отступает ныне не в логарифмы, как сказал бы Б. Слуцкий, а – в примечания.
И все же… Если отбросить эти застойные явления, то в сухом остатке все равно обнаружится мерцание чистого разума. И, если угодно, – духа, который, как известно, веет где хочет. Филологическая наука даже в неблагоприятные для нее времена делает свое дело: сохраняет традицию и “сквозь магический кристалл” вглядывается в туманную даль. И самое удивительное – кое-что там различает.
Если собрать лучшие доклады, в одно время и в одном месте произносимые (а именно этим мы и занимаемся на наших симпозиумах “Русская словесность в мировом культурном контексте”), то обнаружится, что “разговор о главном”, каковым в России была литература, еще возможен.
Положим, это пир духа во время чумы. Но, может быть, сам факт подобного метафизического застолья уже есть способ сопротивления болезни. Это, пожалуй, единственный в России (если не в мире) форум, где речь идет не только об отдельных писателях или о конкретных исследовательских сюжетах. В “поле слышимости” участников этого полифонического диалога попадает как весь объем звучания русской классики, так и ведущие мотивы современной словесности. Сказано, что конфессиональные перегородки не доходят до Бога. Можно заключить, что и в данном случае преодолеваются заросшие глухим бурьяном междисциплинарные межи. И мы вдруг ощущаем свою причастность к единому и необозримому пространству. (“Все прочее – литература”.) Это чувство особенно остро переживается теми, кто в результате распада страны оказался от нее отторгнутым физически. И, увы, не имеет возможности столь часто посещать возлюбленное отечество.
И еще. Присутствие на наших форумах ныне здравствующих писателей позволяет иметь дело с литературой не только как с исторической данностью – текст явлен здесь и сейчас.
Еще неизвестно, к чему больше влечется гуманитарная душа: к строгой профессиональной аналитике или к “разговору по душам”, к той роскоши человеческого общения, которая становится все недоступнее.
Что ж, “поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой”. Или, как выразился (не вполне справедливо, но весело) один мой студиец (В. Сурненко):
Тынянов, Шкловский, Томашевский,
А также Эйхенбаум
Решили перестроить Невский:
Поставили шлагбаум.
Ну а народ все прется сдуру,
На их дела не глядя.
Вот так вот и литературу
Не переделать, дядя.
Конечно, не хотелось бы, чтобы словесность стала “достояньем доцента”. За исключением разве того случая, когда “доцент”, оказавшись вдруг на необитаемом острове (которым, как сказано, может быть и Россия), не заметил бы ее исчезновения.
Игорь ВОЛГИН