Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2013
Алексей Федорченко родился в 1966 г. в Соль-Илецке Оренбургской области; с 1967 г. живет в Свердловске (Екатеринбурге). Окончил инженерно-экономический факультет Уральского политехнического института и сценарный факультет ВГИКа им. С.А. Герасимова. Режиссер документальных и игровых фильмов (“Давид”, “Первые на Луне”, “Железная дорога”, “Овсянки”, “Небесные жены луговых мари” и др.), лауреат многих международных кинофестивалей. Награжден медалью “За заслуги перед космонавтикой”. Это его первая публикация.
Текст печатается в журнальном варианте.
Алексей ФЕДОРЧЕНКО
Спички
Минск. Мемориал павшим героям
Ты сказала:
– Вырезать в мраморе одну букву по расценкам нашего комбината стоило тридцать девять копеек. Он подрядился с друзьями высечь восемьсот шестьдесят шесть фамилий на обелиске мемориала погибшим воинам. В честь тридцатилетия Победы. Восемьсот шестьдесят шесть фамилий в среднем по семь букв, плюс инициалы, плюс точки – на круг выходило две с половиной тысячи рублей. Хорошая халтура для бедных художников. Справились в срок. Мы рассчитались, но вдруг – звонок из райкома. Ошибка – списки нам спустили не те, не павших героев, а живых участников войны! До праздника – неделя. Я к нему: выручай. Он согласился – старые буквы стесали, мрамор отполировали, новые буквы высекли. Трое суток они не спали, закончили восьмого мая вечером. После праздников пришел за расчетом. А у нас расценки на исправления всего четырнадцать копеек буква. Я не сказала заранее: он бы не взялся. Как узнал, зашел в бухгалтерию и ударил меня. Я полежала, очухалась, пошла в общагу, дождалась, когда он выйдет, и плеснула керосином сзади. И спичку чиркнула. Но он в больнице не сказал про меня, сказал, что сам виноват. А меня спросил (уже потом, когда поправился и мы дружили), знаю ли я слова Акутагавы о том, что жизнь похожа на коробок спичек и обращаться с ней серьезно – смешно, но несерьезно – опасно. Я не знала.
Асуан. На верхней палубе
Тыльной стороной ладони потрогал твое лицо (ветер со стороны пустыни) – холодное. Ночь, февраль, качели скрипят очень.
Сказал:
– Тебя зовут Патрисия, значит, будем пить кальвадос.
Ты сказала:
– У реки русское имя – Нил, значит, будем пить водку.
Чебоксары. Конкурс
Комар сел на твой сосок. Вонзил глубоко хоботок, стал рубиновым. Я не фотограф, но за этот снимок получил диплом лауреата республиканского конкурса “Мира не узнаешь, не зная края своего!”
Верона. Святой Антоний
Задыхаясь, вскочили в последний вагон за двадцать секунд до отправления.
Ты скинула туфли, забралась с ногами на кресло, массировала ступни.
Сказала:
– Еще бы воды холодной – и поверю в Бога!
Поезд тронулся, из-под сиденья выкатилась бутылка с минералкой “S. Antonio”.
Ты сказала:
– Спасибо.
Венеция. Обида
Ты сказала:
– Хочу посмотреть остров-кладбище Сан-Микеле.
Я сказал:
– От причала Святого Захария на речном трамвайчике номер пятьдесят два до Фодаменте Нуове, оттуда – на двенадцатом – прямо до кладбища.
Ты сказала:
– Муж забыл поздравить с днем рождения. Я обиделась, сбежала от него. Поехали со мной?
Я сказал:
– Нет, я там был уже. На могилу Бродского кладут авторучки, на могилу Дягилева – пуанты, Стравинского – камешки.
Паттайя. Гонки
Ты – хозяйка бамбукового ресторанчика “Формула-1”. Необычайно красива, ведь твоя мама филиппинка, а папа – малаец.
Ты сказала:
– Нет. У меня уже был любимый. Он погиб на автогонках в Сан-Марино.
Мехико. Талия
С ударением на “и”. Твои родители любили танцевать и назвали тебя в честь музы танцев.
В старой пулькерии мы выпили по большой кружке пульке, пьяного кактусового киселя, ты – чистого, я – клубничного.
Ты сказала:
– Купи мне вот эту сумку из панциря броненосца.
Мы целовались, а индейцы смеялись.
Никогда не скажу тебе, что твои родители ошиблись: музу танца зовут Терпсихора, а Талия – муза комедии.
Хельсинки. Продавец щелока
Я сказал:
– Насыпать березовой золы две трети ведра. Налить доверху воды. Перемешать и оставить в покое. Через три дня на поверхности будет немного прозрачной жидкости, это и есть щелок. Отсосать резиновой грушей. Для стирки – разбавить водой один к десяти. Можно и мыться как шампунем. Полезно внутрь – от колик, отравления и вздутия. Если выварить щелок – получится шадрик, если перекалить шадрик, получится поташ. Почему ты смеешься?
Ты сказала:
– Продавец щелока по-фински – saippuakivikauppias! Можно читать и справа налево.
Свердловск. Синий альбом
Наши фотографии ты хранила в толстом бархатном альбоме, любила, никому не показывала. Приехал мой двоюродный брат из Таллина. Я показал ему фотки. Утром ты развела во дворе костер и сожгла альбом. Плакала, листала в огне страницы с нашими смешными тайнами.
Ерментау. Цифры
Медная табличка на могиле. На ней – твое имя, фамилия и даты жизни: 1915–199… Не хватает последней цифры.
Ты сказала:
– Переделывать придется. Знать бы, что доживу до двадцать первого века! Собиралась ведь умереть в двадцатом.
Лысково. Дом
Интернациональный переулок, дом 30. Перед крепкой еще избой – травяная Покровская площадь, пасется коза. Мы расстелили на траве карту Нижегородской области, высыпали на нее еду. Протолкнули отверткой пробку в бутылку с вином.
В этом доме жил мой прадед – Сергей Хрисанфович Спиров. На площади стояла церковь, где он служил. Когда церковь ломали, прадед умер.
Туапсе. Планы
В “Нефтяник Сибири” не удалось достать путевки, мы поехали в санаторий имени 1Мая.
Ты сказала:
– Я запланировала: здесь будет зачат наш ребенок.
Красноярск. География
Я сказал:
– Голубая жилка под кожей твоей груди точно карта Енисея. Появляется из ямки под правой ключицей, вбирает сосудики Тунгусок – Нижней и Подкаменной, а твоя Ангара заканчивается соском Байкала. Родинки – Красноярск, Игарка, Абакан. Белый шрамик – Саяногорск.
Ты сказала:
– Я знаю, мне уже говорили.
Котбус. Царапины
Ты сказала:
– Раньше в Германии жили славяне – полабские сербы. Бранденбург – это Бранибор, Лейпциг – Липск, Дрезден – Дрежджаны, Берлин – Медвежий город. Отсюда в древности славяне расселились и на Балканы, и на Русь. Лужица на берегах Шпрее – последний осколок древней Полабской Сербии. В Верхней Лужице живут мильчане, гломачи и нишане, а в Нижней Лужице – лужичане и нижичане.
Вот наш гимн на верхнелужицком языке:
Rjana Łužica,
Sprawna, přećelna,
Mojich serbskich wótcow kraj,
Mojich zbóžnych sonow raj,
Swjatesu mi twojehona!
Časo přichodny,
Zakćěj radostny!
Ow, zo bychu z twojeho
Klina wušli mužojo,
Н
ódni wěčnoh wopomnjeća!
А вот так поется на нижнелужицком:
R
ědna Łužyca,Sp
šawna, pśijazna,Mojich serbskich woścow kraj,
Mojich glucnych myslow raj,
Swěte su mě twoje strony.
Cas ty pśichodny,
Zakwiś radostny!
Och, gab muže stanuli,
Za swoj narod źěłali,
Godne nimjer wobspomnjeś
a!
А по-русски будет примерно так:
Родная Лужица
Чиста и красива,
Моих сербских предков край,
Моих снов волшебных рай,
Святы твои
просторы!Время придет –
Возликует народ!
О! Из лона твоего
Выйдет настоящий герой,
Достойный вечной
славы!
Я сказал:
– Потихоньку! Ты царапаешь сильно мне спину.
Куала-Лумпур. Молния
Словно кувалдой ударило по корпусу лайнера. Освещение погасло, двигатель замолчал. Темнота. Только вспышки за иллюминатором и мерцание дисплеев в салоне. Тишина.
Ты сказала:
– Это не то, от чего хочется кричать.
Соль-Илецк. Озеро
С крутого западного берега озера Развал сочится родник Соленые слезы. Раньше здесь была огромная соляная гора Тузтубе – Крыша соли. Гору срыли и съели, а в карьере появилось озеро, его вода солоней воды Мертвого моря. Мои родители – Станислав и Марианна – проходили врачебную практику в арбузных оренбургских степях на берегу озера из соляного раствора. Там я родился и прожил свой первый год. А еще во мне течет кровь родов Сафоновых, Голобородько, Спировых, Трояновых, Гуков, Кучеров.
Анапа. Анна
Экскурсовод сказал:
– В Анапе жили турки. В горах – черкесы. России крепость мешала. В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году к Анапе выступил отряд под командованием генерал-аншефа Петра Абрамовича Текелли. Турки и черкесы отбились. Через два года, рано весной, генерал-поручик Бибиков решил покорить Анапу. Ударил сильный мороз – за ночь замерзли все лошади и половина отряда. Русские отступили. Об Анапе стали говорить как о неприступной крепости. Но через год сводный отряд генерал-аншефа Ивана Васильевича Гудовича взял крепость. Укрепления срыли, батареи взорвали, рвы и колодцы засыпали, город сожгли. Турки восстановили и укрепили крепость, а в декабре тысяча восемьсот шестого года объявили России войну. Десант черноморской эскадры под командованием контр-адмирала Пустошкина в апреле тысяча восемьсот седьмого взял Анапу без серьезного сопротивления и кровопролития. Но турки снова заняли ее развалины – крепость была заново отстроена…
Ты сказала:
– Это про меня. Была неприступной сначала: дурак “Бибиков”, тихоня “Петр Абрамович” не добились ничего. Сдалась без боя дерзкому “Гудовичу”. И двадцать лет из рук в руки.
Прага. Детский остров
Пять девушек – пять букетов. Надо бы чаще, но не получается – второй раз несу цветы на Детский остров. Зачем закрылось навсегда “Частное общество охраны кажущихся мертвыми и тех, кто внезапно оказался в опасности”? Зачем спасатель “Станции для тонущих и вроде бы утонувших” в тот день не вышел на работу, а справлял в Тахове именины своего папы? Зачем не нашли твое тело? Детский остров. Странное название для места поминовения утопших. Пять рек – Влтава, Сазава, Отава, Луженице, Бероунка. Пять бронзовых девушек. Пять букетов к их ногам.
Гуанчжоу. Ий
Сидели на траве в Парке Идиом и Басен. Ты увидела на моем виске седой волос, выдернула его маленьким рейсфедером.
Я сказал:
– Ий, скажи твое уменьшительное имя.
Ты сказала:
– Ий. Просто Ий! Как может быть меньше?
Я сказал:
– А как зовет тебя мама?
Ты сказала:
– Дома у меня другое имя, я не могу пока его тебе назвать. Если хочешь, зови меня Лиза.
Екатеринбург. Голубь
Ты сказала:
– Седьмое апреля – Благовещение. Сегодня выпускают на волю птиц: они – символ Святого Духа, сошедшего на Деву Марию.
Радостные, мы поехали на птичий рынок, выбрали-купили за сто тридцать рублей жухлого жаворонка вместе с клеткой-переноской. Решили отпустить его в лесу.
Ехали. На улице Северных Радистов с обочины взлетел голубь – врезался глухо в лобовое стекло, оставил прозрачно-розовый след.
В лесу выпустили жаворонка. Молча поехали обратно.
Дели. Праздники
Ты спросила:
– А у вас отмечают день памяти Аббаса – знаменосца Али?
Я сказал:
– Не знаю. Наверное, нет.
Ты сказала:
– Надо же. А дни памяти святых? Хотя бы самых чтимых – Ходжи Хизра, Пира Шитаба, Даул-Шаха, Бабы Будана, Бабы Лала, Лала Шахбаза, Имана Замана, Муин-уд-дина Хасана Чишти, Гизи Мияна, Мира Мияна Мира, Кутуб-уд-дина Бахтияра Каки, Джалала Джаханияна Джахангашта? А мой любимый праздник – день памяти Фатимы, дочери Пророка, жены Али! Меня назвали в ее честь.
Кота-Кинабалу. Голые землекопы
Я сказал:
– Есть голые землекопы. Под землей Эфиопии они прогрызают своими резцами длинные тоннели. Они звери-муравьи, живут большими колониями, а их королева-матка рожает рабочих и солдат. Они млекопитающие, но кровь их холодная, как кровь змей, а тело голо. Они совсем не чувствуют боли, а живут очень долго. Голые землекопы – самые удивительные звери на планете.
Ты сказала:
– Вчера папе в сеть попалась большая рыба с прозрачной головой. Видно каждую косточку, каждый зуб. Глаза не снаружи, а глубоко внутри головы. Во рту этой рыбы сидело страшное существо. Мы называем его Пожиратель языка. Оно присасывается к рыбьему языку и постепенно сжирает его. Рыба не замечает этого, Пожиратель заменяет ее язык своим тельцем… И вот из середины стеклянной головы на меня смотрели глаза Прозрачной рыбы и Пожиратель языка! Голову мы выбросили, а мясо сварили.
Утрехт. Скользко
Едем на велосипедах по второму ярусу набережной Аудеграхт – Старого канала. Скользко – мы все чаще идем пешком, велосипеды катим рядом. У тебя смешная вязаная шапка с бомбошками, выглядывает детская челка. Ты хочешь рому и материшься по-русски. Как тебя зовут, я не знаю, но мы идем пить ром. А после пойдем в музей музыкальных шкатулок и шарманок.
Фигейрос. Стихи на заданную тему
Ты сказала:
– Чем славен город Фигейрос?
Быть может, здесь умер Веласкес?
Или женился Сикейрос?
Или был в ссылке Сервантес?
Нет, в этой далекой дали
Родился художник Дали.
А я сказал:
– Дали был мужчина очень красивый,
очень усатый и очень спесивый,
А Гала была не очень красива,
но тоже усата и тоже спесива.
Казалось бы, что в ней нашел этот Дали?!
Но видимо, что-то имелось у Гали.
Лебяжье. Глубокая перепашка
По улице Озерной шла корова, загребая выменем жидкую грязь. На левом роге коровы висел мешок со сменной обувью, на правом – ранец. Верхом на корове – мальчишка, лет девяти.
Ты сказала:
– Скотину расстреляли сразу. Из автоматов. Мужа забрали сухостой вырубать в пойме Течи. Я с Булатом Ханифовичем, совхозным бухгалтером, и военным одним по дворам ходила, имущество людей оценивала. Только не дали той цены никому. В Лебяжке вот собрали солдаты за неделю сотню щитовых домиков “три-на-шесть”. Сюда всех из Четыркино и перевезли. Из Тыгиша и Клюкино тоже. Без вещей почти, без скотины. Вот в этих белых коробках и живем пятьдесят лет уже. А деревни все наши снесли-распахали. Методом глубокой перепашки. И Алабугу, и Фадино, и Бердяниш, и Гусево, и Кажакуль, и Игиш, и Брюханово, и Кривошеино, и Трошково, и Малое Трошково тоже. И Малое Шабурово, и Мельниково, и Боевку, и Метлино, и Салтыково, и Галикаево, и Кирпичики, и Юго-Конево (включая и Коневский рудник), и Русскую Караболку, и Заманиху, и Курманаво, и Карпино, и Муслимово, и поселок Подсобного хозяйства Сорок второго треста, и поселок Течинской геологоразведочной партии. И Бакланово, и Осолодку, и Паново (там жили мои родители, и я родилась), и Бродокалмак, и Ветродуйку, и Нижне-Петропавловское, и Черепаново, и Новое Асаново, и Старое Асаново, и Течу-Брод, и Назарово, и Лесные Поляны (их еще звали – Соловьи). И Большое Исаево, и Герасимовку, и Ибрагимово, и Малое Таскино, и Надырово, и Надыров Мост, и Татыш. И Нижнюю Белоярку, и Ганино, и Марково, и Прогресс. И Тыгиш. И Клюкино. И наше Четыркино… А пашню эту назвали – Восточно-Уральский радиоактивный след.
Сингапур. Мертвецы
Ты сказала:
– Брось ножницы! Никогда не стриги ногти после полуночи, а то придут мертвецы, которых ты не любил при их жизни!
Франкфурт-на-Майне. Кровосмешение
Иглой циркуля мы выцарапали на запястьях, ты – “А”, я – “Н”. Соединили-прижали кровоточащие буквы, испачкали кровью твой белый фартук. Не пошли на химию и целовались в школьной раздевалке…
Через двадцать лет в торговом центре “
Peeckund Cloppenburg” я увидел тебя на встречном эскалаторе. Ты узнала, крикнула:– Я стала маркизой! Мои дети – потомки Каролингов!
Кострома. Мост
Канун дня рождения встретили в туристской гостинице “Волна”. Перед сном выпили вина, хорошо уснули. В 4 часа 10 минут (час моего рождения) вдруг вскочил с кровати. Кончился воздух. Страх. Так было уже – в детстве, когда я полз в узкой трубе и кто-то полз за мной. Приступ клаустрофобии. Время вдруг сделалось очень тесным, как запаянная с одного конца труба. Стал задыхаться, голым выскочил на балкон.
Ты сказала:
– Что с тобой?
Я сказал:
– Когда-то приснилось, что или умру в сорок два года, или доживу до восьмидесяти четырех. Сегодня ночью мне исполнилось сорок два.
Минут двадцать жадно дышал, смотрел на ярко освещенный мост через Волгу – очень замерз. Вернулся в номер, укутался.
Хайфа. Большая медицинская энциклопедия
Целый шкаф моей библиотеки занимает Большая медицинская энциклопедия. Пятьдесят четыре тома. Пятьдесят две книги серо-зеленого цвета – издания 1976 года. И только два первых тома “старого” издания – 1956 года. Том первый: “А – Ангеофиброма”, том второй: “Ангеохолит – Аюрведа”.
А раньше все тома были как эти два – коричневые с золотым парадным тиснением. Твои родители тоже были врачами, в начале восьмидесятых им запретили вывозить в эмиграцию “новую” медицинскую энциклопедию. А издание 1956 года вывозить разрешалось. Ты часто бывала у меня в гостях, мы вместе изучали по богатым цветным иллюстрациям энциклопедии тайное строение мужчин и женщин. Ты предложила поменяться книгами. Но в вашем издании почему-то не оказалось первых двух томов…
Через четыре года твой арабский друг приревновал тебя к своему старшему брату и зарезал. И всю твою семью: родителей-врачей, брата, дедушку. Только бабушка осталась жива: она в тот день лежала в больнице.
Новосибирск. Лошадь
Ты сказала:
– С целью изучения пассажиропотока сроком на три месяца запускается временный маршрут номер тысяча сто сорок два: “Сад Дзержинского – ТЭЦ-пять”.
Я сказал:
– Не обижайся.
Ты сказала:
– Остановочный пункт “Улица Есенина” переносится к дому номер тридцать семь по одноименной улице в сторону движения к улице Кошурникова.
Я сказал:
– Не обижайся. Ты запоминаешь даты, а я – ощущения.
Ты сказала:
– Остановка общественного транспорта “Кафе “Огонек”” переименовывается в остановку “Улица Экваторная”.
Я сказал:
– Ну не обижайся же!
Ты отключила микрофон и сказала:
– Сейчас смену сдам, поедем в Академгородок. Там конюшня, я покажу тебе свою лошадь. Сходи пока, купи морковки.
Париж. Серсо
Ты сказала:
– Обшитые рваным рубероидом зеленые ящики со старыми книгами на каменных парапетах набережной Сены. На ночь книгоноши запирали их огромными амбарными замками.
Я сказал:
– Наш кукольный номер в отеле на улице Бланш. Сидишь на кровати – колени упираются в стену.
Ты сказала:
– Клошар под Мостом Искусств, показывающий голый зад проходящим мимо речным трамвайчикам, радостно гудящим ему.
Я сказал:
– Толстый синий сенегалец на бульваре Османа, струей из синего шланга загоняющий мусор (даже стеклянные бутылки) в отверстия на стыках брусчатки и тротуаров.
Ты сказала:
– Красный шланг и веселый пожарный кран на втором этаже музея Д’Орсэ. Такие красивые, что мы сфотографировались около.
Я сказал:
– Центр Помпиду с коленкой наружного эскалатора.
Ты сказала:
– Еще – отпескоструенный недавно, слишком белый, неприятный Сакре-Кёр.
Я сказал:
– Трехметровые змеи-анаконды прямо возле нашего столика в “Мулен Руж”, а ты боишься змей и – на седьмом месяце!
Ты сказала:
– А магазин “Филателия” на Ришелье?! На все деньги ты купил почтовые марки, выпущенные разными городами Франции…
Я сказал:
– …в год их освобождения от фашистов. Очень редкие! Надпечатки на довоенных марках – у каждого города своя: “Свободный Марсель”, “Для пострадавших Бреста”, “Сулак-сюр-Мэр. Свобода”, “Освобождение Модана”, “Ницца. Национальный фронт”. Город Ла-Мюр вообще запечатал лицо Петена черным черепом. Марки очень дорогие, денег хватило только на девять. Из ста семидесяти восьми.
Ты сказала:
– Есть повод вернуться.
Керчь. Темнота
Уже два часа мы шли по подземным ходам и галереям развалин крепости Тотлебена. Гулко.
Ты сказала:
– В эту сторону лучше не ходить: год назад туда убрел ослик. Неделю искали, не нашли. Там десятки километров ходов и лазов.
Спустились по каменным ступеням глубоко вниз, выключили фонари.
Ты сказала тихо:
– Это помещение для мальчиков-слухачей. Считалось, что до девяти лет у ребенка слух острый, как у животных. Вот мальчики и сидели в этих каменных мешках, слушали, не роют ли подкоп под крепостную стену. Совсем одни, в абсолютной темноте, чтобы ничего не отвлекало.
Мы помолчали, я сказал:
– Давай уйдем. Покажи лучше могилу босфорского царя.
Градижск. Стрела
Вложил тяжелую стрелу в тетиву лука. Наконечник – залитый свинцом острый конус из жести консервной банки из-под болгарского зеленого горошка. Мне девять лет, и я хочу убить Кременчугское море.
Когда здесь родился мой папа, не было еще ГЭС, не было моря, а под самой горой текла река Гырман, берущая начало в приднепровских болотах. Навстречу ей бежала небольшая речка Мыкилка. Около Градижска они сливались в спокойное русло Ковтёбы, забирали в себя воды Быстрика, Кагамлычка и Вырвихвиста и вливались в Днепр. Между Гырманом и Днепром – знаменитые градижские плавни с сенокосными лугами. А еще – богатые рыбой и дичью озёра: Ропа, Сулинка, Сметанное, Соленое, Дубовое, Плоское. Плавни перерезала речка Солоница, а чуть дальше с Днепром сливалось его старое русло Старик. И над этой красотой – самая высокая гора днепровского Левобережья, Пывыха, покрытая дубравами и церквями.
Искусственное море затопило долину, сточило белую песчаную гору. Несколько раз в год от Пывыхи, как от айсберга, откалываются пласты размером с десятиэтажный дом. Они падают-рассыпаются в пыль и растворяются в густо-зеленой от цветущих водорослей воде.
Стою на краешке стометрового обрыва – на камнях последнего фундамента Пивогорского Пустынно-Николаевского монастыря. Всё остальное уже далеко внизу, под водой и на границе белого песка и зеленой воды, там, где мой старший брат ищет старинные монеты среди осколков черепов, кирпичей и каменных крестов исчезнувшего монастырского кладбища.
Поднял лук сильно выше горизонта, почти вверх. Море съело реки и кости моих предков – я натянул и отпустил тетиву.
Тяжелая стрела вонзилась глубоко в песок берега, сильно оцарапав ногу брата. Тридцать сантиметров левее – стрела попала бы ему в голову.
Градижск. Северянин
Тебе, наверное, сто лет, ты похожа на согнутый большой палец, замотанный в грязный бинт. Ты ходишь сюда каждый день: два километра до Пывыхи, километр в гору, затем по узким, почти вертикальным песчаным тропкам спускаешься на берег моря. У самой кромки воды на белой стене обрыва – узкий небесно-голубой пласт. Ты откалываешь куски сухой глины топором, складываешь их в огромный мешок, взваливаешь мешок на горбатую спину, тащишь в гору, что-то шепчешь пустым ртом.
Я стараюсь разобрать слова.
– …В шале березовом, совсем игрушечном и комфортабельном… у зеркалозера, в лесу одобренном, в июне севера… убила девушка, в смущенье ревности, ударом сабельным… слепого юношу, в чье ослепление так слепо верила…
Голубую глину ты продаешь на рынке кучками по пять килограммов. Кучка – восемьдесят копеек. Глиной мажут стены хат.
Градижск. Голубое кимоно
Мой дед Федор Сидорович Федорченко родился в 1882 году в Полтавской губернии. Его родители – крестьяне Сидор Йосипович Федорченко и Харитына, в девичестве Кучер. В начале века дед пошел в армию рядовым артиллеристом. Служил на южной границе – в Кушке, Ашхабаде, Верном, Тифлисе. Дослужился до младшего офицера. В Тифлисе женился. Родилось двое детей. Но та семья погибла – угорели все как-то ночью. Началась мировая война. Воевал на турецком фронте, участвовал во взятии Трапезунда, получил медали и два Георгиевских креста – за храбрость. Был представлен и к третьему, но война закончилась, и третий крест не дошел до деда – на фотографиях у него на груди только два креста. Дед Федор был неимоверной силы: мог один поднять пушку вместе с лафетом. Солдаты его уважали и, когда случилась революция, выбрали его своим представителем в Совет солдатских депутатов в Тифлисе. Вернулся на родину с трофеями – восемнадцатью персидскими коврами. Женился на моей бабушке Марии. В хате дед ходил в трофейном голубом кимоно, расшитом драконами. Однажды хлопцы атамана Пасечника перепутали его с соседом – большевиком Вериченко (они были очень похожи), – повели расстреливать на Пывыху. Дед отбился, один – от банды. Потом пришла советская власть и раскулачила “семью царского офицера”. Потом – нищета. Это все, что я знаю о своем деде Федоре.
Градижск. Пыж
Пасечник сказал, что пчелоеда надо наказать, дал мне огромную двустволку. Я спрятался в кустах тутовника недалеко от ульев. Ждал недолго – прилетела коренастая, крупнее вороны, бледно-бурая птица с крепким загнутым клювом. Села на нижнюю прилетную доску у летка, стала склевывать пчел, возвращающихся домой со сладкой добычей. Откусывала и отбрасывала часть брюшка с жалом, остальное жадно глотала. Наевшись, перелетела на забор. Крупная дробь сильно повредила пчелоеда, разметала перья. Рядом с мертвой птицей упала обожженная мятая бумажка – обрывок старого почтового конверта. Я прочитал: “Куда: Институт эллинской предыстории”…
Ирреальность адресата поразила меня, наверное, больше, чем первое в моей жизни убийство.
Москва. Варварка
По Варварке, по Варварке
Я гулял сегодня ночью.
На Варварке, на Варварке
Дядя фраера прикончил.
Но наряд милицанеров
(Из колоды три валета)
Задержали хулигана –
Звонко клацнули браслеты.
Он кричал что было мочи,
За рукав меня хватая.
И решил ему помочь я –
Эх-ма, простота святая!
На Варварке, на Варварке,
Не дожив три дня до лета,
Я убит милицанером,
Рукояткой пистолета…
Свердловск. Стародавнее
Нам по восемь лет.
Ты сказала:
– А в первый раз я влюбилась очень давно: тогда мы еще проходили букву “Ы”.
Санкт-Петербург. У цирка Чинизелли
Всего двое суток мы прожили в гостинице “Дом циркового артиста” (улица Инженерная, дом 6). Пришлось срочно выехать: в нашем номере жил домовой и пугал тебя даже днем. Переехали в “Октябрьскую”.
Фошань. Кантонская кухня
Ты сказала:
– Давай закажем суп из черепахи и жареную змею. Давно хочу попробовать.
Я нарисовал на бумажной скатерти черепаху и змею, показал официанту. Он радостно закивал, убежал. Очень скоро принес суп из змеи и жареный панцирь кожистой черепахи. Панцирь со слоем мяса был нарублен кусочками и залит карамелью.
Ты сказала:
– Я не буду это есть.
Я съел. Ничего, вкусно. Суп так очень.
Фошань. Кости старого императора
Ты сказала:
– Давай закажем блюдо “Кости старого императора”. Интересно, что это.
Я постучал пальцем в меню. Официант радостно закивал, убежал. Повар прикатил к нашему столу тележку с жаровней, выловил из аквариума зеркального карпа. Убрал одним движением ножа чешую, сделал на боках по четыре надреза. Взял карпа под жаберные пластины, окунул в кипящее масло три раза. Положил на тарелку, украсил веточкой. Еще живой карп хватал ртом воздух, но тело его было сварено.
Ты сказала:
– Я не буду его есть.
Я сказал:
– Я тоже не буду.
Гуанчжоу. Ответственное задание
Ты сказала:
– Тебе нельзя нырять с аквалангом. Это опасно.
Я сказал:
– Совсем нет: здесь неглубоко.
Ты сказала:
– Меня накажут. Я не могу отпустить тебя одного.
Я сказал:
– Джы, не выдумывай, кто тебя накажет?
Ты сказала:
– Я отвечаю за тебя перед партией. Если с тобой что-нибудь случится, меня очень накажут. Очень.
Я сказал:
– Поплыли вместе.
Ты сказала:
– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста! Я боюсь воды.
Бангкок. Видеокамера
Все твое тело и лицо покрыто гроздьями огромных голубоватых бородавок на высоких ножках, не человек – ягода ежевики. На большом оптовом рынке ты просишь милостыню. Не просишь – рядом с тобой дощечка, на которой ты выкладываешь узор из мелких монеток.
Я навел на тебя видеокамеру-мыльницу. Ты посмотрела в объектив красивыми большими глазами, улыбнулась страшным ртом – камера отключилась. Я отвел камеру в сторону – она заработала. Подождал, когда ты отвернешься, незаметно опять навел камеру на тебя. Ты пристально посмотрела мне в глаза – камера отключилась. Уже не улыбаясь, ты покачала головой: “не надо!” Я извинился, положил на дощечку купюру, поскорее ушел. А камера больше никогда не включилась. Может, и совпадение, но я так не думаю.
Свердловск. Летний щитень
Коллективный сад “Восход”. Участков за пять от нашего – маленький, но глубокий пруд. Мне десять лет, я ловлю в пруду серебрянок, жаброногов и водяных скорпионов алюминиевым дуршлагом, прибитым к длинной рейке.
Ты подъехала на велосипеде, недолго наблюдала за моей охотой.
Сказала:
– Поехали на озеро, поймаем летнего щитня. Он красивый и страшный.
До озера Шарташ километров пять. В первый раз я везу на велосипеде девочку. Ты сидишь на багажнике, иногда держишься за меня. Щитень нам не попался, вернулись мы только через пять часов.
Подъехали к пруду, я увидел своего папу. Он нырял в мутной, заросшей водорослями воде, нырял снова и снова.
Я тихо сказал:
– Что он делает? Здесь не купаются, грязно ведь.
Ты сказала:
– Дурак, надо предупреждать, когда исчезаешь надолго! Он ищет твое утопшее тело.
Нежитино. Еще праздники
Я сказал:
– По народному календарю сегодня день Евдокии-говнопрорубки. На льду начинает вытаивать конский навоз.
Ты сказала:
– А когда ручьи понесут самую грязную воду, будут мои именины – первое апреля, – праздник Дарьи-говноплывки.
Челябинск. Кошки
У тебя было девять кошек: Саша, Маша, Паша, Яша, Тиграша, Нюся, Рыжик, Пират. И Фаня. Восемь кошек ели, спали вместе, а тонкая гордая Фаня занимала отдельную комнату, редко покидала ее. Остальные кошки никогда туда не заходили. Фаня этого не любила и наказывала любого.
Нюся рожала. Сложно и долго. Кошки сидели вокруг, смотрели. Прошло пять часов. Маленькая трехногая безухая умная Машка пошла к закрытой двери фаниной комнаты, поскреблась, мяукнула, толкнула дверь. Фаня стояла в центре комнаты, ждала. Маша осторожно подошла. Фаня ждала. Маша стала что-то быстро “говорить” – не мяукать, а скорее поскрипывать горлом. Фаня выслушала ее, пошла в общую комнату.
Роженица уже совсем обессилила, лежала на боку, тяжело дышала, высунутый язык мелко дрожал. Кошки, увидев Фаню, расступились. Фаня обнюхала Нюсю и вдруг уселась ей на живот и стала переступать с лапы на лапу, выдавливать плод. Через десять минут Нюся родила двух больших котят, а Фаня ушла в свою комнату, презирая всех.
Ты сказала:
– Теперь я буду называть ее Епифания. Епифания – Королева Повитух.
Ялта. Облако
Облако быстро спустилось с гор, заполнило чашу бухты, упало к нашим ногам. Мы стоим на самой вершине Поликуровского холма, обнявшись, не дыша, по бедра в густом сметанном раю. Не видно ни моря, ни города, ничего, только мы и облако. Мы на облаке. Хорошо и жутко.
Ты сказала:
– Не бойся, скоро все станет как всегда – мы расстанемся.
Лос-Анджелес. На память об Америке
Завтра улетаем. Мини-бар пуст. Вышел в коридор к автомату, продающему воду. Кола стоит пятьдесят центов. Засунул в щель доллар, выпала банка и сдача – два двадцатипятицентовика. Один обычный, а другой – очень красивый. На реверсе монеты тонкий рисунок – здание деревенской школы, учитель и ученики, сажающие дерево, название штата – Айова и девиз – “Фундамент в образовании”. Я отдал автомату еще доллар, получил бутылку воды и две юбилейные монеты. Одна посвящалась штату Висконсин. На ней – голова породистой безрогой коровы, початок кукурузы, огромная головка сыра и лента с надписью “Вперед”. Вторая, обрамленная веточками полыни, посвящена Неваде. Тройка мустангов на фоне гор и восходящего солнца. Надпись – “Серебряный штат”.
Еще доллар. Еще банка. Сдача – две обычные монетки. Бросил их в щель, нажал “Возврат”. Автомат обменял мои простые четвертаки на красивые – Вермонт и Нью-Гемпшир. На вермонтской монетке – сбор кленового сока на фоне горы Горб верблюда. Девиз – “Свобода и единство”. На нью-гемпширской – девиз “Жить свободным или умереть” и горный утес, похожий на бородатое лицо.
Я сходил в номер за деньгами. Ты уже спала. Нашел в Интернете нужную страницу. Пятьдесят штатов – пятьдесят двадцатипятицентовиков. Решил собрать все на память. Пошел к аппарату, стал менять банкноты на монетки. И монетки на монетки. Вот что получил.
Миннесота. Полярная гагара и рыбаки. “Земля 10000 озер”.
Южная Каролина. “Пальмовый штат”. Птичка крапивник, пальма, жасмин.
Джорджия. Персик и ветки дуба. “Мудрость. Правосудие. Умеренность”.
Канзас. Бизон на подсолнуховом поле. Без девиза.
Массачусетс. Охотник на индейцев. “Штат у залива”.
Миссисипи. Два огромных цветка магнолии. “Штат магнолий”.
Я кидал монетки без остановки. “Простые” сыпались гораздо чаще. Но еще выпадали такие вот – одна другой интереснее:
Теннеси. Гитара, труба и скрипка. “Музыкальное наследие”.
Техас. Пятиконечная звезда, окруженная веревкой. “Штат одинокой звезды”.
Флорида. Испанский галеон, пальмы, многоразовая ракета-челнок. “Шлюз к открытиям”.
Монтана. Череп бизона. “Страна большого неба”. Очень красивая монетка.
Вашингтон. Выпрыгивающий из реки лосось. “Вечнозеленый штат”.
Аляска. Медведь, играющий с лососем. “Великая страна”.
В автомате кончились монетки, но моя коллекция была далеко не полной. Поднялся на третий этаж к следующему автомату.
Калифорния. Человек любуется скалами, парит кондор.
Северная Каролина. Братья Уилбур и Орвилл Райт и их аэроплан “Флайер-1”, первый в мире. И надпись “Первый полет”.
Огайо. Тут опять “Флайер-1” и космический скафандр. “Родина пионеров авиации”. Наверное, братья родились в Огайо.
Неожиданно – один румынский лей 1966 года с трактором, боронящим землю на фоне восходящего солнца. Диаметр лея совпадает с диаметром американских четвертаков – какой-то румын сэкономил.
Кентукки. Лошадь на фоне старинного здания и строки из гимна штата: “Мой старый дом Кентукки”.
Луизиана. Пеликан, труба, ноты и контуры Луизианской покупки – земель, выкупленных у Франции.
Четвертый этаж.
Мичиган. Контуры Великих озер.
Индиана. Гоночная машина. “Перекресток Америки”.
Коннектикут. Огромный дуб, в дупло которого спрятали Хартию вольностей, дарованную штату Карлом
II.И здесь все. Пятый этаж, последний автомат.
Южная Дакота. Фазан над огромными, вырубленными в скале головами четырех президентов. Обрамление – колосья пшеницы.
Северная Дакота. Опять бизоны.
Айдахо. Голова сокола-сапсана. Девиз штата на латыни – “
Estoperpetua” (“Да будет вечно”).Уже несколько раз заглядывал черный администратор, смотрел на меня с подозрением, уходил.
Делавэр. “Первый штат”. Офицер верхом на лошади.
Юта. Два паровоза и костыль для шпал.
Алабама. Портрет слепоглухой писательницы Элен Келлер. Венок из сосновых веток и цветов магнолии. Девиз – “Дух смелости” и что-то шрифтом Брайля.
Оклахома. Хвостатая мухоловка в зарослях подсолнуха.
В полтретьего ночи, после того как выпала монетка-Арканзас (стебли риса, огромный бриллиант и летящая к нему дикая утка), черный администратор привел охранника-мексиканца и попросил меня отойти от автомата. Всё. Итог – тридцать три монетки.
Я долго не мог заснуть, перебирал денежки, вспоминал, какие штаты еще мной “не охвачены”: Нью-Йорк, Мэн, Гавайи, Аризона, Нью-Мексико… В школе я помнил все штаты наизусть. Вайоминг, Колорадо, Орегон, Небраска… Сорок два. Еще должно быть восемь… Род-Айленд, Нью-Джерси, Мэриленд… Еще пять. Миссури… Виргиния! Западная и просто… Еще два. Индиана? Нет, индианская монетка у меня есть. Пенсильвания. Пенсильвания, Пенсильвания…
Утром я проснулся и сказал:
– Иллинойс.
Ты сказала:
– Доброе утро. Я выгребла у тебя мелочь: за мини-бар нужно было рассчитаться.
На тумбочке лежал одинокий румынский лей.
Екатеринбург. Развод
В моем паспорте есть штамп с актовой записью:
“Брак с гражданином Федорченко Алексеем Станиславовичем прекращен 25.05.2000 года на основании решения суда Кировского района г. Екатеринбурга”.
Понятно, что писарь ошибся и вместо имени-отчества моей бывшей жены вписал мое имя. Но странно начался двадцать первый век: у меня развод с самим собой.
Париж. И умереть
Я сказал:
– У нас пересадка, и есть восемь часов до следующего самолета – давай съездим в центр!
Ты сказала:
– Что мы будем делать в этом чужом и незнакомом городе?
Бордо. Рыбка
Ты проходишь мимо в парадной форме Аквитанской мореходной школы имени святого Эльма. На тонкой шпильке твоей туфельки, как на дротике водяного ружья, нанизана маленькая мертвая рыбка. Не заметила, пронзила и унесла на каблучке мое сердце.
Барселона. Вулкан
Между ледниками Мирдальсйёкюдль и Эйяфьятлайёкюдль вулкан выплюнул из трех жерл огромное облако пепла – острых стеклянных кристалликов. Облако накрыло Европу, все аэропорты закрыли. Я сдал свой билет.
Ты написала:
“Тебя испугал какой-то вулкан?! Не приезжай больше. И не звони мне никогда. Ненавижу тебя”.
Чанг-Май. Деревце
Дождя сегодня не было, но сезон дождей еще не закончился – джунгли пропитаны водой. Слон оступился и начал скользить по склону вниз, к обрыву. Мы приближались к пропасти, вцепившись в седло и друг в друга. У самого обрыва росло кривое дерево, не толще руки. Деревце остановило движение слона, согнулось, но не сломалось. Слон постоял, тяжело вздохнул и боком-боком стал выбираться обратно. Хоботом потрогал нас – не упали ли. Ты погладила хобот и сказала:
– Как все хорошо!
Ужгород. Мертвая голова
Узкая полоска тела между трусиками и кружевной резинкой чулка. Бархатный бражник с черепом на спинке трогает лапками золотые волоски на коже твоего бедра – картинка из чешского модного журнала, приклеенная черной изолентой к стояку в ванной комнате моей тети. Мой первый неловкий опыт вожделения.
Лейпциг. Шрам
На стенах – старинные портреты твоих предков. Один холст распорот: на лице грустного бюргера разрез от правого глаза до подбородка.
Я сказал:
– Можно ведь отреставрировать, не видно даже будет.
Ты сказала:
– Наша семья жила в Кёнигсберге. Пришли советские войска, и пожилой солдат штыком проткнул меня, а потом этот портрет. Конечно, мы никогда уже не вернемся в родной город, но и реставрировать картину я не буду. Мои правнуки увидят шрам, спросят, я тогда расскажу им, кто был их прадедом, а починю портрет – никто и не спросит, не узнает…
Екатеринбург. Число зверя
У входа в Центральный городской почтамт висит синий почтовый ящик. Его номер – 666. Раза два в год ты пишешь письма бывшему мужу, едешь со своей окраины в центр и бросаешь их почему-то всегда в этот ящик.
Сумы. Гражданская война
Вот уже восемьдесят лет каждую субботу твой ревнивый муж выпивает стакан настойки и дерется, не может никак простить, что ты была в обозе Нестора Махно, спала с ним.
Ты отвечаешь:
– Ну и спала! Махно – это Махно. Его все знают. А ты кто? Кто тебя знает?
Рига. Точный адрес
Ты сказала:
– Запиши: Инес Икинья, Рига, улица Твакия, дом шестнадцать.
“Икинья” значит “котенок”, “Твакия” по-латышски – “пар”. Я записал: “Котенок с улицы Пара”. Этого довольно: писем писать не буду. Помнить только.
Екатеринбург. Окно
Полвторого ночи, а тебя все нет. Пятьдесят пять минут назад ты уже должна была вернуться – по средам ты всегда возвращалась в тридцать пять минут первого. От волнения опять заглядываю в холодильник, достаю копченую грудинку, холодильник не закрываю: из него свет, отрезаю кусок мяса, запиваю квасом. Внизу подъехала машина, хлопнула дверца. С кружкой в руке бросаюсь к окну, но в комнате тоже темно, ударяюсь больно бедром об угол стола, расплескиваю квас, не успеваю разглядеть, кто вышел из такси. В доме напротив зажглось окно – ты! Подвигаю кресло к подоконнику, сажусь. Ты берешь на руки кота, кот вопит от радости – слышно очень, твое окно так близко, что можно допрыгнуть, если повезет. Ты садишься на кровать, тискаешь кота, встаешь, уходишь, наверное, на кухню. Кот мчится за тобой – ужинать. Я жду. Ты возвращаешься в комнату, раздеваешься, уходишь в ванную. Тебя нет минут двадцать, я не отхожу от окна. В комнату вбегает сытый кот, падает на середину ковра, лежит, встает, уходит. Ты возвращаешься, расчесывая желтым гребнем длинные черные волосы. Где-то справа, вне видимости, сушишь волосы феном, выключаешь свет, приоткрываешь форточку. Я сижу в кресле еще немного, допиваю квас, улыбаюсь.
Екатеринбург. То же окно
Пожар начался утром, не у тебя, а этажом ниже и левее. Я не видел, был на работе, а ты спала – ты всегда спала до обеда. Ты проснулась от шума и дыма, оделась, собрала вещи и документы, вышла на лестничную площадку, позвонила в двери соседей, предупредила, потом вернулась за котом. Кот забился под диван. Там вас и нашли пожарные.
Так не бывает: у соседей даже не пахло гарью, весь ядовитый дым из сгоревшей комнаты затянуло сквозняком к тебе. На кремовой стене дома еще долго чернел след-кинжал. Острием в твою форточку. Через четыре месяца я переехал.
Кременчуг. Проклятие
Осенью 1916 года ты увела из-под венца юного инженер-кондуктора. Тетка невесты прокляла вас. Твое прекрасное лицо распухло, стало похоже на кусок перезревшего теста. На четвертое утро опухоль исчезла, твои глаза снова открылись и ты увидела в зеркале женщину, совсем непохожую на тебя. Прежнее лицо не вернулось никогда. Инженер-кондуктор заболел и сгорел в скоротечной чахотке. Через три года ты вышла замуж за героя унтера, вернувшегося с войны. Вы родили пятерых детей, пятым был мой отец.
Стерлитамак. Малый грех
Раннее очень утро. Ворота монастыря еще закрыты. Под самой крышей огромного монастырского амбара скрипнула дверца и выглянула ты – уже монахиня, но еще совсем девочка. Огляделась, вдруг прыгнула вниз, наверное на свежее сено (не видно за высоким забором, но очень пахнет сеном), мягко упала, тихо засмеялась. Через минуту опять появилась под крышей амбара и снова прыгнула. И еще несколько раз. Зазвонили к заутрене, ты убежала.
Асуан. Коран в молоке
Ты сказала:
– Убирайся, утка! Грязная птица! Глупая тварь! Вот петух тебя заклюет! Вот верблюд тебя затопчет! Нет, утка, радуйся, не затопчет: потерялся верблюд! Ой, опять в Судан уйдет – для верблюда нет границ! Ой, искать надо дурака, а когда мне искать? Рожает Фотьма! Позовите, люди, кузнеца, пусть назовет имя ребенка! Пусть напишет сладкой краской на узкой дощечке нежную суру Корана, пусть смоет молоком буквы, даст Фотьме священное снадобье! И-и! Играйте на имзаде! Игра на имзаде укрепляет асшак! И-и! Пойте все, играйте на имзаде, бейте в бендир! Все, что хорошо для людей, и есть асшак! Имя ребенка будет Бахт – счастье! И-и! Пошла, дура, прочь!
Чезано.
Ex—VotoМул укусил человека за горло. Мальчик упал в огонь камина, корова – в глубокий колодец. Во время карнавала некто в костюме Арлекина пробрался в дом и стал душить хозяина. Женщина закрывала ставни – мимо пронеслось пушечное ядро. В городском театре обвалился балкон со зрителями. Охотник стрелял в голубку – ствол ружья разорвался. Лошадь понесла – влюбленная пара выпала из кареты в воду канала. Разбойники зарубили алебардами письмоносца. Корабль разбился о скалистый берег. Ревнивец выстрелил из мушкета жене в грудь. Отец большого семейства заболел холерой. Стадо голодных свиней напало на юношу. Девочка и собачка упали с третьего этажа. Шкаф с книгами придавил монаха. Пчелы искусали актера бродячей труппы. Фашисты расстреляли партизана. Гонщик на мотороллере “
Vespa” врезался в автобус…Все остались живы.
В благодарность за свое чудесное спасение люди рисовали картинки с изображениями своих страшных происшествий и несли святой Марии дель Монте. За шестьсот лет в храме собралась огромная коллекция наивных рисунков.
Ты сказала:
– А этот экс-вото нарисовала я. Про моего мужа.
На картинке – самолет разваливается в воздухе.
Я сказал:
– Но твой муж ведь погиб, не спасся!
Ты сказала:
– Я благодарна Марии за это.
Иерусалим. Неявка
Экскурсовод сказал:
– Сегодня у этого милого ущелья арабское имя – Вади-зр-Рабаби. А раньше оно называлось Гейхенном – Долина сыновей Еннома. Из Старого города через Угольные и Навозные ворота можно было пройти сюда, к капищам и жертвенникам, где закалывали младенцев-первенцев для Ваала и Молоха. Потом долина превратилась в городскую свалку, тут сжигали мусор, трупы преступников и животных. Смрадный огонь стоял над Енномовой долиной, птицы и звери пожирали останки, а люди верили, что здесь находится вход в преисподнюю. Гейхенном – “геенна огненная”. Именно в этом ущелье состоится Страшный суд. Когда раздастся трубный глас и с неба польется огонь, мы с вами обязательно встретимся тут снова! На суде.
Ты шепнула:
– Давай не пойдем на суд! Встретимся только вдвоем, в каком-нибудь приятненьком месте – например, в Выборге, в парке Монрепо.
Санкт-Петербург. Стимул
У подъезда Театра марионеток имени Деммени заметил тебя среди проституток. Не виделись лет шесть, с института. Расцеловались, сели за столик в кафе, заказали копченый чай.
Ты сказала:
– Ну да, меня покупают, но меня покупают раза в два чаще, чем остальных девочек!
Горбатов. Туман
Притормаживая, спускались к Оке. Смеялись, открывали окна машины, горстями “ели” туман.
Ты сказала:
– Так сыто стало! Особенно в душе!
Саранск. “Слитно, раздельно, через дефис”
“Вейсе, башка, тешкс вельде”. Помню, ты искала. Раздобыл через университетский библиотечный коллектор “Словарь трудностей эрзянского языка”, выслал тебе.
Ты написала: “Лучше тебе меня больше не любить: забыл, что я мокша, а не эрзя”.
Я ответил: “Башка, так башка”.
Агафуровские
дачи. Mariana marianaТы сказала:
– Белые пятна на листьях – следы грудного молока святой Марии. Она показала людям на это чудо. Зовется чудо по-разному: расторопша пятнистая, чертополох молочный, остро-пёстро, чертополох святой Марии, святой чертополох, Марьин татарник и – как ты называешь –
Mariana mariana. Масло из него – от всех болезней. Когда закончится война, мы будем жарить картошку только на масле расторопши. Каждый день. Будет вкусно.Марианна, твоя двухлетняя дочь, через двадцать три года – моя мама, с жадностью ела лепешки из чертополоха и отрубей, приготовленные на рыбьем жире, который ты тайком приносила из туберкулезного диспансера, где работала врачом. Рыбий жир помог выжить в ту войну всем твоим пятерым детям.
Нойбранденбург. Кольцо
На блошином рынке за девять евро купил колечко из гумёшкинского малахита. На внутренней стороне кольца гравировка: “Ты – змея гадюка”… Целая глава чьей-то повести.
Батуми. Шолохов
На гладкую сторону листа магнолии ты приклеила марку за пятнадцать копеек с портретом Михаила Шолохова, написала: “Женись на мне, не бойся, все будет хорошо!”…
…Это письмо я вдруг нашел между страницами второго тома “Тихого Дона”. Когда-то был уверен, что ассоциации надежны, и тайник этот никогда не забуду. Бурый сухой лист рассыпался, осталась лишь половинка с маркой (гашенной черными волнистыми, как твои волосы, линиями почтового штемпеля) и словами: “…все будет хорошо!”
Тбилиси. Святой Давид
Ты забеременела. Поклоняющиеся огню дали денег, чтобы своим соблазнителем ты назвала отшельника Давида Иверийского. Давид коснулся тебя посохом и сказал, что твои слова – ложь и все это увидят, когда ты разродишься. Ты родила не младенца, а камень. Камень этот положили в фундамент новой церкви. Сейчас ее называют Кашуэти – “родить камень”. Адрес церкви – проспект Руставели, дом 6, напротив Дома Правительства. Преподобный Давид почитается женщинами как главный помощник в чадородии. А тебя толпа побила камнями.
Милан. Курица
Ты сказала:
– Я – змея, каучук, но в тот раз работала “воздух”. Проспала – в такси уже переоделась-накрасилась. Таксист на дорогу и не смотрел, в зеркало только. В ДК вбежала – уже моя музыка! Милый Клоун-Илюша меня как всегда спасает – шутит, паузу заполняет. Сразу на трапецию, раскрутилась, трапеция оборвалась – я в яму упала. В яме – итальянские музыканты. Мне-то ничего, я как кошка, только пяточную кость сломала, через два дня уже гипс срезала в ванной, а тромбонисту мундштуком все передние зубы выбило и щеку до левого уха разорвало…
Он, Джемельяно, музыку оставил, в политику пошел, теперь зампредседателя регионального отделения “Лиги Севера”. Я ему помогаю и дома, и по партии: вместе боремся за отделение северных провинций и образование независимой Падании со столицей в Милане. Муж и все здесь называют меня Габриэлла, потому что “Галина” по-итальянски – “курица”. А Илюша стал администратором в иркутском цирке, больше не шутит: любил меня очень.
Рим. Пальцы
Ты сказала:
– Обидно. Почему у пальцев на руках есть имена, а на ногах – нет. Давай дадим им имена.
Я сказал:
– Мизинец похож на дольку чеснока. Будет – долька.
Ты сказала:
– Второй назовем безразличный: он никогда ни на что не указывает.
Я сказал:
– Большой – как истукан с острова Пасхи. Пусть будет моаи.
Ты сказала:
– Четвертый – безымянный, но мы назовем его твоим именем. Или лучше Цезарем Августом. А средний?
Я сказал:
– Средний – сладкий!
Ты сказала:
– Перестань, щекотно же!
Омск. Птичья гавань
Еще прилетела стайка кукушек.
Ты сказала:
– Кукушки, через сколько лет мне замуж?
Лысуха сказала:
– Тьек-тьек.
Большая синица сказала:
– Ин-чи-ин-чи!
Варакушка сказала:
– Варак-варак-варак!
Чирок-трескунок сказал:
– Крер-креррерр!
Нырок сказал:
– Ки-ки-ки.
Кулик проглотил ракушку.
Хохлатая чернеть сказала:
– Чюнь-чюнь.
Лесной конек потоптал подругу.
Большой кроншнеп сказал:
– Курли-ли!
Лебедь-шипун сказал:
– Ганг-го!
Кряква сказала:
– Рэб-рэб.
Гоголь сказал:
– Би-биииизз.
Шилохвост сказал:
– Хх-трюк.
Большой веретенник сказал:
– Веретень-веретень!
Беркут схватил белоусую славку.
Баклан застонал.
Чомга-поганка сказала:
– Крррик!
Кукушки молча улетели.
Ты сказала:
– Жалко. Но очень красиво!
Венеция. Комары
Я сказал:
– Чечи, почему ты не пришла, я ждал тебя всю ночь.
Ты сказала:
– Я ходила на Риальто слушать, как поют сверчки. Они живут там, под мостом. Но меня покусали комары, и я пошла домой.
Чечиллия. Чечи – значит фасолька. Как можно обижаться на фасоль?
Красноуфимск. Полнолуние
Ты летела со скоростью шестьдесят пять километров в час, старалась заглянуть в окно купе. Поезд повернул, ты резко ускорилась, обогнала электровоз и пропала из виду. Ждала меня над шпилем голубой станции, радовалась.
Париж. Еврейский остров
Я сказал:
– Что я тебе расскажу!
Были братья Лимбурги – Полекен и Эрман. И еще Жанекен. Рисовали манускрипты по заказу герцога Беррийского – “Прекрасный часослов герцога Беррийского”, “Изящнейший часослов герцога Беррийского”, “Очень красивую библию”. На шестом листе “Великолепного часослова герцога Беррийского” мужчины в длинных рубахах без штанов косят траву, женщина сгребает граблями сено, другая – скирдует, воробьи клюют зерна. Сенокос на крошечном острове Жюив – острове Евреев. Воробьи принесли чуму, герцог Беррийский и братья умерли, не дописав “Великолепный часослов”.
А на острове Жюив сожгли Жака де Моле – Великого магистра ордена Храма. Загораясь, последний тамплиер проклял Филиппа Красивого и папу Клемента
V. Через месяц папа умер от кровавого поноса, а у короля случился удар, и род Капетингов прервался. Пепел магистра монахи растащили на сувениры.Потом протоку между островом Сите и Еврейским островом засыпали.
Потом поставили здесь опоры Нового моста.
Потом посадили каштаны, назвали это место Вер-Галан – сквер “пылкого повесы”. Парижане предлагают здесь сердца своим любимым.
Потом Пикассо рисовал эти каштаны и кормил круассанами воробьев.
Потом пришли мы и сели на эту скамейку. Кормим тех же воробьев. Вот что я тебе расскажу.
Ты сказала:
– А что я тебе расскажу! Мы беременны! Вот что я тебе расскажу.
Хургада. Тайна
Ты сказала:
– Плохо. В твоих глазах обида, ненависть, отчаяние, вожделение. Плохо, очень плохо, что ты узнал про нас с Джавадом, теперь ты всегда будешь ожидать от меня новой боли. Но ведь у каждой женщины должна быть своя арабская тайна.
Нью-Йорк. Я тебя люблю
Провизору из Витебска ты сказала:
– Я цябе кахаю.
Историку из Хошимина ты сказала:
– Той йэу эм.
Портному из Тампере ты сказала:
– Ракастан синуа.
Водителю крупногабаритных грузов из Дьёра ты сказала:
– Серетлек.
Часовщику из Велико Тырново ты сказала:
– Обичам ти.
Танцовщику из Кутаиси ты сказала почему-то по-абхазски:
– Сара бара бзия бзой.
Но сразу исправилась и сказала:
– Мэ шэн миквархар.
Вальцовщику из Копенгагена ты сказала:
– Йег элскер дит.
Кукловоду из Кёльна ты сказала:
– Их либэ дих.
Начальнику акцизного склада из Сан-Пауло ты сказала:
– И тэ амо.
Мне ты сказала:
– Я тебя люблю.
Девушке в униформе, проверяющей документы в аэропорту им. Кеннеди, я сказал:
– И я тебя люблю.
Екатеринбург. Операция
Лежал голым на столе. Ты выбривала на моем животе грустную кривую трапецию.
Я сказал:
– Некрасиво.
Дали наркоз.
Очнулся на своей койке. Вокруг маленького шрама на животе выбрито большое сердце.
Екатеринбург. Еще о гражданской войне
Армия Колчака покидала город. Штабс-капитан Александр Сафонов добежал до дома, оставил жене записку: “Анечка! Люблю – хоть в петлю!” – и сгинул.
Всю свою долгую жизнь моя прабабка Анна Георгиевна доставала из комода этот слепой клочок бумаги, показывала гостям, улыбалась, плакала: “Ах, Саша! Ах, душа!”
Шакка. Пустельга
Ты сказала:
– Видишь, в море отражаются звезды? Зубен Элакриби, Зубен Элсхемали, Зубен Элгенуби и вон та – маленькая – Брахиум. Это Весы, твое созвездие!
Ты сказала:
– Видишь, птица схватила летучую мышь? Птица называется чеглок. Чеглок Элеоноры д’Арбореа, королевы Сардинии!
Ты сказала:
– Видишь, на горизонте земля? Это – остров-призрак. Он появился над поверхностью моря после извержения вулкана и чуть не вызвал войну трех государств. Англичане назвали его Грэм, французы – Жюлия, а сицилийцы – Фердинандея.
В море мерцали не отражения звезд с красивыми арабскими именами, а маячки рыбацких сетей, за летучими мышами гонялась обыкновенная пустельга, а остров Фердинандея ушел под воду так же быстро, как и появился. Как наша любовь.
Москва. Я и ты
Ты сказала:
– А “я” – это ты?
Я сказал:
– Часто.
Ты сказала:
– А “ты” – это она?
Я сказал:
– Конечно. Но иногда и ты.