(Людмила Улицкая. Священный мусор)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2013
Алена
Бондарева родилась в поселке Саянск Зиминского района Иркутской области, живет
в Москве. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Печатается в
журнале «Читаем вместе», «Независимой газете». Постоянный автор «Октября».
«Страх
самозванства»
ЛЮДМИЛА
УЛИЦКАЯ. СВЯЩЕННЫЙ МУСОР. – М.: АСТРЕЛЬ, 2012.
Книга эссе и заметок Людмилы Улицкой мудра и лукава, как речи архимандрита Тихона (Шевкунова) об осужденных плясуньях. Последний как бы возражал против строгости приговора, но был и признателен судье «за стойкость».
Мне не случайно пришла на ум именно эта ассоциация, ведь активное позиционирование архимандрита Тихона в миру и публикация рассуждений Людмилы Улицкой о жизни, политике и чтении служат одного рода целям. Оба автора, если называть вещи своими именами, занимаются пиаром: в одном случае – интеллигентских ценностей, в другом – церковных.
Шевкунов, все чаще мелькая на светских мероприятиях, откровенно проповедует, легкой рукой отстраняя журналистов, задающих неудобные и, как правило, нерелигиозные вопросы. Для стабилизации ситуации водит за собой группку верующих, прилежно посылающих из зала записочки о том, что, по мнению архимандрита, делать праведному человеку и как вести себя, если рядом кто-то ругается матом или слушает нехорошую музыку.
Улицкая на презентациях, собирающих толпы единомышленников, выглядит более контактной и менее категоричной. Хотя последнее все же видимость. «Священный мусор» – тому доказательство.
Заявление Людмилы Улицкой – чуть ли не в первых строках увесистого тома – о том, что пасти народы она как бы и не собиралась, делает писательнице честь: «Первое, что хотелось бы опровергнуть, – статус “гуру”. Я на эту роль не претендую, я никому не учитель, я – рассказчик своего времени. Субъективный, разумеется. Помните книжку Бориса Житкова “Что я видел”? Вот и я пишу, что я видела. И нет у меня намерения рассказать “последнюю правду”. Я вообще не знаю, что это такое». И рассказывая о своем писательском становлении, автор искренне признается: «Когда я стала издавать книгу за книгой, я испытывала страх самозванства. Кто это меня назначил писателем?».
Однако беседы, ведомые на читательских встречах, и фразы, невзначай оброненные в книжке, вроде резких разговоров о толерантности и мягких диалогов о благотворительности, слегка сбивают с настроя – что «не гуру». Да и «мусор» – эссе, очерки, рассуждения, тексты выступлений, отдельные письма, интервью и отрывки из них же – назван писательницей отчего-то священным. Хотя речь идет о глубоко личных, памятных моментах… Будь то дедушкина находка, бережливо уложенная в коробочку с подписью «Веревочка, которая уже ни на что не годится». Или воспоминания о детстве, первом чтении (чаще всего вызывавшем восторг и почти никогда – разочарование). На этом фоне диалоги о семье и семейственности, предках и прошлом, взрослении и старении звучат очень искренне и для читателей Улицкой, возможно, по-новому. Вот Люда-девочка тянется за книжкой к бабушкиному шкафу – а вот уже Людмила Евгеньевна говорит о женском в литературе.
Слова «священный», «ложный», «истинный», не раз назойливо мелькая на страницах, то и дело отвлекают от спокойного чтения. Хоть в основном разговор ведется о вещах простых и даже банальных. Приводятся стандартные установки: «простая, известная уже тысячелетиями идея (она же называется первым, или золотым, правилом этики) – не делай другому того, чего ты не хочешь для себя, – с трудом приживается на просторах нашей родины». Или: «Вся человеческая культура – не что иное, как гигантская ткань, сплетенная из мириадов нитей, в которой удерживается ровно столько, сколько ты лично можешь удержать». Мысль писательницы мечется между теплыми мемуарными подробностями и едкой публицистикой.
Живущим в смутные времена, которые сами чаще определяем префиксом «пост» (касается это модернизма и постмодернизма, морали и долга, совести и чести, гуманизма и, прости меня Господи, христианства), нам все время хочется встретить кого-нибудь мудрого, опытного и готового наставить нас на путь истинный; религиозный или нет – не важно, главное, чтобы духовность в той или иной мере фигурировала.
И Людмила Улицкая в действительности не сама себя назвала культуртрегером и просветительницей. Такое впечатление, что ее роль в литературе определяют ожидания читателей: едва найдут прозаика или поэта по вкусу – сразу предвкушают, что он окажется больше самого себя, по известной максиме. И в ситуации длящегося ожидания не то мессии, не то нового Льва Толстого, размышления Улицкой, например, о вере – а в книге есть целый раздел, затрагивающий как вопрос святости, так христианские взгляды писательницы, к слову сказать, не уверенной, «что в графе “вероисповедание” могла бы поставить без колебания слово “христианка”», – звучат более весомо. Да и сам этот сборник уже разобран на цитаты и явно воспевается критиками на все лады (прочитайте, например, показательный отзыв Николая Александрова в журнале «TimeOut»).
Для читателя, не ищущего в книгах готовых истин, «Священный мусор» оправдывают три болезненных, дискуссионных вопроса, которые Улицкая не боится поднимать. Один политический – его иллюстрируют выдержки из переписки писательницы с Ходорковским и предваряющая их статья для некой европейской газеты, в которой Улицкая заявляет о своей поддержке опального олигарха. Другой –поднятый ненавязчиво, через разговор о романе «Даниэль Штайн» – о Боге (и православной церкви, ушедшей, по мнению писательницы, от истинного христианства). Третий – личный: о болезни самой Улицкой. В финале книги мысль, сделав петлю, возвращается к разговорам о вере. Невольно иллюстрируя некоторую растерянность и даже рассеянность автора.
Наверное, больше всего в «Священном мусоре» и прельщает эта растерянная исповедальная нота: впечатление откровенности, задумчивой погруженности автора в собственные, непоказные мысли вытягивает мемуары на иной уровень. Если отбросить мнимое и реальное просветительство (равно как добрую половину рассуждений о социуме и нашей теперешней жизни, что, конечно, тоже писательский хлеб еще со времен Солженицына) и рассмотреть Улицкую как незамутненную мемуаристку, то писание ее будет плотно и интересно.
С этой точки зрения сборник в самом деле удача. Несмотря на то, что в нем не всегда удается отделить интеллигентские рассуждения о жизни от наставительных диалогов просветительницы о культуре.